Я спал с Джоуи Рамоуном ( ISleptwithJoeyRamone )

MickeyLeighwithLegsMcNeil: Я спал с Джоуи Рамоуном. Семейные мемуары (I slept with Joey Ramone. A family memoir)

 

Посвящаетсямоейматери, ШарлотеЛешер (CharlotteLesher)

Если бы ее вечная любовь не была сильнее моих горестей, меня бы давно не стало.

 

Мне понадобилось (даже с помощью Легса) много лет, для того, чтобы наконец рассказать историю Джоуи Рамоуна - начиная с его рождения в пригороде Куинс под именем Джефф Хайман (JeffHyman), до глиттер рок-сцены; theRamones; CBGB; его невероятной музыки, энергии и инноваций. Рассказывая эту историю, мы опросили десятки человек: членов семьи, друзей, коллег, людей из индустрии, для того, что бы помочь нашему повествованию и дать перспективный взгляд на тех, кто был рядом с Джоуи, в процессе его жизни.

Мы вставили в книгу некоторые из этих записей в качестве «рассказов от первого лица», и это не только делает тем, что можно было бы описать как «мемуары», то и также позволяет мне надеяться, что это поможет дать полнейшую картину его жизни. Такую, какую я только могу вам предложить.

Я надеюсь, что на этих страницах вы почувствуете дух моего брата, настоящего панк рокера, Джоуи Рамоуна.

Пролог

Это был один из тех кристально чистых вечеров, поздней зимой 1969.

 Моя мать, мой брат и я недавно переехали в новый высотный многоквартирный дом, в Форест Хиллс, Куинс, с впечатляющим видом на Манхэттен.

 Я сидел в нашей спальне с Арлин, моей подружкой после последнего класса в ForestHillsHighSchool. Мы могли видеть весь небосвод прямо с моей кровати через окно, и как солнце закатывается за Манхэттен. Арлин смотрела на городские огни, когда я передал ей косяк.

 Внезапно, на другой стороне спальни, где была огромная куча перемешанных друг с другом домашних окаменелостей, неидентифицируемая беспорядочная масса задвигалась, как будто начав вдруг жить собственной жизнью.

 «Что это?!» - Арлин спросила тихо, но тревожно; непонятное шевеление продолжалось.

 «О, это мой брат», - ответил я невозмутимо.

 На одной стороне комнаты, у окна, был обычный подростковый беспорядок, плюс несколько странных дополнений: тонкая десятидюймовая зеркальная трубка для хэша сделанная мексиканскими индейцами, восьмитрековый кассетник, несколько выпусков EastVillageOther, книга Лени Брюса (LennyBruce) «Как говорить грязно и влиять на людей», несколько гитарный медаторов.

 Куча была на другой стороне. Стороне моего брата.

 У нее были уровни, или как бы ярусы: чистые и грязные майки и рубашки, штаны, носки, различное белье; пара высоких, телячьей кожи коричневых ботинок (как те, в которых Ян Андерсон снят на обложке альбома JethroTull “StandUp”). И все это накрыто огромным пальто из афганской шерсти.

 Ниже, в другом слое, были пластинки, газеты, рок-журналы, упаковка от различной еды. Все вперемежку с блюдцами, чашками, стаканами использованными под пепельницы. Они содержали жидкости, произведшие на свет многоцветную пену, поднявшуюся, на манер пены над пивной кружкой, выше краев стаканов.

 Листки бланков скользили своими путями туда-сюда по этой живой скульптуре.

 Невидимый матрас лежал на полу, поддерживая нарастающее геологическое чудо. Это была сторона комнаты моего брата.

 «Умм, ты уверен, что это он?» - спросила Арлин, несколько удивляясь тому, что я даже не взглянул в сторону таинственной массы. - «Я никого не вижу».

 «Да, это он», - ответил я, - «если только у нас не появился новый постоялец, о котором я ничего не знаю».

 Арлин хихикнула, наполовину по настоящему, наполовину нервно.

 Заслышав наши голоса, мой брат пробрался сквозь дебри, высунул свою голову, и посмотрел что происходит.

 Его солнечные очки уже были на нем.

 Увидеть их снятыми было большой удачей.

 «Эй, как твои дела?» - сказал он Арлин. Они виделись ранее в округе.

 «Я ок», - ответила Арлин моему брату. - «Мы тебя что, разбудили?»

 Посмотрев за окно, и увидев, что там была уже почти темень, мой брат ответил: «Нет, нет, все нормально, я встал».

 В момент, когда он принялся прочищать себе путь из кучи, мы вдруг заметили, что на нем нет никаких штанов. Т.е. вообще никаких.

 Арлин сказала: «Ты знаешь, я лучше пойду. Я сказала Алану, что останусь наверху».

 «Да», - ответил я. - «Тем более, что моя мама полюбому скоро придет».

 Я переместился на середину комнаты, чтобы перекрыть обзор Арлин.

 После этого немногие девчонки заходили ко мне.

 Мой брат – парень без штанов – жил, чтобы стать Джоуи Рамоуном, с совершенно удивительной историей.

 Я живу, что бы рассказать ее.

Глава VII. Это не мы, папа

 

С уверенностью скажу, что мой брат и я двигались в нужном направлении, но движение не было прямым и точным. Как только мы вернулись из лагеря, где подправляли здоровье, мы тут же занялись нашими головами.

Мы уловили «правила молодежи» в мятежном гуле «My Generation» «The Who» 1, но Джефф и я понимали: то, что они показали в этой песне, было лишь вершиной социального айсберга. Однажды вечером, в номере мотеля с нашим отцом, мы включили телевизор, чтобы посмотреть «Where The Action Is» — вечернее шоу Пола Ревира и «The Riders».

 Отец со значением переключил канал на новости о войне во Вьетнаме и сказал нам, что это -то, что НАДО смотреть.

 «Э-э, ну же, чувак!» — Джефф подтрунивал его, — сегодня вечером будут The Turtles!». 2

Даже в песне «The Turtles» мог присутствовать некий жизненный мессэдж, который мы могли бы использовать для поднятия нашего духа: «Ты сказала, что ищешь кого-то / Не безвольного, но всегда сильного / Чтобы берёг и защищал / Права ты или нет — без разницы... это не я, детка». 3

Эти строки как бы суммировали всё то, о чём мы слышали, думали, говорили и пели. И речь шла не только о девочках, но также и об обществе, нашей стране и даже родителях. Вообще-то, это были слова Боба Дилана, которые перепели «The Turtles», но нам это было безразлично.Наши родители были просто нелепы, и мы не разделяли то, что они делали в этом мире. Минус и минус — не всегда плюс, это было послесловием к нашей сказке.

Кроме того, взрослые линчевали людей на юге, шли разговоры о загрязнении воды и воздуха, которые убьют нас после того как умрут родители, а наши учителя говорили нам, что при ядерной бомбардировке надо прятаться под парты. Мы по-настоящему верили, что живём в эру уничтожения. Мы также верили, что молодежь в Америке была настоящей силой, и что мы все преодолеем — с музыкой.

И мы это для себя чётко уяснили.

Конечно, мы ничего эдакого не делали, но это были вещи, которые Джефф и я обсуждали друг с другом, иногда весь день и всю ночь.

Папа поддерживает войну, мама нет. Кто прав, а кто нет?

Мы знали о войне, но мы просто не хотели слышать о ней из отцовских источников. Мы им не доверяли.

«Это важно и вы будете это смотреть», — сказал отец, продолжая свою лекцию в мотеле. «Эти солдаты сражаются там и умирают за Америку, как и мы поступали, когда я служил».

«Мы слыхали, что это война — тупость», — настаивал Джефф, протягивая руку для переключения канала. «И мама сказала, что ты никогда не был во Франции. И это по-любому другое дело, чувак. Никто даже толком не знает, зачем их туда отправили».

«Эй», — проревел отец, шлёпнул Джефа по руке и ткнул пальцем ему в лицо. «Ты будешь делать то, что я скажу тебе делать. Я пошёл в армию и был готов сражаться, и ты тоже будешь, когда придёт время. Вам лучше научится уважать кое-какие вещи. Посмотрите, как вы двое стали выглядеть. Я не удивлён тому, что я слышу. Чему ваша мать вас учит? Как быть этими вашими битниками? А вы и есть эти хипники! Или как вы их там называете… И не называйте меня «чувак». Я вам не «чувак», а ваш отец! Я не один из ваших битников!»

 Это уж точно.

Перед тем как выйти из комнаты отеля на ужин, Джефф включил термостат на полную катушку, чтобы было тепло, когда мы вернемся, так как там, в горах, было холодно. Когда мы вернулись, комната была как раскаленная печь. Старик до того рассердился, что швырнул Джефа через все комнату, четко через кровать, размазав его об стенку. Это было самое жестокое наказание, которое я когда-либо видел в его исполнении. Джефф не был травмирован, по крайней мере не физически, но был сильно потрясен. Он притих на все оставшиеся выходные. Я очень ему сочувствовал и тоже довольно долго демонстрировал старику молчаливый бойкот.

Этот случай уж точно не сблизил нас, хотя эти поездки как раз должны были по идее это сделать

Папаня был с одной из своих тёлок, разведенной женщиной по имени Нанси. У неё был шестилетний сын Джонатан. Она была полностью покорна отцу и никогда не вмешивалась и не заступалась, когда наш отец начинал наезжать на Джеффа или на меня, что он стал делать всё чаще и чаще. Она даже не защищала сама себя, когда он стебался, дразнил и беспощадно её оскорблял, называя тупой или жирной.

«Жирные ляжки» было одно из его любимых прозвищ для Ненси. Оно относилось к её менее-чем-совершенным бёдрам. Это подразумевало под собой шутку и все вместе с ним должны были смеяться над этой глупостью.

Нэнси же лишь хихикала и говорила: «О, прекрати, Ноэль!»

Нам нравилась Нэнси, нам было неудобно оттого, как отец с ней обращался. Теперь мы поняли, почему наша мать не захотела с ним остаться и терпеть отцовское поведение всю оставшуюся жизнь.

Джеффу было шестнадцать, возраст, когда следует начать строить планы. После лета мне должно было стукнуть тринадцать, и в сентябре у меня должна была состояться большая вечеринка по случаю бар-мицвы. Я, в самом деле, учился читать на иврите. У всех наших друзей были вечеринки в модных отелях на Манхеттене или Лонг-Айленде, но наши были в подвале, но мы по этому поводу вообще не парились.

Но даже на таком уровне, отец и не думал о том, чтобы помочь. Он возмущался, когда его просили оплатить некоторые вещи. «Пусть она платит за это. Ведь это она это хочет», — оправдывался он. Он платил минимальные алименты на содержание детей, требуемые по закону. Мы слышали, как мама пыталась выжать из него хоть каплю по самым примитивным поводам.

Таким образом, провести наши бар-мицвы в доме было лучше, чем вообще ничего не иметь. Потому что это привело бы к отторжению нашей семьи в солидном еврейском сообществе. В те времена это было статусной вещью и больше показухой, чем религиозным ритуалом. Это называли «молитвенным воздействием». Мы этого не стеснялись, просто были не очень религиозными евреями. Вероятно, мы были худшими евреями в квартале. Дети говорят, и имеют тенденцию повторять вещи, которые произносят их родители. Много наших соседей выражали своё недовольство язвительными взглядами или презрительными покачиваниями головы, когда проходили мимо нашего дома.

Это не было связано с тем, что мы выходили во двор жарить барбекю из ветчины в высоко-святейшие дни. Но в некоторые из них, мы громко играли рок в подвале. Наверное, это было не совсем кошерно или у них имелась правильная говядина, но мы были удивлены тем, как нетерпимы могли быть люди, сами бывшие ещё недавно преследуемыми.

В результате, Джефф и я затаили обиду по отношению к «нашим людям». Затем мы осознали, что их проблема с нами была в большей степени из-за денег. «Придурковатые соседи», так к нам относились, мы «просрали недвижимость в квартале». Вот и всё, причём мы были простыми евреями, как все остальные — не лучше и не хуже.

Как бы то ни было, мы провели хорошую вечеринку со всеми нашими ребятами, гонялись друг за другом по дому и на улице. Один из моих друзей стащил у своего старшего брата травки и покурил за гаражом во время вечеринки; запах расползся по двору. Я немного взбесился — в конце концов, это была моя вечеринка, а они мне даже не предложили. Возможно, тогда была не подходящая возможность выкурить свой первый косяк, к тому же я был уже довольно нахлобучен после кражи и курения одной из маминых сигарет.

 Довольно скоро мы все начнём взрослеть.

Мама читала газетные статьи о передозировавшихся героином людях и об опасности наркотиков в целом. Стало популярным нюхать клей, и она предупреждала нас о потере мозговых клеток и возможности стать тупым на всю оставшуюся жизнь.

Но Джефф и я не интересовались клеем или героином. Мы хотели стать «опытными», в том смысле, в который вкладывал в него Джими Хендрикс. Мы хотели, чтобы наши души стали «психоделическими», как пели Братья Чемберс в песне «Time Has Come Today» 4. Нет земных пределов; мы хотели видеть больше, чем могут предоставить наши нормальные способности. Это были ненормальные времена.

Мы начали одеваться как наши рок-идолы: в штаны-колокола, разноцветные сатиновые рубашки, шарфы и жилетки, во всё, что выглядело так, как будто это могли носить «The Who» или Джими Хендрикс. Даже в Форрест Хиллс было два магазина, удовлетворяющие запросам контркультуры. Джефф и я начали собирать светящиеся постеры из магазина «In», он также покупал некоторые в Гринвич-Виллидж. Мы купили ультрафиолетовую лампу чёрного света и другой свет, который заставлял цвета танцевать по комнате. Мы купили немного флуоресцентной краски и нанесли маленькие звёзды на потолке так, что их можно было видеть только в темноте. Мы превратили нашу спальню в психоделическое место, изобилующее музыкой и световым шоу. Однажды вечером мы вовлекли маму в наш космический опыт. Она действительно была сильно впечатлена, и поняла до чего мы были творческими и, по её мнению, безобидными. Она очень поощрила наше творчество.

«Просто будьте аккуратны с этим, — сказала она, — не сожгите дом!»

Мы были на пути к хипповому помешательству.

Комната рядом с нашей была полностью объята нашим буйством. Рикки, стюардесса Pan American, была предельно сдержанной. Ко всему, что происходило по соседству, она относилась с толерантностью святого или стюардессы, в зависимости от ваших религиозных взглядов. Она уехала, как только вышла замуж и на её место пришла другая стюардесса — русская красавица по имени Титанья. Она настаивала, чтобы мы называли её Таней, т. к. мы были не в состоянии произносить частицу «тит» с серьёзными лицами.

Другой семьей, переехавшей в старую комнату Ребы, была женщина по имени Беа с дочерью Сандрой. Беа была дико сексуальной, в это врубались даже мы — дети.

 Впрочем, даже миссис Хауэлл из «Острова Гиллигана» 5 по крайней мере была честна, когда Джинджер и Мэри Энн злоупотребляли своими фантазиями и нуждались в передышке.

Беа была жената на здоровяке и вела себя, будто она круче нас. Её дочь была неимоверно привлекательной, но она тоже была снобом. Я уверен, что Беа проинструктировала её, как поставить себя выше подобных неудачников как мы. Довольно скоро они тоже съехали.

 

Было странно являться изгоями в своем собственном доме. Со всем этими людьми, приходящими и уходящими из нашей жизни, мы все больше и больше стали удалятся от понятия «типичной семьи». Мы уже становились аутсайдерами в собственном квартале. Джефф и я решили сделать песню «The Doors» «People Are Strange» 6 нашей темой года.

Мы были паршивыми овцами в квартале и это нам даже нравилось. Джефф становился самой паршивой из нас. И чем старше он становился, тем чаще он путешествовал на Манхеттен.

«Когда мне был в районе шестнадцати, я ходил смотреть на «The Who» на шоу Мюррея Кея на 59 улице», — Джефф писал в своем дневнике. «Это был их первый приезд в Америку и там была по-настоящему грандиозная программа: «The Who», «Cream», «Mitch Ryder & The Detroit Wheels», «The Vagrants» и вся эта туча групп. Я пришёл туда ранним утром, если ты придёшь заранее, то сможешь получить бесплатный альбом или что-то типа того. Я даже купил собственную фотокамеру «Instamatic».

«The Who» отыграли только три песни: «I Can’t Explain», «Happy Jack» и «My Generation», и они просто вынесли мне мозг. Настолько они были волнующими, завораживающими и весёлыми. Затем они разломали свое оборудование. «The Who» были моей любимой командой».

Между тем, его школьные успехи ужасали. Джефф стал зависать в Гринвич-Виллидж даже в будние вечера. Он приходил домой поздно. Это вызывало у мамы огорчение, но она не могла контролировать его в этом вопросе. Джефф был почти семнадцатилетним. Его группа «The Intruders» распалась, и он находился в поисках новых перспектив в клубах и кафе вокруг Макдуглас стрит. Неожиданно, одна исторически важная мелочь, нашлась в бутике на Виллидже.

Однажды вечером он возвратился с новой парой солнцезащитных очков и спросил, как они ему идут.

«Они круче, чем те очки мистера Пибоди 7, которые у тебя есть», — сказал я ему. Они были как у Джона Леннона и реально подходили его лицу. Но с недиоптрическими линзами.

Он попросил мать сводить его к окулисту, чтобы получить пару, которую он бы мог использовать. Она согласилась. Джефф вышел из кабинета окулиста в своих новых очках в позолоченной оправе овальной формы и розоватыми стеклами. Конец истории в том, что они стали дополнением к его голове. Но поскольку у Джеффа не было медицинских оснований чтобы носить их в школе, его учителя не разрешали ему делать это. В результате он проводил много времени в кабинете директора, где он «зависал и ел фруктовое мороженое на палочке».

Джеффу перестало нравиться оставаться без очков.

 Но отец не позволил ходить ему во «фрико» в его присутствии.

Стал назревать разрыв в их отношениях, а ведь они и так не были радужными. Отношения между нашим стариком, вопившем на Джеффа по выходным, Джеффом и мамой дома, где напряжение из-за его усилившегося странного поведения, начало доставать нас всех.

В течение года моя мама водила Джеффа к докторам и психиатрам, пытаясь отыскать корни его проблемы. Я проводил некоторые из этих вечеров, делая свои уроки в машине, пока ждал. Я не возражал. Но я был против, когда все орали. Джефф становился довольно несносным с мамой и иногда я становился на её защиту и набрасывался на него. С другой стороны, толерантность, мир и любовь к своему брату были лозунгами на наших флагах, и он и я были, возможно, крепче, чем когда-либо.

Моя группа «The Overdose of Sound» была переименована в «Purple Majesty» и Джеффу это реально понравилось. Мы тоже зависали в Виллидже. Мы отправлялись туда после полудня, и на станции подземки Четвёртой восточной улицы сталкивались с расписными уличными хиппи. Наиболее радикальные из революционеров насмехались над нами, если мы не давали им денег.

«Эй, йо-йо», — кричали они, — ты здесь не живешь, пацан. Почему бы тебе не свалить назад ксвоим богатеньким мамочке и папочке в Квинс, или откуда ты там!»

«Йо-йо» они называли людей, которые пришли тусоваться в Виллидж, но сами там не жили — в некотором роде предвестник ярлыка «мост и туннель», но более обидный, т. к. эти хиппи думали, что они этнически выше нас. Это было начало «хипповей-чем- ты» эры.

Иногда мы проходили мимо них, собираясь прошвырнуться по основным магазинам одежды и музыки. Мы спускались вниз к кафе «Wha?», где играл Хендрикс и «Ночной сове», где выступали Боб Дилан и «Lovin Spoonfull». Конечно, нам не наливали алкоголь, но мы могли прийти и заказать соду и послушать группы. В те дни не много баров пускало тринадцатилетних.

Джефф примкнул к группе «Hudson Tube», названной в честь железнодорожной ветки, которая доставила его новых одногрупников из их родного Нью-Джерси к их новой базе в Западном Виллидже. Он играл в «Bitter End», кафе «Bizarre» и кафе «Wha?». «Hydson Tube» быстро распалась, и Джефф присоединился к группе под названием «1812». Мой брат получил хорошую работу и сделал шаг в направлении завоевания доверия и признания, которое он не получал от своих сверстников в Форрест Хиллз.

Мама немного беспокоилась о времени проводимом Джеффом и странных людях, звонивших по телефону — людях с космическими именами, которые говорили на психоделическом мамбо-джамбо. Иногда, если Джефф отсутствовал, они готовы были поговорить со мной часами о войне и политике. Я удивлялся, почему эти крутые взрослые парни хотят болтать с тринадцатилетним мальчишкой так долго. Это я узнал достаточно скоро. Эти люди были либо обдолбаны, либо отключили свои мозги.

Джефф тогда был с самой гуще событий. Одной ночью он рассказал мне, что он экспериментировал с некоторыми таблетками. Я умолял его описать это.

«Это именно так, как ты думаешь», — сказал он, заявив, что в конечном итоге это единственный правильный ответ.

 «Ого!» — воскликнул я.

Благодаря его застенчивости, мой брат нашел путь описать многое всего в нескольких словах.

Примечания:

1 «The Who» — британская рок-группа, одна из основных групп Британского вторжения. Песня «My Generation» занимает 11 позицию в списке «500 величайших хитов всех времён» по версии журнала «Rolling Stone». ↑

2 «The Turtles» — американская поп-рок группа 60-х годов. Позже двое из её участников —Говард Кайлайн и Марк Волман — под псевдонимом Flo & Eddie были приглашёнными гостями на записях «Ramones», например, в песнях «Chop Suey», «Poison Heart», «Touring». ↑

3 «It's Ain’t Me Babe» — песня Боба Дилана 1964 года, кавер-версия которой принесла «The Turtles» первый успех. ↑

4 The Chambers Brothers — американская соул-группа 60-х годов, смешивающая госпел, рок, фанк и психоделику. «Time Has Come Today» — главный хит группы, написанный в 1966 году. Протяженность оригинального трека составляла 10 минут. Спустя два года её укороченная версия попала в хит-парад «Billboard Hot 100», и продержалась пять недель на 11 месте. Кавер-версия «Ramones» вышла на альбоме «Subterranean Jungle» в 1983 году. ↑

5 «Gilligan’s Island» — американский ситком о приключениях капитана, шкипера и их пятерых пассажиров попавших на необитаемый остров в Тихом океане. ↑

6 «People Are Strange» — песня группы «The Doors» 1967 года, вышла на втором номерном альбоме «Strange Days».

 

Глава VIII: Дикари на улицах!

 

Однажды зимой группа Джоуи репетировала у нас в подвале, поэтому я со своей командой отправился к Майклу Гудричу. «The Tengerine Puppets» там больше не джемовали, потому что там ужасно воняло собачьим дерьмом. Свою шизанутую немецкую овчарку Бейлона они держали либо в подвале, либо на заднем дворе. Миленький когда-то щеночек превратился в жуткого зверя.

Подходя к чёрному ходу дома Майкла, я поднял взгляд и увидел как Бейлон, прыгнув вверх на полтора метра, понёсся ко мне, скаля зубы и рыча так, как я никогда не слышал. Он всегда пытался перепрыгнуть забор на заднем дворе. И вот ему это удалось.

Он набросился на меня и повалил на землю. Я закричал в надежде на то, что он узнает мой голос, но Бейлон был одержим. Я втянул плечи и прижал подбородок к груди, пока он обгладывал мою спину и плечи. Он вцепился в воротник моей куртки, стал тянуть, тряся своей башкой, потащил вдоль подъездной дороги. Пёс хотел перегрызть мне горло, эта тварь была больше, тяжелее и сильнее меня.

Мой кореш Дуг застыл на месте. Майкл выбежал из дома на улицу, но оказался недостаточно силён, чтобы оттащить Бейлона. Когда я пытался подняться, псина тут же валила меня обратно. К счастью мои руки были в карманах, поэтому он не мог меня укусить за пальцы, да так, что это потом сказалось бы на моей игре на гитаре. Наконец, в одном полотенце на голое тело, прибежал старший брат Майкла — Боб, который всё это время был наверху в душе, и он смог приструнить собаку.

Я побил собственный рекорд: 26 швов на лице, спине, плечах и правой руке. Мои пальцы остались невредимы, и даже не смотря на то, что моя правая рука была на повязке, я по-прежнему хотел принять участие в «Битве групп» в школе «Hasley» через две недели. Когда во время концерта Дуг стал исполнять гитарное соло из «Purple Haze», я снял с руки повязку, схватил свою старую акустическую гитару за гриф, замахнулся ей настолько сильно, чтобы не повредить ни одну рану и... ба-бах! Прям как Пит Таунсенд! Мы не выиграли, но заняли второе место. Позже я узнал, что Джон Каммингз, из известных на весь город «The Tengerine Puppets», был в зале и остался впечатлён!

 

Джеффу очень нравилось, что мы делали. Мы стали сочинять собственные песни и даже заинтересовали одного агента по работе с артистами и репертуаром. Джеффу особенно нравилась песня «In This Day and Age»1, которую написал Дуг — комбинация из «If 6 Was 9»2 Хендрикса (с джазовой импровизацией посередине) и «The Shape of Things to Come»3 Макса Фроста и «The Troopers» из саундтрека к фильму «Дикари на улицах»4.

Вероятно вдохновлённый своим давним кумиром Филом Спектором, Джефф пришёл на нашу репетицию и сказал, что хочет пригласить нас в студию и спродюсировать сингл. На студии «Saunders», что на Сорок восьмой улице на Манхеттене, можно было записать собственные песни и на выходе получить ацетат, то есть десятидюймовую виниловую пластинку, которая становилась непригодной через несколько десятков прослушиваний. Совершенно незаметно для шестнадцатилетнего парня в 60-е, Джефф совершил своё первое погружение в музыкальный бизнес.

Джефф затащил меня в студию, чтобы сделать мою первую запись, и впервые в жизни самому выступить в роли продюсера.

«Джефф очень хотел, чтобы всё звучало правильно», — объяснил Энди Риттер. «Ему совсем не нравилось звучание баса „Хофнер“ Митча, поэтому он арендовал для него другую бас-гитару — Fender Jazz».

«У Джеффа был свой взгляд, поэтому он не видел никаких препятствий, — смеётся Дуг. — Он привёл нас в студию, очень маленькую комнатку, и был уверен, что у нас получится большой хит!»

Может оттого, что Джеффу не везло с его собственными группами, он стал проявлять интерес к предпринимательскому аспекту музыки. Или же оттого, что, как он считал, мы были, основываясь на его классификации, «реально охуенными!»

Джефф не только спродюсировал и финансировал нашу запись, но и стал договариваться о концертах. Он провёл нас в те клубы в Виллидже, в которых выступал сам, подписав нас на сдвоенное выступление в «Bizarre Сafe». Конечно, нам нужно было закончить до полуночи и быть под присмотром взрослого. С мамой в роли сопровождающего, Джефф, Дуг, Энди и я загрузились в «универсал» и отправились на наш первый «концерт». Нам даже платили — 12 долларов 50 центов за каждый вечер, и десять процентов Джоуи за то, что был нашим «агентом».

Это было отличное время для всех нас. Мы хорошо играли, при этом нравились публике и вовсе не по причине нашего малолетства. Джефф сиял. Мама гордилась нами и после второго концерта отвезла нас перекусить. Когда мы приехали домой и разгрузили оборудование, Джефф пообещал договориться о грядущих концертах.

Однажды ночью я лежал в кровати, мой маленький радиоприёмник был настроен на шоу Алекса Беннетта5. Это было первое «альтернативное» ток-шоу на канале WMCA-AM, Беннетт начинал в полночь и был в эфире до 6 часов утра. Шоу Алекса Беннетта было предшественником и прототипом будущего радио-шоу Говарда Стерна6. Это радио представление было безумно смешным, но в то же время более интеллектуальным и политизированным, нежели у Стерна.

Мы жадно слушали Беннетта, он оказал на нас огромное влияние. Иногда мы засиживались настолько, что слышали за окном звон бутылок — это молочник развозил заказы. Как-то Джефф не пришёл домой, и за несколько часов до прихода молочника раздался телефонный звонок, нарушивший ночную тишину.

Это была полиция. Джеффа арестовали в Виллидж с таблетками в кармане. Копы заявили маме, что это были белладонна — разновидность галлюциногенов. Сержант сообщил, что Джефф также позвонил отцу и Ноэль был уже по пути в участок, чтобы забрать его из «обезьянника».

К счастью для Джеффа, этот участок был в том же районе, что и офис компании нашего папаши, на пересечении улиц Чарльз и Хадсон. Как он любил повторять, у него «сложились отношения» с блюстителями закона. Иногда, коробка со всяким добром «случайно» вываливалась из одной из грузовых фур, и бывало, копы «ликвидировали» непорядок, удалившись с частью содержимого. После, парням, которым доставались остатки из коробки, оставалось лишь убедиться в том, что конкретная фура получит «должное обслуживание» от докеров, в загрузочных доках на реке. В 1968 это был типичный бизнес в доках на Гудзоне.

Отцу удалось вытащить Джеффа относительно быстро, и без заведения дела. Очевидно, некоторые из новых дружков Джеффа из Виллидж, были одновременно копами, и использовали его для транспортировки колёс из одного клуба в другой. Так или иначе, его подставили, и замели прямо на улице МагДугал. Вот чем копы занимались вГринвич Виллидж в те дни. Они остановили его, зная, что его карманы набиты колёсами. К счастью для него, к тому моменту он не принял внутрь ни одного, иначе ему бы крепко не поздоровилось.

На следующее утро отец притащил Джеффа домой. Он был в ярости, и очень хорошо постарался продемонстрировать эту ярость маме. Теперь он мог с уверенностью утверждать, что был прав всегда. Это доказывало его позицию — мама была слишком снисходительной. Он лучше знал, что его жёсткий подход к нам было как раз тем, что нам требовалось. Несмотря на то, что с ним было очень трудно спорить, мама, тем не менее, приложила к этому все усилия.

Отец разорялся о том, чтобы отправить нас в военную школу. «Никуда они не пойдут, — гарантировала нам мама. — Тебе следует успокоиться, Ноэль!» Её мнение даже не принималось им во внимание. Отец уже сводил Джеффа к своему цирюльнику в городе для стрижки. Это было плохо. Я никогда раньше не видел Джеффа таким грустным.

Потом отец схватил Джеффовские розовые очки, кинул на пол кухни и раздавил на кусочки. Когда Джефф запротестовал, он получил удар по лицу, а когда попытался собрать кусочки очков, ещё один под зад. Это был ужасный день.

Позже, ночью, Джефф сказал мне, что самое худшее — он ощущает себя преданным своими новыми друзьями, с которыми, как он думал, «скорешился».

Мама понимала, через какой ад пришлось пройти её ребенку, и она заверила Джеффа, что у него будет новая пара солнцезащитных очков. Она осознавала, что винить его очки, прическу, музыку или одежду было неправильным, если не глупым. По всей стране ребята получали свои пинки, не осознавая, что прокладывают дорожку для современной молодёжи, которая появляется в офисах в разодранных джинсах, татуировках и с пирсингом в носу.

К счастью для нас, наша мама понимала, как важно проявлять терпение, иначе можно просто сломать детей, как те очки. Будучи художественной натурой, мама также придавала значение индивидуальности, и допускала нас до воспитания себя же. Она даже это поощряла, это было одним из наиболее спорных моментов нашего развития.

Это абсолютно точно та самая точка и время, когда на свет появился Джоуи Рамоун: другой, обделённый, но бесстрашный.

Те дни продемонстрировали всю глубину разрыва между поколениями. Наша мама постаралась занять позицию в центре этой бреши, пытаясь стянуть обе стороны друг к другу. После ареста Джеффа дома ничего на самом деле не изменилось, кроме его отношений с отцом, которые были серьёзно испорчены. Мы стояли единым фронтом.

Так или иначе, Джефф больше не ездил в Виллидж так же часто, как раньше. Думаю, он просто ждал, и отпускал свои волосы.

Мы начали устраивать угарные вечеринки, когда мамы не было дома, особенно, когда она куда-нибудь уходила на всю ночь. К тому времени Дуг стал играть в группе с ровесником Джеффа по имени Стив Маркс. У друзей Стива было всегда полно хорошей дури и подруг-хиппи. Стив был весьма мягким по характеру, кроме тех случаев, когда его младший брат Ларри таскал у него ЛСД.

Стив и Джефф отлично ладили, да и я с Ларри тоже. Когда Стив привёл за собой на вечеринку целую толпу, началось настоящее «мясо»: голые девчонки в ванной, кто-то сходил с ума от неудачных кислотных трипов. Я курил траву со своим братом, а он обсуждал политику по отношению к хиппи. Музыка орала всю ночь напролёт, а под утро мы с Энди Риттером забрались вверх по внешней лестнице, и гуляли по крыше, встречая рассвет на верхотуре. Каким-то образом, при помощи остальных, нам удалось привести всё в порядок до возвращения мамы.

Даже тогда в доме царила приятная атмосфера. У мамы была подруга Перл, которая хотела стать комедийной актрисой, они вдвоём сидели на кухне, смеялись, пили кофе, и писали сценарий для её выступления, который они опробовали на нас. Мама и Перл также занялись небольшим бизнесом, стали мастерить ручные сумки, созданные из коробок для завтрака, которые они продавали в пару бутиков в Виллидж. Это была, несомненно, очень творческая атмосфера.

Мы с Дугом тоже начали небольшой творческий бизнес. По выходным на десять долларов мы покупали траву у одного из друзей Стива Маркса, затем делили всё на три кучки и продавали по пять баксов за каждую. Тогда мы ещё не курили постоянно. И это нисколько нас не обламывало.

Я нарочно запорол последний год обучения в «Halsey Junior High», потому что не хотел переводиться в «Forest Hills High» без своих друзей, поэтому надеялся, что меня оставят на второй год. Я регулярно забивал на уроки и получил в своём классе самую низкую отметку по математике. Я был наравне с Мэнни Педилло — членом банды из Форест Хиллз, Рего Парка и Короны под названием «Люди со 108 улицы».

«Люди» не были типичными еврейскими детишками из Форест Хиллз. Это были очень крутые подростки. Они мочили обывателей битами и имели при себе ножи. Наш старый враг Джефф Сторч стал одним из «Людей». Там были также такие крутые ребята как Фил «Мясник» Руссо или Мелвин «Сутенёр» Джонс (один из немногих чернокожих парней в районе). Именно они в свое времяоставляли следы ног на спине у моего брата, и «одалживали» его деньги на завтрак. Через пару лет Мэнни Педилло был арестован и обвинён в убийстве Джеффа Сторча в парке Флашинг Мидоуз, после неудачной сделки по закупке и продажи героина.

Мы пока ещё не пробовали никаких тяжёлых наркотиков, за исключением случайных барбитуратов, типа секонала или туинала, которые друзья спёрли у своих родителей.

Перл с мамой посмотрели фильм про марихуану «Я люблю тебя, Элис Би Токлас»7 и, видимо, прониклись. Мама подозревала, что мы уже пробовали, но особенно не противилась, больше всего она беспокоилась, чтобы мы не курили постоянно и не делали этого там, где бы нас могли поймать. Она сказала, что если мы и курим, то лучше это делать дома.

Однажды нам удалось уговорить маму и Перл попробовать. Джефф, Дуг, Скот, Энди Риттер и я сидели за столом на кухне и, передавая косяк по кругу, учили маму и её подругу как правильно его держать и задерживать дыхание. Наконец-то мы смогли оценить комедийный талант Перл.

Не смотря на всё это, странное поведение Джеффа не изменилось, он сам стал беспокоиться за себя. Он никак не мог понять, почему он вынужден делать эти странные вещи. Джефф снова и снова стучал ложками и вилками. Он подходил к столу, брал нож, а затем ронял его, мог взять его, положить, снова взять и положить обратно, как будто бы он считал. Становилось только хуже, Джефф хотел сам разобраться в себе.

Он встретился с доктором, который порекомендовал ему эндокринолога, тот отправил его к психиатру, который сказал маме, что Джефф не совсем здоров и никогда не будет полезен для общества. «Он, скорее всего, станет овощем».

Чересчур даже для доктора. Мы воспринимали всё это не иначе, как мнения отъявленного шарлатана из Квинс, хотя даже это могло привести Джеффа в состояние крайнего замешательства. По мере того, как его разочарованность увеличивалась, мой брат начал курить сигареты. Перебранки между ним и мамой только учащались, и становились всё более острыми, так как мой брат шёл в отказ относительно абсолютно всего.

«Ты должен был пойти сегодня к дантисту», — сказала мама.

«Ты не говорила», — ответил Джефф, пытаясь обвинить её.

«Я точно знаю! Я повторила пять раз!»

«Да нет же».

«Я просила тебя вынести мусор, который ты оставил в подвале».

«Да, да, вынесу».

«Ты вчера это говорил!»

«Ты вчера это говорил!» — передразнивал он.

По такой примерно схеме это и происходило, пока они поносили друг друга, что, как правило, занимало около получаса. Потом опять воцарялся мир и покой. Порою, это было просто противно слышать. Я переживал за обоих.

Будучи самым юным в доме, каким-то образом я занял позицию семейного буфера. На «День матери» в 1968 я надписал на открытке: «P. S. Мама, в следующий раз не тревожься так за Джеффа. Всё не так уж плохо». Она хранила эту открытку много лет. Чем бы проблема не была вызвана, это начинало подавлять их обоих. Джефф терял контроль над собой. А мама проигрывала битву за чистоту и порядок в доме, и вообще — за сохранение дома в принципе. Траты на содержание росли, снова было пора перебираться на новое место.

Осенью 1968 года мама продала дом, и мы втроём поселились <