Языческая картина мира во «Влесовой книге»

Проблема религии восточных славян была и остаётся не только одной из самых интригующих, но и одной из сложнейших в отечественной историографии. Сложность эта объясняется относительной скудностью древних письменных источников. Нам очень мало вполне достоверно известно о языческой вере наших предков, и исследователи зачастую вынуждены довольствоваться только предположениями, более или менее обоснованными. Надо признать, что ВК соответствует далеко не всем устоявшимся в науке предположениям. Попытаемся снова взвесить доводы «за» и «против» подлинности документа.

Основой философско-религиозных воззрений, отражённых в «Книге», является, видимо, учение о Прави, Яви и Нави. Наиболее чётко оно сформулировано на дощечке 1: «правебоесьнев i домоуложенадажьбомапоньякопря-жесятецеяве i тасоутво/ р i животонашоатокол i од i десьмртьеесьявьесьте-коущаатворенооправ i нав/ енбоестепото i ядотеестенаваапотеестенаваав-прав i жеестеявъ» («Правь ведь невидимо устроена Даждьбом, а по ней – как война же сия – движется Явь, и она творит жизнь нашу. А та когда отойдёт – [то] смерть. Явь движима и творима Правью. Навь же – после неё. До неё – Навь и после неё – Навь. А в Прави же есть Явь»; Д. М. Дудко отрывок «якопряжесятеце» разбивает и переводит иначе, нежели Н. В. Слатин: «словно пряжа, течёт», и этот вариант перевода представляется значительно более логичным). Критиками подлинности источника неоднократно отмечалось, что эта система представлений не известна по другим источникам (кроме «Сказов» Ю. П. Миролюбова)[782]. Однако сравним его с рассуждениями современного исследователя о мировосприятии древних славян: «Мир живых – это мир порядка… В потустороннем мире нет ни времени, ни календаря, ни света, ни жизни… С языческой точки зрения, грешный – не тот, кто виноват перед Богом, а тот, кто неправильно себя ведёт, живёт не так, как следует. Нарушение обрядовых и бытовых правил поведения приводит к нарушению гармонии между человеком и силами природы, а это грозит несчастьем не только самому нарушителю, но и обществу, в котором он живёт»[783]. Нужно признать, что сходство поразительное; современный автор только не называет прямо Явь, Правь и Навь. Можно вспомнить в данной связи также то, что слова, однокоренные с упоминаемой в ВК «Навью», широко представлены в индоевропейских, в частности славянских, языках в значениях, так или иначе связанных с понятием смерти: санскр. na ç – умирать, лат. nex – смерть, греч. νέχυς, готск. naus (множ. naveis), navis – мёртвый, navistr – могила, сканд. n â – мёртвое тело, труп, лат. nahwe – смерть, nahwigs – смертельный, ядовитый, nahweht – убивать; в древнечешском языке unaviti значило загубить, умертвить, а naw, nawa – смерть, могила, жилище усопших. В старинных русских памятниках навье – мертвец, «в нави зрети» - ожидать смерти; в древних переводах библейских книг навь употребляется в смысле ада, тартара, как царство мёртвых. Наконец, Радуница (вторник Фоминой недели), когда совершались поминки по усопшим, назывался в народе навий (=мертвецкий) день и навьи проводы [784].

На той же дощечке 1, кстати, мы находим свидетельства и космогонических представлений её автора: «себодабостворящнамовеицеяковоже i ес-тесветз/ оренамесяше i вото i ябезодниповесидажьбоземенашеабитаяудьр-женабятак/ оседущепращур i соутеат i свет i зореманамоодиру…». В переводе этого отрывка, впрочем, у Н. В. Слатина и Д. М. Дудко снова обнаруживаются расхождения. Н. В. Слатин: «Вот ведь, Дабо сотворил нам это и то, что есть. Свет звёзд нам сияет, и в той бездне повесил Дажьбо Землю нашу, чтобы она удерживаема была так. Это души Пращуров суть, и они светят звёздами нам из Ира…». Д. М. Дудко: «Даждьбог сотворил нам яйцо, которое есть свет звёзд и месяца. И в той бездне повесил Даждьбог землю нашу, чтобы она держалась. Так вот души пращуров светят звёздами нам из Ирия». Принципиальные противоречия обнаруживаются в трактовке фразы «себодабостворящнамовеицеяковоже i естесветз/ оренамесяше». Н. В. Слатин разбивает её как «се бо дабо створящ нам[о] ове i це, яковоже i есте. свет зоре наме с i аше». А Д. М. Дудко, судя по всему, как «се бо дабо створящ нам[о] ове i це, яковоже i есте свет зорен а мес i аше» (буквально: «Дабо сотворил нам это яйцо, которое есть свет звёздный и месяца»). Согласиться с трактовкой Н. В. Слатиным буквосочетания «ове i це» как «это и то» мешает нетипичность написаний слова «то» в форме «це» для ВК в целом и для дощечки 1 – в частности. Следует согласиться, что разбивка текста, учитывая нестабильность грамматики и орфографии документа, может быть разной. Однако вариант Дудко довольно прочно согласуется с архаической космогонической мифологией.

При трактовке рассматриваемого отрывка следует вновь обратиться к приведённой в предыдущей главе легенде о божеском кочете, изначально космогонический характер которой также едва ли может вызывать сомнения. Как отмечает В. Н. Даниленко, «миф о яйце как об исходной форме мироздания существует, пожалуй, почти во всех мифологических системах мира, так или иначе ставивших космогонические проблемы»[785]. С краинской легендой текст дощечки 1 больше всего сближает, на наш взгляд, солярный характер создателя мирового яйца: в первом случае это петух, неразрывно связанный в славянском фольклоре с Солнцем[786], а во втором – сам бог солнца Даждьбог. Кроме того, близкая аналогия процитированному отрывку содержится в финской «Калевале»:

«Из яйца, из нижней части,

Вышла мать – земля сырая;

Из яйца, из верхней части,

Встал высокий свод небесный;

Из желтка, из верхней части,

Солнце светлое явилось;

Из белка, из верхней части,

Ясный месяц появился;

Из яйца, из пёстрой части,

Звёзды сделались на небе;

Из яйца, из тёмной части,

Тучи в воздухе явились».

(Перевод Л. Бельского)[787].

Неслучайно, видимо, и окончание отрывка («Это души Пращуров суть, и они светят звёздами нам из Ира…»). Дело в том, что в старинных народных воззрениях душа часто представлялась звездой. Индусы верили, что души блаженных предков сияют на небе звёздами; славяне же и немцы признавали звёзды очами ангелов-хранителей[788].

Важным аспектом языческой мифологии, на который уже обращалось внимание в предыдущей главе, является то, что она «не знает представления о прошлом, каждое поколение повторяет всё то, что совершали прежние, сменяются лица, но не события»[789]. То же мы видим и в ВК. Деяния предков в ней представлены как пример того, как следует поступать впредь, рефреном проходит мысль о связи с «пращурами», наблюдающими из «Ирия» (языческого рая) за поступками потомков.

Таким мироощущением «Книга» буквально пропитана. Даже Д. М. Дудко, в целом склоняющийся к версии позднего происхождения документа, признаёт, что «мировоззрение “Велесовой книги” – насквозь религиозное и мифологическое»[790].

Совершенно языческой является вся поэтика источника, понятная подчас только исходя из знания дохристианских верований славян. В будущем она может стать серьёзной темой для специальных исследований. Здесь же приведём всего несколько примеров.

Так, на дощечке 7ж читаем: «Тут Заря Красная идёт к нам как жена благая и молока даёт нам, во силу нашу и крепость двужилую. Та ведь Зарыня Суне возвестила. И также слышится нам вестник конный, скачущий к закату Солнца, чтобы готов был Его челн золотой к ночи. И влеклась повозка волами смирными по степи синей и там ведь ляжет Суне спать во ночи. А когда день пройдёт, наступит вечер, и второй всадник явится перед вечером, и так говорит Солнцу, что воз и волы есть там и ждут его на Млечной Стезе, что Заря пролила во степи, позванная Матью, чтобы [та] поспешила» («ту зор i я красна i де донь яко жена благва а млека даяшеть ны в с i лоу наш i у а кренпосць двужила та бо зарыне суне вѣстща а такожде сленхшемо сен хом в i ѣ стеце комоньска скакщете до закату суне абосте управенсте бящ го члн злат ку нощ i а бящь бѣх воуз со влоема см i рнама влекуцеща по ступе сынеа тамо бо легнь суне спате во нещь а тож кол i бва ден пшишед ста до вещежѣ а друге скакащець уяве пршедь вещере а тако рце суне же воуз а влы есь тамо а жде го на млещене стезѣ аще зор i я пролища в ступьѣ позвана мате абы сва поспьѣшендла»). Этот отрывок весьма напоминает этнографические данные, собранные А. Н. Афанасьевым: «…как Индра сражается с тёмными демонами и возвращает дожденосные стада, похищенные Вритрой, так точно Зоря борется с ночным мраком и каждое летнее утро выводит на небесную пажить красных (светлых) коров…; капли росы, видимые поутру на траве и листьях, принимались за молоко, падающее из сосцов этих небесных коров, выводимых Зорёй. Вместо того чтобы сказать “заря занимается”, “рассветает”, - древние поэты Вед говорили: “возвращаются светлые коровы” или “Зоря выгоняет на пастбище светлых коров”»[791]. По народным поверьям на рассвете Иванова дня ведьмы бродят по полям, засеянным рожью, и выбирают из росы содержащееся в ней молоко. На Украине коровье молоко и масло называли божьей росой[792].

Глубоко метафоричен эпизод, связанный со смертоносными Марой и Мором (28): «И вот, Марь идёт на них (на врагов. – Д. Л.) и Мор. Вот, двое те отберут силы их и станут метать их под мечи наши. И вот, мощь мечей отмежует их. Вот, межа разделяет нас. И межа та полна крови, и это переступить не следует им, разве же нам» («себто марь i де на не i мор се дв i е ты оемщуть сылы i ех i омещуть i е под меще наше i се мощ меще омеждеть i у се межда д i ел i ащеть ны i межд i а та i есе плн i а крве i то пренстенпете не достоите о i ех кол i ждо но i»). Судя по всему, автор намекает здесь на древний обычай опахивания: чтобы прогнать эпидемию, не пустить её в селение, вокруг него в старину обводилась плугом круговая, со всех сторон замкнутая черта, через которую болезнь не в силах переступить[793]. Таким образом, битва уподобляется здесь древнему языческому обряду. В IX в. такая метафора должна была быть понятна каждому.

На дощечке 7д находим следующий отрывок: «И быстро пойдём, а кто быстро идёт, быстро имеет славу, а который потиху идёт, то вороны на него каркают и куры квохчут» («а борзо i дехом а к i е борзо i де борзе i ма славу а кые потиха i де то се вран i е на не крящуть, а курове кленчуть»). Очевидно, эта фраза не сводится к простой иронии по поводу недостаточно решительных соплеменников. С вороном многие литературные и этнографические памятники соединяют предвестия военной неудачи, поражения. В малорусской думе казак говорит: «Ой у поли чёрный ворон кряче, то ж вин мою голову баче». Почти то же повторяет Нечай, захваченный ляхами: «Нехай мати плаче, ой над сыном над Нечаем ворон кряче!». Русская пословица гласит: «Ворон даром не крякнет»[794]. То же относится и к курам: если курица запоёт петухом – это предвещает покойника или какое-нибудь несчастье; если куры квохчут по ночам, то быть ссоре, войне или рекрутскому набору[795]. Таким образом, процитированную фразу следует понимать в том смысле, что удача сопутствует смелым, а нерешительных ждёт беда.

Дощечка 14 повествует: «Вот, Билебог ведёт наши рати и конницу, и там видели [мы] волшебников в лесах бывших, идущих на рать и берущих меч. И видели [мы] кудесников, чудеса великие творящих, - из праха, подброшенного к Сварге, вставали рати сварженские. И они несутся на врагов и ввергают их в могилу» («се б i лебог венде наше рате i комоньства i тамо в i ждехомь волшевницы о л i есех бытьще i дуще о рате а бероуще меща i зряхомь кудеснице чюды вл i це твряще а i зо прсте верзене до сврзе рате встащ i свразище а тые тещахуть на врзе а могылють i е»). В малорусском сказании, зафиксированном А. Н. Афанасьевым в XIX в., во время войн ведьмы противоборствующих сторон слетаются на границе и сражаются одни против других[796]. Сохранились представления и о колдовстве, подобном описанному. Хроника св. Бертина повествует, что Рахильда перед битвой с Робертом взяла горсть пыли и, творя заклятие, бросила её на воздух по направлению к неприятелю; но пыль упала на голову чаровницы в знак её собственной гибели[797].

На дощечке 4в читаем следующий сюжет: «Криворог был в то время князем русским и белого голубя пустил. Куда он полетит, туда идти. А он полетел на Грецей. Криворог напал на них и разбили их» («криворгбя/ то ii щас конѣзьрушт i абѣлголомбьпущяшеткамото ii лѣтетамоит i ато i лѣт i нагрь/ цекр i врогналѣзѣнаньаростърщатая»). Здесь явно угадывается описание некоего языческого обычая. Птица – непременный атрибут шаманства. У индийцев и русских голубь, как отмечает Д. М. Дудко, - ещё и воплощение смерти[798]. Учёный склонен соотносить с этим фактом известный эпизод «Повести временных лет» о взятии княгиней Ольгой древлянского Искоростеня при помощи голубей и воробьёв[799]. Можно предположить, что рассказ летописи в легендарном виде отразил реально существовавший языческий обряд, упоминаемый и в ВК.  

Кажется маловероятным, что современный автор, воспитанный в традициях христианства (заметим, что Ю. П. Миролюбов, при всём своём увлечении индоевропейским и славянским язычеством, всё-таки считал себя православным христианином, был сыном сельского священника и, более того, обучался в духовном училище[800]) и европоцентрического эволюционизма, мог быть до такой степени проникнут языческими представлениями.

Источник подтверждает предположение о том, что, по крайней мере ещё в IX в., у восточных славян не выработался единый для всех племён чёткий пантеон богов, часто функции некоторых из них совпадали. Вернее было бы сказать, что в некоторых слоях ВК мы находим попытки такую систему построить (11а-б и др.). Но между собой они сильно расходятся. Большинство текстов, к примеру, вполне определённо рисуют религию славян как политеистическую, а на дощечке 30 неожиданно читаем: «А если будет блудень какой-нибудь, который [будет] пересчитывать Богов тех, отделяя от Сварги, извержен будет из рода, потому как нет [у нас] Богов кроме Вышня. И Сварог, и иные суть множество, потому как Бог есть Един и Множествен. Да не разделяет себе никто того Множества и не говорит, что имеем Богов многих» («аще боть i е блоудень i нь i акове олещашеть бозе то i а од i ел i ащеве освргы i зверзждень буде i зрды i ако не н i ем i ахомь боз i а разв i е вышень i сврг i i но i соуте множество i i ако бг i е i единь и множествень да сен не разд i л i ащеть н i к i е тоа множьства i не рещашеть якожде i м i ахомь богы многоа»). Это обстоятельство может быть объяснено, если исходить из реалий IX в.

Как уже указывалось, в это время в Восточной Европе происходило складывание раннефеодальных государств – предтеч Киевской Руси. Язычество, являвшееся по своей сути порождением бесклассового, родоплеменного общества, всё меньше удовлетворяло потребностям формирующейся знати, интересам которой объективно куда сильнее соответствовала развитая христианская религия. Поэтому позиции христианства в IX в. начинают укрепляться. Например, письменные источники содержат рассказы о крещении в IX в. русских дружин, воевавших в Византии (правда, отдельный вопрос состоит в том, что это были за русы). Волхвы должны были чувствовать угрозу своему положению и волей-неволей вступать в полемику с христианским учением (как будет показано ниже, ряд мест ВК свидетельствует о том, что её авторы были с ним знакомы). Поэтому, если предположить, что ВК создавалась в IX в., вполне понятными становятся попытки её авторов упорядочить собственную русско-восточнославянскую религию, показать её превосходство над «греческой».

При этом широкие массы простого населения демократичная языческая вера вполне удовлетворяла, потому даже при князе Владимире в 980 г. сначала, до принятия православия, была предпринята попытка её реформирования, знаменем социальной борьбы она служила вплоть до второй половины XI в., а языческие капища существовали и исправно функционировали в отдельных областях Руси, согласно относительно недавним археологическим открытиям в бассейне Збруча, по меньшей мере до монголо-татарского нашествия[801].

Не находит как будто доказательств в «Книге» гипотеза В. В. Иванова и В. Н. Топорова об «основном мифе» у славян, суть которого заключалась в противоборстве Велеса (в образе змея) и Перуна (змееборца)[802]. Согласно реконструированному учёными мифу о Перуне, бог, сидя на коне или колеснице, поражает своим оружием змеевидного противника (Велеса)[803]. Несколько похожий сюжет мы находим и в ВК, на дощечке 19: «Се, видел [я] сон в Нави: И вот огонь в облаках; исходит из них Змий удивительный и окружил Землю, и потекла кровь из неё, и он лизал её. И се, приходит Муж Сильный и разрубил Змия надвое, и станет два. И разрубит ещё, и станет четыре. И се, Муж возопил Богам о помощи. И они пришли на конях со Сварги, и Они Змиев убивают. Ведь та сила – не людская, а чёрная. И се, Змии – то суть вороги, идущие от полудня» («себо видѣх сен внав i i ту огнево i блаце изо i деть одоне зм i е щ i удень i отоце земе и тещяшеть крв из не и то i лизя i у i се про i деть моуж со i лен i розтрще зм i е на дво i и ста два и розтрщеть еще и ста чтвъро i и се муж воп i шете боз i ем о допомще и тые i дяшуть на комон i ех од сварзе и то i е зм i е оуб i уть себо те со i ла нѣсть людьва небоще чрн i а есь i себо зм i е соуте въръз i i дущи одполудене»). Не исключено, что Перун в данном отрывке мог ассоциироваться читателем или слушателем либо с «мужем сильным», либо с обобщающим «боги». Образ огненного змея также вполне узнаваем по славянским фольклорным данным[804].

Весьма интересно, что, по свидетельству А. Н. Афанасьева, ещё в XIX в. простолюдины считали падающие звёзды и метеоры за огненных змеев; в старину же, если судить по различным письменным памятникам, такой взгляд был общепринятым[805]. Возможно, таким образом, что дощечка 19 отражает некое действительное явление природы (например, прохождение кометы вблизи Земли), принятое современниками за дурное предзнаменование. В таком случае оно могло бы являться даже датирующим.  Но ВК не даёт никаких оснований считать, что Велес выступает в образе змея. Этот бог в источнике – один из главных демиургов-благодетелей русов, научивший их пахать землю и разводить скот.

В данной связи нельзя забывать, что В. В. Иванов и В. Н. Топоров при реконструкции славянской «версии» общеиндоевропейского «основного мифа», которая многими современными историками и этнографами представляется чуть ли не аксиоматичной, принимали во внимание, прежде всего, наиболее архаические мифологические системы, в первую очередь, - балтскую. При этом исследователи исходили из тезиса об изначальном балто-славянском единстве, о выделении славянских языков из периферийных диалектов балтских. Таким образом, ставя под сомнение исконное балто-славянское языковое единство (а к этому склоняется всё больше лингвистов[806]), следует поставить под сомнение и восстанавливаемые Ивановым и Топоровым черты славянской мифологии. Весьма правдоподобно, что к IX в. «основной миф» у славян уже настолько преобразился, что Велес перестал считаться противником Перуна. Добавим, к тому же, что теория о противостоянии Перуна и Велеса в восточнославянском пантеоне подверглась достаточно серьёзной критике со стороны Б. А. Рыбакова[807].

В частностях, как мы ещё убедимся ниже, источник иногда соответствует расхожим современным представлениям о славянском язычестве, а иногда с ними расходится. Пока же существенным является то, что ВК проникнута языческим мироощущением. Авторы её, видимо, преследовали две основные цели: 1) обосновать преимущество языческого вероучения над всеми прочими; 2) обосновать необходимость борьбы с внешними врагами и походов на юг – в Причерноморье. Руководствуясь первой целью, они пытаются упорядочить восточнославянскую религию, даже в некоторых случаях придать ей монотеистические черты. Имея в виду вторую цель, они пишут о помощи русам от их богов, о том, что павшие витязи попадают в Ирий, так как следуют пути Прави, и получают там вечную и счастливую жизнь.

Имея в виду вышесказанное, рассмотрим более подробно некоторые аспекты древнерусского язычества, какими они предстают в «Книге».