Глава восьмая В которой Грендель нападает на Хеорот, Беовульф становится обладателем клинка Фрейра и вступает в битву с чудовищем

Весна 496 года по Р. X.

Даннмёрк, Хеорот

 

Грендель словно дразнил засевших в мужском доме людей – было слышно, как он бродит снаружи, то приближаясь, то отходя подальше. Раздался треск ломаемого дерева – Хродульф шепнул епископу, что чудовище наверняка решило заглянуть в Олений зал и снесло притвор за большим крыльцом.

– …Хродгара тролль не убьет, он никогда не покушался на жизнь конунга. Тварь убивает только его ближних, словно желая, чтобы Хродгар видел, как погибает род Скёльдунгов…

– Тихо! – поднял руку Ремигий. Шагнул к очагу, взглянул наверх, окликнул Гундамира: – Где он? Вы его видите?

– Нет, – донеслось из отдушины. – Туман, будь он проклят!

У Северина, оседлавшего гребень крыши, зуб на зуб не попадал. В ясные ночи всегда холодно, обе рубахи стали влажными, ледяные капли стекают по волосам за ворот, а где-то совсем рядом…

Разглядеть Гренделя никак не удавалось, хотя он несколько раз прошел совсем рядом с домом. Во мгле различались очертания темной человекоподобной фигуры, огромная неясная тень с длиннющими, почти до земли, руками и округлой головой, выраставшей из бугристых плеч. Дважды в тумане взблеснули неприятные синие огоньки – наверное, глаза.

Стало ясно, что Грендель превосходил обычного человека ростом в полтора или два раза и был гораздо шире – гигантский тролль вполне смог бы без лишних усилий убить крупное животное наподобие вола или взрослого заматерелого медведя. Двигался он медленно, но с необычной для существа такого размера плавностью, а как рассказывал Унферт, во время предыдущих нападений на Хеорот Грендель проявлял неслыханную прыть, действуя с быстротой молнии. Опасный противник, очень опасный!

Алатей был внешне спокоен и сосредоточен, лишний раз за лук не хватался – лишь однажды выхватил стрелу и натянул тетиву: чудище прошагало вдоль стены мужского дома и коснулось лапищей конька крыши со стороны оружейни. Северин зажал рот ладонью – его коснулось дыхание Гренделя, зловонное и горячее. Картулярия немедленно затошнило, но больше от ужаса, чем от невыносимого смрада. Несколько мгновений спустя тварь исчезла в мареве и тотчас послышался глухой удар: Грендель ломился в Олений зал.

– Эй, а ну посмелее! – одними губами сказал Гундамир, пихнув Северина локтем. – Поверь, конунгу Хродгару сейчас ничуть не слаще. Он там один, а нас много.

– Хродгар безумен, – ответил Северин. – Думаю, ему все равно…

– Меньше думай, это для сбережения здоровья полезнее, – огрызнулся вандал. – Слышишь?

Со стороны хоромины донеслось тихое рычание и нечто похожее на низкое бессвязное бормотание, почти неразличимое и непонятное. Вновь хрустнуло, что-то громыхнуло.

– Скамью перевернул. Или разбил, – со знанием дела буркнул Гундамир. – Уж больно здоров, Гренделю Олений зал – как нора…

Некоторое время стояла абсолютная тишина, оставалось только догадываться, что делал тролль. Алатей вдруг поднял руку, призывая прислушаться. В отдалении кто-то плакал. Человек. Мужчина – Северин сразу понял, что это был немощный конунг, оставшийся в Хеороте.

Очень скоро всхлипы затихли, что было к лучшему – эти звуки только добавляли лишний оттенок обреченности к и без того слишком нехорошей ночи.

– Ничего не понимаю, – шипел вандал. – Куда он подевался? Решил прилечь отдохнуть в покоях Хродгара?.. Ах ты скотина!!

Дружинный дом содрогнулся. Северин едва не покатился по скату и не упал на землю с высоты нескольких локтей: расшибиться проще простого, и это если не считать поджидавшего внизу незваного гостя, промышляющего людоедством! Картулярий едва успел вцепиться в проросший кустик можжевельника – да здравствуют обычаи данов, не зря крыша выстлана толстым слоем почвы!

Как Грендель сумел незаметно подобраться к дому, никто не понял, да и не было времени размышлять. Епископ Ремигий уцелел чудом – четыре огромных черных когтя, длиной превосходивших человеческую руку, будто ножи прошли сквозь сосновые бревна сруба справа от «высокого места», одновременно проткнув одного из дружинных и зацепив короткий плащ преподобного. Так не бывает, сосновое бревно и лучший клинок работы мастеров Багдада или Дамаска не пробьет, но…

Хенгест-ют попытался нанести удар мечом по когтю, металл отскочил от гладкой роговой поверхности, не причинив Гренделю никакого вреда. Тролль аккуратно убрал лапу, захлебывающийся кровью дан медленно сполз по стене на устланный соломой пол. Помочь ему было нельзя – когти-пики насквозь пронзили человека. Кольчуга не спасла.

– Подальше от стен! – рявкнул Хререк. – Хродульф! Скёльдборг перед входом! Полтора десятка! Остальные сзади с пиками!

Скёльдборг, «стену щитов» – похожее на римскую «черепаху» боевое построение германцев, возвели мгновенно. Но чем она поможет? Если Грендель ворвется сюда, никто не устоит!

Однако тролль предпочел вести собственную игру – впереди полная ночь, можно не торопиться. Чудовище снова отошло, начав кружить по склонам. На сей раз он словно нарочно громко топал и пинал попадавшие под ноги камни, со стуком катившиеся под откос холма.

– …Пускай я провалюсь в Хель, но вот там – второй, – ошалело прохрипел Гундамир. – Второй, клянусь вепрями Скандзы! Доннар могучий, их что, двое?

Алатей выпрямился во весь рост и положил стрелу на тетиву.

Верно, немногим левее от черного короба Оленьего зала, со стороны берега моря, в лунном свете явственно вырисовывался еще один мутный силуэт великана или иного подобного существа. Расстояние – шагов сто или чуть побольше. Сам Грендель, ворча, постанывая и шлепая ступнями по камням, разгуливал гораздо дальше, рядом с конюшнями.

Второе чудовище было едва видно, бесформенный сгусток абсолютного, непроницаемого мрака, никаких привычных очертаний. Однако оно шевелилось, двигалось и тихонько отползало все дальше, исчезая в тумане.

Северин почувствовал жжение у пояса справа – ощущения знакомые, нечто похожее уже было в Стэнэ. Выхватил кинжал, глянул. По лезвию вновь гулял золотистый лучик, вспыхнет-погаснет, вспыхнет-погаснет. Руна «тюр» светится особенно ярко. Гренделя кинжал игнорировал, а вот второго монстра приметил, дал знать, что это недобрая сила!

– Алатей!

– Знаю, – коротко сказал ант. Мгновенным движением поднял лук, отправил стрелу в полет, за ней другую, третью, четвертую. Бил прицельно, с такого расстояния тяжелый зазубренный «гуннский» наконечник лишит жизни и человека, и крупного зверя.

Тонкий вскрик, будто бы женский. Тень с неожиданной резвостью метнулась прочь, растворилась в туманном море. И снова тишина – даже Грендель замолчал. Руны на кинжале Северина начали угасать.

– Ничего не… – начал было Гундамир, но осекся, больно прикусив язык. Тряхануло так, будто началось землетрясение, и сей же момент людей оглушил взбешенный рев. – Держитесь!

Грендель налетел на дружинный дом, будто штормовой шквал. Что вызвало столь неистовую ярость тролля, осталось неизвестно, но последствия явили себя незамедлительно: могучая лапища, промелькнувшая подобно черной молнии, смахнула Алатея с крыши, будто пушинку. Ант с воплем улетел куда-то в темноту, но Грендель не стал охотиться за столь незначительной добычей.

Когти вонзились в дерн у самых ног Северина, он успел рассмотреть покрытую серовато-синей шкурой костистую длань, рванувшую за перекрытия и балки.

Часть сруба со стороны оружейни обрушилась, Северину в который уже раз помог Гундамир – ловкий вандал успел за ворот оттащить приятеля в сторону. На четвереньках они перебрались на другую сторону ската и вновь едва удержались: Грендель с одного удара вышиб дверь, оберегаемую двумя готами, рассек остриями когтей Витимера надвое, Ариариха же схватил левой «рукой», поднес ко рту и откусил ему голову – в последний миг Ариарих успел всадить меч под глаз чудовища, но это не причинило Гренделю никакого вреда.

Весь этот кошмар происходил в полудюжине локтей от Северина и Гундамира, они отчетливо видели голову и плечи тролля, его крошечные глаза со льдисто-синим отсветом, болезненно-бледную кожу на морде…

Широченная пасть, усеянная квадратными зубами, некоторые из них сточены и обломаны. Плоский нос, будто у африканской обезьяны, светлая свалявшаяся шерсть на голове начинает расти прямиком от бровей, лоб в морщинах, щеки обвислые и покрытые бородавками, нижняя челюсть непропорционально огромная.

Страшилище, каких поискать, но в то же время в Гренделе замечаются исконно человеческие черты, которые непременно отметит любой образованный римлянин: simmetria лица, на подбородке и над верхней губой жесткая ость, вроде усов и бороды. Розовый, а теперь еще окровавленный широкий язык… Почти человек, только огромный и безобразный!

– За мной ползи! – хрипел вандал, тычками кулака подгоняя Северина. – Быстрее, олух! Еще быстрее! Спрыгнем с той стороны, попробуем прорваться внутрь через пролом!

Грендель, заметив движение, взрычал и подпрыгнул, пытаясь достать людей.

Удалось.

Северин не успел произнести и первых слов «Отче наш» – понимание того, что настал безоговорочный конец пришло мгновенно. Грудь сдавили огромные пальцы, мелькнули черные зрачки тролля и разъятая бездонная глотка. Однако племянник его преподобия Ремигия Ланского не был пожран чудовищем – вовсе наоборот. Северин воспарил подобно птице: Грендель попросту отбросил неинтересного ему человечка с замаха. Должно быть, побрезговал вкушать ромея, предпочитая такому данов.

Говорят, будто одна удача дважды не приходит, и утверждение это неверно. Картулярий взвыл, будто терзуемый адскими бесами грешник, описал в ледяном воздухе изящнейший пируэт и рухнул в огромную скирду прошлогоднего влажного сена, находившуюся возле овчарни, пристроенной к мужскому дому.

Сильно стукнулся головой о нечто твердое, но чувств не потерял. Осознал, что жив.

– Я тебя сейчас прирежу, – простонали в темноте. – Скильд, ты, что ли?

– Ага, – выдохнул Северин. – Алатей? Иисусе Пресветлый, ты уцелел?

– Ребра, кажется, сломаны. Ничего, это и раньше случалось. А колено ты мне отшиб, ромей…

– Откуда ты знаешь, что это я? Тут темно!

– Запах, ромей. Скильд, уж поверь, твой запах ни с одним другим не перепутаешь – каждый человек пахнет иначе. Да и дышишь ты особенно. Я и прежде говорил: не полагайся на зрение, верь чутью и слуху…

– Надо выбираться отсюда, Алатей.

– Надо. Только в груди больно. Потерплю. Руку дай!

Северин нашарил в кромешной тьме ладонь анта. Перепрелое сено было тяжелым, хотя даны защищали его от влаги, укрывая полосами плетёных из соломы широких циновок.

Вылезли из скирды с трудом, но довольно быстро. Северин немедленно отметил, что туман начал редеть, подул ветер с моря.

– Лук потерял, – сокрушался Алатей. – Ничего, поутру найдем. Смотри, смотри! И не шевелись, заметит! Судьба подарков дважды не дарит!

В пятидесяти шагах от овчарен бесновался Грендель, круша и ломая дружинный дом.

 

* * *

 

Ремигий начал понимать: его затея, рассчитанная на то, чтобы приманить тролля и постараться выяснить его истинную сущность, неосуществима.

В прежние времена чудовище убивало холодно и расчетливо, будто издеваясь над Хродгаром и родичами конунга: монстр не впадал в ярость, использовал волшебство, чтобы проникнуть в Хеорот, и редко вступал в сражение с воинами конунга – обычно он незаметно похищал людей или наводил на них чары беспробудного сна, чтобы беспрепятственно разбойничать.

Этой ночью Грендель изменил привычкам – он начал уничтожать все, что видит перед собой, обуянный невиданной прежде жаждой разрушения. Тролль обладал неимоверной силой, он запросто мог растащить сруб по бревнышку и легко рассекал дерево когтями.

Для начала великан снес часть крыши над входом, в проломе мелькнуло звездное небо. Затем Грендель обрушил верхнюю часть стены – по счастью, толстые бревна обвалились не внутрь дома, а наружу, прямо под ноги Проклятию Хеорота.

Грендель взревел, Северин с Алатеем видели, что он и сам пострадал – тролля сильно ударило по ступням и коленям твердым тяжелым деревом. Но это лишь ввергло гиганта в большее исступление: над его головой взлетел фонтан щеп, обломков бревен и балок, крыша дружинного дома просела, засыпая вставших в глухую оборону данов земляной трухой, дранкой и пылью.

«Не выберемся, – решил епископ, но немедленно запретил себе предаваться панике. Во-первых, стыдно – оба жреца, Гуннлаф и старый Эремод были полны решимости умереть, но своих не бросать. Во-вторых, остаются пути к отступлению: выскочить наружу через пролом в дальней части строения у оружейни, рассыпаться по подворью. Будет больше шансов уцелеть. Однако даны и Хенгест с Хререком на отступление не пойдут: позор и бесчестье! – …В таком случае будем надеяться на чудо».

Пыль частью осела, частью была унесена внезапно появившимся ветром со свежим запахом моря – ударили несколько сильных порывов. Грендель вдруг отпрянул от широкого пролома, помотал башкой, но тут же вновь ринулся вперед. Эремод-годи, не выпускавший меч из правой руки, левой метнул прямиком в рожу тролля запечатанный глиняный горшочек – несколько таких висели на поясе жреца, привязанные ремешками.

Поначалу ничего особенного не произошло. Тонкостенный сосуд с хлопком разбился о коготь Гренделя – он успел поднять лапу, защищаясь. Выплеснулась и пошла паром едко пахнущая жидкость, капли попали на шкуру чудовища, урод на мгновение замер и шевельнул округлыми ноздрями.

Пф-ф! Послышалось шипение, редкая шерсть на передних лапах тролля задымилась и полыхнула язычками синеватого огня, так горит болотный газ. Ремигий немедленно отметил странность – брызги, попавшие на дерево или солому, не воспламенились, полыхала только живая плоть Гренделя.

– Отойти назад! – рявкнул Хенгест, первым сообразивший, что случилось. – Держать скёльдборг! Назад, я сказал! Ремигий-годи, держись у меня за спиной!

Грендель тем временем озадаченно смотрел на правую лапищу, по которой растекались струйки голубого пламени, попытался стряхнуть огонь левой, но и там внезапно занялась грубая кожа. Потянуло паленой шерстью и горелым мясом.

Тролль неожиданно высоко застонал, запричитал, как обиженный ребенок, и кубарем откатился от дома, к «божьему столбу» – было видно, как он вначале сунул обе лапы под грудь – редкая шерсть вспыхнула, – а потом начал кататься по земле, подвывая и рыча.

– Снадобье Хель? – резко повернулся Хенгест к старому жрецу. – С нехорошим колдовством шутишь, Эремод! Негоже это!

– Десяток зим берег, – спокойно ответил годи. – Пригодилось, как видишь…

Действие состава оказалось кратким, пламя исчезло. Грендель, фыркая и шумно выдыхая воздух, извергавшийся из его пасти тугой струей пара, поднялся на ноги, замер, взблеснул глазами и будто ядро, выпушенное из римской катапульты, ринулся в новую атаку. Сдержать тролля было невозможно.

– Гос-споди… – просипел Северин, наблюдавший за происходящим со стороны. – Что же это, а?

Ноги подкосились, Северину пришлось схватиться за крепкое плечо Алатея. Ант только зубами скрипел – понимал, что в одиночку помочь ничем нельзя, да и десяток-другой полностью вооруженных и окольчуженных воинов с опытом многих битв не сумели бы отвлечь чудовище, обуянное жаждой убийства.

На этот раз Грендель не стал играться и выжидать. Он прыгнул, будто нападающая рысь – оттолкнулся от земли всеми четырьмя лапами. Для такой большущей твари это казалось немыслимым, но тем не менее он в одном прыжке преодолел не меньше сорока шагов и всей тяжестью ударил в стену щитов.

Хрокмунд и еще четверо дружинных погибли сразу, двоих ранило их же мечами. Хенгест успел отпрянуть, сбил с ног епископа, и оба откатились под столы у восточной стены. Грендель тем временем узрел главного обидчика – Эремода-годи. Сжав пальцы в кулак, тролль впечатал седовласого жреца в стену, бревна треснули.

Эремод погиб мгновенно, пожалуй даже не успев понять, отчего умер. Меч из руки годи не выпустил.

Все случилось настолько быстро, что восстановить строй и организовать общее сопротивление, пускай и безнадежное, было невозможно – теперь каждый сам за себя. В уцелевшей части сруба Гренделю было тесно, что отчасти мешало ему двигаться, но все равно действовал он с ужасающей быстротой.

Развернулся, насадил двоих данов на когти, отбросил. Увидел Гуннлафа, попытавшегося вонзить клинок в бедро твари, взмахнул лапой. Гуннлаф увернулся чудом, огромный палец монстра коснулся его волос. Отвлекся на четверых дружинных с пиками – двоих затоптал, третий могучим пинком был выброшен через пролом в стене.

Четвертый растерялся, на миг замешкался и был разметан в клочья: Грендель взмахнул «руками», острейшие черные лезвия когтей сошлись будто ножницы, превратив человека в окровавленные части плоти, ткани одежды и обрывков кольчуги.

Чудище отступило назад, желая осмотреться, своротило кладку круглого очага. На пол водопадом посыпались раскаленные угли, сухое дерево и солома вспыхнули, поднялся столб ослепительно-золотого огня.

– Быстрее за мной, не отставай! – Ремигий услышал рык Хенгеста-юта. Слева, на расстоянии вытянутой руки, разгоралось пламя. Впереди и правее в появившемся сероватом дыму различались темные ступни Гренделя. – Не зевай, жрец! Не время!

Сверху угрожающе затрещало, дом был готов полностью обрушиться. Слышны яростно-радостные вопли уцелевших данов: они шли на верную смерть, убежденные в том, что вскоре будут пировать в Вальхалле с Вотаном, его братьями-асами и великими героями древности!

Грендель убивал и постепенно отходил прочь от огня – живое пламя было ему неприятно.

Потом епископ Ремигий никак не мог вспомнить, как выбрался из горящего дома. Рядом был Хенгест – громогласно (и вроде бы весело!) сквернословящий, – ют отбросил учтивость и подгонял ромейского годи изощреннейшей руганью на своем наречии и ударами кулака. Ничего, это можно было вытерпеть – Хенгест прежде и сам входил в касту жрецов, знал, что без огласителей воли богов простому человеку придется совсем туго. Сохранил жизнь годи – сохранил жизнь рода.

Душил дым, опаляли сыпавшиеся искры, Ремигий оторвал фибулу и сбросил верхний плащ, мешавший передвигаться. Испугался до полусмерти, когда рядом шевельнулось нечто большое, живое и тяжело дышащее – Фенрир тоже спасал свою серо-серебристую шкуру!

Епископ и ют вместе с собакой выскочили наружу с дальней стороны дома как раз в тот момент, когда сруб обрушился внутрь и над ним взвилась колонна дыма, оранжевых сполохов и языков огня. Такой пожар не остановишь.

– За мной! – Ремигий вздрогнул, а Хенгест от неожиданности едва не полоснул мечом в темноту, наугад. Едва остановил руку в замахе.

Гундамир, вот кто это! Вандал успел спуститься вниз прежде, чем мужской дом загорелся. Почему его не заметил Грендель – непонятно, но вандалы, как известно, хитры и живучи.

– Быстрее к конюшням, Скильд и Алатей там!

– Скильд… – выдавил было епископ, но вдруг осекся на полуслове и осторожно развернулся, увидев нечто такое, что потрясло его до глубины души. Прошептал на латыни: – Maria Virgo, Agnus Dei, miserere nobis…^[33]

Туман исчез, изгнанный ветром с моря. На плоскую вершину холма Хеорот падали лучи поднявшейся луны, обращавшие окрестности в бесконечное чередование непроглядных провалов теней, полос серебра, лежащих на покрытых инеем камнях, и призрачно-голубых, сапфировых, белых, молочно-лазурных, сероватых и иных холодных ночных оттенков.

Посреди Универсума ночи пылал и сыпал искрами гигантский костер – единственное яркое пятно, бросавшее отблески на Олений зал, огромный столб с ликами богов и жертвенные камни.

На фоне слепящего пламени темнели две фигуры – человека и тролля. Похоже, только эти двое сумели выбраться из огня. Грендель был узнаваем: нескладный силуэт, неестественно длинные руки с когтями, на которых тускло отражается пламя пожара, под низким лбом вспыхивают синеватые линзы зрачков.

Грендель словно был озадачен – он развел руки в предостерегающе угрожающем жесте, но не двигается, выжидая…

Но кто же второй? Нет сомнений, это человек – как и любой из германцев, высок, широкоплеч и…

Ремигий протер глаза – ему начало чудиться, будто зрение его обманывает. Человеческий облик противника Гренделя начал замещаться, менять форму. Это можно было бы списать на волны жара, исходящие от груды пылающих бревен – каждому известно, как над песком пустыни или раскаленными солнцем скалами возникают несуществующие видения или искажения сущего! Но…

– …Вутья, – завороженно сказал обычно невпечатлительный Хенгест. – Священная ярость, дарованная богами Асгарда!

Исчез Хререк-дан, один из дружинных Беовульфа. Не было теперь человека.

Перед Гренделем встал на задние лапы огромный черно-бурый медведь, лютый и беспощадный в битве.

Морской ветер усилился, и епископ осознал, что вновь сталкивается с иссякающим, но все еще не отошедшим в иные круги Вселенной волшебством глубокой древности, почти немыслимом в разумном и просвещенном V веке от Рождества Христова. Медведь, как и все животные, находится под покровительством ванов, германских богов, оберегающих и защищающих жизнь. Ветер с моря – дуновение Ванахейма. Выводы, кажется, очевидны…

«Господи, сделай так, чтобы Хререк победил, – попросил Ремигий. – Все они дети твои, пусть и заблудшие… Все, до единого!»

Гундамир и Хенгест не шевелились – бывший годи и молодой вандал впервые видели чудо перевоплощения, когда Священная ярость, дарованная Асгардом сила, обращает человека в зверя.

Ремигий едва подавил желание схватиться за булаву и броситься на помощь Хререку: незачем вмешиваться. Сейчас бьются силы нечеловеческие, как и на поле в Арденнах, под Стэнэ.

Медведь ударил первым, хотя и был меньше Гренделя ростом. Разодрал лапами в кровь грудь чудовища, ухватился клыками за предплечье. Тролль оттолкнул Хререка, отошел, первая краткая схватка окончилась.

Некоторое время они кружили возле огня, не нападая. Над густой влажной шерстью медведя поднимался пар.

Одновременный бросок, словно два гладиатора времен Нерона по команде ринулись друг на друга. Грендель подмял под себя Хререка, полоснул когтями по спине и загривку. Обнажились раны, коричневая шерсть залилась темной кровью.

Медведь извернулся, упал на спину, ударил одновременно четырьмя лапами, распоров живот Гренделя.

– Ну же! – не выдержав, заорал Гундамир. – Давай!

Вандал вытянул из ножен меч.

– Стой, – оттолкнул Гундамира ют. – Это поединок! Нельзя! Закона не знаешь?!

Грендель был сильнее и быстрее – это стало ясно, когда тролль отпрыгнул в сторону, зажимая левой лапой кровоточащие раны на животе, ударил правой, выставив когти, будто ножи. Хререквутья частью отразил атаку, но оказался ранен в плечо. Грендель не останавливался – исступленно бил, бил снова и еще раз. Молча, не издавая и единого звука.

Обороняться уже не было никакой возможности. Медведь пропустил самый страшный удар, Грендель пропорол грудь Хререка, пригвоздил его к камню, подождал, пока утихнет агония, отошел на несколько шагов назад и победоносно взвыл.

Битва, в которую вступил вутья, была проиграна. Хререк ушел на Звездный мост, протянувшийся над Хеоротом.

У врат Вальхаллы его ждали златовласые валькирии с пенными чашами и рыжебородый Доннар, пригласивший нового эйнхерия на грохочущий в Асгарде богатырский пир…

 

* * *

 

– …Что у них там происходит? – Беовульф обернулся и дал знак Эрзариху не двигаться. – Враг напал? Фризы?

– Какие еще фризы? – проворчал лангобард. – Будь Хеорот забит серебром и золотом по самую крышу, ни единый из окрестных вождей не пойдет войной на конунга Хродгара. И не потому, что они боятся клинков данов… Никто не хочет навлечь на себя проклятие Оленьего зала!

– Ну конечно! – воскликнул гаут. – Скорей! И проси богов об одном: чтобы лошади не оступились в темноте!

…Беовульф вместе с Эрзарихом могли бы заночевать в Сканнерборге, но решили покинуть большое капище как можно быстрее – тамошние жрецы встретили чужаков неприветливо, а когда узнали, что гости из-за моря явились в Даннмёрк с целью насколько смелой, настолько и неосуществимой, и вовсе впали в угрюмство.

– Возвращайтесь домой, – присоветовал старший жрец. – Только сам Хродгар может снять проклятие, висящее над его родом. Конунг безумен? Тем хуже, значит боги оскорблены и не могут простить его…

– Простить – за что? – настаивал Беовульф. – Разве другие люди виноваты в том, что военный вождь однажды совершил нечто неподобающее?

– Проклятие конунга ложится на всю его семью, – стоял на своем годи. – Сгинет род Хродгара, и земля Даннмёрк освободится от чудовища. Уходите… Здесь вам нечего делать.

– Народ Тумана не отступается, – сквозь зубы процедил разозлившийся Беовульф, привыкший к тому, что Нибелунгам всегда и везде, во всех святилищах оказывали помощь. Потом понял: жрецы Сканнерборга боятся, скрывая страх под маской спеси – боятся, что и к ним придет Грендель, не хотят рисковать, связываясь с теми, кто решился убить ужасного тролля. И поэтому, разумеется, не станут помогать. – Скажи хотя бы одно: в чем вина конунга Хродгара?

– Уходите прочь, – повторил жрец. – Судьбу Хеорота никому не изменить. Даже Нибелунгам. Боги отступились.

– Не говори за богов, – бросил Беовульф. – Эрзарих, возвращаемся. Но мы снова придем в Сканнерборг с дарами – благодарить богов Асгарда и Ванахейма за победу над Гренделем! Очень скоро придем!

Годи сделал такое лицо, будто маялся несварением. Выпрямил спину, отвернулся. Всем видом дал понять, что обещание чужака выглядит самонадеянно и нелепо.

Выехали обратно во второй половине дня, заглянув непосредственно в Сканнерборг, большой бург, стоящий между трех крупных озер и славящийся большой ярмаркой – тут сходились все торговые пути Даннмёрка.

Поскольку этими землями владел не Хродгар, а конунг Трюгг Хельмунг, гостей по весне хватало: сами даны выставили на продажу пресноводную озерную рыбу, ценящуюся значительно выше рыбы морской, юты, саксы и фризы привезли товары с юга, доставленные по рекам. Живущие за проливом свеи доставили высокоценящуюся железную руду, добываемую в тамошних горах.

Беовульфа руда, ткани или украшения не интересовали – он и Эрзарих охотились за слухами. В любой, самой невероятной истории можно отыскать частицу истины. Но и тут ничего толкового разузнать не удалось: вроде бы торговцы – народ разговорчивый, однако при упоминании Хеорота и Гренделя все как один замолкали и супились. Нельзя о таком говорить – навлечешь…

– До темноты не успеем. – Беовульф поглядел на синее небо, прикрыв глаза ладонью. Солнце заметно спустилось к горизонту. – До Оленьего зала далеко…

– Едем, – отозвался Эрзарих. – Как раз к полуночи вернемся. А если встретим по дороге Гренделя – убьем, отрубим голову и бросим ее под ноги Вальхтеов-конунгин.

– Правду говорят о лангобардах: если им придется выбирать между пивом, женщиной и опасностью, они выберут опасность, – фыркнул Беовульф.

– Я лангобард только по крови… Родичей не осталось, всех, кого я знал, убили в сражении под Равенной, это в землях Рима. Я один.

– Один… – эхом повторил Беовульф, снова оглядев могучую фигуру Эрзариха. Огладил бороду, призадумавшись. Сказал потом: – Каждый из Людей Тумана когда-то оставался один… Дорога впереди простая: направимся к закату от озер, потом от перепутья к полудню, мимо болот. С пути не собьемся. Двум свободным воинам бояться нечего – и впрямь, увидим Гренделя, так порубим!

Гаут оказался излишне оптимистичен. Тролль если и выбрался из потайного логова, то бродил в других местах. За Сканнерборгом встретили небольшую стаю из шестерых отощавших после зимы волков, но к всадникам они не приблизились: опасно атаковать вооруженных людей. Вергов-разбойников в малонаселенных датских землях не водилось, медведи предпочитали прятаться в скалах и лесках, а чудовища пока не показывались.

Настоящих дорог – как, например, в Галлии или Бельгике, в Даннмёрк не знали: были наезженные пути между поселками и бургами, чаще всего – едва заметная колея, по которой перегоняли телеги. В темноте ориентировались по приметам, в этом деле гаут и лангобард не знали себе равных: любой ручеек, покосившаяся сосна, валун необычной формы запоминались сразу и навсегда. Если вдруг Эрзарих очутится в Даннмёрке спустя десять или двадцать зим, он мгновенно вспомнит дорогу.

По левую руку потянулись болотистые пустоши, рассекаемые грядами холмов. Наступила ночь, но тьма не стесняла зрения: вполне хватало света звезд и лунного зарева.

Туман нахлынул неожиданно, и Беовульф только головой покачал – расползающийся с подозрительной быстротой вал мглы наводил на мысли о колдовстве. Тем более что появление тумана всадники наблюдали с возвышенности, плавно спускавшейся ко все еще отдаленному побережью Германского моря.

– Мне это не нравится, – убежденно сказал Беовульф. – Никогда раньше ничего подобного не видел!

Эрзарих молча согласился. Обычно туман поднимается над болотинами и влажными низинами еще с вечера, на закате, потом густеет, разносится ветром по округе… Но сейчас все произошло иначе: на темной равнине и в дальних трясинах словно бы взбурлили несколько волшебных источников, извергавших из недр земли густую непроглядную завесу, расползавшуюся подобно кругам на воде.

Кольца тумана сходились, поглощая друг друга, превращались в единый неостановимый поток, подобный океанской приливной волне.

– Надо забирать правее, подальше от болот, – сказал Эрзарих. – Очутимся в трясине – никакой Грендель не понадобится, сгинем в топях. Видишь сопки? Поедем от одной к другой, потом к третьей и далее. На вершинах будем осматриваться – в тумане напасть гораздо проще…

– Ты про тролля? – усмехнулся Беовульф. – Конечно, проще. Не только ему, нам тоже! Вперед!

Лошадей сдерживали, заставляя идти медленным шагом. Различить что-либо во мгле было невозможно, двигающийся рядом всадник казался расплывчатой тенью. Звуки стали приглушенными и тревожными, потянуло сыростью и болотной гнилью. Туман оседал на одежде, пропитывая ее влагой.

Направления Беовульф не терял, хотя полагаться приходилось только на слух и чутье. Расстояние до второго кургана преодолели быстро, поднялись наверх, недовольно оценили простершееся от горизонта до горизонта синевато-белое спокойное море.

Менгиры на вершинах некоторых холмов начали светиться, да так неприятно, что даже неустрашимый лангобард поежился.

– Это чужие огни, – буркнул Эрзарих. – Они принадлежат сгинувшим народам, таким старым, что и Скандза рядом с ними покажется явленной только вчера… И не все эти племена принадлежали к человеческому роду. Так старые люди говорят. Наша семья когда-то жила рядом с рекой Данубис, там были такие же курганы. Дед рассказывал…

– Знаю, – тихо ответил Беовульф. – Я видел похожие холмы на острове Британия. Светится зеленым или синим – ходить нельзя. Золотым или белым – можно, но с большой осторожностью.

– Вон тот, ближний справа, как раз золотистый. – Эрзарих среди сонма огней выделил несколько теплых вспышек. Надо идти туда, иначе заплутаем, а духи древних погубят нас…

– Нас? – улыбнулся Беовульф. Сверкнули белые ровные зубы – как известно всякому, если человек не потерял ни одного зуба, ему сопутствует неслыханная удача. – Не будем торопиться, видишь, лошади беспокоятся…

С обычно невозмутимыми мохнатыми лошадками действительно творилось неладное: вроде бы шли спокойно, а шкура покрыта белой пеной. Похрапывают боязливо, ушами дергают. Достаточно вспомнить, что во время недавней встречи с волками они вели себя совершенно спокойно, уверенные в силе и защите хозяев!

Следующий курган был повыше и круче остальных, с плоской как стол вершиной, посреди которой торчал один-единственный изогнутый камень, который и человек, обделенный воображением, сразу принял бы за острый клык некоего гигантского древнего существа – дракона, великого змия или морского ящера.

Днем менгир выглядел обычным обломком светлого серого гранита, скорее всего обработанного чьими-то руками: природа явно не могла придать камню такую странную форму. Сейчас он поблескивал десятками мутно-желтых огоньков, беспорядочно ползавших по гладкой поверхности. Поверх, на острие, мерцал призрачный венец, похожий на застывшие язычки пламени. Рядом с камнем стало теплее, что дало людям понять: если это и колдовство, то не злое.

– Гляди! Да смотри же! – окликнул Беовульфа Эрзарих. – Это не простые светлячки… Кто бы ни поставил здесь этот камень, человеком он не был. Рука богов!

Бронзовые светящиеся точки начали складываться в фигуры. Вот Мировой Змей, свернувшийся в кольцо. Затем – кит-убийца, символ морского бога Ньорда. Две кошки – они всегда сопровождают Фрейю. Кошки вдруг обернулись пушистыми зверьками с плоским хвостом-веслом и торчащими прямоугольными зубами: любой узнает бобров, священных животных Фрейра, проступил силуэт вепря – тоже посвященного повелителю Ванахейма.

Проскочил олень, промчалась рысь. Вновь заизвивался Ёрмунганд, чья чешуйчатая шкура была покрыта священными рунами. Восстало, проклюнувшись из семечка, Мировое Древо.

– Знаки Ванахейма, – убежденно выдохнул Беовульф. – Эрзарих, видишь – нет ни волков или воронов Вотана, молота и священных козлов Доннара, рога Хёймдалля, радуги Бальдура или других символов богов Асгарда! Камень поставили ваны! И ваны привели нас сюда!

Едва гаут произнес слово «Ванахейм», как ползавшие по менгиру искры разбежались в стороны, затем вновь соединившись в четкое изображение.

Меч. Ярко светящийся длинный германский меч с двучастным «яблоком» в виде грудей Фрейи, иссеченный крошечными значками и вьющимся узором гардой а также крупными рунами на лезвии.

По долу было выбито: «Хрунтинг» – «Тот, кто пронзает».

Огни вспыхнули с невыносимым блеском, затем огонь начал остывать. На каменном зубе сгустилась тень, очертания которой приняли зримый, материальный облик. Менгир исторгал из себя меч, выбрасывал его из своих глубин, где оружие хранилось десятками и сотнями зим…

Клинок со звоном упал к ногам Беовульфа. В гладком металле отразились блики Звездного Моста.

– Ох… – Эрзарих выпустил поводья лошади и с размаху сел на землю. Стянул войлочную шапку-колпак с тесьмой и обязательным бронзовым оконечьем на «хвосте», вытер ею взмокшее лицо. – Хрунтинг… Беовульф, помнишь, что рассказывают о первой битве богов?

 

* * *

 

Беовульф помнил.

Давно-давно было время, когда асы и ваны поссорились. Боги начали войну – ваны не желали признавать над собой власть Вотана и хотели жить отдельно от асов.

Никто не мог взять верх в этой войне, хотя собратья Вотана были богами-воителями, а родичи Фрейра – богами, покровительствующими жизни.

Когда битва на время утихла, на поле остались только Доннар, несущий громомечущий молот Мьёлльнир и Фрейр – хитрый ван отдал часть своих несметных сокровищ за меч, выкованный карликами-двергами и способный поразить любого противника.

Сошлись Фрейр с Доннаром в поединке, и стало ясно, что их оружие равноценно. Мьёлльнир не сокрушит выкованный на первородном пламени меч, а равно и Хрунтинг не разобьет молота, исторгающего молнии.

Едва противники остановились передохнуть, пришла Фрейя и поднесла каждому по чаше дивного ячменного пива. Испив этого пива, Доннар и Фрейр поняли, что вражда их бессмысленна, и вместе упросили сурового Вотана признать, что мир ванов – Ванахейм Асгарду неподвластен, а боги каждого мира не станут впредь враждовать, ибо негоже родичам поднимать оружие друг на друга.

Уговорились, что Вотан и Доннар сделают так, чтобы не иссякала в Мидгарде радость битвы и проистекали между смертными лютые войны, дающие каждому великую славу и честь. А Фрейр, Ньорд и их жены будут следить за тем, как в каждом роду появляются на свет крепкие и свирепые младенцы, и оберегать их до взросления, приуготовляя к грядущим сражения<