Кормораздатчик мобильный электрифицированный: схема и процесс работы устройства...
Историки об Елизавете Петровне: Елизавета попала между двумя встречными культурными течениями, воспитывалась среди новых европейских веяний и преданий...
Топ:
Генеалогическое древо Султанов Османской империи: Османские правители, вначале, будучи еще бейлербеями Анатолии, женились на дочерях византийских императоров...
Проблема типологии научных революций: Глобальные научные революции и типы научной рациональности...
Процедура выполнения команд. Рабочий цикл процессора: Функционирование процессора в основном состоит из повторяющихся рабочих циклов, каждый из которых соответствует...
Интересное:
Как мы говорим и как мы слушаем: общение можно сравнить с огромным зонтиком, под которым скрыто все...
Инженерная защита территорий, зданий и сооружений от опасных геологических процессов: Изучение оползневых явлений, оценка устойчивости склонов и проектирование противооползневых сооружений — актуальнейшие задачи, стоящие перед отечественными...
Распространение рака на другие отдаленные от желудка органы: Характерных симптомов рака желудка не существует. Выраженные симптомы появляются, когда опухоль...
Дисциплины:
2023-01-01 | 28 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
Чтобы сделать пропаганду более доступной для слушателей и менее уязвимой для критики, Геббельс принял за правило нападать не на реально существовавшие доктрины противников (противопоставляя им конкретные идеи НСДАП), а на символы вражеской политики, и противопоставлять врагам не конкретные личности, а символические образы своих героев. Так было легче обойти правду; реальность отодвигалась на задний план, а вперед выдвигались символические образы для прославления или осуждения. Он был мастером в этой области, изобретая с большим искусством символы противоборствовавших сил, облегчавшие нацистам борьбу за власть. Именно таким способом он старался бросить тень на всех ведущих деятелей республики, унижая их невыгодными и надуманными сравнениями. Например, в апреле 1929 года он стал донимать своими нападками министра иностранных дел Веймарской республики Штреземанна (которому оставалось жить всего шесть месяцев), рисуя его неумелым государственным деятелем и никчемной личностью и сравнивая его — ни много, ни мало — с бывшим королем Пруссии Фридрихом Великим. Министр был описан как «хитрый толстяк с ехидной улыбкой на желтом лице, с маленькими глазками, спрятанными под нависшим квадратным лбом, переходящим в необъятную лысину». Он проводил свои дни «среди своих любимых евреев» (намек на еврейское происхождение фрау Штреземанн). «Вот таков, — злопыхательствовал Геббельс, — наш уважаемый министр иностранных дел, который однажды должен снять с Германии ее цепи! Как он ничтожен, если сравнить его с истинно великой личностью! Чтобы понять это в полной мере, — наставлял автор в романтическом порыве, — станьте вечером у открытого окна и представьте себе суровые черты посмертной маски короля Фридриха Великого, от которой исходит молчание вечности!»
|
Но если Штреземанн лишь изредка подвергался нападкам Геббельса, то другой известный деятель республики, доктор Вейсс, еврей, вице-президент берлинской полиции, стал постоянной и излюбленной мишенью его критики, превратившись под его пером в некую не то зловещую, не то жалкую фигуру, олицетворение «еврейской власти». Это была целая кампания, проводившаяся Геббельсом с неуклонным постоянством и настойчивостью, подобно тому, как позже он создавал образ «величайшего национального героя», символа нацистского движения Хорста Весселя, описывая погибшего молодого командира штурмовиков. (Отметим, что коммунистические газеты тоже помещали карикатуры, изображавшие капиталистов в виде жирных самодовольных уродов, выпивающих последнюю кровь у пролетариев, но злобные статьи Геббельса и ядовитые рисунки Мьелнира отличались конкретностью и смелостью, подвергая нападкам всем известных деятелей государства).
Выбор Вейсса в качестве очередной «жертвы» был, конечно, не случаен. Дело в том, что берлинская полиция запретила столичную организацию нацистов и с неприязнью наблюдала за их попытками вернуть себе законный статус. Президентом полиции Берлина был Цергибель, социал-демократ и профсоюзный деятель, а доктор Бернгард Вейсс, его заместитель, состоял в Демократической партии, напоминавшей в то время организацию офицеров, не имеющих под своим командованием простых солдат. Вейсс был квалифицированный специалист, юрист, хорошо разбиравшийся в своем деле, и нацисты ненавидели его сильнее, чем самого президента полиции, называя его «проклятым евреем». Они придирались к его внешнему виду, который, может быть, и не соответствовал принятым в Германии представлениям о бравом офицере полиции; но дело было вовсе не в том, как выглядел Вейсс на самом деле, а в том, каким его хотел представить Геббельс. Он дал вице-президенту полиции презрительную кличку «Исидор» и старательно изображал его как «паразита, навязавшего свою власть честным немцам», человека, связанного с сомнительным обществом и всякого рода «декадентами».
|
Художник Мьелнир нарисовал на «Исидора» бесчисленное количество карикатур, изображая его везде с огромным носом и в тяжелых роговых очках, прикрывающих хитрые глазки, и представляя то в виде строгого, но смешного школьного учителя, то боксера, а то даже «современного Нерона», издевающегося над захваченным в плен штурмовиком (олицетворявшим запрещенную нацистскую партию), прикованным длинной цепью, но могучим и несломленным, презрительно улыбающимся в лицо своему мучителю. Некоронованный император Берлина был изображен в тоге, смешно прикрывавшей его брюшко и кривые ноги в сандалиях, в лавровом венке, концы которого торчали, подобно рогам, и с уродливой обезьянкой в якобинском колпаке (под нею подразумевался шеф полиции Цергибель).
Спустя несколько лет, став рейхсминистром, Геббельс без стеснения похвалялся своим сотрудникам: «Это была великолепная мысль — изобразить заместителя главы берлинской полиции в виде самого жестокого полицейского чиновника Веймарской республики, циничного и злобного еврея, хотя на самом деле он был человеком не без заслуг, капитаном Баварской королевской армии и, сказать по правде, безвредным идиотом.
Такой же обдуманно примитивной была колонка политической сатиры и юмора, герой которой, простой парень по имени Орье, отпускал шуточки в адрес политических хозяев Веймарской республики и нахваливал нацистских штурмовиков. Орье стал постоянным персонажем газеты вместе со своей мамой, невестой и тестем, старым Крюгером, которого он постепенно перевоспитывал, открывая ему глаза на истинную сущность республиканцев и социалистов.
За первые два года своего существования газета «Дер ангрифф», пожалуй, не оказала заметного влияния на массы избирателей и политически колеблющихся людей, но Геббельс с ее помощью сумел сохранить контакт с членами своей организации в период ее запрета, когда нельзя было проводить ни митингов, ни собраний. «Запрещены но не сломлены!» — гласил партийный лозунг того времени, и газета умудрялась извлекать выгоду из запрета, превознося героизм членов партии, пострадавших от полиции. В августе 1927 года делегация распущенной берлинской организации нацистов побывала на съезде своей партии в Нюрнберге, где ее приветствовали овациями, а потом возвратилась специальным поездом в Берлин, и тогда полиция арестовала всех штурмовиков и задержала их в городском управлении полиции на несколько часов, конфисковав два партийных штандарта, которые фюрер вручил штурмовикам на съезде. Геббельс сделал из инцидента настоящую героическую драму. Он восславил мужество штурмовиков, прятавших «священные флаги» у себя на теле, под одеждой, и заклеймил действия полицейских, которые «своими грязными лапами порвали их в клочья». Молодых нацистов, отказавшихся отвечать на вопросы полиции, он изобразил настоящими мучениками, пострадавшими не только от задержания в участке, но и от неприятностей на работе (даже от увольнений). И он бросил зловещую угрозу: «В один прекрасный день все переменится! Пусть нас обвиняют — мы не долго будем сидеть в заключении. Придет время, и обвиняемые станут судьями!»
|
В конце марта запрет на деятельность партийной организации нацистов в Берлине был снят, и ее вожди с новой энергией развернули борьбу за победу на выборах в рейхстаг, которые были не за горами. Геббельс был нарасхват, выступая на партийных митингах не только в Берлине, но и в других городах Пруссии, в частности и потому, что Гитлеру не разрешалось произносить там речи. В специальном предвыборном выпуске газеты Геббельс успокоил своих соратников по поводу того, что нацисты, избранные в парламент, могут утратить свои боевые качества: «Нет, — говорил он, — придя в рейхстаг, мы останемся революционерами. Это наша политика — проникнуть во вражескую крепость и разрушить ее изнутри! Мы будем в рейхстаге не друзьями и даже не нейтральными наблюдателями, а врагами существующего порядка, подобно волкам, ворвавшимся в стадо овец!» Но результаты выборов 1928 года не оправдали ожиданий нацистов, так как их партия получила всего 2,6 % голосов и 12 мест в рейхстаге, причем от округов Берлин и Потсдам они не получили ни одного места. Впрочем, один еврейский еженедельник предостерег читателей, что нужно быть начеку: «Да, они не получили в Берлине ни одного места, но особо радоваться не стоит. Полтора года назад здесь было всего несколько десятков разрозненных нацистов, которых доктор Геббельс собрал в крепкую организацию, и это должно внушать тревогу!»
|
Постепенно Германия погружалась в трясину экономических трудностей, и нацистская пропаганда старалась этим воспользоваться. В сентябре 1928 года нацисты выступили с кампанией против «плана Дауэса». Ни Геббельс, ни его коллеги из «Ангрифф» не имели солидной экономической подготовки, но они восполнили этот недостаток умением упростить проблему, возмущаясь размерами репараций и играя на чувствах с помощью лозунгов типа: «План Дауэса — это нищета навеки!» Был выпущен специальный значок, изображавший гиганта («германский народ»), согнувшегося под тяжестью креста («план Дауэса») и сжавшего кулаки («символ сопротивления»). Была проведена и специальная «неделя протеста», и Геббельс, выступая на митингах, призывал слушателей не подчиняться «эксплуататорам и сверхбогачам, желающим превратить Германию в «колонию Дауэса». По завершении недели, в воскресенье, нацисты впервые сумели арендовать для митинга огромный «Спортпаласт» — Дворец спорта, и «Дер ангрифф» с восторгом объявила, что «национал-социализм стал в Берлине массовым политическим движением». Вскоре после этого состоялась массовая демонстрация членов партии, на которой в качестве главного оратора выступил Гитлер, и это мероприятие тоже прошло с успехом. Геббельс проявил невероятную настойчивость и умение, расчищая путь фюреру и прославляя его как «сверхчеловека». «Когда говорит Гитлер, — писал Геббельс на следующий день, — всякое недоверие рассыпается в прах, повинуясь магии его слов. Можно быть либо его другом, либо врагом, и в этом — секрет его силы: в фанатической вере в национал-социализм и в Германию!»
Полурелигиозная вера в «спасителя нации» подогревалась самыми мрачными прогнозами на ближайшее будущее. В конце 1928 года газета «Дер ангрифф» предсказывала (с большой долей желания того» чтобы ее прогноз оправдался): 1929 год будет для Германии годом катастроф во всех областях. Геббельс был радикалом, и его возмущение капиталистами было отчасти искренним, хотя и направленным целиком против еврейских и иностранных капиталистов. Поэтому когда в Париже собрался совет международных экспертов по проблеме германских репараций, «Дер ангрифф» насмешливо окрестила его «конференцией банкиров» и назвала его председателя Джона П. Моргана «главарем международной шайки финансистов», одержимых желанием выжать из Германии побольше репараций, а помогавшего ему доктора Гильфердинга, французского министра финансов — «сборщиком налогов, имеющим международную квалификацию».
|
И до, и после принятия правительством Мюллера плана решения вопроса о репарациях Геббельс твердил о «заговоре теневого кабинета трех евреев»: Бернгардта, Брайтшейда и Гольдшмидта. Это была все та же тактика разоблачения «неприглядной реальности, скрывающейся за официальным государственным фасадом», которую постоянно применяли и Геббельс, и вся его партия, отыскивая противоречия в действиях властей, и все та же эксплуатация мифа о «скрытой руке», дергающей за ниточки политики: «Пока лидеры социал-демократов десятки лет твердили дежурные фразы о братстве и человечности, финансовый капитал выковал крепкую цепь, которой теперь хочет навеки опутать германских трудящихся». Целью было посеять страх и вызвать негодование масс. Один из нацистских плакатов того периода изображал мощный сжатый кулак (олицетворяющий финансовое закабаление), нависший, с садистской угрозой, над беззащитным ребенком («будущее поколение немцев»), который плачет от страха и пытается защититься, закрываясь крошечными ручками. Рядом стоит его отец, изможденный германский рабочий, бессильно опустив голову, а штурмовик в коричневой рубашке, мужественный и подтянутый, трогая его за плечо, показывает на грозящую опасность и кричит: «Отец, проснись! Спасай свое дитя! Вступай в ряды национал-социалистов!»
Такая псевдорелигиозная пропаганда явно заимствовала свои идеи и язык у христианской религии, используя ее концепции и символику. Вот пример: «Новый план международных финансистов завершает круг наших несчастий и позора. Перед нами — крестный путь. Германский народ уже прошел через многие страдания. И вот теперь его мучители готовятся распять его и посмеяться над ним!»
Таким было это движение — пародией и на социализм, и на религию: здесь говорили о «Голгофе», имели своего новоявленного «Спасителя» и, разумеется, своих «мучеников». Нацистская пресса трубила о героизме штурмовиков, описывая их непрекращавшиеся стычки и драки с коммунистами и социалистами. Они всегда были «обороняющейся стороной»: на них «нападали», а они «защищались», в целях «самообороны». Некоторые из штурмовиков были и в самом деле убиты в этих столкновениях, и Геббельс мобилизовал все свое вдохновение, чтобы пробудить в публике чувство сострадания к погибшим, воспевая их как самоотверженных героев, вдохновивших остальных своим примером. Некоторые из наиболее проницательных аналитиков из республиканского лагеря еще в 1932 году отмечали, что это истеричное воспевание героизма и жертвенности составляло очень важную и характерную черту нацистской пропаганды (проявившуюся в дальнейшем с таким ужасающим размахом).
«Героям» и «мученикам» противостояли «злодеи»: антиподом Хорсту Весселю был «Исидор» Вейсс. Драматическая история о том, как Хорст Вессель, молодой командир берлинских штурмовиков, был ранен, боролся за жизнь, а потом умер в больнице, постепенно обросла живописными деталями и превратилась в легенду о самопожертвовании. Как уж там все произошло на самом деле и почему он погиб — теперь трудно сказать с уверенностью, но ясно одно: идеализированный образ «героя», созданный Геббельсом, так же далек от действительности, как карикатуры, изображавшие «Исидора» — от истинного облика доктора Вейсса из берлинской полиции.
Хорст Вессель, молодой человек в возрасте 21 года, студент юридического факультета, сын священника, был знаком многим в берлинской организации нацистской партии, так как он часто выступал на собраниях и был командиром группы штурмовиков. Он работал активно: быстро укомплектовал свой отряд новыми добровольцами и сделал его одним из самых боеспособных подразделений, постоянно вступая в уличные стычки с коммунистами. К тому же он написал стихотворение, называвшееся «Выше знамена!», помещенное в приложении к «Ангрифф» за подписью «Неизвестный штурмовик». Стихи были так себе: простые, грубые и неприятные, проникнутые жестокой агрессивностью и «марширующим» напором. Они призывали «освободить улицы для коричневых батальонов» и славили погибших штурмовиков, «наших товарищей, павших в боях с Красным фронтом и реакцией». Три куплета стихотворения стали вскоре широко известны среди нацистов.
Через некоторое время после публикации стихотворения Хорст Вессель вдруг утратил всякий интерес к партийным делам и забросил свои обязанности. Возможно, тут сыграла роль его любовь к женщине-проститутке Эрне Янике, с которой он стал жить. К несчастью, им помешал Али Хелер, бывший любовник Эрны и ее сутенер, который как раз вышел из тюрьмы, отсидев там несколько лет. Говорили, что он был членом коммунистической организации «Единство», находившейся в Берлине. Если даже он и был коммунистом — а на это особенно упирала вся нацистская пресса, — то его столкновение с Весселем было вызвано скорее всего не политическими мотивами, а ревностью, обычной в таких ситуациях «любовного треугольника», в данном случае — самого низкого пошиба. Понятно, что Хелеру не доставило удовольствия найти свою «невесту» в объятиях соперника-нациста. Их встреча закончилась дракой, и когда Вессель попытался достать револьвер, Хелер опередил его, выстрелив в него несколько раз. Вессель с тяжелыми ранениями был доставлен в больницу.
Геббельс полностью игнорировал все спорные факты в судьбе Весселя. Узнав об инциденте со стрельбой, он сразу же вознамерился нажить на этом деле «политический капитал».
Вессель пользовался симпатией среди членов партийной организации, и газета «Дер ангрифф» стала помещать ежедневные бюллетени о состоянии его здоровья. Геббельс вел сентиментальный счет посещениям раненого героя, принимавшего друзей в больничной палате. Вессель смог сказать всего несколько слов, что-то вроде «необходимо держаться», и гауляйтер объявил это «самым патетическим и незабываемым моментом в своей жизни». Он пригрозил «уничтожить его убийц» и процитировал слова из стихотворения Весселя: «Товарищи, погибшие от рук коммунистов и реакции, маршируют рядом с нами в наших рядах!»
Стараниями Геббельса образ Хорста Весселя вошел в нацистскую мифологию, а его песня стала частью идеологии движения: «Мы добьемся того, что через десять лет ее будут петь дети в школах, рабочие на фабриках, солдаты в походе. Она обессмертит его имя!» Так все и вышло: в Третьем рейхе песня Хорста Весселя стала вторым национальным гимном. Геббельс устроил погибшему необыкновенно пышные похороны, с шествием колонны штурмовиков, и произнес проникновенную речь, полную сентиментов и фанатизма. Окончив ее, он крикнул собравшимся, подняв руку в драматическом жесте: «Хорст Вессель!», и штурмовики рявкнули в ответ: «С нами!» — вполне в духе стихов умершего. Все точно рассчитав, Геббельс использовал дух религиозной церемонии в практических пропагандистских целях. Хорст Вессель был представлен как современный святой, живший ради своих убеждений и погибший за них: «Это был и социалист, и святой! Один из тех, кто мог сказать — идите за мной, я искуплю ваши грехи! Если кто-то должен пожертвовать собой и подать пример, то я готов сделать это!»
Реальность была совсем иной. Последовал суд над Хелером, получившим шесть лет тюрьмы за непредумышленное убийство, и правда выплыла на свет во всех своих неприглядных подробностях. Но Геббельс и не питал иллюзий насчет реального облика Хорста Весселя. По словам Ганса Фриче, «это не интересовало его ни в малейшей степени!» Он создал легенду о «самопожертвовании ради партии», потому что знал ее пропагандистскую ценность. Что бы там ни говорили факты, но песня Хорста Весселя стала партийным гимном, а его могила — нацистской святыней.
Геббельс продолжал создавать образы «героев и мучеников партии» в своих статьях, изрядно набив руку на этом деле. Один из ярких образцов этого искусства представляла статья, написанная к двадцатитрехлетию Хорста Весселя, через полгода после его смерти и через месяц после того, как нацистская партия одержала победу на выборах в рейхстаг, получив в нем 107 мест. Статья была озаглавлена просто: «Хорст». В ней говорилось: «Те, кто пришли на его могилу 15 сентября, после нашего триумфа, увидели там немало людей, мужчин и женщин с детьми, безработных, пожилых дам и молодых девушек. Были студенты и чиновники, мелкие хозяева и пролетарии. Матери поднимали детей на руках и показывали им могилу, утопающую в цветах, говоря: «Там лежит наш Хорст!» Больше не произносилось ни слова. Наш Хорст! Как будто он стал братом нам всем, членом нашей семьи; как будто он живет в каждом из нас!»
Здесь бросается в глаза псевдорелигиозный язык и призыв к единению вокруг образа «павшего героя». Единство, объединение — это была одна из главных приманок национал-социализма, обещавшего возвеличить всех этих мелких людей, неизвестных торговцев и продавцов, служащих, учителей, дав им новый статус и высокий престиж, основанные на всеобщей славе. В 20–30-х гг. нацистская партия выступала как «партия всеобщей интеграции», требующая положить конец классовым и политическим различиям и создать единое общество, пусть с некоторыми оттенками, но объединяющее в братском союзе всех «истинных германцев». Идея «единого общества» имела глубокие корни в традиционном германском романтизме и казалась привлекательным средством в борьбе с силами разобщения и индивидуализма, особенно в годы экономической нестабильности и политических тревог. Интеграция, достигаемая под руководством вождя, казалась замечательным спасительным средством в условиях страха перед свободой, естественным ответом на мучительный вопрос, терзавший «маленького человека»: «Итак, что же дальше?» (Писатель Ганс Фаллада написал роман, который так и назывался: «Маленький человек, что будем делать дальше?»).
Как бы в ответ на это Геббельс, обращаясь к съезду нацистской партии, проходившему в Нюрнберге в 1927 году, заявил, что «теперь важно не то, что ты служащий, пролетарий или сельскохозяйственный рабочий, а то, что все мы — германцы, не желающие больше страшиться за будущее своей нации!»
Сила Геббельса как пропагандиста заключалась в умении использовать в нужный момент и демагогию, и сентиментальные рассуждения, и откровенную злобу. Он одинаково искусно мог воззвать к «высоким чувствам» и тут же сыграть на низменных инстинктах. «Если мы хотим добиться успеха для нашей партии, — писал он за несколько дней до выборов в рейхстаг в сентябре 1930 года, — то мы должны снова разбудить в массах их самые примитивные инстинкты!» Особенно ему нравилось будить в слушателях чувства мрачной мстительности и разрушительной агрессивности. В статье, специально написанной перед выборами, Геббельс призывал членов партии «набрасываться на избирателей, как стая злых шершней. Ни один не должен уйти с собрания без листовки, брошюры или партийной газеты! Громко и отчетливо повторяйте везде и всюду — дома, в гостях, на работе, на улице, в метро и в автобусе: «Гитлер — наш человек! Голосуйте за список № 9!»
Во многих его советах проскальзывало презрение к массам, голоса которых требовалось завоевать: «Делайте это и серьезно, и шутя! Обращайтесь с избирателями так, как они привыкли. Направляйте их на путь истинный, пробуждая в них, если надо, ярость и гнев! Нужно, наконец, свести счеты с системой, заткнуть ее деятелям их лживые рты так, как никто еще не делал! Завтра мы будем спокойно наслаждаться своей местью!»
Это был циничный и прагматический подход, основанный на учете психологии масс (по ле Бону) и на тактике Макиавелли. Когда выборы приблизились, газета «Ангрифф» не забыла обратиться и к женщинам, хотя нацистские вожаки были всегда невысокого мнения об их умении разбираться в политике.
Любопытно посмотреть, каково же было экономическое положение газеты «Дер ангрифф» в те годы. Сразу надо сказать, что для ее владельца и основателя коммерческая сторона дела имела второстепенное значение. Газета была для него прежде всего инструментом политики. Основными источниками финансирования были объявления и розничная продажа, и доходы поначалу были скудными. Поступали дотации от друзей и от партийных фестивалей, происходивших в 1928–1929 годах. Многие члены партии помогали по субботам паковать и развозить текущий выпуск газеты, стараясь вовремя вручить ее владельцам киосков и уличным продавцам, бравшим ее с большой неохотой и под нажимом. Усилия активистов стали, похоже, приносить успех, потому что в начале 1929 года лишь небольшое количество номеров распределялось по подписке среди членов партии, а основную часть тиража покупали безымянные «уличные разносчики». Нацисты не раз обращались с «призывом» к оптовым торговцам покупать газету, и те в конце концов поняли, что отказываться будет, пожалуй, небезопасно. В одном из партийных отчетов так прямо и говорилось, что «газету систематически навязывали оптовикам». Штурмовики и другие члены партии использовали любую возможность для пропаганды газеты. Старые номера просто разбрасывали или оставляли на сиденьях во время собраний. Были отпечатаны небольшие рекламные ярлыки, и добровольные помощники газеты клеили их везде, где только могли: на письмах, на витринах, на досках для объявлений. Каждого читателя призывали вербовать подписчиков и распространять газету в магазинах, пивных и на вокзалах. Устраивались конкурсы подписчиков, с вручением призов, хотя газета критиковала другие издания за подобные методы, называя их «буржуазными». Как-то под Рождество объявили, что домашняя хозяйка, сумевшая привлечь 12 подписчиков, получит в подарок гуся, а за шестерых пообещали курицу. Весной и летом 1929 года газета объявляла, что предоставит прямой и обратный билет на съезд партии в Нюрнберге тому, кто обеспечит 30 подписчиков, а за 20 подписчиков предлагался проезд только в одну сторону. Словом, одним выстрелом намеревались убить двух зайцев.
Доход от рекламы был поначалу невелик, потому что большинство владельцев магазинов и деловых людей не хотели иметь ничего общего с экстремизмом, особенно если их клиентами были рабочие. Со временем отношение стало меняться, особенно после того, как «Ангрифф» покритиковала в нескольких номерах владельцев крупных универмагов. Мелкие хозяева, не чуждые антикапиталистических настроений, начали покровительствовать газете, и в результате весной 1929 года из 12 ее страниц две-три были заполнены объявлениями — не бог весть что, но все же прогресс был налицо. К ноябрю 1929 года газета стала не только окупаться, но и приносить прибыль, внося неплохой вклад в партийную кассу. Доход от рекламы помог финансировать выборы в рейхстаг летом 1930 года, неожиданно принесшие нацистам крупный и громкий успех. Так партийная пресса — «барабанщики партии» — подтвердила свою практическую ценность, особенно в условиях, когда ораторов из оппозиции не подпускали к микрофону на радио, опасаясь их наглости и бесцеремонной находчивости. Газета «Дер ангрифф» осталась в истории нацистского движения как оратор, использовавший для обращения к своей аудитории письменное слово. Геббельс так и говорил: «Читатель должен иметь полное впечатление, что автор передовой статьи — это оратор, стоящий перед ним и объясняющий ему свое мнение с помощью простых и убедительных аргументов».
|
|
Типы сооружений для обработки осадков: Септиками называются сооружения, в которых одновременно происходят осветление сточной жидкости...
Археология об основании Рима: Новые раскопки проясняют и такой острый дискуссионный вопрос, как дата самого возникновения Рима...
Папиллярные узоры пальцев рук - маркер спортивных способностей: дерматоглифические признаки формируются на 3-5 месяце беременности, не изменяются в течение жизни...
История создания датчика движения: Первый прибор для обнаружения движения был изобретен немецким физиком Генрихом Герцем...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!