Убийство и сопротивление убийству: мир девственников, изучающих секс

ЧАСТЬ I

Глава первая

Глава вторая

Нестреляющие в истории

Дилемма бракованного оружия

 

Ф. Э. Лорд, автор "Энциклопедии собирателя Гражданской войны", рассказывает, что после Битвы при Геттисберге на поле боя собрали 27574 мушкета. Из них почти 90 процентов (двадцать четыре тысячи) были заряжены. Оказалось, что двенадцать тысяч из этих заряженных мушкетов были заряжены неоднократно, а в шести тысячах стволов этих многократно заряженных мушкетов было от трех до десяти зарядов. Одно из ружей было заряжено двадцать три раза. Почему на поле боя оставалось столько заряженного оружия, и почему, по крайней мере, двенадцать тысяч сражающихся солдат зарядили свое оружие по ошибке?

На поле боя, где пользовались черным порохом, заряженное оружие было ценнейшим предметом. В сражениях этой эпохи, - в высокой стойке, лицом к лицу, на короткой дистанции, - на заряжание оружия оставалась только часть боевого времени. И более чем 95 этого времени было потрачено на заряжание оружия, и менее 5 процентов - на то, чтобы из него стрелять. Если большинство солдат отчаянно стремились убивать настолько быстро и эффективно, насколько могли, тогда 95 процентов застреленных умерли бы с разряженным оружием в руке, и любое заряженное, взведенное оружие или оружие со вставленным капсюлем, уроненное на поле боя, кто-нибудь выхватил бы из руки раненого или мертвого товарища, чтобы из него стрелять. Многие были застрелены, когда бросались на врага со штыками, были потери среди артиллерии не из числа мушкетеров, и у этих людей не было возможности стрелять из своих ружей, но вряд ли они составляют 95 процентов от всех убитых. Если бы у всех солдат была отчаянная потребность стрелять из своего оружия в бою, тогда многие из этих людей умерли бы с разряженным оружием. И в ходе превратностей боя большую часть этого оружия кто-нибудь подобрал бы и стрелял бы из него во врага.

Очевидный вывод из этого: большинство солдат не пытались убить врага. По всей видимости, большинство из них даже не хотели стрелять в направлении врага вообще. Как заметил Маршалл, у большинства солдат как будто есть внутреннее сопротивление, направленное против стрельбы из своего оружия в бою. Но дело в том, что сопротивление это, очевидно, существовало задолго до того, как его обнаружил Маршалл, и это сопротивление стало причиной многих (если не большинства) из этих многократно заряженных ружей.

 

Физическая необходимость заряжать дульнозарядное оружие в стоячем положении, наряду с тесной стрелковой цепью, в которой солдаты стояли плечом к плечу и которую так любили офицеры того времени, - все это создавало ситуацию, в которой, в отличие от изучаемых Маршаллом условий, человеку было очень сложно скрыть тот факт, что он не стрелял. И в этой обстановке залпового огня, "взаимное наблюдение" (как его называл дю Пик) старших по званию и напарников наверняка создавало сильное давление, принуждающее к стрельбе.

Тогда не было "изоляции и низкой скученности современного поля боя", которое позволило бы отказникам скрыться во время залпового огня. Каждое их действие было видно товарищам, с которыми они стояли плечом к плечу. Если человек взаправду не мог или не хотел стрелять, единственным способом скрыть своё неучастие было: зарядить оружие (разорвать гильзу, высыпать порох, вставить пулю, втолкнуть её на место, вставить капсюль, взвести ружье), поднести его к плечу, а затем выстрелить понарошку, по возможности даже сымитировав мимикой отдачу ружья, когда стрелял кто-нибудь поблизости.

Вот образцовый пример изобретательного солдата. Он аккуратно и размеренно заряжал свое оружие посреди суматохи, криков, в дыму битвы, и его действия нельзя было отличить от тех, которые старшие по званию и товарищи сочли бы похвальными.

Удивительно, что эти солдаты, отказываясь от стрельбы, делали это наперекор отупляющим, многократно повторяющимся упражнениям той эпохи. Как в таком случае эти солдаты Гражданской войны умудрялись постоянно "подводить" своих инструкторов по строевой подготовке, когда дело доходило до первостепенно важного упражнения по заряжению ружья?

Некоторые возразят, что эти многократные заряжения были сделаны по ошибке, и эти ружья были выброшены как бракованные, потому что были неправильно заряжены. Но если ты в тумане войны, несмотря на нескончаемые часы упражнений, случайно зарядишь мушкет дважды, ты в любом случае из него выстрелишь, и первый заряд просто вытолкнет второй. В том редком случае, когда ружье действительно заклинит или иным образом придет в негодность, ты его просто выбросишь и подберешь другое. Но здесь всё происходило не так, и мы должны задать себе вопрос: почему из всех шагов была упущена только стрельба? Как могли наименьшее двенадцать тысяч человек с обеих сторон и их всех подразделений сделать точно одну и ту же ошибку?

Что же получается, двенадцать тысяч солдат при Геттисберге, ошеломленные и растерянные от шока битвы, случайно дважды зарядили свое оружие, а затем все эти двенадцать тысяч были убиты, прежде чем успели выстрелить из этого оружия? Или все эти двенадцать тысяч человек по одной и той же причине выбросили ружья, а затем подобрали другие? В некоторых случаях порох может намокнуть (даже несмотря на обертку из промасленной бумаги), но чтобы в таком количестве? И почему тогда шесть тысяч из них продолжали заряжать свои ружья, и все равно не стреляли? Некоторые могли совершить ошибку, некоторых подвел плохой порох, но я уверен, что единственное правдоподобное объяснение в подавляющем большинстве таких случаев - это тот же фактор, из-за которого от 80 до 85 процентов солдат на Второй мировой войне не стреляли во врага. Тот факт, что эти солдаты Гражданской войны преодолели свой могущественный условный рефлекс стрелять (выработанный с помощью строевых упражнений), ясно показывает влияние могущественной силы инстинкта и высочайших актов моральной воли.

Если бы Маршалл не опрашивал солдат немедленно после битвы во Второй мировой войне, мы бы никогда не узнали о поразительной неэффективности нашей стрельбы. Точно так же, поскольку никто не опрашивал солдат Гражданской войны и других войн, предшествующих Второй мировой, мы не можем узнать, насколько эффективно они стреляли. Мы можем только делать выводы, опираясь на известные данные, а известные данные показывают, что, по крайней мере, половина солдат в битвах эпохи чёрного пороха не стреляла из своего оружия, и только незначительный их процент действительно стрелял, чтобы застрелить врага.

Теперь мы подошли к полному пониманию причин, лежащих в основе того, что открыл Пэдди Гриффит: средняя частота попаданий полка в перестрелке эпохи чёрного пороха составляла один-два человека в минуту. И мы видим, что эти цифры хорошо согласуются с теми данными, которые получил Маршалл. Для нарезных мушкетов той эпохи потенциальная частота попадания была не ниже, чем для пруссов с их гладкоствольными мушкетами, которые получили 60 процентов попаданий с семидесяти пяти ярдов. Но реальное значение составляло незначительную долю этого числа.

Числа Гриффита становятся прекрасно понятны, так как во Второй мировой войне только небольшой процент стрелков на полковом огневом рубеже действительно пытались застрелить врага, в то время как остальные отважно стояли в строю и стреляли поверх голов врага, или не стреляли вообще. Некоторые, ознакомившись с этими данными, отвечают, что это касается только гражданских войн, в которых "брат сражался с братом". Д-р Джером Фрэнк исчерпывающе отвечает на такие возражение в своей книге "Рассудок и выживание в ядерную эпоху", в которой он подчеркивает, что гражданские войны обычно бывают более кровавыми, длительными и необузданными, чем другие виды войн. А Питер Уотсон в "Войне ума" указывает, что "аномальное поведение членов нашей собственной группы воспринимается как более возмутительное и побуждает к более сильным мерам возмездия, чем аномальное поведение остальных, с которыми мы связаны в меньшей мере". Чтобы увидеть подтверждения этого факта, стоит только взглянуть на накал агрессии между разными христианскими конфессиями в Европе прошлого и в сегодняшних Ирландии, Ливане и Боснии, или на конфликты между ленинистами, маоистами и троцкистами в кругу коммунистов, или на ужасы Руанды и других африканских племенных войн.

Я стою на том, что большая часть этого бракованного оружия на поле боя при Геттисберге осталась после солдат, которые не могли или не хотели стрелять из своего оружия в разгаре боя, а затем были убиты, ранены или взяты в плен. Кроме этих двенадцати тысяч, приблизительно такой же процент солдат с многократно заряженным оружием должен был быть среди тех, кто ушёл с поля боя.

Тихо, втайне, в момент принятия решения, - как и те 80-85 процентов солдат Второй мировой войны, зарегистрированных Маршаллом, - эти солдаты оказались сознательными отказниками, неспособными убить собрата-человека. Вот коренная причина невероятной неэффективности ружейной стрельбы в нашу эпоху. Вот что случилось при Геттисберге, и, если копнуть достаточно глубоко, можно вскорости увидеть, что именно это происходило и в других битвах эпохи чёрного пороха, для которых мы не всегда располагаем подобного рода информацией.

Примером этого служит Сражение при Колд-Харбор.

 

"Восемь минут при Колд-Харбор"

 

Сражение при Колд-Харбор заслуживает пристального рассмотрения здесь, поскольку это пример того, что большинству случайных наблюдателей за боями Гражданской войны США не удавалось опровергнуть данные о 80-85 процентах нестреляющих. Ранним утром 3 июня 1864 года сорок тысяч солдат Союза под командованием Улисса С. Гранта атаковали армию Конфедерации при Колд-Харборе, что в Вирджинии. Силы Конфедерации под командованием Роберта Э. Ли разместились в тщательно подготовленной системе траншей и артиллерийских окопов, с подобными которой Потомакская армия Гранта никогда не сталкивалась. Корреспондент газеты свидетельствовал, что эти окопы представляли собой "замысловатые зигзагообразные линии внутри линий... линии, предназначенные для обстрела противоположной линии продольным огнем, линии, в которых размещалась [артиллерийская] батарея". К вечеру третьего июня более семи тысяч нападающих солдат Союза были убиты, ранены или захвачены в плен, нанеся незначительный ущерб хорошо окопавшимся солдатам Конфедерации.

Брюс Каттон, в своей великолепной авторитетной многотомной хронике Гражданской войны, пишет: "С первого взгляда, казалось бы, нет необходимости и сложно преувеличить ужасы Колд-Харбора, но по какой-то причине, - главным образом, наверное, чтобы обрисовать Гранта как бесчувственного и бесталанного мясника, - ни одна другая битва Гражданской войны не преподносилась в таком перевранном виде, как эта".

Каттон главным образом говорит о преувеличенных потерях Союза (обычно утверждают, что тринадцать тысяч погибших за две недели боев при Колд-Харборе были убиты за один день), но он, кроме того, развенчивает очень распространенное заблуждение, что семь тысяч (или даже тринадцать тысяч) солдат были потеряны убитыми за "Восемь минут при Колд-Харборе". Это убеждение - не столько ошибка, как грубейшее упрощение. Довольно близко к истине то, что большинство изолированных, разобщенных штурмовых отрядов Союза, наступающих при Колд-Харбор, были остановлены в первые же десять-двадцать минут, но, когда темп наступления нападающих был подорван, атакующие солдаты Союза не обратились в бегство, и убийства не прекратились. Каттон замечает, что "самым потрясающим фактом в этой фантастической битве было то, что по всему фронту разбитые солдаты [Союза] не отошли назад в тыл". Вместо этого они поступили в точности так, как постоянно поступали солдаты Союза и Конфедерации в этой войне: "Они оставались на месте, на расстоянии от 40 до 200 ярдов от фронта конфедератов, выдалбливали неглубокие траншеи, насколько было возможно, и продолжали стрелять". А конфедераты продолжали стрелять в них, часто - пушками с флангов и тыла, с ужасно близкого расстояния. "Весь день, - говорит Каттон, - не утихал страшный шум битвы. Только опытный солдат мог бы определить по звуку, что в середине дня накал битвы стал немного слабее, чем на пасмурном рассвете, когда шло отражение наступления".

Солдаты Гранта понесли свои ужасные потери за восемь часов, а не за восемь минут. И в большинстве войн, - со времен Наполеона до нашего времени, - большинство этих потерь наносила не пехота, а артиллерия.

Только когда артиллерия (с её близким надзором и взаимным наблюдением среди команды) вступала в игру, частота убийств могла значительно измениться. (Артиллерия обычно находится дальше от своей цели, и мы увидим, что это также увеличивает её эффективность). Дело было просто в том, что подавляющее большинство солдат в войнах прошлого, вооруженных ружьями и мушкетами, - как и стрелки С.Л.А. Маршалла на Второй мировой войне, - последовательно и настойчиво демонстрировали психологическую неспособность убить собрата-человека. Их оружие позволяло это технологически, и они были физически вполне способны убивать, но в решающий момент каждый человек в душе ставал сознательным отказником, который не мог заставить себя убить человека, стоящего перед ним.

Всё это указывает на то, что в игре участвует еще одна сила. Ранее незамеченная психологическая сила. Эта сила сильнее строевых упражнений, сильнее, чем давление со стороны товарищей, сильнее даже инстинкта самосохранения. Влияние этой силы не ограничивается эпохой черного пороха или Второй мировой войной: она показала себя и в Первой мировой войне.

 

Глава третья

Глава четвертая

Природа и источник сопротивления

 

Откуда берется это сопротивление убийству собрата-человека? Оно выученное, инстинктивное, надиктованное разумом или средой, унаследованное, культурное или социальное? Или сочетает в себе какие-нибудь из этих свойств?

Одним из ценнейших прозрений Фрейда стало открытие существования инстикта жизни (Эроса) и инстинкта смерти (Танатоса). Фрейд был убежден, что внутри каждого индивида постоянно ведется борьба между суперэго (совестью) и идом (этой темной массой разрушительных и животных влечений, таящейся внутри каждого из нас), а посредником в этой борьбе служит эго (самость). Один остроумный человек охарактеризовал эту ситуацию как "борьбу в запертом темном подвале; между помешанной на убийстве и сексе обезьяной и старой девой-пуританкой; при посредничестве скромного бухгалтера".

В битве мы видим, как внутри каждого солдата суматошно кипят ид, эго, суперэго, Танатос и Эрос. Ид орудует Танатосом как дубиной и воплями заставляет эго убивать. Суперэго, по всей видимости, оказывается нейтрализовано, поскольку власть и общество говорят, что сейчас хорошо делать то, что всегда было плохим. И всё-таки что-то не дает солдату убивать. Что? Возможно, Эрос, сила жизни, куда более могущественна, чем считалось раньше?

Очевидно, что Танатос существует на войне и проявляет себя во всей красе, - об этом мы хорошо знаем, - но что, если внутри большинства людей есть движущая сила, которая сильней Танатоса? Что, если внутри каждой личность есть сила, которая на каком-то инстинктивном уровне понимает, что всё человечество неразрывно связано и взаимозависисмо, и что нанести вред любой его части означает навредить человечеству в целом?

Римский император Марк Аврелий понимал, как работает эта сила, даже сражаясь в ожесточенных битвах с варварами, которые стремились уничтожить, - и в итоге уничтожили, - Рим. "Благоустройство каждой отдельной личности, - писал Марк Аврелий больше чем полтора тысячелетия тому назад, - это один из истоков процветания, успеха и даже выживания Того, что управляет вселенной. Вырвать какую-нибудь частицу, - неважно, сколь она мала, - из непрерывной цепи взаимных связей, - будь это одна из причин или какой-либо другой элемент, - означает навредить целому".

Холмс приводит свидетельство о другом ветеране, который, почти двумя тысячелетиями позже Марка Аврелия, уяснил ту же концепцию, когда видел, как некоторые из морпехов, с которыми он был во Вьетнаме, после боя впадали в состояние глубоких размышлений. Они пошли в этот бой - "и увидели, что молодые вьетнамцы, которых они убивали, были их союзниками в большей войне личного существования, молодыми людьми, с которыми они были связаны воедино своими жизнями - против безликого "они" внешнего мира". Затем Холмс даёт неподвластное времени и убедительное представление о душе американского солдата, отмечая, что "убивая северовьетнамских салаг, американские салаги убивали часть себя".

Возможно, именно поэтому мы избегаем этой правды. Возможно, по-настоящему понять величину сопротивления убийству - это также означает понять величину бесчеловечного отношения человека к человеку. Гленн Грей, ведомый собственным чувством вины и страданием, проистекающим из его собственного опыта на Второй мировой, выкрикивает боль каждого солдата, обладающего самосознанием и задумывавшегося над этим вопросом: "Я тоже принадлежу к этому виду. Я стыжусь не только дел рук своих, не только дел своего народа, но также и дел рук человеческих. Я стыжусь того, что я - человек.

"Это, - говорит Грей, - кульминация страстной логики, которая в военном деле начинается с того, что солдат ставит под сомнение какое-нибудь действие, которое ему приказали выполнить против его совести". Если этот процесс продолжается, то "осознание того, что ты не можешь действовать по своей совести, может вызвать величайшее отвращение не только к себе, но и к человеческому виду".

Возможно, мы и не придем к пониманию природы этой силы внутри человека, из-за которой он так сильно сопротивляется убийству своего собрата-человека, но мы можем возблагодарить за неё какую бы то ни было силу, которую считаем ответственной за наше существование. И, хотя эта сила, вероятно, расстраивает военных командиров, отвечающих за победу на войне, - как раса мы можем ею гордиться.

Нет и не может быть сомнений, что это сопротивление убийству собрата-человека существует и является следствием могущественного сочетания факторов - инстинктивных, разумной природы, происходящих из среды, наследственных, культурных и социальных. Оно существует, оно сильно, и оно позволяет нам надеяться на то, что для человечества в конечном счете еще не всё потеряно.

[1] Достоверность исследований Маршалла в этой области вызвала немало дискуссий. Некоторый современные писатели (такие как Гарольд Лайнбох, автор книги "Солдаты из роты К") в особенности громко настаивают на том, что скорость стрельбы во Второй мировой войне была значительна выше, чем значение, представленное Маршаллом. Но мы видим, что на каждом этапе моего исследования раскрывается информация, которая согласуется с основным положением Маршалла, а то и с полученным им процентным соотношением. Исследования полковой частоты убийств для пехоты в битвах Наполеоновской и Гражданской войн, проведенные Пэдди Гриффитом; опросы Ардана дю Пика; исследования таких солдат и ученых, как Полковник Дайер, Полковник (Д-р) Гэбриэл, Полковник (Д-р) Холмс и Генерал (Д-р) Киннард; наблюдения ветеранов Первой и Второй мировых войн, таких как Полковник Мэтер и Лейтенант Рупелл - все они согласуются с данными, полученными Генералом Маршаллом.

 

Конечно же, эта тема нуждается в дальнейшем изучении и исследовании, но я не представляю себе, зачем этим исследователям, писателям и ветеранам могло бы понадобиться искажать правду. Тем не менее, я понимаю и высоко ценю благороднейшие чувства, которые заставляют людей чувствовать обиду за что-либо, на первый взгляд порочащее честь тех пехотницев, которые принесли такую огромную жертву за прошлое нашего (и любого) народа.

 

Последний залп во этой продолжающейся битве был со стороны Маршалла. Его внук, Джон Дуглас Маршалл, в своей книге "Дорога примирения" выдвинул один из самых интересных и убедительных аргументов в его пользу. Джон Маршалл был сознательным отказником на Вьетнамской войне, и дед от него полностью отрекся. У него не было причин любить деда, но в своей книге он приходит к выводу, что большая часть написанного С.Л.А. Маршаллом "все еще справедлива, хотя то, как он жил, во многом заслуживает неодобрения".

[2] Это огромное количество выстрелов на одно убийство - это, вероятно, следствие широкого распространения автоматического оружия. Во многих случаях огонь велся на подавление и в целях разведки. И значительная часть огня велась из оружия группового пользования (например, зенитные и вертолетные пулеметы, авиационные скорострельные миниганы, делающие тысячи выстрелов в минуту) - из которого, как говорилось выше, почти всегда стреляли. Но даже с учетом всех этих факторов - тот факт, что огня велось так много, и что так много солдат с индивидуальным оружием хотели стрелять, указывает на то, что во Вьетнаме происходило что-то другое и необычное. Эта тема подробно рассматривается дальше в этой книге, в части, озаглавленной "Убийство во Вьетнаме".

[3] Это важное соображение. В этой и последующих главах, с учетом изложенного в части "Анатомия убийства", мы увидим жизненно важную роль групп (включая тех, кто отказывается убивать) и старших по званию.

[4] Маршалл также заметил, что если к солдату подходил старший по званию и приказывал стрелять, тот стрелял, но как только требующий повиновения командир уходил, он прекращал стрелять. Однако центральный предмет этой части книги - среднестатический солдат, вооруженный ружьем или мушкетом, и его явное нежелание убивать в бою. Воздействие старших по званию, требующих повиновения, и эффект совместного обслуживания оружия группового пользования, например, пулеметов, из которого почти всегда стреляют, и автоматическое оружие (например, огнеметы и автоматы) - всё это рассматривается в главе "Анатомия убийства".

[5] Я сам закончил много школ командного состава Армии США, включая базовую подготовку, курсы повышенной одиночной подготовки, Академию сержантского состава XVIII Воздушно-десантного Корпуса, Офицерскую кандидатскую школу, Базовые курсы офицеров пехоты, Школу рейнджеров, Курсы повышения квалификации офицеров пехоты, Объединенную школу вооруженного и обслуживающего состава и Командно-штабной колледж в Форте Ливенворт. И я не помню, чтобы в этих школах хотя бы раз упоминалась эта проблема.

ЧАСТЬ I

Убийство и сопротивление убийству: мир девственников, изучающих секс

 

Таким образом, разумно будет полагать, что среднестатический здоровый индивид - человек, которому по силам вынести психическую и физическую нагрузку, сопряженную с боем - всё равно обладает внутренним, и обычно неосознанным сопротивлением, направленным против убийства собрата-человека; сопротивлением такой силы, что он не станет лишать жизни по собственной воле, если есть возможность избежать такой обязанности... Когда речь заходит о жизни, он становится сознательным отказником.

- С.Л.А. Маршалл, "Люди против огня"

 

Тогда я осторожно высунулся верхней частью тела в туннель - так, что теперь лежал плашмя на животе. Устроившись поудобней, я положил свой смитвессоновский короткоствол 38 калибра (его мне прислал отец для работы в туннелях) рядом с фонариком и включил свет, освещая туннель.

В нем, не более чем в 15 футах от меня, сидел вьетконговец и ел пригоршней рис из мешочка, что лежал у него на коленях. Мы смотрели друг на друга в течение, казалось, вечности, хотя на деле прошло, наверное, лишь несколько секунд.

Может, из-за неожиданности того, что здесь оказался кто-то еще, или из-за полнейшей невинности ситуации - но никто из нас не отреагировал.

В следующий миг он положил свой мешочек с рисом на пол туннеля рядом с собой, повернулся ко мне спиной и начал медленно уползать. Я, в свою очередь, выключил фонарик, прежде чем соскользнуть назад в нижний туннель и начать продвижение обратно к входу. Где-то через 20 минут мы получили сообщение, что другой отряд убил вьетконговца, появившегося из туннеля в 500 метрах от нас.

Я даже не сомневался, что это был за вьетконговец. Я до сих пор твердо верю, что мы с этим салагой быстрее бы положили конец войне за кружкой пива, чем Генри Киссинджер с его мирными переговорами.

- Майкл Катман, "Туннельная крыса из Треугольника"

 

Первый наш шаг в исследовании убийства - разобраться в существовании, степени и природе того сопротивления, которое существует у среднестатического человека против убийства собрата-человека. В этой главе мы попытаемся это сделать.

Когда я начал опрашивать ветеранов боевых действий в рамках этого исследования, мне случилось обсуждать некоторые психологические теории, касающиеся боевой травмы, с одним сварливым старым сержантом. Он презрительно рассмеялся и сказал: "Эти ублюдки ничего об этом не знают. Они - как мир девственников, изучающих секс, и им не за что ухватиться, кроме как за порнофильмы. Это и есть в точности как секс, "потому что люди, которые реально этим занимаются, попросту об этом не говорят".

В каком-то смысле исследование убийства в битве очень похоже на исследование секса. Убийство - это личное, сокровенное событие такой страшной напряженности, что разрушительный акт становится психологически очень подобен воспроизводящему акту. Для тех, кто никогда этого не переживал, изображение битвы в голливудских фильмах и культурная мифология, лежащая в основе Голливуда, по всей видимости, помогут понять убийство приблизительно настолько, насколько порнофильмы позволяют понять сокровенность сексуальных отношений. Зритель-девственник может уяснить механику секса, просто посмотрев высокорейтинговый фильм, но он или она ни за что не поймет сокровенности и напряженности переживаний при воспроизводящем акте.

Как общество, мы очарованы убийством так же, как сексом - и, вероятно, даже сильнее, так как секс нам уже в некоторой мере приелся, и в этой области мы имеем изрядную базу личного опыта. Многие дети, увидев меня в униформе со знаками отличия, немедленно спрашивают: "Вы кого-то убивали?" или "Скольких людей вы убили?"

Откуда берется такого рода любопытство? Роберт Хайнлайн однажды писал, что человек в своей жизни должен, кроме прочего, "полюбить хорошую женщину и убить плохого мужчину". Если в нашем обществе настолько силен интерес к убийству, и если в головах многих он приравнивается к акту мужественности наравне с сексом, тогда почему этот акт разрушения не изучался так целенаправленно и систематично, как акт воспроизводства?

В течение столетий несколько первопроходцев заложили основу для подобного исследования, и в этом разделе мы попытаемся всех их рассмотреть. Наверное, лучше всего начать с С.Л.А. Маршалла, величайшего и самого влиятельного из этих первопроходцев.

До начала Второй мировой войны предполагалось, что среднестатический солдат будет убивать в бою просто потому, что так ему велели его страна и командование, и потому что ему необходимо защитить собственную жизнь и жизни его друзей. Если случалось так, что он не убивал, предполагалось, что он запаникует и убежит.

Во время Второй мировой войны С.Л.А. Маршалл, бригадный генерал Армии США, спрашивал этих среднестатистических солдат о том, как они действовали в бою. Он сделал одно неожиданное открытие: из ста человек на линии огня во время схватки в среднем только от 15 до 20 из них могли "схватить оружие и уложить любого". Это равным образом подтверждается во всех случаях, "когда действия длятся день, либо два или три дня".

Маршалл был историком Армии США в Тихоокеанском театре во время Второй мировой войны, и позже стал официальным историком США Европейского театра военных действий. Под его началом работала команда историков, и добытые ими сведения основывались на индивидуальных и массовых опросах тысяч солдат в более чем четырехстах пехотных ротах в Европе и Тихоокеанском регионе, сразу после того, как последние побывали в ближнем бою с немецкими или японскими войсками. И результаты всякий раз подтверждались: только от 15 до 20 процентов американских стрелков в боях Второй мировой войны стреляли во врага. А те, кто не стрелял, не убегали и не прятались (во многих случаях они охотно подвергались большим опасностям, чтобы спасти товарищей, достать снаряжение или передать сообщения) - они просто не брались за свое оружие, чтобы выстрелить во врага, даже если подвергались неоднократным волнам отчаянных атак.[1]

Вопрос - почему? Почему эти люди не смогли стрелять? В ходе исследования этого вопроса и изучения процесса убийства в бою с точек зрения историка, психолога и солдата, я начал понимать, что в общепринятом понимании убийства в бою упущен один важнейший фактор - фактор, который отвечает на этот и другие вопросы. Этот упущенный фактор - это простой и очевидный факт наличия у большинства людей могущественного сопротивления убийству собрата-человека. Сопротивления настолько сильного, что, во многих условиях, солдаты на поле боя погибают, прежде чем смогут его перебороть.

Для некоторых это будет "очевидно": "Конечно же, тяжело кого-то убить", - скажут они. "Я бы не смог заставить себя это сделать". И будут неправы. Как показывает практика, при должной подготовке и в должных условиях почти каждый может убить - и будет убивать. Другие, возможно, ответят: "Любой человек станет убивать в бою, если столкнется с другим, пытающимся его убить. И они будут еще более неправы, ибо в этом разделе мы увидим, что в течение всей истории большинство людей на поле боя не попытались бы убить врага, даже чтобы спасти жизнь свою или своих друзей.

 

Глава первая