Жуки с крошечными красными глазками

 

Саванна

Конец августа

УИЛЬЯМ С ДЖОНОМ ЦИННАМОНОМ поселились на окраине города, недалеко от болотных маршей в домике, похожем на сарай. В глубине души Уильям признавался себе, что поступил так из чистого упрямства, но успокаивал совесть, выдавая свой демарш за честность и гордость – пусть и шокирующе республиканскую по своей природе, отвергающую все дворянские и монархические привилегии, но всё же гордость. Однако лорд Джон без единого слова предоставил сыну комнату в доме № 12 на Оглторп-стрит, и когда Уильям ужинал у отца, то нередко оставался у него ночевать. Кроме того, он так и носил то, в чём прибыл в Саванну, хотя слуга лорда Джона каждый вечер забирал его одежду, а утром возвращал – почищенную, постиранную и заштопанную.

Однако, проснувшись сегодня утром, Уильям увидел костюм из тёмно-серого бархата с шёлковым жилетом цвета охры, изящно украшенным вышивкой – разноцветными жучками с крошечными красными глазками. Рядом лежали свежая рубашка и шёлковые чулки, а его видавшая виды армейская одежда исчезла – лишь совершенно изношенные, но до блеска начищенные сапоги стояли рядом с умывальником. Их царапины и шрамы пылали от стыда сквозь свежую ваксу.

Уильям помедлил, разглядывая всё это пару секунд, затем надел баньян, который ему одолжил папà (в это холодное утро после ночного дождя халат из тонкой синей шерсти отлично согревал), умылся и спустился к завтраку. 

За столом сидели папà и Амарантус, и оба выглядели так, будто их не подняли с постели, а скорее выкопали из могилы.

– С добрым утром! – довольно громко поздоровался Уильям и сел за стол. – А где Тревор?

– Где-то с твоим другом мистером Циннамоном, – сонно моргая, ответила Амарантус, – да благословит его Бог. Он пришёл к тебе, но, поскольку ты ещё спал без задних ног, как последний свинтус, он забрал Тревора на прогулку.

– Этот дьяволёнок вопил всю ночь напролёт, – заметил лорд Джон, придвигая к Уильяму баночку с горчицей. – Сейчас подадут копчёную рыбу, – добавил он, очевидно поясняя, зачем Уильяму горчица. – Неужели ты его не слышал?

– В отличие от некоторых, я спал сном праведника, – сказал Уильям, намазывая маслом кусочек тоста. – Не слышал ни звука.

Родственники уставились на него поверх решётчатой подставки для тостов.

– Сегодня на ночь я положу его в твою постель, – пообещала Амарантус, пытаясь пригладить растрёпанные локоны. – Посмотрим, насколько праведным ты себя почувствуешь к рассвету.

Из задней части дома вкусно потянуло копчёным беконом, и все трое невольно выпрямились, когда кухарка внесла серебряное блюдо, на котором в изобилии лежали не только бекон, но и сосиски, кровяная колбаса и поджаренные на гриле грибы.

– Elleneferapaschuirelestomates [ Она впредь отказывается готовить помидоры (фр.) – прим. перев. ], – слегка пожав плечами, произнёс милорд. – Ellepensequ'ellessonttoxiques. [ Она думает, что они ядовитые (фр.) – прим. перев. ].

– La façon dont elle les cuits, elle a raison [ Судя по тому, как она их готовит, она права. (фр.) – прим. перев. ], – пробормотала Амарантус на хорошем французском, хоть и с необычным акцентом.

Уильям увидел, как отец приподнял бровь: очевидно, тот и не подозревал, что невестка вообще говорит по-французски.

– Я, э-э, видел одежду, которую вы любезно мне предоставили, – сказал Уильям, тактично меняя тему. – Разумеется, я очень признателен, хотя вряд ли в ближайшее время мне представится случай надеть такой костюм. Возможно...

– Тебе очень пойдёт серый цвет, – заметил лорд Джон.

Вошла Мойра и поставила рядом с ним стакан с чем-то, что пахло как кофе с виски. Отец оживился и кивнул в сторону Амарантус, сидевшей напротив Уильяма.

– Жуков на жилете твоя кузина вышила сама.

– Вот как. Благодарю, кузина, – улыбнулся ей Уильям и поклонился. – Безусловно, это самый фантасмагорический жилет, который у меня когда-либо был.

Амарантус с возмущённым видом выпрямилась и плотнее запахнула халат на груди.

– Они нисколько не фантасмагорические! Любого из этих жуков можно найти в нашей местности, и я верно передала их очертания и окраску! Что ж, – добавила она, когда её возмущение поутихло, – признаю, что действительно проявила капельку фантазии, изобразив их с красными глазками. Мне показалось, что не хватает красного, – одной божьей коровки маловато. Вот я и добавила.

– Вполне уместно, – заверил её лорд Джон. – Разве ты, Вилли, никогда не слышал о licencia poetica? [ Поэтическая вольность (лат.) – право поэта в целях большей художественности нарушать как нормы общепринятого литературного языка, так и канонические формы развёртывания сюжета и проч. – прим. перев. ]

– Уильям, – холодно поправил Уильям, – и да, слышал. Спасибо тебе, кузина, за моих очаровательно поэтических жуков... Ты знаешь их названия?

– Разумеется. – После чая и сосисок Амарантус взбодрилась и разрумянилась. – Я их назову тебе позже, когда ты наденешь жилет.

Как только Амарантус произнесла «когда ты наденешь жилет», по телу Уильяма пробежала лёгкая, но безошибочно узнаваемая дрожь, а в голове мгновенно возник образ: тонкий женский пальчик медленно перемещается по его груди, переходя от жука к жуку. Папà тоже пристально посмотрел на Амарантус, – значит, Уильяму не почудилось. Однако ни тот, ни другой не заметили на лице молодой женщины никаких явных признаков намеренного флирта: она не сводила глаз со стоявшего перед ней блюда с дымящейся копчёной рыбой.

Уильям зачерпнул ложкой горчицы и пододвинул баночку к кузине.

– Жуки и нарядный костюм, конечно, прекрасно, – сказал он, – но в серых бархатных бриджах я вряд ли смогу вместе с Циннамоном чистить сарай. А сегодня я планировал заняться именно этим.

– Вообще-то нет, Уильям. – Имя сына лорд Джон произнёс с легчайшим оттенком иронии. – Твоё присутствие требуется на званом завтраке у генерала Прево.

Уильям замер, не донеся до рта вилку с копчёной рыбой.

– Зачем? – настороженно спросил он. – С какой, чёрт возьми, стати я понадобился генералу Прево?

– Надеюсь, ни с какой, – сказал отец, потянувшись за горчицей. – Прево – достойный солдат, но говорит с жутким швейцарским акцентом, и к тому же напрочь лишён чувства юмора. Разговаривать с ним – всё равно что бочку табака в гору толкать. Но дело в том... – добавил лорд Джон, явно что-то разыскивая на столе. – А где у нас перечница?.. Так вот, сегодня он принимает у себя группу политиков из Лондона, а из Южной Каролины специально, чтобы с ними встретиться, приехали несколько старших офицеров Корнуоллиса.

– И?..

– Ага!.. Вот она! – воскликнул лорд Джон, обнаружив перечницу под салфеткой. – И я слышал, что на приёме будет некто Деннис Рэндалл – он же Деннис Рэндалл-Айзекс. Сегодня утром он прислал мне записку, в которой говорится, что, насколько ему известно, ты остановился у меня. Он раздобыл для тебя приглашение и спросил: не будем ли мы с Хэлом так любезны и не захватим ли тебя на званый завтрак?

 

ДЕНЬ ВЫДАЛСЯ ЖАРКИМ И ДУШНЫМ, но над головой собирались облака, дарующие желанную тень.

– Вряд ли до вечернего чая пойдёт дождь, – сказал лорд Джон, взглянув на небо, когда они выходили из дома. – Но, может, захватишь плащ, чтобы поберечь свой новый жилет?

– Нет.

Уильяму было не до своей распрекрасной одежды. Да и Деннис Рэндалл не слишком его волновал: что бы ни намеревался сообщить ему Рэндалл, Уильям об этом совсем скоро узнает. В его мыслях была Джейн.

С тех пор как они с Циннамоном поселились в Саванне, он старался не ходить по Барнард-стрит. Но штаб гарнизона находился как раз на этой улице – не более чем в полумиле от дома №12 по Оглторп-стрит. Напротив штаба, на другой стороне площади, стоял дом главнокомандующего – большой, красивый, его входная дверь была украшена овальной стеклянной панелью. А в центре площади высился огромный дуб, поросший мхом. Городская виселица.

Отец что-то говорил, но Уильям его не слушал. Заметив, что сын погружён в свои мысли, лорд Джон замолчал. Так, не проронив ни слова, они дошли до дома дяди Хэла – тот их ждал, одетый в полную парадную форму. Окинув взглядом костюм Уильяма, герцог одобрительно кивнул, но сказал только одно:

– Если Прево предложит тебе должность, откажись.

– С чего бы мне её принимать? – коротко ответил Уильям.

Дядя хмыкнул, видимо выражая одобрение, и вместе с отцом они пошли позади, давая Уильяму больше пространства для его широких шагов.

Повесить Джейн им тогда не удалось, но её заперли в комнате в том самом доме с овальным окном, выходящим на виселицу. И оставили её одну при свете свечи ждать, когда закончится её последняя ночь на земле. Джейн сама решила свою судьбу, вскрыв вены разбитой бутылкой. Уильям вдруг вспомнил запах пива и крови, словно наяву увидел в тусклом свете той самой свечи спокойное, отстранённое лицо мёртвой Джейн, на котором не отражалось ни капли страха. Ей было бы приятно это знать: Джейн ненавидела, когда люди понимали, что она боится.

«Как же это я не успел тебя спасти? Неужели ты думала, что я тебя брошу?»

Они прошли под ветвями дерева, шаркая сапогами по влажным, сбитым дождём листьям.

– Stercus [ Дерьмо! (лат.) – прим. перев. ], – выругался позади дядя Хэл, и Уильям удивлённо обернулся.

– Ты чего?

– Действительно, не с чего...

И дядя Хэл кивнул на небольшую группу мужчин, идущих навстречу с другой стороны площади. Некоторые из них были одеты в гражданское, – скорее всего, те самые лондонские политики, – но было с ними и несколько офицеров. И среди них – полковник Арчибальд Кэмпбелл.

На мгновение Уильяму захотелось, чтобы вместо дяди с отцом за его спиной оказался Джон Циннамон. С другой стороны…

Он услышал, как отец фыркнул, а дядя Хэл что-то мрачно промычал. Кэмпбелл в это время разговаривал с одним из джентльменов. С лёгкой улыбкой Уильям целенаправленно зашагал прямо на него.

– Добрый день, сэр, – поздоровался Уильям и, направляясь к двери, нарочно прошёл так близко к Кэмпбеллу, что тому пришлось невольно отступить.

Позади себя Уильям услышал, как дядя Хэл с изысканной вежливостью произнёс:

– Ваш покорный слуга, сэр.

И отец подхватил таким же задушевным голосом:

– Как приятно снова видеть вас, полковник. Надеюсь, вы в добром здравии?

Если на эту любезность и последовал ответ, то Уильям его не услышал, но, судя по тому, как побагровели у Кэмпбелла щёки и как он метал своими черничными глазками кинжалы в спину троих Греев, – было понятно: Кэмпбелл нашёлся, что сказать.

Настроение у Уильяма сразу же улучшилось, и он подождал, пока дядя Хэл подойдёт и представит его генералу Прево и офицерам штаба – кратко, но по всей форме. Он понял, что Прево и дядя Хэл терпеть друг друга не могут, однако каждый признаёт в другом профессионального солдата и, невзирая на личные отношения, они сделают всё необходимое для наилучшего разрешения военной ситуации.

Пожимая руку Прево, Уильям украдкой пытался разглядеть шрам. Папà однажды рассказывал, что своё прозвище «Дедуля – в голове пуля» Прево получил из-за того, что в битве при Квебеке ему в голову попала пуля и сделала вмятину в черепе. К своему удовольствию, Уильям смог разглядеть под краем парика Прево заметное углубление – тёмную впадину выше левого виска.

В приёмной собирались гости, угощались хересом и пикантным печеньем, чтобы не умереть с голоду, пока их не пригласили к столу. Не успел Уильям туда войти, как сбоку его кто-то окликнул:

– Милорд! 

– Мистер Рэнсом, – твёрдо поправил Уильям и, повернувшись, увидел Денниса Рэндалла.

Тот был в мундире и выглядел гораздо элегантнее, чем в прошлый раз.

– К вашим услугам, сэр, – сказал Уильям и снова повернулся к входной двери.

Вошли Кэмпбелл и прибывшие с ним гости, но дядя Хэл и папà уже каким-то образом ухитрились обойти Прево с флангов, ведя себя так, будто они официальные встречающие, и, прежде чем Кэмпбелл успевал кого-нибудь представить, Греи с бурным радушием приветствовали каждого лондонского политика. Похоже, кое-кого из гостей дядя Хэл знал.

Улыбаясь, Уильям снова обратился к Деннису.

– О моём кузене новости есть?

– Косвенно, – ответил Деннис.

Слуга разносил херес, Рэндалл взял два бокала, протянул один Уильяму и продолжил:

– Но я узнал имя британского офицера, который первым получил письмо с известием о смерти твоего кузена.

– Полковник Ричардсон? – разочарованно спросил Уильям. – Да, мне это известно.

Но Деннис покачал головой.

– Нет. Письмо Ричардсону отправил Банастр Тарлетон.

Уильям слегка поперхнулся: херес попал не в то горло.

– Что? Тарлетон получил письмо от американцев? Но как? С какой стати?

Последняя встреча Уильяма с Баном Тарлетоном произошла на поле битвы при Монмуте и, конечно же, закончилась ожесточённой схваткой – из-за Джейн. Уильям был совершенно уверен, что тогда ему удалось одержать верх.

– Я бы тоже очень хотел это знать, – ответил Денис, кланяясь джентльмену в синем бархатном костюме, стоявшему на противоположном конце комнаты. – И я искренне надеюсь, что ты всё разузнаешь и расскажешь мне. А сейчас скажи-ка, не слышал ли ты чего-нибудь о нашем друге Иезекииле Ричардсоне?

– Слышал, но, скорее всего, ничего особо полезного. Мой... отец получил письмо от знакомого морского капитана, который вскользь упомянул, что видел Ричардсона в доках Чарльстона.

– Когда?

Внешне Деннис не выказал особого интереса, лишь склонил голову набок, словно терьер, которому показалось, что он слышит, как под землёй шебуршит суслик.

– Письмо было датировано июлем, то есть написано месяц назад. Сложно предположить, когда капитан видел того типа: прямо тогда или раньше. И никакого намёка на то, что Шермерхорну (так зовут того капитана) известно, что Иезекииль Ричардсон – перебежчик, то есть, полагаю, формы на нём не было. Во всяком случае – американской.

– Это всё?

Терьер был разочарован, но, услышав от Уильяма следующую информацию, снова оживился.

– Судя по всему, Ричардсон был с джентльменом по имени Хайм. Но ни слова о том, чем эти двое занимались или кто такой этот Хайм.

– Я знаю, кто он.

На вид Деннис оставался бесстрастным, но он явно заинтересовался.

Однако продолжить беседу не удалось: прозвучал удар гонга, и дворецкий объявил, что званый завтрак подан. Кто-то окликнул Денниса, и он отошёл от Уильяма.

Когда Уильям проходил через двойные двери приёмной в просторный холл с причудливым напольным покрытием из раскрашенного холста, имитирующего мозаики римской виллы, его догнал отец.

– Всё в порядке, Вилли? Рэндалл узнал что-нибудь о Бене?

– Так, кое-что. Но появилась одна зацепка.

Он в двух словах передал суть своего разговора с Рэндаллом.

– Деннис говорит, что знает человека, с которым Ричардсона видели в Чарльстоне. Его зовут Хайм.

– Хайм? – удивлённо переспросил дядя Хэл, который как раз в этот момент с ними поравнялся.

– Да, вроде бы, – сказал Уильям. – Ты его знаешь?

– Не то чтобы «знаю», – пожал плечами дядя. – Но я слышал о богатом польском еврее по имени Хайм Саломон. Хотя даже представить себе не могу, какого чёрта он оказался в Чарльстоне, – по последним слухам, в Нью-Йорке его приговорили к смертной казни как шпиона.

 

ЗВАНЫЙ ЗАВТРАК ТЯНУЛСЯ бесконечно, лишь изредка немного оживляясь. Соседями Уильяма за столом оказались член парламента, мистер Сайкс-Хэллетт, – йоркширец, судя по его невнятному говору, – и стройный джентльмен в элегантном бутылочно-зелёном камзоле. Имени джентльмена Уильям не разобрал – то ли Фунго, то ли Фунгус [ Грибок (англ.) – прим. перев. ]. Он без конца бубнил о блестящих успехах Южной кампании, хотя не только ни черта в ней не смыслил, но и не замечал каменных взглядов офицеров, сидевших рядом с ним. К тому же он всё время обращался к Уильяму «лорд Элсмир», хотя Уильям недвусмысленно попросил так его не называть.

Уильяму почудилось, что он поймал сочувственный взгляд дяди Хэла, сидевшего за примыкающим столом. Может, и правда только показалось.

– Верно ли, что вы вышли в отставку, лорд Элсмир? – спросил «зелёный грибок», поедая лосось-пашот. – Полковник Кэмпбелл намекнул, что у вас были... э-э… неприятности из-за девушки? Вы только не подумайте ничего лишнего, я вас ни капельки не виню. – Он понимающе приподнял тонкую, как ниточка, бровь. – Военная карьера – как раз то, что нужно мужчине, у которого есть способности, но нет средств. Однако, насколько я понимаю, вам повезло и нет нужды пробивать себе дорогу в жизни ценой, – по крайней мере, потенциальной… – ценой собственной крови?

Уильяма с детства учили вести себя вежливо даже в самых неприятных ситуациях, и поэтому, вместо того чтобы наколоть Фунго на вилку, он подцепил на неё террин из кролика и отправил в рот.

Вот если бы на месте Фунго был Кэмпбелл... На самом деле не зловредность Кэмпбелла беспокоила Уильяма. Он и не подозревал, как сильно будет переживать, что больше не принадлежит к армейскому сообществу. Здесь, среди военных, он чувствовал себя незваным гостем, самозванцем, бесполезным и презираемым болваном в жилете, расшитом грёбаными жуками! Да Господи помилуй!

На большом званом завтраке присутствовало около тридцати человек, две трети из них носили мундиры, и Уильям ясно чувствовал незримые границы, проведённые между гражданскими и военными. Определённо, все относились друг к другу с уважением, но к уважению с обеих сторон подспудно примешивалось презрение.

– Какой очаровательный у вас жилет, сэр, – улыбнулся мужчина, сидевший напротив. – Признаюсь, я питаю большое пристрастие к жукам. Мой покойный дядя собирал их всю жизнь и завещал свою коллекцию Британскому музею.

Уильям смутно помнил, что этого человека зовут Престон и что он, кажется, второй секретарь заместителя военного министра. Черты его волевого лица были вполне обыкновенными, а на большом крючковатом носу красовалось пенсне. Уильям видел, что у Престона и в мыслях не было насмехаться или издеваться: судя по всему, он лишь намеревался завязать дружескую беседу.

– Жуков вышила моя кузина, сэр, – сказал Уильям с лёгким поклоном. – Её отец – натуралист, и она заверила меня, что форма и окрас насекомых соответствуют действительности – за исключением глаз: тут она позволила своей фантазии немного разыграться.

– Ваша кузина? – Престон взглянул на соседний стол.

Там папà и дядя Хэл беседовали с Прево и двумя его почётными гостями – мелким дворянином, приехавшим в качестве представителя лорда Джорджа Жермена, государственного секретаря по делам Колоний, и каким-то разряженным французом.

– Вряд ли, говоря о натуралисте, вы имели в виду герцога. А-а... Разумеется, это дядя со стороны вашей матери?

– Э-э... Нет, сэр, я ввёл вас в заблуждение. Я говорил о вдове моего двоюродного брата, невестке моего дяди. – Он кивнул в сторону герцога. – Её муж умер в лагере для военнопленных в Нью-Джерси, и теперь они с маленьким сыном нашли убежище у... нас.

– Передайте мои глубокие соболезнования молодой женщине, милорд, – с искренним сочувствием произнёс Престон. – Полагаю, её муж был офицером… Вы знаете, в каком полку он служил?

– Да, – сказал Уильям, пропуская «милорда» мимо ушей. – В тридцать четвёртом. А что?

– Я всего лишь скромный второй заместитель военного министра, милорд, в чьи обязанности входит оказывать поддержку нашим военнопленным. Увы, могу я прискорбно мало, – добавил он, поджав губы. – В большинстве случаев в моих силах лишь ходатайствовать о помощи в церквях да у сострадательных лоялистов, живущих по соседству с тюрьмами. Американцы настолько ограничены в средствах, что едва могут прокормить собственные войска, – что уж говорить о пленниках. И стыдно сказать, но зачастую то же самое справедливо и для британской армии.

Два лакея внесли суп, и Престон откинулся на спинку стула, чтобы слуга мог поставить перед ним глубокую тарелку.

– Сейчас не время и не место обсуждать подобные вопросы. – Престон посмотрел на Уильяма. – Но ежели потом у вас появится свободная минутка, милорд, я был бы очень признателен, если бы вы рассказали мне всё, что знаете, о вашем кузене и условиях, в которых он содержался. Если… если только это не причинит вам боль, – поспешно добавил он, ещё раз взглянув на герцога Пардлоу.

– Буду рад, – отозвался Уильям и, взяв серебряный половник, налил себе крем-суп из омаров. – Возможно... мы могли бы встретиться сегодня вечером в «Арках»? Ну, знаете, в Розовом доме? Мне бы не хотелось расстраивать дядю Хэла.

Уильям тоже бросил взгляд на герцога: тот, казалось, страдал от несварения желудка, и неясно, что именно он не переваривал: то ли еду, то ли собеседников. А папà уставился в свою тарелку с супом с совершенно каменным лицом.

– Разумеется. – Мистер Престон покосился на герцога и понизил голос. – Я… Мне неловко просить, но, может, ваш отец пожелает к нам присоединиться? Конечно, прошло уже довольно много времени с тех пор, как он имел дело с заключёнными, однако...

– С заключёнными? – Уильям почувствовал в животе маленький твёрдый комок, – словно случайно проглотил мяч для гольфа. – Мой отец?

Мистер Престон оторопело моргнул.

– Простите меня, милорд. Я думал...

– Это не имеет значения. – Уильям махнул рукой. – Но что вы имели в виду, говоря о его опыте обращения с заключёнными?

– Ну как же... Лорд Джон был начальником тюрьмы в Шотландии, по-моему... лет этак двадцать, двадцать пять назад... Постойте, как же она называлась… А, конечно, Ардсмуир. Вы об этом не знали? Боже мой, я прошу у вас прощения.

– Двадцать пять лет назад, – повторил Уильям. – Я... полагаю, некоторые заключённые являлись предателями-якобитами? После Восстания?

– Совершенно верно, – обрадовался мистер Престон, решив, что Уильям не счёл его слова оскорбительными. – Если мне не изменяет память, большинство из них были якобитами. Я написал пару брошюр о тюремной реформе и значительную часть исследований посвятил как раз содержанию заключённых якобитов. Я... мог бы рассказать вам об этом поподробней. Например... сегодня вечером? Скажем, часов в десять?

– Жду с нетерпением, – искренне сказал Уильям и отправил в рот полную ложку холодного супа.

 

 

ГЛАВА 45

НЕ ТО ЧТОБЫ ПРОКАЗА…

 

ЛОРД ДЖОН, ДОЖИДАЯСЬ, ПОКА суп остынет, держал полную ложку на весу и не сводил глаз с джентльмена, который расположился рядом с Прево, прямо напротив Грея. Джон чувствовал, что Хэла, сидящего справа, заметно потряхивает, и потому прикидывал, не стоит ли выплеснуть содержимое ложки на ногу брату. Тогда появится предлог уволочь его из столовой, прежде чем Хэл чего-нибудь ляпнет или натворит.

Джентльмен, которого им только что представили как шевалье Сент-Оноре, был когда-то сводным братом Греев. Шевалье не мог не заметить реакции Греев на своё появление, но сохранил безупречное хладнокровие и лишь небрежно скользнул глазами по сидящим напротив сотрапезникам, не задержавшись взглядом ни на одном из братьев.

Сент-Оноре беседовал с Прево по-французски, демонстрируя парижский выговор, и, насколько Джон мог судить, действительно, чёрт бы его побрал, выдавал себя за француза!

«Перси, ты… ты...»

К удивлению Грея, подходящий эпитет никак не приходил на ум. Джон не доверял Перси и не испытывал к нему тёплых чувств. Но он был достаточно честен с собой, чтобы признать, что когда-то он любил этого человека.

Персиваль Уэйнрайт (при рождении его назвали Персиверанс [ настойчивость (англ.) – прим. перев. ], но Грей был готов биться о заклад, что он – единственный человек на земле, которому известно его настоящее имя) выглядел неплохо и был недурно одет: в дорогой модный костюм коричневато-красного шёлка и элегантный жилет в бело-голубую полоску. Тонкие его черты всё ещё не утратили своей привлекательности, а карие глаза – мягкого блеска. Но годы придали выражению его лица некоторую суровость и добавили возле рта несколько морщин.

– Monsieur [ мсье, господин (фр.) – прим. перев. ], – обратился Джон к Перси и, вежливо наклонив голову в знак приветствия, продолжил также по-французски, – позвольте представиться. Я – лорд Джон Грей, а это – мой брат, герцог Пардлоу.

Джон кивком указал на Хэла, который возмущённо пыхтел у него над ухом.

– Мы весьма польщены возможностью познакомиться с вами, – продолжил он – и в то же время теряемся в догадках, что за счастливый случай… привёл вас сюда.

– Avotreservice [ К вашим услугам (фр.) – прим. перев. ] – ответил Перси и кивнул не менее учтиво.

Показалось, или глаза Перси действительно блеснули? Нет, не показалось. Грей небрежно опустил руку на колено брата и сжал, давая понять, что, скажи Хэл хоть слово, хромать ему потом как минимум пару часов.

Хэл прочистил горло, – прозвучало это довольно угрожающе, – и, не сводя с Перси пристального взгляда, склонил голову в формальном приветствии.

– Я здесь по приглашению мистера Роберта Бойера. – Перси перешёл на английский, не забыв оставить в своей речи лёгкий французский акцент.

Мнимый шевалье указал подбородком на соседний стол и дородного джентльмена в костюме, бордовый оттенок которого в точности повторял тон прожилок от лопнувших сосудов на широком носу своего обладателя.

– Мсье Бойер владеет несколькими кораблями, и у него заключены контракты на поставку провианта и прочих товаров первой необходимости для Королевской армии и флота. Ему нужно обсудить с генерал-майором кое-какие важные вопросы, и он решил, что я могу быть полезен… для уточнения некоторых деталей.

Блеск в глазах Перси становился всё призывнее. От более откровенных проявлений чувств Уэйнрайта, к счастью, удерживал взгляд Хэла, который, казалось, прожигал дыры в его полосатом жилете.

– Несомненно, – бросил Грей по-английски, – всё это очень интересно.

Небрежно кивнув, Джон дал Перси понять, что разговор закончен, отпустил колено брата и повернулся к соседке справа, супруге генерал-майора. Мадам Прево давно привыкла быть единственной женщиной на званых приёмах в военном кругу и, похоже, сильно удивилась, когда лорд Джон завязал с ней светскую беседу.

Грей вовлёк хозяйку в разговор о садовых растениях. О тех, которые растут хорошо, и о тех, что, несмотря на все усилия, чахнут… Увы, он не смог полностью погрузиться в эту тему: Джон то и дело отвлекался на Хэла, беседующего с другим своим соседом. Увешанный регалиями артиллерийский полковник был апатичен, стар и глух как пробка. Громкие вопросы собеседнику Пардлоу перемежал едва слышными колкостями в адрес Перси, однако тот делал вид, что ничего не слышит.

Пнуть Перси под столом Джон не мог. Ткнуть Хэла под рёбра – тоже. И от необходимости немедленно что-то предпринять у него заныли суставы. Джон рывком отодвинул стул и встал.

Он направился было в дальний угол столовой. Туда, где неприметная ширма скрывала горшки, однако в лицо ударила волна тяжёлого запаха от мочи гостей, наевшихся лобстеров. Грей свернул и выбрался в сад через распахнутые французские двери.

Совсем недавно прошёл дождь, и с листьев каждого деревца и кустарника капала вода.

Только вдохнув аромат омытого дождём сада, Джон осознал, что всё это время его грудь сдавливало, будто железным обручем, который теперь лопнул. Лицо горело, и, проведя ладонью по влажным листьям гортензии, он умылся холодной водой.

– Джон! – раздался голос за спиной.

Грей замер.

– Уходи, – не оборачиваясь, ответил он. – Я не желаю с тобой разговаривать.

За спиной тихо фыркнули.

– Не могу тебя за это осуждать, – сказал Перси по-английски без всякого акцента. – И я нисколько не удивлён. Но, боюсь, у тебя нет выбора...

– Нет, есть. – Джон развернулся, собираясь протиснуться мимо Перси и вернуться в дом, но бывший любовник вцепился ему в руку.

– Не спеши так, Лютик, – бросил он.

Опережая сознание, среагировал спинной мозг. Внутренности скрутило так, что Джон охнул. И только через пару секунд разум смог подтвердить: да, мерзавец действительно только что назвал Грея его псевдонимом – кодовым именем, которое тот использовал, пока вкалывал – три проклятых года – на лондонский Чёрный Кабинет.

Осознав, что уставился на Перси с распахнутым ртом, Джон его немедленно закрыл. Уэйнрайт робко улыбался. Маска элегантного и самоуверенного француза слетела, и Джон увидел того самого, настоящего Перси. Его каштановые кудри были спрятаны под аккуратным напудренным париком, но глаза были прежними: тёмными и загадочными, многообещающими. Много чего разнообразного обещающими.

– Дай угадаю! – Грей даже удивился, что его голос звучал совершенно обыденно. – Мсье Цитрон?

– Он самый! – хрипло ответил Перси.

И было непонятно, какие эмоции он скрывает. Насмешку? Страх? Волнение?...Страсть? Последняя мысль побудила Грея вырвать руку из удерживающей его хватки и сделать шаг назад.

– Чёрт тебя побери! И давно ты знаешь? – потребовал объяснений Джон.

Псевдоним «Мсье Цитрон» принадлежал его оппоненту, служившему во французском аналоге Чёрного кабинета. Несмотря на то что названия разнились, в каждой стране имелась своя тайная организация – эдакий подземный улей, в котором рабочие пчёлы по крупинке собирали пыльцу фактов и кропотливо обращали собранное в мёд. Или в яд.

Перси пожал плечами.

– Ну, когда мне дали тебя в разработку, я уже пару лет как подвизался в Secret du Roi [ Королевский Секрет (фр.) – прим. перев. ]. И у меня ушло ещё около полугода на то, чтобы выяснить, кто же скрывается за псевдонимом.

Уже в который раз Джон пожалел, что, в отличие от Джейми Фрейзера, не обладает способностью издавать гортанные звуки, которые могли бы передать его отношение к происходящему. Это избавило бы от необходимости мучительно подбирать слова. С другой стороны, Грей был англичанином, так что слова у него всё-таки нашлись.

– А сейчас ты на Иронделя работаешь? [ Hirondelle (фр.) –род ласточек, часто является символом связи с чужими землями и разведки – прим. перев. ] – спросил он в ответ.

Secret du Roi (французская шпионская сеть, которой руководил сам король) со смертью Людовика XV не канула в Лету, а, как это часто бывает с подобными организациями, по-тихому влилась в более официальную структуру.

Лорду Джону ещё несколько лет назад удалось вырваться из цепких лап Хьюберта Боулза, главы лондонского Чёрного Кабинета. И покинул он мир государственных секретов с облегчением человека, которого на верёвке вытащили из вонючей трясины.

Перси снова улыбнулся и чуть приподнял плечо.

– Будь я по-прежнему верен La Belle France [ Прекрасной Франции (фр.) – прим. перев. ] и её владыкам, ты же всё равно не смог бы узнать, правду я тебе сказал или нет.

Пульс Джона уже начал было успокаиваться, но это «по-прежнему» заставило его сердце снова пуститься в галоп. Однако с ответом он не спешил: специально тянул время, осматривая Перси с ног до головы.

– Знаешь, измена – не проказа, по лицу её не определить, – пошутил Перси, которого учинённый Джоном досмотр явно позабавил. – Внешние признаки заметишь не сразу.

– Чёрта с два! – Джон понимал, что противоречит только потому, что надо же сказать хоть что-нибудь. – Не хочешь ли ты сообщить, что отказался или... – Джон окинул взглядом дорогой парижский наряд собеседника, – собираешься... отказаться от своих «особых интересов» во Франции? И отречься от тех, на кого ты там сейчас работаешь в Чёрном Кабинете? Интересные дела...

– Да. Но пока я ещё не порвал с ними окончательно, потому что… – Перси непроизвольно оглянулся через плечо.

Джон хохотнул.

– Мудро, – заметил он. – Итак, прежде чем спрыгнуть, ты собираешься подостлать соломки там, где хочешь приземлиться. И начать решил с меня?

Вопрос был с подвохом, будто хитро закрученный камень из пращи, который невозможно поймать голой рукой и не оцарапаться.

Перси не стал ни ловить, ни уворачиваться. Он просто стоял и смотрел на Грея своими бархатисто-карими глазами, будто бы и не слышал вопроса.

– Джон, однажды ты спас мне жизнь, – сказал он тихо, не опуская глаз. – И я тебе благодарен, хоть тогда у меня и не было возможности сказать тебе об этом.

Несмотря на то, что от слов Перси в груди что-то сжалось, Джон лишь отмахнулся. Нет. Он заставил себя забыть всё, что между ними было, и сейчас, спустя двадцать лет, возрождать ничего не хотел. Не надо.

– И?..

Грей начал поворачиваться – Перси стоял между ним и террасой с французскими дверями.

– Я подумал, что ты, возможно, согласишься оказать мне ещё одну услугу, гораздо менее опасную...

– Это ты напрасно, – отрезал Джон, затем обошёл бывшего любовника и быстро зашагал прочь.

За спиной не раздалось ни звука. Перси не возмущался, ничего не сулил, не звал Джона по имени. Дойдя до входа в дом, Грей, сам того не желая, обернулся.

Перси стоял у куста гортензии и улыбался.

 

 

ГЛАВА 46

ПРИ РАННИХ СОЛНЫШКА ЛУЧАХ

 

КОГДА УИЛЬЯМ НЕТОРОПЛИВО шагал по Оглторп-стрит к дому своего отца, солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Беседа с Кристофером Престоном затянулась надолго, но получилась увлекательной, и Уильям много из неё почерпнул: о том, как служители Короны обращались с арестантами, об обществах помощи заключённым, о плавучих тюрьмах и... об Ардсмуире. Может, когда-нибудь ему и придётся поговорить об этом с лордом Джоном. Но... только... не сейчас.

Уильям был не то чтобы пьян, но и не совсем трезв. Один из его карманов провис – он звякнул, когда молодой человек его коснулся. Он смутно припоминал, что играл в карты с Престоном и его друзьями, – судя по всему, сегодня ему повезло больше, чем в прошлый раз, когда он напился в стельку, остался без гроша и... снова повстречался с Джейн.

Джейн.

Он совершенно не собирался вспоминать о ней, но её образ тут же ожил перед мысленным взором – яркий, будто прорисованный остро заточенным пером. Какой она была при первой встрече, и какой он увидел её потом. Блеск её волос и запах девичьего тела рядом с ним в темноте.

Уильям остановился и тяжело оперся о железную ограду, окружавшую соседский палисадник. Аромат цветов и свежевскопанной земли был так же свеж, как и утренний воздух, касавшийся его лица; дыхание далёкой реки и её болотистых берегов успокаивало, навевая воспоминания о текущей воде, мягком чёрном иле и притаившихся аллигаторах.

Неожиданно вспомнив об аллигаторах, Уильям не удержался от смеха, провёл рукой по своим жёстким бакенбардам, покачал головой и повернул к воротам, ведущим в дом папà. Молодой человек с надеждой принюхался, однако он пришёл слишком рано: запах дыма от кухонного очага уже витал в воздухе, но беконом ещё не пахло. Кто-то разговаривал… Уильям обошёл дом сбоку. «Может, удастся очаровать кухарку Мойру и получить у неё кусочек поджаренного хлеба или ломтик сыра, чтобы заморить червячка, пока не будет готово что-нибудь более существенное».

Мойра была в огороде: она рвала лук и разговаривала с Амарантус, которая, очевидно, тоже собирала урожай. Она принесла корзину с грудой виноградных гроздьев и парой-тройкой груш с небольшого дерева, росшего рядом с кухней. Поглядывая на фрукты, Уильям подошёл и пожелал женщинам доброго утра. Амарантус окинула его взглядом с ног до головы, втянула носом воздух, словно пытаясь по запаху определить, насколько он пьян, и, слегка покачав головой, протянула ему грушу.

– А кофе есть? – с надеждой обратился он к Мойре.

– Есть-то он есть, – в раздумье протянула кухарка. – Но вчерашний. И такой крепкий – как бы от него ваши зубы не потускнели.

– Превосходно, – заверил её Уильям и откусил грушу.

Рот наполнился ароматным соком, и Уильям от наслаждения закрыл глаза. Открыв их, он увидел Амарантус, которая повернулась к нему спиной, нагнулась и что-то рассматривала на земле среди редисок. Поверх сорочки на женщине был лишь тонкий пеньюар, и ткань плотно обтянула её весьма круглую попку.

Внезапно выпрямившись, Амарантус обернулась, и Уильям сразу же наклонился к грядке, которую она только что рассматривала.

– Что это? – спросил он, хотя кроме грязи и кучи редисочной ботвы ничего там не видел.