Случались ли патологические роды

 

Самым известным эпизодом, приведшим к смерти роженицы, были патологические роды супруги цесаревича Павла Петровича – великой княгини Наталии Алексеевны[444] в 1776 г.

Забеременела великая княгиня только через два года после начала супружеской жизни. Императрицу такая ситуация очень беспокоила,[445] чего нельзя сказать о ее невестке – великой княгине Наталии Алексеевне, которая 1 февраля 1774 г. писала матери: «О моем состоянии нельзя сказать ни „да“, ни „нет“. Здесь думают, что „да“, потому что хотят этого. Я же боюсь, что „нет“, но веду себя как будто „да“». Наконец в августе 1775 г. Екатерина удостоверилась в беременности невестки.[446] Вскоре в окрестностях Царского Села начались поиски кормилиц. С марта 1776 г. Наталия Алексеевна перестала покидать свои покои в Зимнем дворце. 10 апреля 1776 г. в 4 часа утра у 22‑летней Натальи Алексеевны начались родовые схватки. Рядом с роженицей постоянно находились придворный врач И. Ф. Бек, повивальная бабка Екатерина Зорич, Екатерина II и великий князь Павел Петрович. К вечеру 10 апреля схватки так усилились, что все ожидали рождения ребенка, но этого не случилось. У Натальи Алексеевны потуги чередовались со сном, затем измученная роженица «заснула так крепко, что храпела». К этому времени вокруг роженицы собрались приглашенные врачи – К. Ф. Крузе и Тоди. Кто‑то из врачей предположил, что положение угрожающее, но его мнение не приняли во внимание. Таким образом, уже вечером 10 апреля среди врачей не было единого мнения о перспективах развития родов.

 

А. Рослин. Портрет (беременной?) великой княгини Наталии Алексеевны. 1776 г.

 

Надгробная плита на могиле великой княгини Наталии Алексеевны в Благовещенском соборе Александро‑Невской лавры

 

11 апреля действиями повивальной бабки руководили привлеченные придворные врачи К. Ф. Крузе и Тоди. Последний предложил использовать акушерские щипцы, но Крузе и Бек не согласились с этим.

12 апреля повивальная бабка заявила о своем бессилии что‑либо сделать для роженицы. В этой ситуации врачи Тоди и Роджерсон настаивали на необходимости хирургического вмешательства, то есть кесарева сечения, для спасения жизни великой княгини, так как врачи считали, что ребенок уже погиб. Однако кесарево сечение проведено не было. Такое решение могла принять только Екатерина II, фактически это был приговор Наталье Алексеевне, в теле которой находился мертвый ребенок. Тем не менее в этот день Екатерина II, встречаясь с дипломатами, уверяла их, что все идет как должно и поводов для беспокойства нет. Трудно поверить, что кто‑то из медиков, а их было несколько, скрыл от Екатерины II объективную информацию о состоянии роженицы, тем более что она все время находилась рядом с роженицей.[447]

13 апреля утром Екатерина II, точно зная, что ребенок умер, предполагала, что вслед за ребенком умрет и Наталья Алексеевна.[448] Дело в том, что хирург Тоди в 4 часа утра (по другим сведениям, в 8 часов утра) провел плодоразрушающую операцию. Эта операция прошла в присутствии Екатерины II и наследника Павла Петровича.[449] Однако с операцией безнадежно затянули, к этому времени у великой княгини началась гангрена от разложения умершего младенца.[450]

За жизнь Натальи Алексеевны врачи боролись еще два дня. 14 апреля для консультаций был приглашен французский врач Моро. Утром 14 апреля прибыл врач прусского принца Генриха, но все уже было предопрелено. Вечером этого дня епископ Платон приобщил умиравшую великую княгиню Святых Тайн, а затем соборовал.

15 апреля «в высочайшем Ея Императорского Величества присутствии» великая княгиня Наталия Алексеевна скончалась.[451] Это случилось на восьмой день после начала родовой деятельности. Показательно, что великая княгиня скончалась в 16 часов 42 минуты, а уже в 17 часов 20 минут Екатерина II с сыном выехала из Зимнего дворца в Царское Село. Там, несмотря на объявленный трехмесячный траур, Екатерина II отметила свой 47‑й день рождения, сопровождавшийся парадной трапезой с пальбой из пушек, на которой придворные были «в цветном платье».

После проведенного вскрытия усопшей медики составили официальное заключение, подписанное 13 врачами, в котором констатировалось, что смерть была связана с врожденной патологией организма (искривление позвоночника).

Екатерина II сама писала о произошедшем следующим образом: «Богу так угодно было. Что делать! Но то сказать могу, что ничего не было проронено, что только человеческий ум и искусство придумать могли к спасению ее. Но тут было стечение различных несчастных обстоятельств, кои казус сей сделали почти единственным в свете. Великий князь в Фомино воскресенье поутру в четвертом часу пришел ко мне и объявил, что великая княгиня мучится с полуночи; но как муки были не сильные, то мешкали меня будить. Я встала и пошла к ней, и нашла ее в порядочном состоянии, и пробыла у нее до десяти часов утра, и видя, что она еще имеет не прямые муки, пошла одеваться, и паки к ней возвратилась в 12 часов. К вечеру мука была так сильна, что всякую минуту ожидали ее разрешения. И тут при ней, окромя лучшей в городе бабки, графини Катерины Михайловны Румянцевой, ее камер‑фрау, великого князя и меня, никого не было; лекарь же и доктор ее были в передней. Ночь вся прошла, и боли были переменные со сном: иногда вставала, иногда ложилась, как ей было угодно. Другой день паки проводили мы таким же образом, но уже были призваны Круз и Тоде, совету коих следовала бабка, но без успеха оставалась наша благая надежда. Во вторник доктора требовали Роджерсона и Линдемана, ибо бабка отказалась от возможности. В среду Тоде был допущен, но ничего не мог предуспеть. Дитя уже был мертв, но кости оставались в одинаковом положении. В четверг великая княгиня была исповедана, приобщена и маслом соборована, а в пятницу предала Богу душу.

Я и великий князь все пять суток и день и ночь были безвыходно у нее. По кончине при открытии тела оказалось, что великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была как S, но та часть, которая должна быть выгнута, была вогнута и лежала на затылке дитяти; что кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имел до девяти дюймов. К сему соединялись другие обстоятельства, коих, чаю примера нету. Одним словом, таковое стечение не позволило ни матери, ни дитяти оставаться в живых. Скорбь моя была велика, но предавшись в волю Божию, теперь надо помышлять о награде потери».[452] В другом письме императрица вновь подчеркивает, что поскольку невестка «не могла иметь живого ребенка или, лучше сказать, не могла совсем родить его, то приходится перестать об этом думать».[453]

Естественно, смерть внука и невестки Екатерины II породила множество слухов. Как водится, говорили о невежестве придворных врачей, о неопытности акушерки Екатерины Зорич,[454] о том, что по приказу Екатерины II иностранцы‑врачи своим бездействием уморили строптивую невестку. В народе толковали, что великая княгиня умерла «не своей смертью», что «молодые женщины умирают, а старые бабы живут». В Германии ходили слухи, будто у принцессы был «неестественный нарост хвостца, который увеличился с ростом и становился весьма тревожным». Как упоминали мемуаристы‑современники, когда великая княгиня была девочкой, ее прооперировали и «хвостец переломился и провалился внутрь тела… при первых же родах ребенок был остановлен внутренним препятствием, о котором никто не знал и которое нельзя было устранить».[455]

Оценки произошедшего очень разные.[456] Имеются конспирологические версии, связанные с якобы имевшимся прямым желанием Екатерины II «ликвидировать» строптивую невестку.[457] Имеются более взвешенные мнения, указывающие на то, что Екатерина II, постоянно находившаяся при невестке, впервые столкнулась с такой неординарной ситуацией и поэтому могла элементарно растеряться. При этом врачи, предлагавшие различные тактики действий, не прибавляли ясности.

С другой стороны, императрица, прекрасно понимая, что ей нужен не один внук, своей пассивностью косвенно способствовала смерти невестки, к которой она не испытывала никаких теплых чувств. Иногда, чтобы получить желаемый результат, следует просто наблюдать за развитием событий. Вероятно, последняя версия ближе к истине, хотя как оно было на самом деле, мы можем только предполагать…

В последующем у супруг первых лиц периодически бывали трудные роды, которые ставили их на грань жизни и смерти. Так, в сентябре 1891 г. умерла великая княгиня Александра Георгиевна (1870–1891). К этому времени она уже родила девочку – великую княжну Марию Павловну (Младшую). В августе 1891 г. Александра Георгиевна, находившаяся на седьмом месяце беременности, неудачно прыгнула с берега в лодку, ударилась и от сильной боли потеряла сознание. Пока ожидали опытного врача, великая княгиня впала в кому. Это произошло в селе Ильинском под Москвой. Рядом с беременной находился муж – великий князь Павел Александрович и брат мужа с женой – Сергей Александрович и Елизавета Федоровна. Врачам удалось провести кесарево сечение, и из тела умиравшей матери достали недоношенного младенца – великого князя Дмитрия Павловича. 12 сентября 1891 г. великая княгиня Александра Георгиевна скончалась, не приходя в сознание.

 

Использовались ли акушерско‑гинекологические проблемы супруг первых лиц в XVIII–XIX вв. в качестве основы для придворных интриг

 

Крайне редко, но бывало и такое. Например, прекращение интимных отношений между Павлом I и императрицей Марией Федоровной связывают с заключением акушера – барона Иосифа Якоба Моренгейма.[458]

Следует пояснить, что роды Марии Федоровны (она родила 6 дочерей и 4 сыновей) протекали, как правило, тяжело.[459] Бо́льшую часть родов, по крайней мере в период с 1784 по 1797 гг., принимал именно И. Я. Моренгейм. Об этом свидетельствует запись статс‑секретаря Екатерины II А. В. Храповицкого: «В 11‑ть часов утра пошли к Великой княгине: по полудни в 4‑м часу родилась Великая Княжна Екатерина Павловна; возвратились с той половины в 6‑ть часов» (10 мая 1788 г.); «Гнев на Медведева за неполное приготовление нужного для новорожденной… По утру приходил Цесаревич благодарить: сказано по сему случаю, что „жизнь Великой Княгини висела на нитке; я ее спасла, в 4‑м часу родила, но место больше двух часов оставалось, бабка и бледнела, и краснела; я решилась употребить Моренгейма и он кончил. Votre Majestre, ne manqué jamais de resolution. Великая княгиня всегда тяжело родит“» (11 мая 1788 г.).[460]

 

Барон Иосиф Якоб Моренгейм

 

Считается,[461] что после рождения в январе 1798 г. великого князя Михаила Павловича акушер заявил, что новые роды опасны для жизни 39‑летней Марии Федоровны.[462] В результате официальной фавориткой императора стала Анна Лопухина, а Мария Федоровна с 1798 г. пребывала в положении, напоминавшем опалу. Но она не сдавалась, и по ее настоянию собрали консилиум врачей, на котором императрица попыталась вернуть Павла I на брачное ложе. Однако император прямо заявил, что не испытывает более никаких желаний и что он, в конце концов, «совершенно парализован в этом отношении». Так или иначе, совершенно точно известно, что во время покушения на Павла I в марте 1801 г. дверь на половину его супруги была прочно закрыта.

 

И. Б. Лампи‑старший. Портрет великой княгини Марии Федоровны. 1792 г.

 

В. Л. Боровиковский. Императрица Мария Федоровна

 

В. Л. Боровиковский. Княгиня А. П. Гагарина (урожд. Лопухина). 1801 г.

 

Аналогичная ситуация сложилась в 1860 г. после рождения императрицей Марией Александровной великого князя Павла Александровича. Поскольку роды прошли очень тяжело, врачи заявили, что следующая беременность убьет императрицу. Поэтому супружеские отношения между Александром II и Марией Александровной полностью прекратились.[463] В результате после ряда «умилений»[464] Александр II в 1866 г. обзавелся постоянной любовницей Е. М. Долгоруковой, которая летом 1880 г. стала его женой.

Упомяну и о сложных отношениях супруги будущего Александра I Елизаветы Алексеевны со свекровью – императрицей Марией Федоровной и свёкром – Павлом I. Одной из причин была ее задержавшаяся первая беременность. Выйдя замуж в 1793 г., Елизавета Алексеевна родила свою первую девочку только в мае 1799 г. Поэтому в мае 1798 г. она писала матушке о свекре: «Он почитает меня лишь за ремесленника, призванного сюда для изготовления детей, а поскольку я не исполняю предназначенного мне долга, то в скором времени вообще перестанет обращать на меня внимание».[465]