Несостоявшийся ВОЖДЬ АНТИСЕМИТОВ

 

К 1910 году вокруг Распутина сложился особый круг… Внутри государства, где издревле существует автократия, существует и негласный союз крайне правых сил со спецслужбами. Крайне правыми в России тогда были представители самой родовитой, но, увы, вырождающейся аристократии. Они ненавидели поднимавшийся капитализм, власть денег, приходившую на смену власти происхождения – их власти.

Ненавидели они и евреев, среди которых, несмотря на все их бесправие, было много «новых богачей». Впрочем, еще больше евреев было среди пламенных фанатиков революции. Нищета и унижения превратили запуганных еврейских юношей в бесстрашных бомбометателей и террористов.

Желая ослабить радикальное движение, правые пытались направить ярость голодных толп против евреев. С благословения департамента полиции по стране прокатилась волна еврейских погромов. Пух вспоротых перин, разграбленные дома, убитые старики, изнасилованные женщины… Премьер Витте, с одобрения царя, поручил полиции усмирить погромщиков. И она усмиряла… Каково же было удивление Витте, когда он узнал, что департамент полиции, который должен был бороться с погромами, тайно печатал прокламации… призывавшие к погромам!

Печатал их Михаил Комиссаров, высокий тучный 35‑летний полковник, который с 1915 года станет одним из важных действующих лиц в распутинской истории. Комиссаров не был антисемитом – он был всего лишь служакой, выполнявшим чужую волю.

 

В то же время к уже упоминавшемуся религиозному писателю Сергею Нилусу попадают некие документы под названием «Протоколы сионских мудрецов». В них рассказывалось о зловещем заговоре евреев и масонов с целью уничтожения христианских монархий и основания «еврейского царства».

«Протоколы» были немедленно опубликованы потрясенным Нилусом. По велению царя новый премьер‑министр Столыпин приказал произвести расследование.

Выяснилась, что «Протоколы» – фальшивка, сфабрикованная российской тайной полицией. За образец была взята другая фальшивка, созданная уже на Западе, – «Завещание Петра Великого», тайный план захвата русскими Европы.

 

И после разгрома первой революции волна антисемитизма не спадает. Погромные организации – «Союз русского народа», «Союз Михаила‑архангела» – набирают силу. В Думе монархисты Пуришкевич и Марков‑второй постоянно произносят речи, пронизанные юдофобией. Грядущее трехсотлетие династии подогревает атмосферу…

И Распутин, простой мужик, которого полюбил царь, был будто создан для того, чтобы возглавить крестовый поход правых против евреев и интеллигенции.

 

Воспитатель Сталина

 

Именно тогда возле Распутина появляется знакомец Феофана, Саратовский епископ Гермоген. Но если Феофан – мистик, аскет и отшельник, то Гермоген – всецело погружен в церковную политику.

Во время революции 1905 года встал вопрос о восстановлении патриаршества – созыве церковного Собора для избрания патриарха. Царь передал решение на рассмотрение Святейшего Синода, и обер‑прокурор Победоносцев тотчас провалил идею патриаршества, пугая царя тем, что церковь выйдет из подчинения самодержцу. Гермоген же считал, что революция доказала слабость светской власти, поэтому государству необходим второй духовный центр, который, в случае повторения беспорядков, сможет спасти державу от гибели.

Таким центром Гермоген справедливо считал патриаршество. Патриархом он видел самого себя. Ведь недаром носил он имя великого патриарха Гермогена, спасшего Русь в страшное Смутное время! Видел он в этом Божий знак, верил, что предназначен защитить страну от надвигавшегося кровавого хаоса – ибо, несмотря на усмирение революции, старцы в монастырях продолжали предрекать грядущую Смуту…

Из показаний доктора Бадмаева Чрезвычайной комиссии: «Как‑то я был у Гермогена и увидел, что Митя (предшественник Распутина, «гугнивый» Митя Козельский. – Э.Р.) стал выделывать руками какие‑то выкрутасы. Гермоген улыбался. Я спросил, что это значит. Кто‑то из присутствующих сказал: «Это он видит на голове Гермогена патриаршую митру».

 

Гермоген фанатично боролся с вольнодумством, разрушавшим, по его убеждению, Святую Русь, ратовал за жесткое вмешательство церкви в духовную жизнь страны. Непрестанно требовал Гермоген отлучения от церкви Льва Толстого.

В этой борьбе случился однажды эпизод, на который сам Гермоген вряд ли обратил внимание. Будучи ректором Тифлисской Духовной семинарии, он беспощадно карал воспитанников за «революционный дух», и в 1899 году изгнал из семинарии некоего Иосифа Джугашвили…

Именно Иосиф Сталин восстановит впоследствии столь желанное Гермогену патриаршество. История любит улыбаться.

 

Из показаний Гермогена: «Познакомил меня с Распутиным отец Феофан, который отозвался о нем в самых восторженных выражениях, как о выдающемся подвижнике». Мужик очень понравился епископу. Гермоген мечтал тогда при помощи «брата Григория» внушить царю желанную мысль о восстановлении патриаршества.

А пока Распутин должен был участвовать в его неустанном обличении вольнодумства. Епископ познакомил «брата Григория» и с другим неукротимым обличителем – молодым монахом, которому за неистовые речи прочили славу русского Савонаролы.

 

Русский Савонарола

 

В 22 года Сергей Труфанов, сын дьячка, принял монашество под именем Илиодора. В 1905 году, в разгар революции, окончил Петербургскую Духовную академию (кстати, именно там он впервые увидел приехавшего в столицу Распутина). В феврале 1908 года иеромонах Илиодор был назначен в Царицын миссионером‑проповедником. Там он построил большой храм и начал произносить пылкие проповеди перед толпами почитателей.

Огромный, мордатый, скуластый, с маленькими глазками Илиодор напоминал скорее волжского разбойника, чем благочестивого священника. Но Гермоген любовался грубым обличьем монаха‑воина. И воистину, вел Илиодор в новом храме непрерывную войну. Громил «жидов и интеллигентов, богатеев и чиновников, скрывающих от царя народные нужды». Громил ненавистный русский капитализм. Губернатора Татищева оскорбил и заставил уйти в отставку. Последователи Илиодора клеили на домах его яростные листовки: «Братцы! Не сдавайте Руси врагу лютому! Мощной грудью кликните: «Прочь жидовское царство! Долой красные знамена! Долой красную жидовскую свободу! Долой красное жидовское равенство и братство! Да здравствует один на Руси батюшка‑царь наш православный, царь самодержавный!»

 

Илиодор познакомился с Распутиным в Петербурге, когда «старец» жил на квартире у Лохтиной. Безумная генеральша пришла в бурный восторг от нового знакомца, «отца Григория». С тех пор она служила им двоим – Распутину и Илиодору.

В «Том Деле» Лохтина рассказывает о встрече двух пастырей: «С иеромонахом Илиодором я познакомилась в 1908 или 1909 году… Он, прибыв в Петроград, остановился у Феофана в Духовной академии. По поручению Распутина я зашла к Феофану и пригласила Илиодора к Распутину, который остановился в это время у меня… Илиодор мне очень понравился своей послушливостью. Отец Григорий приказал ему сказать проповедь на какую‑то тему и тот беспрекословно исполнил».

Илиодор открыл Распутину новые горизонты. Мужик, привыкший к жалкой кучке почитателей, увидел тысячи фанатиков, испытал опьянение от буйных приветствий толпы. Впоследствии Распутин вспоминал: «Он меня встречал с толпами народа, говорил про меня проповедь о моей жизни. Я жил с ним дружно и делился с ним своими впечатлениями».

Добавим – самыми дорогими впечатлениями. В 1909 и в 1910 годах Илиодор гостил у Распутина в Покровском. Там он и показал монаху рубашки, подаренные царицей. И еще то, что не показывал даже Сазонову и Филиппову, которых почитал своими друзьями, – письма царицы и великих княжон. И какие письма!.. Так отчего‑то доверял Распутин Илиодору, так они были тогда удивительно близки.

 

Из Покровского оба возвращаются в Царицын. И опять – скопище поклонников, восторженные крики, все тот же завораживающий восторг толпы.

Илиодор рассказал в своей книге, как ночью 30 декабря две тысячи человек провожали Распутина в Петербург. «Я сообщил народу, что Григорий Ефимович хочет строить женский монастырь, где будет старцем, и просит народ съездить к нему в гости. Люди закричали: «Спаси, Господи! Поедем, поедем с батюшкой! Непременно поедем!»… На вокзале пели гимны и славили Христа. Григорий с площадки вагона начал говорить речь о своем высоком положении; но речь была такая путанная, что даже я ничего не понял».

Распутин всегда говорил отрывочно, путано, таинственно. Но прежде Илиодор его понимал, а теперь вдруг – не понял…

 

Именно тогда, в 1910 году, находясь в гостях у Распутина в Покровском, монах все для себя решил – и перед возвращением в Царицын выкрал у друга письма царицы и княжон, которые тот так доверчиво ему показывал… В 1914 году Распутин сказал следователю: «Был Илиодор у меня года четыре назад в Покровском, где похитил у меня важное письмо…»

«Важное письмо» – это письмо царицы, отнюдь не предназначенное для чужих глаз.

Тогда же Распутин спас своего друга. Терпение властей, которое Илиодор столь долго испытывал, наконец истощилось. И губернатор, и сам премьер Столыпин отлично понимали, что деятельность Илиодора закончится еврейскими погромами, а затем – яростным ответом революционеров. В воздухе снова запахло динамитом, замаячил призрак умершей революции… Столыпин принял меры. В январе 1911 года Синод решил перевести Илиодора в захудалый монастырь Тульской епархии.

Но неистовый монах отказался подчиниться – заперся с несколькими тысячами сторонников в храме и объявил голодовку. Гермоген поддержал Илиодора, но монаху это не помогло – царь распорядился немедленно убрать его из Царицына. Но у него был могущественный друг – Распутин. И Илиодор остался в Царицыне вопреки решению царя.

Распутин защищал его удивительно страстно. Илиодор описывает, как некая графиня «только заикнулась» против него – и тотчас «в разговор вмешался Распутин. Он дрожал, как в лихорадке, пальцы и губы тряслись… он приблизил свое лицо к лицу графини, и, грозя пальцем, отрывисто, с большим волнением заговорил: «Я, Григорий, тебе говорю, что он будет в Царицыне! Понимаешь? Много на себя не бери, ведь ты все же баба! Баба!»

И царица согласилась помочь Илиодору – ей понравилось, что молодой священник так почитает «отца Григория». Последовало высочайшее повеление: разрешить иеромонаху пребывать в Царицыне. «Илиодор был оставлен в Царицыне по личному ходатайству Распутина», – подтвердила в своих показаниях Вырубова.

Что‑то очень важное связывало тогда Распутина с Илиодором. Это «важное» и определило стольдоверительные отношения между ними, несмотря на разницу в возрасте. Дружба с Илиодором у Распутина была куда теснее, чем с честнейшим Феофаном, боготворившим тогда мужика, или с полюбившим его Гермогеном, который впоследствии сам отметил: «Распутин… ко мне относился с особой предупредительностью, но… предпочитал гостить в Царицыне у Илиодора». Судя по всему, из‑за этого «важного» Распутин, отрицавший любую ненависть, терпел погромные речи Илиодора. И, признавая особые отношения между мужиком и монахом, Ольга Лохтина, посвященная в тайны распутинского учения, будет поклоняться обоим, называя Распутина «Саваофом», а Илиодора – «Христом».

И все же в 1910 году Илиодор решает предать своего друга и покровителя…