За взятие Базарджика. 1810 г

 

Наполеон считал, что первым врагом России издавна была и есть Турция. В ней он видел значительную потенциальную силу, которую решил использовать в своих грандиозных планах завоевания Москвы… И если с правителями европейских стран он обращался свысока, как хозяин, то к турецкому султану он писал своё обращение с восточной цветистой витиеватостью, пронизанной заискивающей угодливостью и лестью: «…Молю всевышнего, великий, всемудрый, всемогущий, благороднейший и непобедимый властелин, дражайший и наисовершеннейший друг наш, да продлит он дни вашего величества, да преисполнит их славой и благодеянием и ниспошлёт благое завершение всем делам вашим…».[571]

Наполеон обещал после покорения России вернуть Турции Крым и побережье Северного Причерноморья. После такой договорённости Порта пошла на откровенный конфликт с Россией. Она нарушила условия Ясского мира, перекрыла Черноморские проливы русским судам и этим затруднила русскую торговлю; активно взялась за укрепление своих дунайских крепостей, стала усиленно сосредоточивать военные силы у русских границ. Так началась в 1806 году новая, седьмая по счёту, война с Турцией. Велась она вяло, с переменным успехом обеих сторон и затянулась до глубокой осени 1812 года. Это объяснялось тем, что Россия воевала в этот период на нескольких фронтах — в Закавказье с Ираном, на севере — со Швецией, на западных границах — в коалиции с другими странами против Наполеона и, естественно, не могла сосредоточить необходимые силы для нанесения решительного удара по турецкой армии на Дунайском военном театре.

Большую роль в войне с Турцией сыграла эскадра вице-адмирала Д. Н. Сенявина, действовавшая в Средиземном море. Она оттягивала на себя часть сил противника, действовала активно и очень решительно. В 1807 году эскадра выбила турок с острова Тенерос, блокировала Дарданеллы, и при попытке турок прорвать блокаду проливов Сенявин разгромил их и добил в Афонском сражении.

Способствовала успеху России в войне с турками и дружеская связь с Сербией. В ходе войны сербы вели боевые операции в тылу турок и даже взяли после осады в декабре 1807 года город Белград. Россия заключила с Сербией соглашение и стала оказывать помощь национальному освободительному движению. И всё-таки война затянулась и не было видно ей конца.

Но вот в 1807 году Тильзитский мир, остро необходимый и Наполеону, развязал руки России для реализации плана завершения войны с Турцией.

Было решено вначале очистить от противника левый берег Дуная, затем, форсировав реку, начать мощное наступление в сторону Адрианополя и тем самым заставить Турцию сложить оружие.

В 1808 году главнокомандующим Молдавской армией был назначен М. И. Кутузов. Он был хорошо знаком с районом военных действий по прошлой войне 1787–1791 годов и решил принять новую тактику военных действий против турок — не тратить попусту время и силы на осаждение крепостей, а развернуть энергичное наступление. Но князь А. А. Прозоровский, бывший командующий, выступил против такого решения и, использовав антипатию императора к Кутузову, сумел неправедными путями добиться его удаления из армии. Вскоре Прозоровский умер, и с августа 1809 года командование армией принял П. И. Багратион. Он проявил большую активность — быстро захватил все крепости на левом берегу, форсировал Дунай и начал наступление на Шумлу. Но время было упущено. Наступала осень, сказывался недостаток в продовольствии и боеприпасах. Всё это не давало возможности П. И. Багратиону вести дальнейшее наступление, и он вынужден был отвести армию на зиму в Валахию и Молдавию.

В феврале 1810 года командующим Молдавской армией был назначен молодой, но опытный генерал Н. М. Каменский-младший — сын старого фельдмаршала. Он прошёл большую боевую школу ещё при А. В. Суворове, участвовал в Швейцарском походе, воевал против Наполеона в 1805–1807 годах, бил шведов на севере в 1808–1809 годах, был награждён орденами св. Георгия 3-й и 2-й степени.[572]

К весне он увеличил армию почти вдвое, хорошо подготовил её к новому наступлению и в мае с 80-тысячным корпусом, форсировав Дунай, овладел Силистрией, Туртукаем и подступил к Базарджику. Эта крепость (ныне город Пасарджик в Болгарии) находилась на развилке дорог на Варну, Праводы, Шумлу и далее на Адрианополь. Поэтому часто в реляциях тех лет упоминается о том, что битые у Дуная турки «бежали в сторону Базарджика». Да им просто некуда было больше деваться.

Крепость пала 22 мая 1810 года.[573] Но почему ей было уделено такое внимание, что даже были учреждены в честь её взятия две специальные награды? Остаётся загадкой. В этой войне одерживались и более блистательные победы и до и после сражения за Базарджик. Достаточно вспомнить блестяще проведённую Кутузовым операцию по окружению турок под Слободзеей в 1811 году.

Но как бы там ни было, а «…Его Императорское Величество, — как пишется в «Высочайшем» приказе, — за отличную храбрость и усердие, оказанные при штурме Базарджика корпусом войск под начальством Генерал-Лейтенанта Графа Каменского… Всемилостивейше жалует: отличившимся Штаб- и Обер-Офицерам, не получающим кавалерских орденов, золотые знаки отличия, кои прибавляют каждому три года службы к получению военного Ордена и пенсиона…»[574]

Крест четырёхконечный, с раздвоенными концами, как у Мальтийского ордена; на лицевой стороне, в розетке, трёхстрочная надпись: «ЗА — ОТЛИЧНУЮ — ХРАБРОСТЬ», а на обороте — так же в розетке надпись в шесть строк, как продолжение предыдущей фразы: «ПРИ — ВЗЯТИИ — ПРИСТУПОМ — БАЗАРДЖИКА — 22 МАЯ — 1810 г.».

Этот крест был пятым и последним из серии подобных наград с указанием конкретного боевого события. Носили его офицеры на левой стороне груди, в петлице мундира на Георгиевской ленте.

Для нижних чинов были отчеканены серебряные медали диаметром 31 мм «…для ношения в петлице на Георгиевской ленте».[575]

Существовало два различных государственных чекана этой медали. Отличаются они незначительно: портретом императора и наличием на одной из них, под обрезом плеча Александра, подписи медальера Карла Леберехта. На оборотной стороне медали помещена прямая семистрочная надпись: «ЗА — ОТЛИЧИЕ — ПРИ ВЗЯТИИ — ПРИСТУПОМЪ — БАЗАРДЖИКА — 22 МАЯ — 1810 г.».

Кроме вышеуказанных награждений за эту кампанию были и персональные пожалования другими наградными медалями.

За два дня до взятия Базарджика — 20 мая 1810 года — военный министр М. Б. Барклай-де-Толли указывал управляющему кабинетом Д. А. Гурьеву, что сам император соизволил наградить «…золотыми медалями „За усердие и труды“ трёх человек: польского шляхтича Гавриила Венецкого, валахского жителя Кастриция и российского купца Диамантия Диамант-оглу… в награду отличных заслуг и усердия, оказанных ими в нынешнюю кампанию против турок».[576]

 

Ополченский знак. 1812 г

 

Одной из славнейших страниц истории нашей Родины является 1812 год — год тяжких испытаний для российского народа. И не было до того времени другой войны, которая бы вовлекла в свою орбиту столько людей.

Отечественная война 1812 года всколыхнула всю Россию, весь народ — от крестьянства до высших слоёв дворянства. Передовые люди Европы ещё в начале войны восхищались единодушием и самоотверженностью России: «…Невозможно было надивиться той силе сопротивления и решимости на пожертвования, которые обнаружил народ».[577]

Эту особенность русских Наполеон понял слишком поздно. Целью его была Москва. Он всеми силами рвался к ней, надеясь, что со взятием столицы будет покорена вся Россия, как это было с Пруссией, Австрией и другими странами Европы.

Русский император Александр Павлович понимал, что Россия может разбить такую небывало огромную «Великую армию» всей Европы только с участием всего русского народа. Поэтому 6 июля 1812 года он обратился с манифестом ко всей России, в котором призывал всех своих подданных, невзирая на сословия и ранги, встать на защиту родного Отечества: «…При всей твёрдой надежде на храброе наше воинство, полагаем мы за необходимо нужное собрать внутри государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкреплении первой и в защиту домов, жён и детей каждого из всех». Александр I подчёркивал, что обращается «…ко всем сословиям духовным и мирским, приглашая их… единодушным и обоюдным восстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений. Да найдёт он на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам». Призывая к всенародному отпору против завоевателя, император напоминал героическую эпоху 1612 года, когда Россия была спасена от иноземного ига благодаря всё тому же народному ополчению: «…Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина». И завершался манифест призывом: «Народ русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремившихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках, никакие силы человеческие вас не одолеют».[578]

В тот же день Александр I обратился с особым призывом к жителям самой столицы и извещал их о том, что «…неприятель вошёл с великими силами в пределы России» с целью «…разорить Отечество наше… того ради, имея в намерении, для надёжнейшей обороны, собрать новые внутренние силы, наипервее обращаемся к древней столице предков наших, Москве. Она всегда была главою прочих городов российских; она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу; по примеру её из всех прочих окрестностей текли к ней наподобие крови к сердцу сыны Отечества для защиты оного. Никогда не настояло в том вящей надобности, как ныне… Да составит и ныне сие общее рвение и усердие новые силы, и да умножатся оные, начиная с Москвы, во всей обширной России».[579]

Это был призыв к организации народного ополчения. Вот как описывает в своих мемуарах это время участник событий известный писатель и журналист Сергей Николаевич Глинка: «При первой вести о воззвании к Москве, полученной в три часа утра, полетел я в Сокольники к графу Ростопчину с одной мыслью — отдать себя Отечеству за Отечество. К графу приехал я в пять часов утра. Говорю, что мне нужно видеться с графом… «Нельзя»… «Позвольте же мне по крайней мере оставить записку»… Я написал: «Хотя у меня нигде нет поместья; хотя у меня нет в Москве никакой недвижимой собственности и хотя я — не уроженец московский, но где кого застала опасность Отечества, тот там и должен стать под хоругви отечественные. Обрекаю себя в ратники Московского ополчения и на алтарь Отечества возлагаю на 300 рублей серебра». Таким образом, 1812 года июля 11-го мне первому удалось записаться в ратники и принести первую жертву усердия».[580]

Вслед за С. Н. Глинкой одними из первых в народное ополчение вступили, бывшие в ту пору студентами Московского университета, П. А. Вяземский, А. С. Грибоедов, В. А. Жуковский.[581]

И дальше Сергей Глинка пишет о том, как Москва встретила страшную весть о войне: «…Вскоре улицы закипели жизнью и движением. Страх и боязнь не витали по стогнам градским… Тут не проявлялись никакие хвастливые выходки. Не слышно было удалых поговорок: „Мы закидаем шапками! Мы постоим за себя!“… Эта замечательная выдержка народа, свидетельствовавшая о мощи его духа, особенно поражала…

В комитете пожертвований, куда стекались народные жертвы на войну, два главных чиновника, принимавших пожертвования, по неугомонной привычке разговаривали по-французски. Добрые граждане, поспешавшие возлагать на алтарь отечества и сотни, и тысячи, и десятки тысяч, слыша французское бормотание, со скорбными лицами восклицали: „Господи! Боже наш! и о русских-то пожертвованиях болтают и суесловят по-французски!“ Это был не порыв ненависти к французам: нет! В 1812 году мы не питали ненависти ни к одному народу; мы желали только отразить нашествие, но то был праведный голос сынов России».[582]

И продолжает далее: «…В сёлах и деревнях отцы, матери и жёны благословляли сынов и мужей своих на оборону земли Русской. Поступивших в ополчение называли жертвенниками, то есть ратниками, пожертвованными Отечеству не обыкновенным набором, но влечением душевным.

Жертвенники, или ратники, в смурых полукафтаньях, с блестящим крестом на шапке, с ружьями и палками, мелькали по всем улицам и площадям с мыслью о родине».[583]

В ополчение люди приходили из самых разных сословий: студенты, передовая дворянская молодёжь и интеллигенция, ремесленники и отставные офицеры старших возрастов, жители примыкавших к Москве районов, крестьяне из окрестных сёл, а также население, пришедшее из районов, охваченных войной. Основной контингент ополчения составляли крестьяне, которые приходили не только из соседних районов, но и из Костромы, Нижнего Новгорода и даже из Вятки, Пензы и других дальних губерний.

Сергей Глинка, являясь ополченцем номер один, сразу же включился в работу в качестве «народного трибуна». Для этого он использовал журнал «Русский вестник», через который призывал всех вступать в народное ополчение для защиты своего родного Отечества.[584]

Указом от 31 июля 1812 года был создан Особый комитет, который разработал положение о Московском ополчении, получившее название «Состав военной Московской силы». Этим комитетом был определён порядок зачисления в ополчение, его финансирование, обеспечение продовольствием и снаряжением. Сенат выдал дворянству секретную инструкцию о том, чтобы помещики отпускали своих крестьян в ополчение и не тормозили его формирование.[585]

Ополченцы обмундировывались в крестьянскую одежду, которая выдавалась ратникам по положению Особого комитета. Она состояла из шаровар простого сукна, рубахи с косым воротом, серого длинного кафтана, сапог и шапки со сверкающим латунью ополченским знаком.[586] Эти блестящие кресты на шапках ратников, о которых упоминал и Сергей Глинка, назывались «Ополченскими, или милиционными знаками». На них был начертан девиз: «ЗА — ВЕРУ — И — ЦАРЯ»; в розетке креста выбит вензель Александра I — «А-I», а на оборотной стороне знака, на его концах, напаяны проволочные петельки для нашивки его на головной убор. И хотя этот знак не наградная медаль, о нём следует упомянуть в книге, ибо этот первый ополченский знак сохранил свою форму до конца монархии; менялся только размер его и вензеля императоров. В период царствования Александра II к девизу «За веру и царя» было добавлено слово «Отечество» и выброшена буква «и» — «За веру царя Отечество». Впоследствии, при Николае II, 26 сентября 1906 года, был установлен ещё один знак для морского ополчения и назывался он «Ополченский знак в память службы во время русско-японской войны». Изготовлялся он размером 45x45 мм и предназначался для ношения на груди. Он отличался от креста для сухопутных ополченцев только оксидированными якорями, вставленными в промежутки между его концами.[587]

В начале войны 1812 года народное ополчение не могло сразу развернуть свои боевые силы в достаточной мере. В связи с поспешностью формирования оно не имело достаточной военной подготовки и надлежащего оружия. Поэтому использовалось в основном в охране и прикрытии различных объектов, в партизанском движении, в помощь действующей армии при её боевых операциях. Так, например, в Бородинском сражении ополченцы вытаскивали из пекла боя раненых, переносили их в полевые лазареты, перевязывали и отвозили на подводах в Москву.[588] Кроме того, целые подразделения ополченцев использовались во фланговых засадах при боевых операциях для перекрытия обходных путей наполеоновским войскам.[589]

Вот как описывает первоначальное состояние ополченцев в своих записках артиллерист И. Т. Рожицкий: «…22 августа, через сел(о) Бородино, войски вошли в избранную новым полководцем (Кутузовым) позицию, не доходя 8-ми вёрст до Можайска. Тут в первый раз мы увидели народное ополчение: русских мужиков с пиками и ружьями, которых они ещё не умели держать…»[590]

Но несколько позже народное ополчение сыграло свою главную роль. 147 тысяч ратников, как их называли москвичи, принимали непосредственное участие в боях с французами во время их пребывания в сожжённой Москве. И только 46 тысяч придерживалось в резерве. Занятая французами Москва блокировалась целиком силами народного ополчения, что дало возможность армии укрепиться после Бородинского сражения, сосредоточиться и, не распыляясь, готовиться к контрнаступлению.[591]

Геройски проявило себя народное ополчение и позже — при отступлении наполеоновской армии. Ратники били французов, не уступая кадровым армейцам. Об этом писалось немало в нашей литературе. Но куда интереснее узнать подобное из мемуаров самих французских генералов, в которых сказано, что «…под Малоярославцем маршал Бессъер, предлагая начать отступление, говорил о неистовстве, с которым русские ополченцы, едва вооружённые и обмундированные, шли на верную смерть».[592]

Народное ополчение формировалось не только в Москве. Ещё в самом начале войны М. И. Кутузов — будущий главный герой 1812 года, возвратившись в Петербург из своего имения Горошки на Волыни, был избран начальником Петербургского ополчения и с большим успехом начал его формирование. Он сразу же создал два комитета — Устроительный и Экономический. Первый занимался приёмом, организацией и обучением, а другой — приобретением оружия, сбором пожертвований, обмундированием, транспортом и прочими вопросами снабжения.[593]

Ополчение создавалось и в других губерниях. Вот как рассказывает в своих «Письмах русского офицера» Фёдор Николаевич Глинка — брат того самого первого ратника Сергея Николаевича — о подобном формировании ополчения в городе Смоленске: «…Друг мой! наступают времена Минина и Пожарского! Везде гремит оружие, везде движутся люди! Дух народный, после двухсотлетнего сна, пробуждается, чуя угрозу военную. Губернский предводитель наш, майор Лесли, от лица всего дворянства, испрашивал у государя позволения вооружить 20.000 ратников на собственный кошт владельцев. Государь с признательностью принял важную жертву сию. Находящиеся здесь войска и многочисленная артиллерия были обозреваемы самим государем…» И дальше продолжает: «…Старый генерал Лесли, поспешно вооружив четырёх сынов своих и несколько десятков ратников, послал их присоединиться к тому же отряду, чтоб быть впереди. Вчера принят Е.И.В. (Его Императорским Величеством — Александром I) из отставки в службу Г.-М. (Генерал-майор) Пассек и получил начальство над частью здешних войск. Земское ополчение усердием дворян и содействием здешнего гражданского губернатора барона Аша со всевозможной скоростью образуется. Смоленск принимает вид военного города…».[594]

При формировании ополчения положением Особого комитета был решён также вопрос о будущем награждении ратников: «…Все… получают за (проявленную) храбрость медаль, для сего случая от государя императора установленную…»[595]

В литературе прошлого века и до нынешних дней сохранилось утверждение, что нижние чины ополчения были награждены серебряной медалью с надписью «За любовь к Отечеству». Но это оказалось не так. Она была только обещана при формировании народного ополчения, но награждение ею не состоялось. Ратники, принимавшие непосредственное участие в боевых операциях с противником, были награждены на общих основаниях с нижними чинами регулярной армии серебряной медалью «В память Отечественной войны 1812 года» со «всевидящим оком» на лицевой стороне её и с надписью: «Не нам, не нам, а имени твоему» — на оборотной. В манифесте по поводу награждения конкретно указывалось: «…Раздавать (медали) строевым чинам в армиях и ополчениях всем без изъятия, действовавшим против неприятеля в продолжении 1812 года».[596] Об этой медали и награждении ею речь пойдёт ниже.

Имеются в литературе упоминания и о награждении ратников народного ополчения за особые воинские подвиги против неприятеля нововведённым в 1807 году знаком ордена св. Георгия (знаком отличия Военного ордена). Но это бывало в редких случаях, как исключение.[597]

А медаль «За любовь к Отечеству» имела совершенно другое предназначение.

 

«За любовь к Отечеству». 1813 г

 

У старого дома в деревне Алексотен, на берегу Немана, сидел бывший «маленький капрал», а ныне грозный покоритель всей Европы. Он пристально вглядывался в противоположный тёмный берег. Там, в туманной, предрассветной дымке, простиралась необъятная, загадочная Россия. Завтра ему предстояло со своим несметным войском ринуться через Неман в эту таинственную страну. Что ему сулит этот поход? Он надеялся встретиться только с русской армией, уступающей ему почти втрое по силе, окружить её охватывающими ударами, разбить по частям, быстрым броском захватить оголённую Москву и… Россия покорена. Но судьба приготовила ему непредвиденный сюрприз. Ему неведомы были русский народ, его неразрывная связь с родной землёй, его пламенная любовь к своему Отечеству. После вторжения в тылу его армии развернулась ещё одна война — «малая», но особенно каверзная.

Крестьяне, понимая, что иноземное нашествие грозит жестоким угнетением и вечным рабством, начали оказывать упорное сопротивление врагу. Сначала они, вооружившись топорами, вилами, дубинами, косами, серпами — кто чем мог, в одиночку и небольшими группами отбивались от захватчиков-мародёров, грабивших и разорявших их дома; затем стали стихийно объединяться в отряды. Ненависть к грабителям росла и одухотворяла простых русских крестьян. Можно привести бесчисленное множество примеров стойкости и мужества их. Вот один из таковых, описанный в религиозном журнале «Кормчий» за 1912 год:

 

«…Лишь только Наполеон вступил в Смоленскую губернию, жители стали покидать свои жилища, и большая часть их уходила в леса, а другие следовали за русской армией и со всем имуществом, семействами и скотом, предавая пламени всё то, что могло быть полезным неприятельской армии. В одном селении несколько крестьян были захвачены французскими фуражирами, которые привели их к генералу Груши… Он принял их ласково и, приказав заплатить деньги за взятый у них скот, говорил:

— Зачем бежите от французов? Ведь мы вас не притесняем. Напротив, император Наполеон пришёл, чтобы дать вам свободу…

Долго молчали крестьяне, не отвечая ни слова… Наконец ротмистр 9-го польского уланского полка Пасков ласковым обращением заставил их говорить, и престарелый крестьянин, ободрившись, ответил генералу через переводчика:

— Нам свободнее оставаться в наших землях; быть подданными Государя Императора… Где нам, батюшка, отстать от своего быту. А на волю ведь и господин отпустит, коли быть этому. Говорить с вашей милостью мы не умеем. А и у вас, чаю, есть присяга, ну и у нас присягали все государю Александру Павловичу, грешно нам будет, православным, отстать от веры нашей… Воля ваша, делайте что хотите, хоть убейте. Бог примет наши души (перекрестясь), а мы вам подданными никогда не будем».[598]

 

Жестокость и мародёрство неприятеля умножали ответные действия населения, даже у малых детей вызывали ненависть и презрение. Любопытный пример по этому случаю приводит Фёдор Глинка в своих «Письмах русского офицера»:

 

«…На вчерашнем ночлеге, в избе одного зажиточного крестьянина разговорились о злодейских поступках французов… двенадцатилетняя девочка вслушивалась в наш разговор. „Ну, чтоб вы сделали, когда б французы пришли сюда? — спросил один из нас. — И, барин! — ответила малютка, не задумываясь, — да мы б им, злодеям, дохнуть не дали; и бабы пошли бы на них с ухватами!“»[599]

 

Партизанское движение ширилось и крепло. Мелкие, разрозненные крестьянские отряды объединялись в крупные, стало появляться множество народных героев и талантливых руководителей сопротивления, таких как Герасим Курин, бежавший из плена солдат Ермолай Чертвертаков, гусар Самусь, отставной майор Емельянов, отставной штабс-капитан Тимашев, рядовой Ерёменко, знаменитая старостиха Василиса Кожина и другие. Предводителя одного из отрядов — Шубина, французы сумели захватить под Смоленском, привезли в город закованным, и там, на площади, его демонстративно предали смертной казни. Эти простые самобытные таланты имели в своих отрядах по нескольку тысяч человек и так организовывали и направляли их действия, что наносили огромные потери французской армии.

Параллельно, а зачастую совместно с крестьянскими отрядами действовали армейские партизаны, отряды которых создавались преимущественно по инициативе офицеров, таких как Давыдов, Сеславин, Фигнер, Кайсаров, Кудашев, Ефимов, Ожаровский, и многих других. Отряды быстро множились, крепли и действовали во всех оккупированных районах. Вот короткие эпизоды из действий только одного отряда — Дениса Давыдова:

«…В самый день вступления Наполеона в Москву, — пишет в „Военных записках“ Давыдов, — узнав, что в село Токарево пришла шайка мародёров, мы на рассвете напали на неё и захватили в плен 90 человек, прикрывавших обоз с ограбленными у жителей пожитками».[600] И тут же — когда сообщили Давыдову, что к Токареву приближается другой отряд, он рассказывает так: «…Мы сели на коней, скрылись позади изб и за несколько саженей от селения атаковали его со всех сторон, с криком и стрельбою ворвались в середину обоза и ещё захватили 70 человек в плен. Тогда я созвал мир… раздал крестьянам взятые у неприятеля ружья и патроны… дал наставление, как поступать с шайками мародёров, числом их превышающих…»[601]

А вот достоверный рассказ о его дальнейших смелых действиях:

 

«…Не проходило дня, чтобы отрядом Давыдова где-нибудь не была перехвачена французская эстафета, не был отбит неприятельский транспорт с оружием или обоз с награбленным провиантом. Случалось приводить в плен разом до двухсот пятидесяти человек. Партизанский отряд, руководимый Давыдовым, с течением времени до того усилился, что под Красным взял в плен двух генералов, множество обозов и до двухсот солдат. 9 ноября Давыдов напал на Копысе на французский кавалерийский склад, охраняемый тремя тысячами человек, овладел складом и, взяв двести восемьдесят пять пленных, вплавь переправился через Днепр и выслал партии к Шклову и Староселью. За эти смелые дела поэт-партизан получил Георгия 4-й степени».[602]

 

Умелые действия армейских партизан поднимали дух населения во всех оккупированных губерниях России. Силы сопротивления разрастались, и партизанское движение превратилось в грозную силу для врага. Назначенный главнокомандующим русской армией М. И. Кутузов высоко ценил действия крестьянских партизан в тылу неприятеля и всемерно содействовал им. Он говорил о крестьянах, что они «…с мученической твёрдостью переносили все удары, сопряжённые с нашествием неприятеля, скрывали в лесах свои семейства и малолетних детей, а сами, вооружённые, наносили поражения в мирных жилищах своих появляющимся хищникам. Нередко самые женщины хитрым образом улавливали сих злодеев и наказывали смертью их, и нередко вооружённые поселяне присоединялись к нашим партизанам, весьма им способствовали в истреблении врага, и можно без преувеличения сказать, что многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами».[603]

Действительно, в Отечественной войне французская армия от действий партизанских отрядов понесла потери более чем в 30 тысяч человек. В своём письме из России англичанин Терконель сообщал, что «…пленных приводят в таком множестве, что получаемыя неприятелем подкрепления едва ли могут заменить столь значащия ежедневныя потери».[604]

Кутузов, как мог, поощрял героев-крестьян, но он не располагал большими возможностями для награждения за смелые их действия. Поэтому, обращаясь к императору 24 октября с ходатайствованием об активных действиях крестьян в Московской и Калужской губерниях, писал ему: «…Многие тысячи неприятеля истреблены… подвиги сии… велики, многочисленны и восхитительны духу россиянина». Он просил Александра I одобрить эти действия официально через печать, чтобы «…возбудить подобное соревнование в жителях прочих наших губерний».[605]

Партизанское движение разворачивалось с невероятными успехами. О героических действиях крестьян стали поступать к императору ходатайствования и от других влиятельных лиц с тем, чтобы поощрить героев за их выдающиеся подвиги. О партизанах стала рассказывать периодическая печать — «Сын Отечества», «Северная почта», «Русский вестник», назывались имена крестьян, расписывались их боевые эпизоды. В такой обстановке невольно возникал вопрос о конкретных наградах для партизан. Знак отличия ордена св. Георгия предназначался его статутом только для нижних чинов регулярной армии и не мог быть использован для награждения простых крестьян. Поэтому при представлении Александру I ходатайства Ростопчина о поощрении сразу пятидесяти народных героев-крестьян было принято использовать для их награждения ранее обещанную медаль для народного ополчения «За любовь к Отечеству». Указание Александра I было отправлено министру финансов Д. А. Гурьеву. В нём сообщалось, что «…Государь император по дошедшему до его величества сведению о храбрых и похвальных поступках поселян Московской губернии, ополчившихся единодушно и мужественно целыми селениями против посылаемых от неприятеля для грабежа и зажигательства партий, высочайше повелеть соизволил начальствовавших из них отличить георгиевским пятой степени знаком (солдатским, без степени); а прочих серебряною на Владимирской ленте медалью с надписью „За любовь к Отечеству“».[606]

Согласно этому решению 23 человека из пятидесяти были представлены к награждению знаком отличия ордена св. Георгия, «…взятым (и) из таковых имеющихся на лицо без номеров», чтобы не было регистрации награждаемых крестьян-кавалеров в Капитуле орденов. А оставшиеся 27 человек представлялись к награждению медалью «За любовь к Отечеству».[607]

На лицевой стороне её — погрудное, профильное, вправо обращённое, изображение Александра I без каких-либо украшавших его императорских атрибутов; по кругу медали, вокруг портрета, надпись: «АЛЕКСАНДР I. ИМП. ВСЕРОСС.». На оборотной стороне — во всё поле медали, венок из дубовых листьев, перевязанных вверху и внизу лентами; внутри его горизонтальная четырёхстрочная надпись: «ЗА — ЛЮБОВЬ — КЪ — ОТЕЧЕСТВУ», а ниже, под фигурным прочерком, указан год — «1812».

Эта медаль, серебряная, обычного диаметра — 28 мм, предназначалась для ношения на груди на Владимирской (красной посредине и с чёрными по краям полосами равной ширины) муаровой ленте. Награждение ею было оформлено как разовое «всемилостивейшее пожалование» поимённо названных крестьян Московской губернии, чтобы она не приобрела статут массового награждения крепостных крестьян.[608]

25 мая 1813 года в Москве, в губернском правлении в торжественной обстановке, после зачтения царского указа, генерал-губернатор Ростопчин самолично вручил отличившимся крестьянам соответствующие награды. Но… вместо 23 крестов (знаков отличия Военного ордена) и 27 медалей «За любовь к Отечеству» было вручено только 22 креста и 25 медалей. Трое крестьян не дожили до этого торжественного дня, предназначавшиеся им награды были возвращены на монетный двор в переплавку.[609] Остальным кроме регалий были вручены гражданским губернатором Н. В. Обрезковым наградные грамоты, «…на коих изображены в лавровом венке крест и вензель государя императора с надписью „За веру и царя“».

После этого в доме Ф. В. Ростопчина последовало угощение, где поднимались тосты «За здоровье его императорского величества и августейшего его дома». На прощание сам хозяин дома — сиятельный граф, подарил кавалерам Георгиевского креста «синие бархатные шапки, на коих вышиты золотом слова „За бога и царя“», а награждённые медалями получили «синие тонкого сукна шапки с вышитым золотом же крестом и вензелем Государя императора».[610]

Затем во главе с Ростопчиным они посетили приходскую церковь на Лубянке, где при стечении огромного числа зрителей был совершён благодарственный молебен, выслушаны наставления генерал-губернатора. Награждённые крестьяне — Иванов Егор, Прохоров Павел, Колюганов Пётр, Минаев Емельян …и все остальные — были отпущены в свои деревни. А ровно через семьдесят лет, в 1883 году, фамилии этих крестьян можно было увидеть в списках героев, помещённых в золочёных рамах на вечные времена в величественном храме во имя Христа Спасителя, возведённого в столице нашего Отечества — Москве в память потомству грядущих поколений нашего российского народа.[611]

 

«В память отечественной войны 1812 года»

 

В ночь на 24 июня, переправившись с «Великой армией» через Неман, Наполеон забил мощный клин своей несметной военной силы между русскими армиями М. Б. Барклая-де-Толли и П. И. Багратиона, стараясь как можно глубже расщепить их и затем разбить поодиночке. Единственное спасение русских заключалось в быстрейшем соединении этих армий, что можно было осуществить лишь отводом их в тыл. Этот манёвр удалось совершить только на подходе к Смоленску, но сдержать натиск втрое превосходящих сил Наполеона не представилось возможным. Отступление русских стало неизбежным шагом для сохранения армии и последующего её укрепления с тем, чтобы собраться с силами для решающего удара и перехода в контрнаступление.

В процессе отхода велись упорные арьергардные бои, которые сдерживали продвижение французских войск, изматывали и обескровливали их. Однако при этом сказывалось отсутствие согласованности между командующими — Барклаем-де-Толли и Багратионом. Не было между ними взаимного доверия. Для согласованных действий всех русских военных сил требовался главнокомандующий, который бы сумел возглавить их. Особый комитет выдвинул кандидатуру шестидесятилетнего М. И. Кутузова. Он обладал огромным военным опытом, пользовался непревзойдённым авторитетом и доверием всего народа. И хотя император Александр I был против его назначения, он уступил общему желанию. Вот что писал Александр I об этом своей сестре: «…Зная этого человека, я вначале противился его назначению, но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией… мне оставалось только уступить единодушному желанию и я назначил Кутузова».[612]

20 августа был подписан указ о назначении, а 23 он выехал в армию, которая его встретила с восторгом. Солдаты поговаривали между собой — «Едет Кутузов бить французов».[613]

Но вопреки ожиданиям, русская армия продолжала отступление. Объективные причины заставляли Кутузова не спешить с решающим ударом. Ещё силён был неприятель. А вместо обещанного подкрепления русской армии в 100 тысяч человек подошло к ней только 15 тысяч. Кутузов надеялся на новые формировавшиеся кадровые подразделения М. А. Милорадовича и на народное ополчение. Кроме того, он выискивал подходящую позицию для генерального сражения. И такое место было Кутузовым найдено, о чём он писал царю: «…Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине, в 12-ти верстах вперёд Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно…»[614]

Бородино! Сколько в этом слове гордости и печали! Сколько об этом сражении написано, сложено стихов и песен! На этом маленьком клочке земли участвовало в небывалом побоище, по последним относительно точным данным, со стороны русской армии 120 тысяч человек при 640 орудиях, с французской — 130–135 тысяч человек при 587 орудиях.[615]

Вот как пишет в своих записках участник сражения А. Н. Муравьёв: «…с 5 часов утра до 9 вечера более 1000 орудий с обеих сторон… разносили смерть между сражавшимися, не говоря уже о более 200.000 ружей и других оружий и штыков, со зверством необыкновенного исступления наносивших смерть на близком расстоянии и в рукопашном бою».[616] А приказ по русским войскам был такой: «…Чтоб… с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки… Артиллерия должна жертвовать собою, пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечью выстрел выпустите в упор и батарея, которая таким образом будет взята, нанесёт неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий».[617]

«Описание Бородинского сражения будет всегда несо