Отрывок из телепередачи «Мнение» от десятого декабря

Ведущий – ухоженный загорелый мужчина, одетый в темный дорогой костюм, стоит перед рядами аплодирующих зрителей. Он поднимает на камеру глаза, над которыми слегка нависает ухоженная светло-русая челка, и произносит энергичным голосом в микрофон:

-И снова здравствуйте, в эфире продолжается ток-шоу «Мнение». С вами Алексей Ильин. Напомню, что сегодня мы обсуждаем последствия печально известного Орловского Инцидента. А именно: «Зараженные. Кто они, люди или ходячие трупы?»

Зал снова заливается бурными аплодисментами, которые до этого немного поутихли. И через несколько секунд ведущий продолжает.

-И так, - он смотрит куда-то перед собой. Кадр меняется, показывая небольшую круглую студию в бледно-голубом оформлении. По краю полукругом стоят бежевые диванчики напротив зрителей и ведущего. На трех из них сидят по два человека, один, с краю, пустует. – отец Петр, расскажите, что об этом вопросе нам говорит христианская вера?

Отец Петр, как сообщает текст внизу экрана, - православный священник. Он одет в традиционную черную рясу с массивным золотым крестом, висящим из-под длинной бороды, длинные рыжие волосы стянуты на затылке в хвост. Он разводит руками и произносит тихим, успокаивающим голосом:

-Вы знаете, случившееся никак не может прокомментироваться Библией. Инцидент не стал апокалипсисом. И нельзя относить эпидемию к египетским казням. Это просто ещё одно испытание Божье. А зараженные ни в коем случае не мертвы. Ведь плоть гибнет лишь тогда, когда её покидает душа, а без души тело становится недвижимым и начинает гнить. Так же они не одержимы демонами, как сказал кто-то из зала. – Он указывает ладонью на зрителей. – В наш храм нередко приводили людей, исцеленных от болезни, и мы без каких-либо препятствий проводили над ними христианские обряды. От одержимости же, не излечиться лекарствами. Они все ещё люди. Живые люди. Слыша о том, что с ними вытворяли на зараженных территориях, у меня волосы встают дыбом! Произошедшее с ними – лишь болезнь. Как бешенство. И это не делает их мифическими живыми мертвецами. Зараженные – такие же люди, как и мы с вами. И тут даже нечего гадать.

Зал заходится в аплодисментах. Камера показывает молодого мужчину в черном деловом костюме. Он держит указательный палец, поднятым вверх и что-то пытается сказать, но его слова тонут в овациях. Наконец, когда зал слегка затихает, его становится слышно.

-Секундочку! Секундочку… - Надпись внизу экрана сообщает, что это Генадий Барышев, журналист и общественный деятель. Ему около тридцати. У него черные волосы, небрежно зачесанные назад, на впалых щеках темнеет длинная щетина. Когда аплодисменты полностью умолкают, он, улыбаясь, говорит:

-Я, конечно, прошу прощения у отца Петра, - Он делает в сторону священника легкий поклон, с прижатой к груди рукой, - и у всех христиан, но мне кажется, что то, о чем мы сейчас говорим, абсолютно аналогично давнишним распрям между рациональным прогрессом и религией, под защитой морали. Я имею в виду аборты и эвтаназию. Оправдано ли убийство зараженного? Ну да, они – живы как биологическое существо. Да, они остаются физическими лицами, обладающими гражданскими правами и свободами. Но вдумайтесь – они ходячие трупы, и тут это аллегория. Болезнь настолько изъела их организм, что даже после выздоровления, посаженные на самые лучшие медикаменты, они не протянут и года. – Зал начинает верещать, но Генадий лишь говорит громче. – Они живут в постоянных страданиях, но у них не хватает сознания, чтобы даже понять это, не говоря уж о том, чтобы сказать об этом. Они овощи, куда более безнадежные, чем жертвы эвтаназии. При этом государство затратило на их содержание… восемьсот миллионов? – Он смотрит куда-то в сторону. На секунду появляется тучный мужчина в сером деловом костюме, кивающий головой, и камера вновь возвращается к Генадию. – Восемьсот миллионов. А представьте, каково родственникам, на которых повесили это полуживое тело, испражняющееся под себя. Может быть, я покажусь циником, но я считаю, что бывших жертв эпидемии следует подвергать эвтаназии. Потому, что так будет разумнее. – Волнение зала усиливается, и Генадию приходится уже кричать. – От этого выиграют все, единственное что пострадает – мораль, но это можно пережить. Что же касается людей, истреблявших их во время инцидента…

Уже сам ведущий просит зал успокоиться, и недовольства понемногу смолкают. Выдержав паузу, Генадий продолжает.

-Что же касается людей, истреблявших зараженных во время инцидента, то не будьте лицемерами. Они же спасали свою жизнь от того, что не могли понять. Они убивали не людей, а сумасшедших тварей, угрожавших им. Не смейте их обвинять. Они выжили, остались собой. Они куда более ценны для этого мира. А эти зараженные лишь внешне люди, но ни их разум, ни их организм, ни даже их инстинкты уже не являются человеческими…

Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)

-Наконец, покончив с зараженным, Сережа достал свой телефон и, всё ещё сжимая в одной руке ножку окровавленного стула, осветил пространство у подножья ступенек, которое было скрыто от нас перекрытием. Оглядевшись, он немного отступил назад и чуть слышно проговорил: «Перелезайте». Шаркающие шаги снизу становились отчетливее. Ульяна, не расслышавшая Сережу, спросила его, что он сказал. И тогда он, задрал голову и, глядя на нас снизу вверх, прокричал: «Быстро перелезайте! Их тут ещё шестеро!». Мы замешкались, а Сережа бросил стул и, схватив за куртку рвущегося в бой Сашу, стал уговаривать его уйти. По-моему Саша получал извращенное удовольствие от убийства зараженных… знал бы он какая судьба его тогда ждала… - Юлия понуро качает головой.

Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)

-Когда Серега крикнул, что их там ещё шестеро, мы зашевелились. Мне вообще не нужно было дважды повторять – я до жути не хотел встречаться больше чем с одним зараженным за раз. Я оглядываю девчонок, они мельтешат, толпятся возле перил. Почти все на каблуках. У Таньки вообще мини-юбка, хорошо хоть Юлька додумалась юбку вдоль бедра разорвать. Дураку ясно, что сами они бы не перелезли. Хотя там главное через перила перебраться, шаг – и ты уже в спорт-отделе. Но дело осложнялось острыми осколками, торчащими из рамы. Ну что делать? Я девчонок расталкиваю, первый перелезаю и начинаю им руку по одной подавать и вовнутрь затаскивать. Вообще обошлось без ранений. Только я чуть руку поцарапал, и Танька голень слегка порезала. Когда девчонки все перелезли, подошли и Серега с Саньком. На Санька было страшно смотреть: весь в брызгах крови, мокрый от пота, дышит тяжело, но при этом как-то ненормально счастливый. Садист долбанный… - Виктор резко вскидывает взгляд, понимая, что сказал кое-что лишнее, но осознавая, что этого уже не вернуть, просто продолжает.

-Он продвигается вперед и начинает неуклюже перелезать через перила. Я подаю ему руку, но он с пьяным возгласом «Я сам» грубо отталкивает её и тяжело запрыгивает в отдел рядом со мной. От него отвратительно несло кровью и пивом. Понимая, что моя помощь уже не понадобится, я отхожу от рамы и опускаю взгляд вниз на ступени. И сразу же в поле моего зрения оказывается скрюченный зараженный. Он, спотыкаясь, бредет наверх, за ним из-под перекрытия возникает ещё один, через несколько метров ещё, и они всей троицей медленно поднимаются по ступеням. И так зловеще тихо, только их ломаные шаркающие шаги слышны «Шкварк-шкварк». Дураку ясно – их наш шум привлек. Ну, ждать, пока придут остальные, я не стал. Когда Серега и Данила перелезли, мы все углубились в отдел, в поисках вожделенного оружия…