Доктор Джекил и мистер Билл (1957)

 

В 1957 году владельцем заведения, названного на американский манер баром «У Билла», что на улице Паскаля, 65, стал двадцатиоднолетний Жорж Рапен, известный проституткам, ворам и сутенерам исключительно как «месье Билл». За рулем новенького черного «рено дофин гордини» он колесил между спортзалом на улице Анри-Монье, где качался, барами Пигаль, где кидал на кон пачки банкнот (плоды, по его словам, дерзких ограблений), и постелью двадцатитрехлетней Мюгетт «Паникерши Доминик» Тириель, раскручивавшей посетителей бара, в котором она работала, на выпивку.

Тонкие усики соблазнителя. Неизменные дымчатые очки, прическа а-ля Элвис, белый галстук, черные двубортные пиджаки, характерная манера цедить слова. Корсиканский акцент, впрочем иногда исчезавший, когда Билл забывал следить за речью. Револьвер за поясом, который он невзначай демонстрировал собеседникам. «Борсалино». Догадаться, кто он, мог любой зритель французских нуаров: именно так выглядели киношные убийцы. Холодные, молчаливые, безжалостные.

Но и простые зрители, и настоящие гангстеры окаменели бы от изумления, узнав, что и бар, и машину, и оплату курсов актерского мастерства знаменитой мадам Бауэр-Терон, учительницы Роже Анена, Франсуазы Арнуль, Мишеля Пикколи, Анук Эме, и наличность — пять-шесть миллионов за два года — все это подарила Биллу бабушка. Она души не чаяла в своем «Пенпене». В десять лет он едва не умер от менингита, как умер его старший брат; только гормонотерапия и болезненные хирургические вытягивания довели его рост, составлявший в четырнадцать лет всего 1 м 48 см, до 162 см; в пятнадцать лет психиатр констатировал, что мальчик не контролирует свои импульсы. Лицей Жорж так и не закончил, а с первой и последней работы в книжном магазине «Жильбер Жозеф» его выгнали, застав играющим с пистолетом.

Ночевать он возвращался в апартаменты отца, высокопоставленного горного инженера, на бульваре Сен-Жер-мен, где прислуга исполняла все его капризы. А помимо Доминик у него была любовница и невеста — хорошая шестнадцатилетняя девочка Надин Ледеск, учившаяся на маникюршу, дочь консьержей, которым Жорж чин по чину представился. Надин считала его преподавателем знаменитого лицея Бюффон.

Одним словом, он был то ли «Тартареном из Тараско-на», то ли «мистером Хайдом» (то есть «месье Биллом») при «докторе Джекиле» — Жорже Рапене. Писатель Альфонс Будар, в прошлом фальшивомонетчик и грабитель, сформулировал его казус так: «Мифоман, трагически идентифицировавший себя с тем, кем он мечтал бы быть».

А мечтал балованный мальчик стать сутенером, грабителем и убийцей. Крутым и стильным средиземноморцем, внушающим страх мужчинам и умеющим поставить бабу на место. Как Макаронник (Рене Дари) или Анджело (Лино Вентура) из фильма Жака Беккера «Не тронь добычу» (1954), Грюттер (Робер Оссейн) из «Потасовки среди мужчин» (1955) Жюля Дассена или Паоло (Дани-ель Коши) из «Боба-игрока» (1956) Жана Пьера Мель-виля. Взросление Жоржа совпало, на его беду, с выходом этих фильмов, положивших начало страстной и многолетней моде на французский нуар. Вряд ли у них был более преданный поклонник, чем он. Но не стоит уличать режиссеров в совращении невинной души: наличие души у Рапена вызывает серьезные сомнения. Режиссеры виноваты в другом — в том, что не взяли Жоржа хотя бы в массовку. А ведь он так старался: ходил на курсы, разослал по актерским агентствам фотографию, на которой чудо как хорош — настоящий убийца.

Баром своим он был не очень доволен: настоящий крутой должен владеть баром на Пигаль, но там, как на грех, никто бара не продавал, вот и пришлось согласиться на улицу Паскаля, на противоположном от Пигаль конце Парижа. Криминальный бар был для него, по словам Будара, тем же, что «Лурд для христианина, а Москва для коммуниста». (Возможно, даже актерские курсы он выбрал именно потому, что располагались они на площади Бланш, то есть в квартале Пигаль.) Поэтому бар «У Билла» он через некоторое время перепродал за шестьсот тысяч некоему Жоржу Гранье, а второй — «Порто», купленный уже отцом — одним прекрасным утром просто забыл открыть: клиентура там была уж слишком цивильная.

«Флики» сразу раскусили Билла и не обращали на него внимания — пусть идиот, «золотая кожанка», как называли золотую молодежь, игравшую в асоциальность, развлекается. Они знали, что сутенером и грабителем ему не стать, — для этого требуются определенные навыки, но упустили из виду, что убийцей может стать каждый.

В ночь с 4 на 5 апреля 1958 года, около 1.45, на автозаправке на национальном шоссе номер 7 Билл пустил пулю в затылок служащему, отцу четверых детей Роже Адаму, «за неуважение»: Биллу показалось, что тот работает медленно, Адам отшутился, но пролил немного бензина на корпус: Билл оскорбил его, тот назвал юнца мудилой. Билл, не только не ограбив заправку, но даже оставив на прилавке пять тысяч франков за бензин, вернулся в «Сан-Суси» (одни историки полагают, что так теперь назывался бар «У Билла»; другие — что речь идет о двух разных заведениях) и угостил всю честную публику. С утра они с Надин отправились в романтическую поездку по замкам Луары. В его душе все пело: он прошел инициацию. Ввиду отсутствия всякой связи между жертвой и преступником дело так и осталось бы нераскрытым, если бы не признание Билла, арестованного за новое убийство.

В этом преступлении отчасти повинны его друзья с Пигаль. Билл всерьез вообразил себя сутенером Доминик. Его предшественник Стелло, все это время парившийся на нарах за организацию приватных показов порнофильмов, быстро установил подноготную Билла и решил развести лоха. Его друг Жан потребовал с Билла пятьсот тысяч отступных за девку. Они не учли одного: глубокого безумия клиента.

В ночь с 29 на 30 мая 1959 года Билл предложил Доминик прогуляться в лес Фонтенбло — перетереть ситуацию. В укромном месте он всадил ей в спину четыре пули из кольта. Безразличный к ее крикам «За что?» пустил пятую пулю в лоб. Когда он облил тело бензином и поджег, Доминик была еще жива. Опознали ее по розовым лодочкам на высоких каблуках.

Из лесу он вернулся к Надин, но это был уже не Жорж, а Билл. Под гипнозом ужаса девушка не спрашивала возлюбленного ни о дамской сумочке в его руках, ни о пятнах крови на рубашке; забрала на хранение револьвер и принадлежавший Доминик нож с выкидным лезвием, помогла уничтожить улики, поклялась обеспечить алиби. Это будет стоить Надин нескольких недель в тюрьме, по выходе из которой ее приютят, как дочь, родители Билла. Он же в письмах из тюрьмы будет расписывать их безмятежное будущее, словно не понимая, что пожизненное заключение для него — дар Божий.

Преступный мир пришел в ужас от этой расправы. Жан и Гранье, которому Билл заранее сообщил, что хочет прикончить девку и закопать ее в подвале — даже лопату и заступ попросил одолжить, — сдали убийцу.

Выходя в наручниках из кабинета следователя после первого допроса, Жорж приветствовал «расстреливавших» его фотографов: «Благодарю вас, господа, за то, что вас так много. Очевидно, я значительная персона. Вы правильно делаете, что снимаете меня. Это прекраснейший день в моей жизни».

Следователи и публика на суде, включавшая Франсуазу Саган, режиссера Анри Жоржа Клузо, художника Бернара Бюффе, мэтра нуара Огюста Ле Бретона, воочию наблюдали, как Билл превращается в Жоржа и наоборот. Он то хвастался одиннадцатью убийствами в дополнение к двум, которые совершил, и с удовольствием позировал на следственной реконструкции убийства Доминик. То сваливал ее смерть на некоего сутенера Робера, а гибель Адама — на четырех завсегдатаев своего бара, алжирцев в «черных кожанках» («блузон нуар» (27) воплощали в том сезоне страх буржуазии перед молодежью), которые украли у него кольт. На предложение назвать этих алжирцев, раз уж они ему хорошо знакомы, Жорж ответил фразой, которая украсила бы второразрядный нуар: «Хозяин никогда не закладывает клиентов».

26 июля 1960 года, за несколько дней до двадцатичетырехлетия Жоржа-Билла, нож гильотины положил конец этому уникальному случаю раздвоения личности. Смертный приговор дополнял приговор психиатров: «Помимо привязанности к Надин… эмоциональная сфера Жоржа Рапена представляет собой настоящую пустыню. Это вовсе не означает, что он ненормален, скорее наоборот».

P. S. В бар «Сан-Суси» любил наведываться герой фильма Жана Пьера Мельвиля (29) «Боб-игрок» (1955).

 

Глава 8

 

 

Бульвар Сен-Жермен, 12

 

 

«Война полиций» (1975)

 

На углу бульвара Сен-Жермен и улицы Кардинала Лемуана, в двух шагах от «Серебряной башни», одного из самых роскошных ресторанов Парижа, где еще в конце XVI века пировал Генрих IV, никак не ожидаешь попасть под перекрестный огонь. Тем более в четыре часа дня. Однако именно здесь 28 февраля 1975 года в баре «Телем» разыгралось кровавое и нелепое побоище, участники которого до сих пор тщетно выясняют, кто, черт возьми, виноват и кто выстрелил первым. Впрочем, на войне как на войне, а побоище стало кульминацией сразу двух «войн».

Первая из них — пресловутая «война полиций». За борьбу с разбушевавшимся в 1970-е годы бандитизмом отвечали сразу две службы: Центральная служба подавления бандитизма (OCRB) и Бригада информации и (оперативного) вмешательства (BRI). Каждая из них мечтала, опередив коллег, схватить очередного «врага общества номер один». OCRB, делая ставку на осведомителей, запуталась в связях с двойными агентами, которых покрывала в обмен на информацию: кураторы стукачей превратились в их пособников и укрывателей. Опера BRI считались ковбоями, если не убийцами, не менее опасными для обывателей, чем бандиты. Да и сами «флики», а не только прохожие несли потери от «дружественного огня».

Лицом BRI был заместитель ее шефа, тридцативосьмилетний Робер Бруссар. Фотогеничный, массивный, брутальный бородач не слезал с телеэкрана с августа 1973 года, когда успешно освободил группу заложников в Бресте. Люсьен Эме-Блан, его ровесник и коллега из OCRB, славы не искал. Пройдя отличную школу шантажа и манипуляций в полиции нравов, он был из тех полицейских, что чувствуют себя в своем кругу среди отпетых уголовников.

Вторую войну вели кланы, делившие парижский секс-рынок: братья Земур и «южане» — они же «лионцы» или «сицилийцы». Впрочем, они не были ни теми, ни другими, а коренными сутенерами из южных пригородов.

Пятерых братьев Земуров ни один режиссер не взял бы на роли гангстеров: слишком опереточно выглядели последние ревнители бандитского шика. Набожность «черноногих» — алжирских — евреев из Сетифа, унаследованная от отца, синагогального служки, однажды чуть не стоила им жизни. Глухое подполье, где братья прятались от конкурентов, они покинули, поскольку просто не могли не поехать на Лазурный Берег на бар-мицву двоюродного племянника. Ландскнехт «южан» Жан Пьер Майон-Либод (9), киллер и как раз один из агентов Эме-Блана, обрадовался и собрался накрыть всю мешпуху из минометов, но братья вовремя отменили поездку.

Сутенер Ролан, старший из них, приехал в Париж в 1945-м, через два года его убили. Четверо младшеньких нагрянули в 1955-м. В 1961 году труп убийцы Ролана нашли на обочине шоссе где-то на юге.

Теодор вскоре отошел от криминала. Вильям возглавил клан. Жильбер славился организаторским даром, Эдгар — бешеным характером. Сначала они работали на шестерых «черноногих» братьев Атлан и копили силы. После 1962 года их бригада приросла бойцами: из независимого Алжира в панике бежали в метрополию, которая их не ждала и не желала, восемьсот тысяч «черноногих».

Когда Атланы полегли в спровоцированной Земурами войне с кланом трех братьев Перре во главе с «мамой Лео» (первым к праотцам отправился 2 октября 1965 года Сион Атлан), Земуры в январе 1967 года сами атаковали Перре. Бордели Монмартра и Пигаль пали к их ногам, а в Израиле они зачистили клан Абитболей. Категорически, как дон Корлеоне, отвергая наркотрафик, они наехали было на игорный бизнес, но контролировавшие его корсиканцы оказались им не по зубам. Покорив Париж, Земуры занялись во время «шестидневной войны» 1967 года богоугодным делом — сбором средств для Израиля. Не были чужды и французской политике: перед президентскими выборами в 1965 году стараниями, в частности, «горилл» Земуров на парижских улицах господствовали агитаторы-голлисты.

Семейная банда за рекордный срок выросла в империю с годовым оборотом в шестьдесят миллионов франков и филиалами в Бельгии, Швейцарии, Африке. В одном только Париже у них было двести пятьдесят семь постоянных сотрудников. Вильям приобрел вкус к комфорту, выгодно вкладывал капитал, приоделся — обзавелся ста пятьюдесятью костюмами и полусотней пар обуви. Жильбер завел двух детей и трех пуделей, прикупил ресторан, три клуба, канадское агентство недвижимости. И тут, в марте 1973 года, грянула война, унесшая за три с половиной года более тридцати жизней.

Ее виновник «Маленький» Роже Бакри — рецидивист, в налоговой инспекции зарегистрированный как торговец рубашками, — разошелся с Земурами во взглядах на наркотики и перекинулся к маститым «южанам»: Велла по кличке Лапки, «Корейцу» Барокелю и Готье. Но началась война, как в свое время и Троянская, из-за того, что бандиты не поделили женщину. Бакри украл жену у хозяина борделя Габи «Певца», да еще и застрелил его парламентера, звавшегося Бархатными Глазками. Габи вызвал бойцов из провинции.

Эта романтическая версия изложена в мемуарах Бруссара, незамысловатых, как «Мурка». Историки же считают Бакри непростой пташкой, причастной пресловутой «Службе гражданского действия» (SAC), «параллельной полиции» голлистов (46), внедрившей его как агента-провокатора в гошистские круги. Он работал с таким огоньком, что 15 мая 1971 года его даже арестовали как «активного участника революционного движения». Служба родине облегчала Бакри импорт-экс-порт героина. Именно пропажа партии порошка, которую прикарманил Рафаэль Дадун, советник Земуров, развязала войну. Впрочем, после первого выстрела вопрос о причинах войны обретает чисто академический интерес.

Сначала счет был не в пользу Земуров. Двух видных членов клана изрешетили перед баром на бульваре Итальянцев. 19 мая 1973 года в трех паханов — «каидов» — из Лиона, подоспевших на подмогу братьям и зашедшим пообедать в ресторан, всадил пятнадцать пуль высокий молодой шатен. Пистолет он прятал под гипсом, закрывавшим всю левую руку, а ресторан покинул неторопливо, улыбаясь.

Бакри, пишет Бруссар, в ужасе от того, что наделал, покончил с собой. В подобном контексте самоубийство — дело скользкое, поэтому выразимся осторожнее: 13 июня 1974 года его нашли в собственной ванне с пулей во рту. Но резню, утратившую любую логику, кроме логики провокации, было уже не остановить. Накануне, 12 июня 1974 года, Исхил «Жид-макаронник» Левитес ждал в баре около дворца Трокадеро на еженедельный аперитив Луи, финансиста «южан». Луи не пришел, сославшись на грипп: Исхила расстреляли в дверях. Стреляли «южане», которых Левитес и Луи кинули на двадцать кило героина, — это было секретом Полишинеля, но месть обрушилась на Земуров.

Не была секретом и личность киллера в гипсе: Жан Пьер Майон, который давно уже привел Луи под «крышу» своего куратора Эме-Блана. И комиссар, и киллер, оба ветераны Алжира, не скрывали нелюбви к «черноногим»: отсидеться хотели в стороне, пока мы кровь проливали за французский Алжир, а потом, как крысы, во Францию побежали. В свете этого сражение на Сен-Жермен, где пролилась кровь Земуров и едва не погибла репутация Бруссара, соперника Эме-Блана, кажется плодом не идиотского стечения обстоятельств, а изощренной игры.

28 февраля 1975 года осведомитель BRI донес: в баре «Ж’э дю бон таба», что на бульваре Сен-Жермен, 12, вот-вот встретятся на высшем уровне Земуры с «южанами». Независимо от того, что предстояло — «Ялтинская конференция» (то есть мирный раздел сфер влияния) или бойня, — это был для полиции царский шанс взять обе банды сразу. Вокруг бара рассредоточились восемнадцать инспекторов BRI. Правда, не в лучшей форме: накануне они шесть часов вели переговоры с налетчиками, убившими кассира в банке на площади Республики (40), но были вынуждены позволить им уйти с заложниками.

Первыми на перекрестке появились Вильям и Эдгар Земуры со свитой. «Флики» удивились, что братья расположились в баре «Телем» на другой стороне бульвара. Но вскоре срисовали в «Бон таба» двух лиц североафриканской национальности и явно криминальной наружности в черных очках, следивших за «Телемом»: вот он, авангард «южан», наверное сидящих неподалеку в засаде, невинно припаркованном фургоне, с пулеметами на изготовку.

Поскольку ничего не происходило, Бруссар ускорил события: разделил отряд на три штурмовые группы и назначил захват на 16.10. В «Бон таба» все прошло без запинки: двух безобидных студентов в черных очках скрутили мгновенно. Штурм «Телема» обернулся катастрофой.

По плану, две группы синхронно врывались в кафе через две двери. То, что одна из них заперта, Бруссар обнаружил, лишь врезавшись в нее со всей дури. Тем временем вторая группа вломилась внутрь: «Полиция! Стоять!» Позже Бруссар признал этот крик излишним спецэффектом: Земуры наверняка бы не стали стрелять, а в такой сумятице вполне могли, как они потом и утверждали, принять «ковбоев» в штатском за «южан». Прямиком рванувшись к братьям, сидевшим у стойки, «флики» не заметили оставшегося за столиком за их спиной боевика Жозефа Эльбаза. Выстрелом, почти в упор, он тяжело ранил комиссара Шекса.

И начался ад, скоротечный, но кромешный. Беспорядочная пальба, грохот падающей мебели, звон стекла, вопли нырнувших под столики людей. Когда рассеялся дым, «считать мы стали раны, товарищей считать»: Бруссар ужаснулся. Помимо Шекса, успевшего перед тем, как рухнуть без сознания, застрелить Эльбаза, были ранены еще один «флик» и двое «черноногих». Вильям Земур агонизировал. Четырежды раненный Эдгар плавал в своей крови.

Еще хуже для BRI было то, что разъяренные «флики» жестоко избили двух смуглых клиентов, вскочивших с места вопреки приказу не двигаться. А еще — еще хуже то, что кто-то из «фликов» кричал при этом: «Мочи черножопых!» «Черножопые» оказались известными адвокатами Абдельханом Бенашену и Мурадом Усседиком, чья контора соседствовала с «Телемом», где они были завсегдатаями.

Пытаясь хоть что-то исправить, Бруссар задержал лидеров «южан». Но инкриминировать им было нечего, кроме распития шампанского в честь гибели одних своих врагов и посрамления других.

Короче, BRI три года отмывалась от позора. Усседик, среди клиентов которого числился «международный террорист» Карлос, обвинил полицию в покушении на убийство. Лидер социалистов Франсуа Миттеран поддержал его. Газета «Либерасьон» утверждала: «флики» хотели бессудно ликвидировать Земуров и стреляли им в спину. Земурам хватило наглости подать в суд на полицию. Свое присутствие с оружием в баре они объясняли тем, что якобы собирались отнести в банк двести тысяч франков. Где же деньги? А деньги исчезли: не иначе, украл Бруссар.

Дело дошло до того, что прямо в зале суда, куда братья являлись во всем своем южном великолепии — золотые цепи в руку толщиной, сигары в золотых зубах, — Бруссар едва не сошелся с Жильбером в рукопашной. По Парижу пополз слух: комиссара «заказали». Бруссар занял глухую оборону в своем кабинете на пятом этаже на набережной Ювелиров, 36, — рядом с оружейной комнатой, до потолка набитой взрывчаткой, касками, бронежилетами, гранатами и автоматами, — и посулил, в случае чего, устроить Варфоломеевскую ночь «похуже, чем в „Телеме“». Земуры прислали парламентера, инцидент был исчерпан.

Свет на события отчасти пролил в своих мемуарах Эме-Блан, явно злорадствовавший по поводу злоключений Бруссара. По его версии, Леруж, бывший бухгалтер Луи, обокравший патрона и переметнувшийся к Земурам, якобы раскаялся и попросил Луи о встрече в «Бон таба». Заподозрив ловушку, тот отбыл в Марсель, где в то время служил Эме-Блан. В момент бойни они в теплой компании киллера Майона заканчивали обед на берегу моря: кто посмеет заподозрить их в причастности? Конечно же, они не могли знать, что в ночь на 28 февраля Леружа случайно арестовали по делу о фальшивых чеках, а он, выкупая свободу, рассказал о стрелке двух банд: вот кто был осведомителем, пославшим Бруссара в осиное гнездо. Полицией манипулировал стукач. Но кто манипулировал стукачом?

В тот день закатилась звезда Земуров, хотя их вялотекущие схватки с конкурентами продолжались с переменным успехом еще несколько лет. Эдгар потерял свой бизнес, уехал в США, подозревался в убийстве корсиканца Франсиски, задолжавшего ему миллион. 8 апреля 1983 года на вилле в Майами снайпер с четырехсот метров продырявил ему голову. Жильбера настигли три пули в Париже 28 июля 1983 года, когда он выгуливал четырех своих пудельков на авеню Сегюр.

Но и торжество южан завершилось гекатомбой. Веле застрелил друга своего детства Готье из его же пистолета, прознав, что тот заделался стукачом, но и сам угодил в западню на Корсике. По одной из версий, корсиканцы стояли и за убийством Майона 13 июня 1982 года: освободившись из тюрьмы, куда все-таки загремел (Эме-Бла-на за все его подвиги временно перевели в Лион), он поспешил повидаться с маленькой дочерью, жившей в провинции, и утратил бдительность. По другой версии, ему запоздало отомстили Земуры. Крови Майона жаждали очень многие.

P. S. Клан Земуров — прототип клана Беттунов в фильмах Александра Аркади «Йом Кипур» (1981) и «Йом Кипур 2» (1992), названия которых на русский обычно переводят как «Большое прощение». Вожаков клана сыграли Роже Анен и Ришар Берри, их заклятого врага — Робер Оссейн. Земурам посвящен фильм Анри-Клода де Ла Казиньера «3, как Земур» (2002). Соперничество полицейских служб отразилось в «Войне полиций» (1979) Робина Дави. Комиссара Бруссара играли Мишель Пужад («Месрин» Андре Женовеса, 1983), Аладен Рейбен («Охота на человека» Арно Селиньяка, 2006), Оливье Гурме (дилогия «Месрин» Жан-Франсуа Рише, 2008). Комиссара Эме-Блана — Ришар Берри («Охота на человека») и Лин Тюйе (дилогия «Месрин»).

 

Глава 9

 

 

Улица Роллен, 4

 

 

Удар «Дельты» (1978)

 

В сердце Латинского квартала, сразу за Пантеоном, начинается улица Роллен. В XVII веке здесь жили философы Рене Декарт и Блез Паскаль, а 4 мая 1978 года в холле дома номер 4 поджидали свою жертву убийцы. Едва раскрылись двери лифта, они выпустили четыре пули в очень высокого, очень худого человека профессорской внешности. Шестидесятитрехлетний Анри Кюриэль, он же Жак, он же Старик, он же Вассеф, самый богатый революционер и величайший конспиратор XX века, собирался на прогулку, а может быть, на конспиративное свидание — с отставным израильским генералом или эмиссаром Ясира Арафата.

Убийцы оповестили СМИ: «Сегодня в 14 часов агент КГБ Анри Кюриэль, сторонник арабов, предатель усыновившей его Франции, окончательно прекратил свою деятельность. Он был казнен в память о наших павших. Наша предыдущая операция была предупреждением. Подпись: „Дельта“».

Что такое «предыдущая операция», загадкой не было. Кюриэля убили из того же оружия, что и — 2 декабря 1977 года — Лайда Сабаи, привратника Общества дружбы с Алжиром: убийцы приняли его за председателя общества. А вот подпись озадачивала. Не потому, что никто не слышал о группе «Дельта», а именно потому, что зондеркоманду Организации секретной армии (OAS), фанатиков «французского Алжира», созданную младшим лейтенантом Роже Дегельдром в 1961 году, помнили слишком хорошо. Ее программой-максимум было убийство де Голля, дважды оказывавшегося на волосок от смерти. Программой-минимум — вполне удавшийся кровавый хаос в Алжире и Франции. Но «Дельту» давно уже наголову разгромили, а Дегельдра расстреляли 6 июля 1962 года. И, хотя с ноября 1977-го (подрыв коммунистического книжного магазина в Тулоне) по сентябрь 1983 года (взрыв на Международной ярмарке в Марселе) «Дельта» подписалась под тринадцатью покушениями, исчезнув так же неожиданно, как возродилась, эксперты считают, что ее именем прикрывались иные силы. Иные, но какие? Желавших смерти Кюриэлю было в мире более чем достаточно.

 

* * *

Он родился в семье евреев, пришедших в Египет с армией Бонапарта и числившихся подданными Италии: загранпаспорта превращали бизнес их обладателей в офшор. Дед Анри Кюриэля был ростовщиком. Отец Даниэль, ослепший в три года, — богатейшим банкиром Египта. Анри провел детство в огромном каирском особняке на острове Замалек, где по вечерам пировали десятки гостей. Учился во французском иезуитском колледже, лето проводил во Франции и с юности считал ее своей истинной родиной. Но, в отличие от брата Рауля, ставшего впоследствии известным археологом и нумизматом, отец не отпустил Анри продолжать образование во Франции: кто-то ведь должен «за лавкой присматривать».

Кюриэль утешался книгами и девушками: барышням он читал Пруста, шлюхам — Достоевского. Лечась от предрасположенности к туберкулезу в поместье в дельте Нила, он женился на своей медсестре. Розетт Аладжи уже была социалисткой, а картины немыслимой нищеты и варварской эксплуатации крестьян быстро сделали пылким коммунистом и самого Анри. Он вообще отличался такой чувствительностью к чужим страданиям, что друзья прозвали его «ошеломленной лилией». Энтузиазм неофита произвел незабываемое впечатление на его тринадцатилетнего роттердамского кузена Джорджа Бехара, в 1935 году навещавшего египетскую родню, и предопределил судьбу юноши. Джордж Блейк — под этим именем войдет в историю Бехар. Высокопоставленный британский разведчик, оказавшийся в начале 1950-х в корейском плену, он предложит свои услуги советской разведке и станет ее бесценным агентом.

Менее известен другой, итальянский, кузен Кюриэля — врач Эудженио, убитый в 1945 году фашистами.

Но вступить в компартию Кюриэль не мог никак, просто потому, что в Египте таковой не существовало: зачаточную организацию, созданную в 1923 году, разгромили уже в 1925-м. Пришлось создавать ее самому. Сознательный пролетариат в Египте отсутствовал — за организацию партии взялась совестливая еврейская золотая молодежь. Основанное Кюриэлем в 1943 году Египетское движение национального освобождения конкурировало с группами Гизеля Шварца и Марселя Израэля.

Тогда же он познал азы подпольной работы. В 1942 году, страшась вступления в Каир танков Роммеля, евреи бежали в Иерусалим — Кюриэль остался, чтобы превратить купленный им книжный магазин в штаб сопротивления. Где подполье, там и тюрьма. Полиция, в подарок Роммелю, хватала замешкавшихся евреев. Кюриэль делил камеру с нацистскими агентами, слышал рев уличной толпы «Роммель! Роммель!» и сделал поразительное открытие: колониальные народы так исстрадались под игом колонизаторов, что готовы заключить пакт с самим Сатаной. Вторая волна арестов накрыла его в 1948 году — «в честь» создания Израиля: хватали уже не только евреев, но и коммунистов. После полутора лет лагерей Кюриэля затолкали на судно, идущее в Геную, откуда с липовым паспортом он перебрался в милую его сердцу Францию.

Встреча с единомышленниками окатила Кюриэля ледяным душем. Он вновь оказался дважды преступником. Во-первых, поддержал в 1952 году революцию египетских «Свободных офицеров» Гамаля Абдель Насера, названную сталинистами военно-фашистским переворотом, хотя в руководство заговора входило несколько близких к коммунистам и хорошо знакомых Кюриэлю офицеров. Во-вторых, в 1943-м по пути из Москвы в Алжир в его доме провел четыре дня человек-легенда, фигура зловещая и трагическая — Андре Марти, третий по значимости человек в компартии Франции.

В 1919 году инженер-механик Марти возглавил на Черном море бунт моряков, участвовавших в антисоветской интервенции, поднял красный флаг на эсминце «Протей» и был приговорен к двадцати годам каторги. Политкомиссар Коминтерна, в Испании он курировал интербригады и заслужил прозвище Мясник Альбасете. Хемингуэй вывел его в романе «По ком звонит колокол» под именем Андре Массара, параноика и палача, приказывающего расстрелять главного героя Роберта Джордана. В 1944 году Марти жаждал возглавить революцию во Франции, но Сталин остудил его пыл, а в 1952-м его, предъявив стандартные для сталинских чисток обвинения, исключили из партии: адски гордый Марти закончит жизнь, торгуя вразнос носками. Кюриэлям же «Юманите» предъявила фантастические обвинения: «Эти египтяне связаны со своим родственником-троцкистом, которого во время работы в подполье уличили в предательстве».

 

* * *

Для любого коммуниста это означало политическую смерть, но только не для Кюриэля. Ну что ж, рассуждал он, тем хуже для партии: он создаст свой, свободный, независимый от воли Москвы и политиканства, Интернационал. ФКП вела себя трусливо, если не предательски, по отношению к алжирцам, восставшим в ноябре 1954 года против колонизаторов: пришло время Кюриэля. В ноябре 1957 года журналист-католик Робер Барра свел его с философом Франсисом Жансоном, «беспартийным коммунистом», соратником Сартра: уже созданные ими автономные группы они объединили в подполье «носильщиков чемоданов», раскинувшее свою сеть на Бельгию, Нидерланды, Швейцарию, Италию, ФРГ.

Сотни — а если считать тех, кто без лишних вопросов укрывал незнакомых товарищей, то и тысячи, — французов объявили войну своему правительству. «Носильщики» собирали «революционный налог» с французских алжирцев — от зеленщиков до сутенеров. Перевозили деньги — по пятьсот миллионов «старых» франков в месяц: десять битком набитых чемоданов — и оружие, подделывали документы, укрывали и выводили за границу боевиков, готовили побеги из тюрем. При этом руководство «носильщиков» поставило алжирскому Фронту национального освобождения категорическое условие: на территории Франции не будет безадресных покушений против безоружных обывателей.

Некоторые, самые громкие, имена «носильщиков» прозвучали совсем недавно. В доме Марины Влади хранилось оружие. Серж Реджани предоставил для конспиративных встреч офис своей кинокомпании на Елисейских полях, а Франсуаза Саган свой известный всему Парижу «Ягуар ХК-140» — для перевозки боевиков. Великий Робер Брессон передал подполью планы и фотографии тюремного форта Монлюк, где он снимал фильм «Приговоренный к смерти бежал» (1956), а теперь содержались алжирские патриоты. Говорят, что один алжирец, бежавший из тюрьмы, едва не лишился разума, узнав поутру в хозяине дома, куда его доставили под покровом ночи, своего любимого комика Фернанделя.

Многие имена не названы: «носильщики» благородно скромны. Но бывают в жизни невероятные совпадения. Когда я работал над книгой, у нас гостила подруга моей мамы, всемирно известный скульптор Р. При упоминании имени Кюриэля она заметила: «Я его знала, он заходил к нам в пятьдесят восьмом». Кюриэль не понравился ей: доктринер, ментор. Двадцатиоднолетнюю Р., беременную тогда первым ребенком, уязвило, что Кюриэль, ссылаясь, словно на Евангелие, на «Педагогическую поэму» Антона Макаренко, поучал, как воспитывать будущих детей и чуть ли не какие имена им дать.

Как они познакомились? «Ну, — улыбнулась Р., — мы же с мужем были „носильщиками“». С чего все началось? Как вообще люди приходят в подполье? По ее словам, это было как у всех: друзья мужа, левые католики, зная, что семья Р. возмущена изуверствами карателей в Алжире, спросили, нельзя ли использовать их дом в качестве почтового ящика «носильщиков». Логика подполья неумолима. Из почтового ящика дом превратился в схрон с оружием. В нем перебывали многие алжирцы, имен которых хозяева не знали — только французские псевдонимы. Кто-то лишь переночевал, но вот один, Луи, провел больше недели. До предела напряженный и нервный, он постепенно оттаял и подружился с хозяевами. Однажды он ушел и не вернулся, а назавтра Р. увидела его фотографии в газетах. Луи участвовал в кровопролитном покушении на генерала Сустеля (12), был схвачен, но французских друзей под пытками не выдал.

После арестов в феврале 1960 года двух десятков «носильщиков» Жансону пришлось уйти в автономное подпольное плаванье, а Кюриэль остался во главе организации. Он использовал семейные связи в банковских кругах, чтобы отмывать алжирские деньги в швейцарских банках (куда Розетт привозила их в коробках «от Диора») под видом денег египетских евреев, спасавших капиталы от конфискации.

Были у него и влиятельные друзья иного толка. В 1943 году в Каире он мог оказать неоценимые услуги кому-то из ближайшего круга де Голля. Иначе не объяснить события, последовавшие за его арестом 26 октября 1960 года на квартире Арлетт Дензлер, дублерши кинозвезды Мишель Морган. «Носильщик» Этьенн Боло вспоминал: «Кюриэль за решеткой — это поэма. Он принимал вас в своей камере, как в салоне, угощал кофе, по-прежнему улыбающийся, по-прежнему галантный, словно ничего не случилось». Когда 19 марта 1962 года Франция заключила мир с Алжиром, Кюриэля приговорили как иностранца (еще в 1935 году он выбрал египетское гражданство) к высылке.

Однако он не только преспокойно жил в Париже (лишь раз в три месяца должен был отмечаться в полиции), но и руководил новым детищем — подпольной и всемирной «Солидарностью». Ее активисты учили подпольщиков из тоталитарной Португалии и ее африканских колоний, ЮАР, Чили, Греции «черных полковников», франкистской Испании отрываться от слежки, подделывать документы, создавать подпольные типографии, собирать бомбы, оказывать первую помощь раненым, шифровать письма. До 1965 года «Солидарность» финансировал Алжир, но тренировочные лагеря на его территории продолжали работать и позже. Говорят, за это Кюриэль расплатился отцовской виллой в Каире, где разместилось алжирское посольство.

О соратниках Кюриэля по «Солидарности» известно еще меньше, чем о «носильщиках». Но среди них точно был самый виртуозный в XX веке фальсификатор документов — аргентинский еврей Адольфо Камински, открывший в себе этот талант в годы Сопротивления: его ксивы спасли тысячи жизней. А через социолога-африканиста Мартена Верле и «носильщика» Жака Табе Кюриэль тесно сотрудничал с лидером марокканской оппозиции Бен-Баркой, похищенным (13) в Париже в 1965 году.

Нет никаких доказательств, что Кюриэль причастен к побегу Блейка из лондонской тюрьмы 22 октября 1966 года. Установлено, что Блейк, преданный в 1959 году двойным агентом-поляком и приговоренный к сорока двум годам тюрьмы (легенда гласит, что ему дали по году за каждого погибшего по его вине британского агента), бежал с помощью двух анархистов — противников ядерного оружия — и ирландского боевика. Но трудно поверить, что Кюриэль оставил в беде мальчика Джорджа, тридцатью годами раньше впитывавшего его коммунистические проповеди. Тем более что Кюриэлю отменно удавались побеги алжирских боевиков. А когда в 1960–1962 годах он пребывал в тюрьме Френ, «носильщики» переправили туда целый арсенал, позволявший выдержать регулярное сражение с террористами из OAS, решись те атаковать тюрьму и учинить резню политзаключенных.

 

* * *

Гром грянул 21 июня 1976 года. Журнал «Ле пуэн» произнес слово «Солидарность», назвав Кюриэля патроном сети помощи террористам. Спустя четверть века автор той статьи будет юлить: дескать, я не хотел, мной манипулировала контрразведка, мне показали досье, гласившее, что Кюриэль — агент КГБ. И ладно бы, если бы автором был провокатор, через которого спецслужбы сливают компромат, вроде Тийе (47), отличившегося в деле Месрина. Так ведь нет: Жорж Сюффер был уважаемым литератором, одним из основателей «Ле пуэн», некогда, как и Кюриэль, противник войны в Алжире.

Очередное чудо: 23 июня МИД сообщил, что не имеет претензий к Кюриэлю. Выждав год, газета повторила атаку и обнародовала родство Кюриэля с Блейком. 24 октября 1977 года западногерманский «Шпигель» назвал Кюриэля координатором акций «Фракции Красной армии» в ФРГ, уругвайских «тупамарос» и палестинцев. Фон был крайне неблагоприятен для Кюриэля: убийство «Фракцией» банкира Шлейера и «самоубийство» ее лидеров в суперконтролируемой тюрьме, угон немецкого самолета в Сомали. Европа закручивала гайки.

Назавтра Кюриэля поместили под домашний арест. На «целых» два месяца. 16 декабря Комиссия по делам беженцев и апатридов реабилитировала его. Стало очевидным, что этого человека