В которой Кравченко испытывает «де жа вю»

 

Кравченко оставил Тали с Ешуа вдвоем, а сам вышел из дома и отправился бродить по городу. Он не преследовал никакой определенной цели, просто ходил по шумным городским улицам, погруженный в свои мысли.

Отправляясь в путешествие, Владимир, разумеется, предвидел трудности. Он не был наивным человеком и отдавал себе отчет в том, что убедить Иисуса отказаться от своей миссии, вернуться домой и тем самым уйти в забвение будет нелегко. Однако после трудного, напряженного разговора с Ешуа Кравченко осознал, что его столь тщательно выстроенный план может провалиться.

Он понял, что имеет дело с человеком, твердо убежденным в правильности избранной им жизненной позиции, и почувствовал, что все его попытки повлиять на Ешуа могут оказаться тщетными.

Невольно он задумался о себе, о собственной миссии. А что, если бы кто‑нибудь явился к нему, Кравченко, и стал убеждать его вернуться из Израиля обратно в Россию, мотивируя свою просьбу великой целью? Поверил бы он, Владимир Кравченко, этому человеку, а даже если бы и поверил, стал бы выполнять эту просьбу?

День близился к вечеру. Кравченко бродил по городу, не замечая ничего вокруг. Он был разочарован. Он неожиданно понял, что его предприятие может закончиться ничем, и ему придется возвращаться назад, ничего не добившись. Конечно, он и раньше испытывал нечто подобное, но сейчас горечь была особенно острой.

Нет, он не может вернуться ни с чем, это абсурд, нонсенс. Он должен обеспечить успех своего проекта любой ценой!

Ему вспомнился разговор перед подготовкой первого путешествия, когда при обсуждении вариантов развития ситуации заспорили о возможности нейтрализовать Иисуса или даже ликвидировать его. Кравченко тогда категорически отмел эту мысль и вот сейчас невольно вернулся к ней.

А что, если не будет другого выхода? Разве он не вправе сделать это? Владимир ясно представил себе, как он выстрелит в Ешуа и убьет его, а потом моментально вернется в свое время.

Безнаказанность и эффективность этого поступка поразили его. Действительно, зачем все эти душевные усилия и материальные затраты, когда дело легко может решить один выстрел?...

Разумеется, была еще моральная сторона проблемы, но ведь любой поступок можно оправдать, если он совершается ради великой цели, а цель у Кравченко была благая: спасти миллионы людей от гибели.

Весь во власти своих размышлений, Владимир направился к дому. Он не верил, что Тали удастся уговорить Ешуа. Сделать это не удастся никому, и нужно решаться на более радикальные меры. Нащупав пистолет, он принял решение и ускорил шаги.

Еще издалека Кравченко увидел, что возле двери топчется какой‑то мужчина средних лет. Одет он был просто и при ближайшем рассмотрении выглядел очень утомленным, словно прошел длинный путь.

– Прошу прощения, мой господин, – обратился мужчина к подошедшему Кравченко, – мне сказали, что здесь остановился проповедник Ешуа из Галилеи. Ты ничего о нем не слышал? Я его ищу.

– Слышал, – ответил Кравченко, – он – мой гость и остановился в этом доме.

– О, какое счастье, значит, я его нашел! – обрадовался мужчина. – Я могу с ним поговорить?

– Разумеется, – Кравченко открыл дверь, – прошу тебя, входи.

В доме было темно, но из комнаты раздавались голоса.

Кравченко зажег лампаду – небольшой глиняный сосуд с дырками, куда заливалось оливковое масло и вставлялся фитиль, и прошел в комнату.

Тали встала, чтобы его приветствовать, Ешуа поклонился.

– А у нас гость, – сказал Кравченко и пригласил вошедшего с ним человека пройти в комнату.

Тали и Ешуа с интересом посмотрели на мужчину. Едва завидев Ешуа, тот поклонился и быстро заговорил:

– Здравствуй, мой господин, я уже давно тебя ищу. Меня послала к тебе Марта из Бейт‑Ании. Надеюсь, ты помнишь ее и ее брата.

– Да, я помню Марту, и брата ее, Эльазара, я тоже помню, – отозвался Ешуа, – три года назад я гостил у них в Бейт‑Ании, это около Иерусалима. Как они поживают?

– Заболел Эльазар, сильно заболел, боюсь, недолго ему осталось жить, – запричитал вестник.

– А что случилось? – забеспокоился Ешуа.

– Неделю назад он почувствовал себя плохо, знобило его сильно, думали, пройдет, а ему все хуже и хуже. Сыпь какая‑то пошла по телу, стал заговариваться, а как придет в себя, все тебя вспоминает, просит позвать, говорит, что только ты можешь ему помочь. А я в это время у них гостил, я – их родственник. Марта встретила твоих друзей и узнала, что ты идешь в Иерусалим, а по пути остановишься в Эммаусе. Вот Марта меня за тобой и послала, говорит: «Пойди, разыщи Ешуа, он, как узнает, что брат болен, сразу придет и спасет его». Только я очень долго тебя искал, боюсь, мы с тобой уже не застанем Эльазара в живых.

Ешуа резко встал и начал быстро ходить по комнате.

– Мне нужно срочно уходить, – заявил он.

– Постой, ну куда ты сейчас пойдешь, – стал отговаривать его Кравченко, – на дворе уже скоро ночь. Отправишься завтра утром. Я найму лошадей, и мы быстро доедем. Кроме того, Ешуа, мне тут в голову пришла одна мысль, и я должен тебе ее высказать. Только мне бы хотелось это сделать с глазу на глаз.

Кравченко с Ешуа вышли в другую комнату.

– Садись, – спокойно предложил Кравченко на правах хозяина.

Гость сел. Видно было, что он взволнован.

– Что ты хотел мне сказать? – спросил он.

– Ешуа, ты помнишь, я рассказывал тебе о книгах, в которых описана твоя жизнь, они называются Евангелия?

– Да, помню, но какое это имеет отношение к делу?

– Самое прямое. Видишь ли, в одном из Евангелий этот эпизод описан довольно подробно.

– Какой эпизод?

– Тот, который начался сейчас. Там сказано, что к тебе пришел вестник от женщины по имени Марта, с семейством которой ты был раньше знаком. Марта велела передать тебе, что ее брат Лазарь – так он назван в Евангелии – заболел, и попросила поспешить к нему. Ты можешь мне не верить, но именно так все описано в Евангелии.

– Ну, и что же там написано дальше?

– А дальше написано, что ты не успеваешь прийти вовремя, а приходишь, когда Лазарь уже четыре дня как похоронен.

– Поэтому ты советуешь мне не спешить? – с иронией спросил Ешуа.

– Нет, не только поэтому, – нарочито медленно сказал Кравченко, – послушай, что там сказано дальше. Ты подходишь к пещере, где был похоронен Лазарь, велишь отодвинуть камень, закрывающий вход в пещеру, и говоришь: «Лазарь, выходи!» И Лазарь выходит, закутанный в погребальный саван.

Ешуа молчал.

– Ну, и что ты об этом думаешь? – поторопил его Кравченко.

– А что бы ты подумал на моем месте?

– Я бы, конечно, не поверил. Я тебя прекрасно понимаю, но давай поступим таким образом. Мы поедем туда вместе, и если все будет так, как я сказал, ты мне поверишь, – запальчиво предложил Кравченко.

– Ты – смешной человек, – улыбнулся Ешуа. – Как можно поверить по чьему‑то приказу или просьбе? Вера – это добровольный акт, она приходит к человеку как прозрение, а не как результат договора или сделки.

– Хорошо, я неправильно выразился, – согласился Кравченко, – скажу по‑другому. Если все будет так, как я рассказал, у тебя появятся основания для того, чтобы мне поверить?

– Сделаем так, – решительно заявил Ешуа, – я пойду туда завтра. Ты можешь идти со мной. Что будет дальше, мы увидим.

Ешуа встал, давая понять, что разговор окончен.

Кравченко отправился вместе с посланцем на постоялый двор, чтобы договориться насчет лошадей на следующее утро.

Ешуа и Тали вновь остались вдвоем.

– Ешуа, – Тали неуверенно посмотрела на гостя, – можно мне спросить тебя о чем‑то личном?

– Рузумеется, Мирьям.

– Эта Марта из Бейт‑Ании... ты ее давно знаешь?

– Я же сказал, уже три года. Я познакомился с ней и с ее братом, когда был первый раз в Иерусалиме. Однажды я увидел человека, который молился во дворе Храма в стороне от всех. Я подошел к нему, чтобы высказать слова сочувствия. Я подумал, что этот человек в трауре. Оказалось, что он был сборщиком налогов. Так я познакомился с Эльазаром.

Сборщики налогов пользуются у нас дурной славой. Люди их не любят, так как они наживаются на своих соплеменниках, взимают с них огромные налоги и одновременно сотрудничают с римскими властями. Они живут как отверженные, с ними никто не разговаривает, их не приглашают в гости и не приходят к ним в дом. Отношение к этим людям распространяется и на их родственников.

Мне стало жаль этого человека. Я поговорил с ним, постарался ободрить его, а потом пришел к нему домой. Там я и познакомился с его сестрой Мартой. Они жили уединенно, без друзей и знакомых. Дом у Эльазара большой, ведь сборщики налогов – люди зажиточные, только это богатство не приносило ему счастья. Эльазар рассказал мне свою историю. Они с сестрой рано остались сиротами. Не имея никакой профессии, Эльазар не мог обеспечить ни себя, ни сестру. Они долго жили в нищете, фактически существуя на милостыню, а потом Эльазар от отчаянья решил пойти на сотрудничество с римскими властями. Так он стал сборщиком податей, обирая своих же соплеменников и отдавая римским чиновникам часть денег в счет налогов. Должность сборщика налогов сильно развращает человека, ведь норм выплаты налогов не существует, поэтому каждый сборщик старается взять побольше, так как от этого зависит его собственный заработок.

Я поговорил с Эльазаром и его сестрой и понял, что это глубоко несчастные люди. Они навсегда были обречены жить отшельниками среди своего народа. Ни Марта, ни он не могли даже создать семью, так как никто не захотел бы с ними породниться. Эти люди были мне очень благодарны за сочувствие, да и мне эта встреча доставила удовольствие.

– Эта Марта... она красивая? – неожиданно спросила Тали.

– Я тогда не думал об этом, – Ешуа помолчал. – Она была очень грустна и несчастна, это я сразу заметил.

– А сейчас – думаешь?

– И сейчас нет. А почему ты спрашиваешь?

Тали смутилась и покраснела.

– Ты – молодой, неженатый мужчина, внешне – совсем не урод, умеешь привлекать к себе людей. Я никогда не поверю, что женщины не обращают на тебя внимания. Да и ты, по‑моему, не можешь оставаться к ним равнодушным.

Теперь пришла очередь Ешуа смутиться.

– Ну, если уж мы заговорили откровенно, то скажу, что никогда не думал о Марте как о женщине. Она, как бы это сказать, не интересовала меня в этом качестве. После смерти жены я вообще стараюсь не думать об этом, хотя, безусловно, какие‑то личные симпатии возникают, ведь я бываю в разных местах и вижу много людей.

– Неужели ты никогда не думал о том, чтобы снова создать семью? – тихо спросила Тали.

– Сейчас у меня иные цели. Я умею помогать людям, умею облегчать их страдания, исцелять их. Тихая семейная жизнь – это пока не для меня.

– Возможно, ты просто еще не встретил женщину, с которой захотел бы заново строить свою жизнь.

– Не знаю, возможно, ты права.

В это время вернулся Кравченко.

– Ну все, я договорился. Завтра утром мы выезжаем в Иерусалим, нам обещали лошадей, – сказал он довольным голосом.

Поскольку время было позднее, решили ложиться спать, а на следующий день выехать рано утром.

Ешуа ушел к себе. Перед тем как расходиться по комнатам, Кравченко внезапно спросил Тали:

– Ты обратила внимание, как он на тебя смотрит? Возможно, даже хорошо, что ты настояла на своем участии в проекте. Не исключено, что тебе удастся сделать то, что мне бы не удалось.

– А тебе не кажется, Владимир, что ты ведешь себя как сводник! – возмутилась Тали.

– Пусть так, дорогая Тали, пусть так. Я прошу у тебя прощения за все, но цель‑то, которую мы перед собой ставим, великая…

– Многие черные дела совершались ради великой цели. Скажи, что ты задумал? – гневно спросила Тали.

– Там увидим! – Кравченко помолчал и вышел из комнаты.

Этой ночью он долго не мог заснуть – сказалось напряжение последних двух дней. Он вновь и вновь прокручивал в голове последние события.

Больше всего его мучил вопрос – как же так получилось, что он решил убить человека? Да еще был уверен, что сделает это легко, с сознанием своей полной правоты? И не смог...

Мысль о том, что он не смог – а значит, он не убийца – принесла успокоение, и он, наконец, заснул.

Глава 10,

 

в которой многие вопросы остаются без ответов

 

Из Эммауса выехали рано утром. Вместо лошадей им дали ослов, однако это мало что меняло. Путешествовать в одиночку было опасно, а караван двигался всегда с одной скоростью, неважно, на чем вы едете: на лошади или на осле.

Дорога шла все время в гору, поэтому продвигались медленно. Это было так называемое восхождение в Иерусалим. Ехали почти целый день.

«Ослиная тропа», как мысленно называл ее Кравченко, петляла между гор, прямые участки дороги втречались редко. Владимир вспомнил современное шоссе Тель‑Авив – Иерусалим и усмехнулся – поворотов на нем, конечно, было меньше, но очень может быть, что строили его именно на месте этой старой дороги.

Тали получала большое удовольствие от этого неожиданного путешествия. Ей так надоело сидеть взаперти и изображать благочестивую жену. Теперь же она своими глазами увидит родину предков! С восторгом смотрела Тали по сторонам, удивлялась обилию зелени и радовалась как ребенок.

Чем ближе караван подходил к городу, тем большее волнение испытывал и Кравченко. Ему предстояло попасть в Иерусалим времен Второго Храма. Он давно ждал этого момента. Как, должно быть, великолепен Храм, строившийся много лет по приказу царя Ирода Великого! Мудрецы того времени говорили: «Кто не видел Храма, построенного Иродом, тот не видел красоты». Вот‑вот он увидит красоту!

Ешуа ехал молча, погрузившись в свои думы. Решил ли он что‑нибудь, поверил ли Кравченко и Тали – понять было невозможно.

В середине пути сделали привал. Караван остановился на небольшом постоялом дворе, где путники смогли отдохнуть и перекусить.

После трапезы Тали отвела Кравченко в сторону и спросила:

– Владимир, а что должно произойти с Эльазаром? Я что‑то не очень поняла.

– Разве ты не помнишь, что написано в Евангелии о воскрешении Лазаря?

– Да, была там какая‑то легенда об ожившем человеке.

– Вот Ешуа его и оживит!

– Нет, серьезно? – глаза Тали от удивления округлились и заблестели, как будто Кравченко был знаменитым фокусником.

– Куда уж серьезней, Тали... Я пока и сам ничего не понимаю. Давай наберемся терпения и завтра сами увидим, что произойдет. – Кравченко улыбнулся, но глаза у него при этом оставались серьезными.

Караван подошел к Иерусалиму, когда уже совсем стемнело. Решили заночевать в городе, а наутро отправиться в Бейт‑Анию, расположенную километрах в трех‑четырех от Иерусалима. Хождение по загородным дорогам ночью было небезопасно.

По традиции, перед тем как остановиться на ночлег в Иерусалиме, паломники отправлялись на Храмовую гору. Караван, с которым наши путешественники прибыли в Иерусалим, тоже устремился к Храму. По дороге в руках у паломников появились пальмовые ветви, и все стали размахивать ими с криками ликования.

У подножия Храмовой горы люди спешились и вошли в ворота, которые вели на Внешнюю площадь Храмового комплекса, с трех сторон окруженную высокой колоннадой. Иногда эту площадь называли Двором язычников. Сюда допускались все прибывшие в город: и евреи, и язычники, не требовалось даже ритуального очищения.

Двор язычников отделялся оградой от другой площади, которая находилась уже ближе к Храму и называлась Женским двором. Туда допускались только евреи, мужчины и женщины, прошедшие ритуальное очищение в специальных бассейнах.

На ограде, отделявшей Женский двор от Двора язычников, было написано по‑гречески и на латыни, что для неевреев вход на Женский двор категорически запрещен под страхом смерти. Храмовые священники получили даже разрешение римских властей казнить каждого нееврея, который ослушивался приказа и входил на территорию Храма.

За Женским двором, еще ближе к Храму, располагался Мужской двор, куда допускались только мужчины‑евреи, причем ритуально чистые. Женщины на этот двор не допускались никогда.

Следующим двором, примыкавшим уже непосредственно к Храму, был Двор священнослужителей. Туда допускались только храмовые жрецы и никто другой.

Как только наши путешественники вместе с другими паломниками ступили на Внешнюю площадь, или Двор язычников, заиграл храмовый оркестр и запел хор. Так было принято встречать большие караваны паломников. Музыканты играли на струнных инструментах, напоминавших лиры, трубили в трубы. Песнопения делали обстановку еще более торжественной.

В соответствии с традицией паломники обошли Внешнюю Храмовую площадь, подошли к ограде с предостерегающей надписью, полюбовались на грандиозный Храм, возвышавшийся над городом и сверкавший в ярком свете луны каким‑то неземным блеском, и отправились искать место для ночлега.

Перед Песахом в Иерусалим стекалось много паломников, поэтому найти ночлег было непросто. Но забота о размещении приезжих целиком лежала на городской власти, то есть на священниках, а они относились к этому серьезно. Во время больших паломнических праздников все жители Иерусалима были обязаны предоставить часть своей жилой площади под ночлег для паломников, причем было запрещено взимать за это плату, разрешалось лишь получать подарки.

Так что нашим героям довольно быстро удалось найти комнату, в которой они смогли переночевать.

На следующее утро, едва проснувшись, Ешуа стал собираться в Бейт‑Анию. Кравченко и Тали вызвались его сопровождать.

– Ешуа, – сказал Кравченко перед выходом из дома, – надеюсь, ты помнишь, о чем мы договорились. Мы приходим в дом Эльазара, и ты узнаешь, что он уже несколько дней как умер. Ты подходишь к склепу, в котором он похоронен, и произносишь: «Эльазар, выходи».

Ешуа ничего не ответил.

Селение Бейт‑Ания отделяла от Иерусалима Масличная гора. Собственно, горой ее можно было назвать с большой натяжкой. Это была просто невысокая возвышенность к востоку от Иерусалима. Отсюда была проложена дорога, тянувшаяся до самого Иерихона. По ней и пошли наши герои.

Дорога проходила через живописную местность. На уступах Масличной горы росли оливковые деревья. Это было излюбленное место прогулок горожан. Между деревьями были протоптаны дорожки, кое‑где виднелись трактиры, постоялые дворы, общественные купальни.

Во время праздников здесь собиралось очень много народу. Часть паломников размещалась на постоялых дворах, а те, что победней, ночевали в шатрах или прямо под открытым небом.

До Бейт‑Ании добирались около часа.

Войдя в селение, Ешуа сразу направился к дому Эльазара, который стоял на окраине, особняком от остальных. Дом был спланирован точно как тот, в котором жили Кравченко и Тали в Эммаусе, только дом Эльазара был примерно в два раза больше.

Постучав в ворота, они вошли во внутренний двор. Там сидели какие‑то люди, которые громко приветствовали Ешуа. Лица их выражали скорбь. Навстречу проповеднику поднялась молодая женщина, закутанная в накидку. Край ее одежды был надорван в знак траура.

Она опустилась перед Ешуа на колени и сквозь слезы проговорила:

– Я так и знала, что ты не успеешь, учитель. Умер Эльазар, уже три дня как умер. Сразу после шаббата ночью мы его схоронили. Так и не дождался тебя, бедняга. А как звал, как звал тебя!

Ешуа удивленно посмотрел на Кравченко. Тот наклонился к уху Ешуа и прошептал:

– Скажи, что ты хочешь взглянуть на могилу.

Однако Ешуа еще ничего не успел сказать, как женщина, это была сестра усопшего Марта, попросила:

– Ты бы сходил к его могиле, учитель Ешуа, помолился бы за душу моего брата.

– Сестра, – ответил ей Ешуа, – прими мои соболезнования. Конечно, я пойду на его могилу.

В это время к Ешуа подошли трое мужчин, обняли его и поцеловали.

– Мир вам, братья. Как я рад вас видеть. Жаль, что мы встречаемся в такой скорбный час, – приветствовал их Ешуа.

Вскоре Кравченко и Ешуа в сопровождении своих друзей, которых звали Шимон, Яков и Натан, направились к могиле Эльазара. Тали осталась в доме Марты.

Могила находилась в пещере в нескольких минутах ходьбы от дома. Только зажиточные люди могли приобретать такие пещеры, которые использовались как семейные склепы для захоронений. В стене вырубались полки, на которые клали тело умершего, завернутое в саван. Примерно через год, после того как тело истлевало, в склеп входили родственники умершего и складывали кости в специальный ящик, оссуарий, который запечатывался и погребался окончательно.

Подойдя к пещере, Ешуа остановился и начал молиться. Кравченко стоял рядом с ним. Когда молитва закончилась, он прошептал: «Говори: «Эльазар, выходи!».

– Эльазар, выходи! – внезапно громко произнес Ешуа.

Друзья Ешуа удивленно переглянулись, но тут из‑за камня, закрывавшего вход в пещеру, послышались какие‑то звуки.

– Отодвиньте камень, – закричал Ешуа, – камень отодвиньте!

Камень откатили в сторону, и все увидели, человека, закутанного в белое покрывало. Он молчал и лишь испуганно щурился от яркого солнечного света.

Несколько мгновений все стояли как вкопанные.

Первым пришел в себя Кравченко. Он быстро подошел к человеку в белом и помог ему освободиться от савана. Потом Кравченко накинул на него свою мантию и подвел к Ешуа и остальным. Все словно онемели.

– О, учитель, я просто не могу поверить своим глазам, ты воскресил его! – наконец воскликнул Шимон. – Ты – великий человек!

Ешуа молчал. Он был явно растерян.

Кравченко тихо произнес:

– Ну, что? Теперь поговорим?

– Да, – ответил Ешуа, – только не сейчас. Сейчас мы вернемся в дом и обрадуем Марту.

Невозможно описать тот шок, который испытали присутствующие в доме при появлении Эльазара. Тали ошарашенно переводила взгляд с внезапно появившегося хозяина дома на Кравченко, который лишь растерянно пожимал плечами и сам с удивлением пристально рассматривал живого Эльазара. Бывший покойник выглядел неважно: был бледен, даже слегка синюшен, и почти не разговаривал.

Когда все оправились от потрясения, траур перешел в веселье и день закончился праздничной трапезой.

Наверное, если бы нечто подобное произошло в наш рациональный век, люди так быстро не успокоились бы, а искали какое‑то объяснение случившемуся. Но в те времена люди были гораздо доверчивее, они верили в чудеса и даже ждали их.

Все называли Ешуа великим человеком, новым еврейским пророком и внимали каждому его слову.

Ешуа объяснял собравшимся, что вера творит чудеса, призывал всех любить друг друга и говорил, что чувствует себя счастливым.

Но больше всех была счастлива Марта. Она то смеялась, то плакала и постоянно благодарила Ешуа.

Марта была молодой миловидной женщиной небольшого роста и казалась доброжелательной. Одета она была несколько крикливо, но опрятно, на ней было много украшений. Бросалось в глаза, что ей очень нравится Ешуа. Она все время старалась находиться возле него, смотрела на него преданным взглядом и громко хохотала, когда он шутил.

Самого виновника праздника уложили в постель. К вечеру он появился, но был все еще слаб и бледен.

В тот день Кравченко так и не удалось поговорить с Ешуа. На ночь всех гостей разместили в доме, благо он был большой, и места хватило всем.

Кравченко долго не мог заснуть, он все пытался найти объяснение случившемуся.

Получалась парадоксальная ситуация: он, заранее знавший о том, что произойдет, был поражен гораздо больше всех остальных, которые с легкостью поверили в чудо и не мучились поиском причин воскрешения умершего.

 

Глава 11,