Глава первая. Земля святых и заклинателей змей

 

 

Пять южных областей Италии. – По пути в Абруцци. – Земля волшебников. – Замок Челано. – Аквила. – Столица Абруццо. – Отшельник. – Сульмона, место рождения Овидия. – Канатная дорога в Гран‑Сассо. – Воспоминания о Муссолини. – Фестиваль заклинания змей в Кокулло.

1

 

Покинув Рим ранним майским утром, я приехал в Тиволи раньше ученика пекаря. Стулья в кафе были все еще опрокинуты на столики. О вчерашних посетителях свидетельствовала неубранная бутылка и набитая окурками пепельница. Свежесть солнечных лучей – как бывает в подобных случаях – подчеркивала вульгарность обстановки. Пожилой официант, со шваброй в руке и с сигаретой во рту, раздраженно обернулся на стук двери, но итальянский профессионализм тут же сказался, когда он узнал во мне первого посетителя. Поклонившись, официант сказал, что, если синьору угодно будет вернуться – скажем, через полчасика, – то ученик пекаря непременно придет и выставит мой столик на весеннее солнышко.

Я поблагодарил его и пошел гулять по Тиволи. Смотрел на красивых крепких торговок – они устанавливали прилавки, распускали зонты, выгружали овощи. В эти ранние часы улицы еще не успели задрожать от нескончаемого адского шума машин, и Тиволи был наполнен звуком, похожим на шум ветра в лесу. Это журчали фонтаны на Вилле д'Эсте.

Я вспомнил Листа и подумал, как замечательно он передал их звучание и дал его услышать всему миру. Припомнил и гораздо более древнюю музыкальную историю, пересказанную Овидием, Ливием и Плутархом. Согласно этой истории, в 311 году до новой эры римская гильдия флейтистов, рассерженных нарушением своих прав, устроила стачку и переехала в Тиволи. Сенат пришел в раздражение оттого, что службу в храмах стали сопровождать флейтисты‑любители, и приказал магистрату Тиволи отправить забастовщиков обратно, но музыканты ответили отказом. Тогда администрация пригласила забастовщиков на банкет. Там их напоили вином, в которое добавили снотворное. Уснувших музыкантов погрузили в экипажи и отправили в Рим.

Когда я вернулся в кафе, официант уже надел белый фартук и накрыл для меня стол. Я съел обычную континентальную еду, которую с некоторых пор называют завтраком, и вступил в первый этап путешествия по Южной Италии.

 

2

 

За исключением короткого отпуска, который много лет назад провел в Неаполе, Капри и Сорренто, южнее Рима я ни разу не выезжал. О таком путешествии частенько задумывался, но всякий раз не совпадали время, деньги или сезон. Среди тех, кто призывал меня в дорогу, был один из самых привередливых моих итальянских друзей. К собственному изумлению, он вернулся из Калабрии полный энтузиазма.

– Ты должен ехать и увидеть новую Италию, – сказал он, – пока ее не погубил туризм. Забудь все, что ты читал о плохих дорогах, о гостиницах, населенных клопами, об ужасной еде. Во всех крупных городах ты найдешь новые современные отели. Большинство из них оборудовано кондиционерами. Но поезжай быстрее, пока еще не иссяк энтузиазм, который Ленорман запечатлел в книге «Великая Греция».

Он описал автостраду дель Соль, берущую начало в Милане и заканчивающуюся у Мессины. Приятель назвал ее лучшим образцом дорожного строительства со времен Виа Аппиа и военных дорог древнего Рима. К моему удивлению, он без всякого цинизма говорил о миллиардах, которые «Касса дель Меццоджорно» вливает в южные регионы. Эта южная строительная организация поощряет промышленность, прокладку дорог, освоение земель. Так здесь пытаются решить проблему Юга, за которой стоит долгая история нищеты и эмиграции.

То, что мой друг назвал «новой Италией», на деле – самая старая часть страны. Это регион, города которого прославились богатством и роскошью до того, как кто‑либо услышал о Риме. Греческие колонии осели на побережье за семьсот лет до Рождества Христова. Тут же начался и их упадок, за которым последовало норманнское завоевание Южной Италии.

Приятель с жаром продолжил свой рассказ:

– Ты убедишься в том, что тысячи южных итальянцев молятся в норманнских соборах. Увидишь руины норманнских замков, венчающих сотни горных вершин. Узнаешь, что крестьяне помнят paladini – рыцарей, паладинов, – там все еще жива память о короле Артуре и фее Моргане.

Такая перспектива показалась мне заманчивой.

Следует сказать несколько слов о юге Италии. Эта часть страны, некогда носившая имя Рено, подчинялась Неаполитанскому королевству и Сицилии. В регион входит пять из девятнадцати областей Италии. Это – Абруцци, Кампания, Апулия (старое название, которое я предпочитаю современной Пулье), Базиликата и Калабрия. Хотя кто‑то может возразить против включения в перечень Абруцци, думаю, они ошибаются, поскольку эта дикая горная местность имеет больше сходства с Рено, нежели с северной половиной Италии. Из перечисленных пяти областей широко известна только одна – Кампания, с главным городом Неаполем. О Помпеях, Капри, Сорренто слышал каждый европеец. Однако в южном и восточном направлениях находятся четыре области. Их территории до сих пор мало изучены, за исключением Калабрии, привлекшей в XIX столетии и в начале XX века нескольких путешественников, по большей части англичан. Назову их по именам: Генри Суинберн, Кроуфорд Тейт Рэмидж, Кеппел Крэйвен, Эдвард Лир и землепроходцы более позднего времени – Джордж Гиссинг, Норман Дуглас, чья книга «Старая Калабрия» сделалась классическим произведением, и генерал‑лейтенант Эдвард Хаттон.

Труды этих путешественников оставили впечатление о почти забытом мире, запертом в мощных геологических образованиях. Мир этот, некогда являвшийся самым богатым и знаменитым регионом Пиренейского полуострова, сделался самым бедным и заброшенным. Мнение XIX века относительно юга Италии мрачно, но точно изложил Огастес Хэйр:

«Обширность и уродливость областей, по которым мне пришлось проехать, нищета и грязь гостиниц, грубость жителей, полчища комаров, ужас землетрясений, небезопасность дорог, контролируемых бандитами, и куда более серьезный риск: напившись здешней воды, здесь можно подхватить малярию или тиф – естественные причины, отнимающие у людей охоту познакомиться с южными землями».

 

Улучшение шло медленно, но после Второй мировой войны случилось чудо – победа над малярией. Значение этого события невозможно переоценить. В VII веке малярия и сарацины загнали население на горные вершины, а теперь у людей появилась возможность обрабатывать землю и жить на здоровых и прекрасных побережьях Тирренского и Ионического морей.

Дорога вела наверх, в горы Абруццо и Молизе.

 

3

 

Абруцци – любопытное слово, значение которого до сих пор никто удовлетворительно не объяснил. Употребляют его без разбору – то в единственном, то во множественном числе, хотя регион заключает в себе южную часть, называющуюся Молизе. Я предпочел бы говорить Абруццо, если имеется в виду северная часть области, и Абруцци, если речь идет обо всем регионе, вместе с Молизе. Название подобрано очень удачно. В звучании этого слова воображению является суровая горная земля, удаленная от современной жизни, есть даже намек на античные диалекты. Я представляю себе мрачные вершины, на которых до самого лета лежит снег, и леса, где можно встретиться с волками и медведями. Слово «Молизе» тоже на редкость красноречиво. В его мягком звучании отражается природа Южного Абруцци, где горы спускаются к Адриатическому морю и Апулийской равнине. В очаровательной долине Аньене, в нескольких милях от Тиволи, горы становятся дикими и крутыми, каждая увенчана собственным сабинянским городом. Земля здесь бедная, каменистая, до ближайшего жилья придется преодолеть не одну милю, но горные склоны отливают золотом. С апреля до середины лета в горах Италии – от Ломбардии до Калабрии – цветет генистра или дрок.

Я проехал по второстепенной дороге, ведущей к древнему городу Сарацинеско, а в миле от него показался поворот на Антиколи Коррадо. Посмотрев в сторону гор, увидел на горизонте оба города. Археолог Ланчиани объяснял название города Сарацинеско нашествием сарацин, которые поселились в тех местах в VIII веке. А я прочитал где‑то, что Антиколи Коррадо получил свое название в честь Конрада Антиохского.[1] Год назад я вскарабкался в оба эти города, когда посещал природный источник «Аква Марсиа» – он находится рядом, в долине. Несколько раз объехав гору по дороге‑серпантину, я обнаружил, что дорога в Сарацинеско заканчивается, не добравшись до города, и попасть туда можно либо пешком, либо на муле. Город был поражен бедностью, словно чумой. Половина домов пустовала: жители уехали в Рим в поисках работы. Антиколи Коррадо, напротив, оказался жизнерадостным местечком, гордившимся своей причастностью к искусству. В прошлом столетии большинство людей, устремившихся в римский отель «Спэниш степс», чтобы выступить в роли натурщиков, были родом из здешних мест. О них писал каждый путешественник, в том числе и Диккенс. Даже в наши дни здесь можно встретить прабабушку, чья юность живет на холстах, появляющихся на римских аукционах. С картины на зрителя смотрит ослепительная красотка с кувшином на голове либо на бедре. Живы еще и старики, позировавшие некогда в образе Аполлона или даже Создателя.

Я притормозил у перекрестка позади грузовика, кузов которого был забит овцами. Печальные морды просовывались между прутьями клеток. Жалобное блеяние рождало в моем мозгу желание стать вегетарианцем. Впрочем, я понимал, что сочувствие животным не требуется. Напротив – им можно позавидовать. Рядом с водителем сидел пастух вместе с собаками, и я знал, что до заката животные будут освобождены. Все лето их будут выгуливать на горных пастбищах. Это – современная версия великой миграции, продолжавшейся долгие столетия: овец перегоняли из Кампании в горы Абруццо.

Римские приятели рассказывали мне, как просыпались в старые времена посреди ночи, заслышав таинственное постукивание. Выглянув из окна, видели, что по улице катится серая шерстяная волна. Впереди стада (не позади, как в Англии) шел пастух вместе с собаками. Помнится, кто‑то рассказывал, что шествие замыкают козы. Они демонстрируют над овцами свое умственное превосходство – ложатся и отдыхают во время утомительного перехода. Я смотрел на пастуха, и мне было интересно, приветствует ли он новые времена и продал ли свои дудки этнографическому музею, купил ли взамен транзистор?

Поднявшись выше, увидел за поворотом живописный городок Арсоли. Он стоит над ущельем на фоне гор. У каждой вершины свое селение. Я остановился, разложил карту на каменной стене и попытался узнать названия вершин. Пока я этим занимался, мимо прошла молодая женщина с корзиной на голове. В корзине сидели две курицы – белая и черная. Проходя, девушка бросила на меня взгляд, подобный тем, которыми обмениваются два непримиримых воина. В глазах птиц промелькнуло не менее огненное чувство. В Арсоли я, сам того не желая, оказался в центре внимания, что, впрочем, характерно для итальянцев. Они искренне хотят помочь иностранцу. Замок князя Массимо – внушительный архитектурный памятник. Он возведен в XI столетии, однако и поныне является главной достопримечательностью города. Жители объяснили, что хранитель непременно мне его покажет, когда появится, и, поскольку у каждого человека в толпе было свое предположение относительно места его пребывания, то я подумал, что могу прождать здесь до вечера, пока хранителя не отыщут. Сердечно всех поблагодарив и извинившись, я поехал наверх по горной дороге.

Рим – единственная известная мне столица, которая уже на пороге сохранила черты Средневековья. До великого города можно было добраться менее чем за два часа, но, проезжая по стране сабинян, я видел на дороге погонщиков мулов. Они поили своих животных на водоемах. По горным тропинкам спускались старые женщины в черных одеждах, с грузом на голове, а у придорожных источников девушки набирали в кувшины воду. За сто лет сабинянский пейзаж ничуть не изменился. Здесь не появилось ничего такого, что удивило бы Джона Ивлина, Гёте или Шарля де Броссе,[2] так что стоило прибавить немного цвета к поясу или головному убору, и погонщики мулов превратились бы в персонажей, столь любовно изображенных Пинелли. Несколько миль от Арсоли – и я переехал из Лацио в Абруцци и оказался в горах, которые с каждой милей становились все мрачнее. Некоторые границы созданы политиками, существуют границы, вычерченные на картах, а есть и те, которые создала сама природа. В данном случае это самые высокие горные вершины Апеннин. Возле прорубленного в горе туннеля я столкнулся с чем‑то зловещим, чего никогда еще не видел в Италии. Четыре мили земли были неестественно искорежены. Камни, которые, судя по всему, скатились с вершин, лежали в долине или торчали из горных склонов. Я впервые увидел, как выглядит земля после землетрясения и услышал ужасное слово «терремото», которое слишком часто будут произносить в Южной Италии. В январе 1915 года в землетрясении погибло тридцать тысяч человек из четырехсот приходов этой части Абруццо. Исчезли целые деревни, и даже сейчас, почти через пятьдесят лет, ландшафт по‑прежнему искорежен и неестественен. В туннеле, за поворотом дороги, мне открылся поразительный вид. Поперек неба протянулась блестящая белая полоса, горы Гран‑Сассо, самые высокие вершины Апеннин, покрытые снегом. Дорога в туннеле поднялась на высоту почти четырех тысяч футов; воздух сделался холодным и разреженным.

Я спустился в городок Авеццано и не сумел понять, какие улицы перестроены после землетрясения 1915 года, а какие постарались привести в порядок после Второй мировой войны. Дежурный постовой посоветовал мне пойти на ланч в ресторан при вокзале, что я и сделал. Паста, даже для человека, который по возможности старается ее не есть, оказалась отличной. К красному вину претензий у меня тоже не было. Само заведение выглядело необычно. Там завтракали известные в городе люди. Они обращались друг к другу официально, упоминая титулы. Начинали улыбаться знакомым уже на расстоянии нескольких ярдов. За окном шипели и отдувались огромные электрички. Казалось, после изнурительного восхождения на Апеннины, они устали и обозлились.

 

4

 

Самое интересное в Авеццано то, что стоит он на земле марсов. В древние времена этот народ подозревали в колдовстве, имелись там и заклинатели змей. Когда Клеопатра умирала от змеиного яда, Август срочно направил к ней колдуна‑псилла в попытке спасти ее жизнь, однако было слишком поздно. Псиллы пользовались в Африке репутацией целителей, так же как и марсы в Италии. Некоторые специалисты находят между ними связь.

Сердцем земли марсов был берег озера Фучино, их деревеньки разбрелись по горным склонам центральной части Абруццо. Район Авеццано до сих пор называют Ла Марсика. О племени напоминают бесчисленные названия мест в этом крае – Ортона‑дей‑Марси, Мальяно‑дей‑Марси, Лечче‑дей‑Марси, Скарцоло Марсикана, Луко‑дей‑Марси и Джойя‑ди‑Марси, – я взял эти имена просто так, без какого‑либо порядка. Вдобавок одна из гор Абруццо называется Монте‑Марсикано.

Авеццано стоит на западной оконечности долины, некогда древнего озера Фучино. Это – главный город в долине. Огромная чаша дна полностью готова для выращивания сельскохозяйственных культур. Кажется, что в Апеннины перенесли шестьдесят квадратных миль голландской земли. Это самое большое искусственно осушенное озеро в мире.

Когда Фучино было еще озером, у него имелась особенность – отсутствие стока. После таяния зимнего снега окружающие селения часто уходили под воду. Марсы попросили римлян как‑то это исправить, и Юлий Цезарь уже собрался помочь, однако его убили. Пока не воцарился Клавдий, все оставалось по‑прежнему. Спустя девять лет после вторжения в Британию, Клавдий построил канал длиною почти четыре мили. Целью было осушение озера, отведение его воды в соседнюю долину Лири. Древние историки описывали необычайные события 52 года. Сверкая великолепными доспехами, Клавдий открывал канал в присутствии многочисленных зрителей. Народ столпился на побережье, те, кто хотел как следует все увидеть, расселись на горных склонах. Из центра озера вынырнул механический Тритон и дунул в трубу. Это был подан сигнал к началу морского боя. В военных судах сидели осужденные преступники. Насладившись пролитой кровью, Клавдий остановил сражение и приказал открыть канал. Результат получился неудачным. То ли из‑за ошибок в расчетах, то ли из‑за плохого исполнения объем воды оказался слишком большим для канала, и многие тысячи зрителей, включая свиту императора, едва не утонули. Озеро не смогли полностью осушить почти до наших дней. В средние века оно превратилось в малярийное болото, пока в 1875 году, с помощью швейцарских и французских инженеров, банкир князь Торлониа не осушил землю, при условии, что она будет принадлежать ему. Князь поселил там земледельцев из своих многочисленных имений. Так продолжалось до 1951 года, когда правительство экспроприировало землю и, разделив на небольшие участки, передало крестьянам. Они выращивают огромное количество сахарной свеклы, картофеля, пшеницы и разнообразных овощей. Поразительный контраст по сравнению с голой каменистой землей, что окружает долину.

Меня очаровала эта огромная искусственная долина, и я направился на восток, в направлении Сан‑Бенедетто‑дей‑Марси. Там несколько камней обозначали местоположение столицы племени, города Маррубий. Хотя смотреть здесь было нечего, я припомнил рассказы о городе волшебников и предсказателей, и воображение нарисовало то, что кануло в вечность. На западной стороне долины до сих пор пересказывают легенды о богине Ангитии. Она подарила марсам магические книги, учила их волшебным заклинаниям, показывала целебные травы. Марсы готовили из них снадобья.

Зная, что за здешними жителями утвердилась репутация хиромантов, я с интересом всматривался в лица людей, которых встречал на горных дорогах и в деревнях. Впрочем, ничего загадочного не приметил. Одной из главных характеристик Абруцци является нерушимая вера здешних жителей в ведьм, оборотней и в амулеты. Не зря же они произошли от марсов! Самое интересное, что связывает их с далекими предками, это – культ змей. Автомобили и телевидение не оказали никакого влияния на практику серпари (заклинателей змей), живущих в отдаленных горных селениях. Серпари в большинстве своем молодые мужчины.

Я приехал в маленький городок Черкио, расположенный на северной оконечности долины. В его названии спрятано имя волшебницы, которую мы знаем как Цирцею. Она была легендарной прародительницей марсов, и здесь когда‑то стоял посвященный ей храм. Как странно, что неподалеку от Рима находится земля, где почиталась Цирцея – кто знает, может, почитается и до сих пор – и где до сих пор верят, что волшебница, по желанию, может превращаться в волка. Я оглядывался по сторонам в поисках заклинателя змей, но напрасно. Если бы были понятны местные диалекты, которые отличаются от деревни к деревне, то, может, что‑нибудь бы и вышло. Кеппел Крэйвен писал, что в его время – в 1835 году – заклинателей змей из Абруцци можно было встретить в итальянских городах. Он видел их «возле Неаполя с ящиками, полными змей всех цветов и размеров. За пустяковое вознаграждение они демонстрировали их зрителям».

Землетрясения пощадили много прекрасных строений, таких как прекрасная церковь в Маглиано‑дей‑Марси; величественная кафедра проповедника в храме Святого Петра в Альбе – она ни в чем не уступает тем, что стоят в римских соборах; резная готическая кафедра в церкви Святой Марии в Россиоло. Я думаю, что самым интересным из всех городов, разместившихся вокруг долины, является Челано. Его дома карабкаются по зеленым ступеням террас к квадратному замку. На каждом углу стены по башне с бойницами. Замок напомнил мне игрушечную крепость. Такие замки дети строят на пляже из песка.

Самым выдающимся горожанином жители считают Томмазо Челанского, первого биографа святого Франциска Ассизского. Свою работу он сделал по просьбе другого современника и почитателя святого – папы Григория IX. Немного известно о брате Томмазо, кроме того, что он был одним из первых францисканцев в Германии. Я бродил по Челано, обратив внимание на одну из типичных сцен Южной Италии – на женщин в черных платьях, занятых шитьем, вязанием и плетением кружев. Они сидели на порогах своих домов, на стульях с сиденьями из камыша, и в этот миг грозовая туча, надвигаясь на солнце, подчеркнула цвета апрельских деревьев и травы, черепичных крыш, беленых домов и зеленых ставен. Я поднялся к замку – оказалось, что он заперт, – и я стоял, сожалея об отсутствии рожка, который, если верить романсам и балладам, в подобных обстоятельствах приходит на помощь путнику. Громыхнул гром, полил дождь. Я повернулся в поисках убежища, и вдруг створка верхнего окна распахнулась, и мужчина прокричал, что сейчас он спустится и откроет главные ворота. Так он и поступил спустя время, которое ушло у него на преодоление трех или четырех винтовых лестниц. Я вошел в красивый замок постройки XV века. Здание только что отреставрировали. Тем временем дождь превратился в настоящий ливень; вода хлестала из пастей горгулий и волнами скатывалась с крутых крыш во двор замка.

Попечитель сказал, что родом он из Альбы и работает здесь всего две недели. Он изучил историю замка и – как хороший гид – сосредоточился на ужасных историях. Рассказал о наследнице, жившей во времена Ренессанса. Она вышла замуж за представителя семейства Колонна, однако оставила его, чтобы выйти замуж или просто жить с собственным племянником. Когда сын от этого союза подрос, он захватил замок и запер свою мать на несколько лет в темнице, пока не вмешался Пий II и не освободил ее.

Она отомстила тем, что оставила свое имение родственнику папы – Пикколомини Сиенскому.

Эти мрачные события не оставили после себя темного следа, по крайней мере ничего подобного я не заметил, пока попечитель, упиваясь новым для себя делом, неутомимо водил меня по всем винтовым лестницам. Он с гордостью показал мне квартиру, которую отвели ему в замке. В его гостиной могли бы отобедать сто человек. Возле стен стояла облицованная шпоном итальянская мебель, предназначенная для загородных домов. Большая кукла‑блондинка в кружевном платье сидела на диване, откинувшись на шелковую подушку. Такими куклами торгуют на сельских ярмарках по всей Италии. У всех у них ужасающие улыбки, некоторые куклы могут с легким щелчком закрыть глаза, как только их наклонят назад. Есть и такие, что ходят и произносят «мама». Ни одному ребенку не захочется иметь такую большую и неуклюжую куклу, поэтому я полагаю, что делают их для взрослых.

Та, что была передо мной, сидела на почетном месте, словно хозяйка замка, демонстрируя пухлые ноги в белых носках и улыбаясь, точно чучело‑чревовещатель. В таком средневековом окружении самое ужасное, что некогда могло представиться воображению Хораса Уолпола, – это хватающаяся за кинжал железная рукавица; а вот Альфред Хичкок мог бы, как мне кажется, сделать куклу с безжалостной улыбкой. Она бы преследовала кого‑нибудь по длинным коридорам с криком «мама», и это было бы гораздо страшнее.

Дождь прекратился. Старушки в черном снова взялись за рукоделие, и я заметил на улице выводок белых собачек, напомнивших мне услужливую маленькую собаку на картине Карпаччо «Святой Иероним в келье» (сейчас, правда, предполагают, что на полотне изображен святой Августин).

 

5

 

То, что Италия большую часть года пронизывающе холодная страна, – хорошо скрываемый секрет. Альпы, Доломиты и Апеннины с осени и до поздней весны насылают на горный полуостров ледяные потоки воздуха. Некоторые из наших предков, по наивности вздумавшие отправиться сюда зимовать, были потрясены отсутствием тепла в обычном итальянском палаццо. Любой, кто в Милане или Венеции провел промозглую зиму, до сих пор не может успокоиться. Тем не менее с началом цветения персиковых деревьев и пением соловьев все прощается и забывается. В такие моменты кто может усомниться, что Италия – страна вечного солнца?

Есть, однако, несколько мест, в которых невозможно согреться. Как бы высока ни была температура, кажется, что воздух здесь только что разморозили. И одним из таких мест является столица Абруцци – Аквила. Я перебрался туда через горы и долины и увидел Аквилу вечером, когда на улицах было полно людей, одетых в пальто. На снежном покрове Гран‑Сассо розовели солнечные лучи. Первым моим желанием было найти по возможности теплую гостиницу, и это мне удалось без труда. Меня проводили в хорошо обогретый номер с ванной комнатой, и я тут же им завладел, думая, что с прошлого века все изменилось: прежние путешественники живописали примитивные постоялые дворы этого региона.

Обедал я в ресторане, ничем не уступающем швейцарскому или австрийскому. Стены из мореной сосны, на столах – скатерти в красно‑белую клетку. Здесь мне впервые довелось попробовать фирменное блюдо Абруцци – паста alla chitarra. «Гитара» представляет собой деревянную раму с натянутыми металлическими «струнами». На нее накатывается тонкий пласт теста. «Струны» разрезают его на тончайшие полоски. Блюдо оказалось превосходным. В каждом доме Абруцци есть своя «гитара». Мне сказали, что первой заботой хозяйки по утрам является приготовление пасты.

Первая бесцельная прогулка по чужому городу в вечернее время почти всегда запоминается, и, подобно женской интуиции, первое впечатление часто бывает до удивления верным. Мне трудно было поверить, что Рим находится всего в ста девяти милях отсюда. Там сейчас тепло, и жители ужинают на свежем воздухе. Вечерняя жизнь в Аквиле протекает за закрытыми дверями кафе. С большинства улиц здесь видны огромные изгибы гор, окружающих город, и звезды над вершинами. Я вышел на широкую площадь, спускавшуюся к собору. Днем пьяцца превращается в рынок. Итальянцы говорят о народе Абруцци, что люди здесь fortie е gentile – сильные и любезные. Такое же впечатление произвели и на меня жители Аквилы, главного и самого большого города региона. Как в городах, построенных из кремневой глины и гранита, так и в характерах большинства горцев Аквилы заметны мягкость и добродушие, но берегитесь, если они разгневаются: этому нас учит история. По форме город похож на грушу, сужающуюся к югу. Рядом с высоченными горами он кажется совсем крошечным. Холм, на котором он стоит, не производит особенного впечатления, пока вы не спуститесь по крутым улицам в долину и не вспомните, что вам придется карабкаться наверх.

Рождение Аквилы необычно. Она стала одним из «арсеналов», созданных в 1240‑х годах императором Фридрихом II во время его борьбы с папством. То ли потому, что первые жители были привезены из девяноста девяти соседних деревень, то ли потому, что девяносто девять общий пришли на помощь Аквиле после очередной войны или землетрясения, это число стало символом города. Каждый вечер городской колокол бьет девяносто девять раз, и жители говорят тебе, что когда‑то здесь было девяносто девять piazza и такое же количество церквей. Даже если это и преувеличение, то фонтан с девяносто девятью струями здесь есть. Они льются из девяноста девяти заросших мхом лиц. Лица эти так искажены временем, что невозможно понять, в самом ли деле это лица или звериные морды. Это один из самых необычных средневековых фонтанов в Италии. Чтобы подойти к нему, нужно подняться по ступеням, тогда вы увидите двор, высокие стены которого украшены старинными изразцами. Из трех стен выступают девяносто девять воронок. Я видел фонтан в воскресенье, и, кроме меня, там больше никого не было. Решил, что вернусь как‑нибудь сюда: возможно, увижу женщин, стирающих здесь белье.

Для жителей Аквилы январь не самый любимый месяц, поскольку большая часть землетрясений, счет которым ведется с XIV века, происходит именно в это время года. Говорят, в самые большие холода землетрясение бывает особенно сильным. Тем не менее землетрясение 1915 года, сокрушившее регион, по отношению к Аквиле оказалось сравнительно милосердным. Самым страшным для города оказалось то, что произошло в 1703 году. Тогда, как мне рассказывали, люди спали на площади, предпочитая встретить смерть на открытом пространстве, а не под развалинами собственного дома. Джон Уэсли однажды сказал, что «нет другой божьей кары, которая так сильно бы действовала на грешников, как землетрясение», и поскольку понимаешь, что у праведников те же ощущения, то после таких событий дурные и хорошие люди часто объединяются, славя Творца за спасение. Пример тому – римский храм Санта‑Мария‑ин‑Арачели и церковь Святого Фомы в Аквиле.

Площадь, как я уже сказал, огромных размеров. С обеих сторон одинаковые фонтаны с пресловутыми атлетами из позеленевшей бронзы. В рыночные дни скульптуры возвышаются над торговыми рядами. Чего только здесь не увидишь! Кустарные сельскохозяйственные инструменты – грабли, вилы и лопаты. Сезонные овощи и фрукты, мебель и одежда. Итальянская пластмассовая промышленность заполонила все деревенские ярмарки разнообразными аляповатыми изделиями. Однако я обрадовался тому, что кузнецы Аквилы все еще изготовляют большие медные кувшины с двумя ручками – conche. Женщины ходят с ними к местным колодцам и фонтанам.

И одного дня в Абруцци достаточно, чтобы душа исполнилась удивления и восхищения перед женщинами‑рукодельницами. Похоже, они не позволяют себе ни одной праздной минуты: плетут кружева, вышивают, даже ткут половики и ковры, и все это в компании приятельниц, собирающихся возле порога чьего‑то дома. Под аркадой я нашел магазин, торгующий изделиями местных мастериц. Там было все – от кружевных накидок на кровать до ювелирных изделий.

Подумал, что, возможно, в последний раз магазины выставили ручную работу на продажу, ибо жизнь меняется так быстро, что через десять лет мало кто станет этим заниматься. Да и сейчас витрина магазина напоминала музей.

Настоящий музей в Аквиле помещается в огромном замке. В 1534 году его построили испанцы для охраны города. Сейчас он мирно стоит над поросшим травою рвом, и в него проходят по мосту, который был когда‑то подъемным. Над главными воротами укреплен орнаментальный щит с имперским орлом Карла V. Замок полон экспонатов из эпохи Древнего Рима и средневековых мадонн из церквей Абруцци. Самый популярный экспонат – недавно обнаруженный скелет, который я принял за остов мамонта, но экскурсовод, оскорбившись, заметил, что это единственный сохранившийся полностью скелет Elephas meriodinalis. И в самом деле, сохранность поразительная, насколько я мог судить. Не хватает лишь одного бивня. А каждая нога величиной с карточный столик.

Одним из самых красивых зданий в городе является Дворец правосудия. Его построили для замечательной женщины, в организме которой был избыток мужских гормонов, – для Маргариты Австрийской, дочери Карла V. Даже его поклонники не могут простить императору то, что он выдал юную дочь замуж за отвратительного представителя Медичи, мулата герцога Алессандро. Вскоре после свадьбы тот был убит. Во второй раз властная молодая женщина вышла за Оттавио Фарнезе из Пармы. Брак этот не был счастливым. Супруги жили порознь: он в своем герцогстве, а она – в неспокойных Нидерландах. Там она в качестве регента наследовала сводному брату, Филиппу II Испанскому. Каким бы твердым характером она ни обладала, все же с голландскими протестантами справиться не могла, а потому добровольно передала свое регентство знаменитому герцогу Альба и переселилась в Рим и Аквилу. Кеппел Крэйвен, посетивший Аквилу в начале XIX века, написал нелестный ее портрет. Опирался, должно быть, на высказывания ее современников. «Ее описывают как женщину с резкими манерами, непоседливую. Должно быть, поэтому она постоянно ездила верхом (и не на женском, а на мужском седле). Внешность у нее была заурядная, лицо ее к тому же „украшали“ кустистые рыжие усики». В 1572 году в ее дворце в Аквиле, через год после битвы при Лепанто, Маргарита впервые и, возможно, в последний раз встретила своего сводного брата, дона Хуана Австрийского, также родного сына Карла V. Он был на двадцать три года младше Маргариты. Дон Хуан Австрийский писал ей письма, лирические и сентиментальные, рассказывал о своих многочисленных любовных историях, так что их встреча была, должно быть, странной и по‑своему патетичной – пятидесятилетняя женщина, грубая и нелюбимая, и двадцатитрехлетний мужчина, красивый, элегантный и обожаемый. Эта семья представляет интерес для специалиста‑генетика: Карл V, сын Хуаны Безумной, законный сын Карла Филипп II, Маргарита и дон Хуан.

Этими знаменитыми персонажами ни в коей мере не исчерпывается список странных людей, правивших Аквилой. К северу от города, в церкви, гораздо более красивой, чем собор, находится могила Бернадина, святого покровителя Сиены, а к югу от Аквилы еще одна красивая церковь, в которой покоится тело папы‑отшельника Целестина V, одного из немногих понтификов, отрекшихся от сана.

Настоящее имя папы Целестина было Пьетро Анджелерио, хотя больше он известен как Петр де Морроне, по названию горы, в пещере которой он жил. Он был сыном крестьянина из Молизе, южного района Абруцци. Движимый мистическим чувством, Пьетро решился покинуть мир и жить в молитвах и медитации. В 1294 году ему было почти восемьдесят. После кончины папы Николая IV кардинальская коллегия не смогла избрать преемника, и Церковь пребывала без папы в течение двух лет. Соперничающие группировки выдвигали кандидатов, но они не набирали требуемого числа голосов, пока на конклаве в Перудже кардинал Латинус не вспомнил о святости старого отшельника и не предложил его кандидатуру. Поразительно, но уставшие кардиналы пришли в восторг, и 5 июля 1294 года провозгласили Петра де Морроне римским папой.

В конце месяца кавалькада кардиналов, прелатов, князей и рыцарей отправилась в Абруццо к новоизбранному папе. Очевидец события, Джакопо Стефанески, описал все в стихах. Делегация по козьим тропам поднялась на гору Морроне и явилась к пещере отшельника. Они увидели неухоженного старого человека с длинной бородой, впалыми щеками и испуганными глазами. Посланцы преклонили перед ним колена, а некоторые, к недоумению старика, поцеловали его сандалии. Ему, должно быть, показалось, что это – очередная сцена из ряда беспокоивших его видений. Когда в руки ему положили пергамент с решением конклава, отшельник попытался бежать, однако его почтительно вернули на место и убедили принять папскую тиару. Бедный старик, не имевший понятия о жизни, принимал все за чистую монету. Его усадили на осла. С одной стороны, с уздечкой в руке, шел король Карл Анжуйский, с другой стороны шагал сын короля. Так они явились в Аквилу. Там пел хор, и рыцари звенели парадным воинским облачением. Некоторым, вероятно, все это напомнило вход в Иерусалим.

В красивой церкви Санта‑Мария‑ди‑Коллемаджо отшельника возвели в сан епископа. Там же позднее его посвятили в сан папы Целестина V. Затем кардиналы испытали шок, поняв, что же они сделали. Они увидели, что посадили на трон понтифика семидесятилетнего ребенка. Вымытый, выбритый, одетый в великолепную одежду, бедный старый папа верил всему, что ему говорили, и слушался лукавых царедворцев и политиков, включая Карла Анжуйского, которого почитал за преданного друга. Под его влиянием он согласился жить не в Риме, а в Неаполе. В Новом замке для невинного понтифика построили келью, и он там молился, медитировал и вздыхал по солнцу и ветрам Монте‑Морроне, в то время как кардинальская коллегия вела дела Церкви.

Очень скоро неспособность понтифика вызвала на повестку дня проблему отречения. Стало слишком очевидно, что хороший человек может быть плохим папой. Говорят, в то время амбициозный кардинал Каэтани, впоследствии Бонифаций VIII, провел в келью папы переговорную трубу и посреди ночи нашептывал несчастному отшельнику, чтобы тот отказался от папства. Именно так Целестин и поступил – не прошло и года. Со слезами благодарнос<