Рождественский спор об Аллахе

 

«Смутясь, нахмурился Пророк»: верховный суд Малайзии разрешил местным христианам пользоваться словом «Аллах» для обозначения своего христианского Бога. Самые горячие из малайских мусульман возмущены: это как – у нас Аллах и у них Аллах? Это что же, суд постановил, что есть Аллах кроме Аллаха? Тут и у суфия голова может закружиться.

Тема на стыке филологии и политики – как говорить «на Украине» или «в Украине» – привела к бурной дискуссии. Малайцы же люди южные, поэтому дискуссией дело не ограничилось. От пятничной молитвы до субботнего митинга бывает один шаг, и он был сделан: народ потребовал от правительства защитить слово «Аллах» от неверных. А в ночь на субботу в Куала‑Лумпуре подожгли семь церквей. «И нечестивые падут, покрыты пламенем и прахом». Впрочем, жертв – в отличие от разушений – не было.

Не ясно, чего еще малайские недовольные хотели от правительства? Именно министерство внутренних дел и запретило в 2007 году использовать слово «Аллах» для обозначения своего Бога немусульманам. Разбирательство тянулось больше двух лет и завершилось отменой запрета в суде под новогоднюю ночь. Но уже 4 января, через три дня после вердикта, снявшего запрет, министр внутренних дел Хишаммудин Хуссейн объявил, что подает апелляцию, так как, по его мнению, решение суда «создает угрозу национальной безопасности и является источником недоразумения и смущения для малайских мусульман».

Мусульманам и христианам приходилось много чего делить за почти 1400 лет совместного проживания, но, кажется, Аллаха они делят впервые, тем более в суде.

 

Один на всех?

 

«Свят, свят, свят Аллах Саваоф» – в такой примерно форме малайские и индонезийские католики слышат и поют в своих церквях один из древнейших христианских гимнов, восходящий к восклицанию иудейского пророка Исайи (Исайя 6:3). Я проконсультировался со знатоками малайского и близкородственного индонезийского. Allah yang maha kuasa – Бог всемогущий, – издавна говорят малайцы‑христиане. И не знают, как это сказать иначе. Первой великой культурой, которая пришла на Малайский полуостров и острова (будущую Индонезию) и задавила простенькое местное язычество, была индийская. Для обозначения класса богов она принесла санскритское слово dewa (родственное латинскому deus или греческому Зевс). Его малайцы и индонезийцы применяли к Вишну с Кришной. Про единого и единственного Бога монотеистических религий малайцы узнали от арабских купцов вместе со словом для его обозначения – Аллах. И никакого другого слова для этой концепции у них нет. Арабы пришли сюда в XIII–XIV веках, чтоб контролировать Малаккский пролив – до сих пор главный морской путь между Дальним Востоком и Ближним Востоком и Европой. Одни малайцы приняли под их влиянием ислам, другие – нет, но заимствованным арабским словом пользовались все, ведь в собственном языке подходящего попросту не было.

Вот так и вышло, что Аллах у малайцев и в Коране, и в христианском Новом Завете («Блаженны миротворцы, ибо они сынами Аллаха нарекутся»), и в Ветхом Завете («И сказал Аллах Аврааму: ты же соблюди завет мой, ты и потомки твои после тебя в роды их»). Мусульмане же, как выразился малазийский министр, теперь этим смущены.

Кстати, эта история касается и индонезийского языка, ближайшего родственника малайскому (до XVIII в. будущую Индонезию обычно называли Малайским архипелагом), а значит, самой многочисленной мусульманской страны мира (240 млн человек).

Иск против запрета на слово «Аллах» подала малайская католическая газета The Herald, выходящая на английском и трех местных языках. Председатель суда Датук Лау Би Лан постановил, что на основании 11‑й и 12‑й статей федеральной конституции Малайзии газета (а значит, все прочие: в бывшей британской Малайзии прецедентное право) имеет право использовать это слово в христианской религии. К сугубому неудовольствию местных консерваторов, судья была женщиной и, судя по имени, с китайскими корнями.

Она попыталась дать ответ на вопрос, является ли Аллах «торговой маркой», «эксклюзивным товарным знаком» мусульман. Малайский католический архиепископ Тан Сри Мерфи Пакиам именно так и сформулировал проблему: «слово “Аллах” не находится в исключительной собственности исповедующих ислам».

Российские мусульмане в своей литературе параллельно со словом «Аллах» спокойно пользуются словом «Бог», английские мусульмане – словом «God», французские – «Dieu» и т. д. для обозначения коранического Аллаха. Ведь Аллах не имя собственное (как иудейский YHWH (Яхве), с давних пор почтительно заменяемый при чтении на «Адонаи», «Господин»). Это просто «Бог» на арабском (родственное еврейскому слову «Эль» или «Элохим»), хотя в языческом доисламском пантеоне арабов оно на время и стало именем одного из божеств. Пока Пророк не научил свою паству, что за этим словом кроется трансцендентный творец мира. «Земля недвижна – неба своды, Творец, поддержаны тобой, да не падут на сушь и воды и не подавят нас собой».

У ранних мусульман был весьма толерантный взгляд на религии соседей – предшественников по единобожию. Судя по тому, что пишут историки ислама, Бог христиан и иудеев для них с самого начала был тем же, что их Аллах, к которому арабы пришли «работниками одиннадцатого часа» – с более позднего и низкого старта, зато получили новое, последнее и, с их точки зрения, наиболее правильное откровение о нем.

Мусульмане с ранних времен называют иудеев и христиан не только «неверными», но и вполне уважительно – «людьми писания» и не возражают против того, чтобы их всех вместе относили к «авраамическим религиям». Иначе говоря, представители всех трех религий признают своего Бога тем самым, который представлялся героям Ветхого Завета в словах «Я – Бог Авраама, Исаака и Иакова» и заключил с Авраамом первый, древнейший договор – Завет. Серьезные люди во всех трех религиях с этим не спорят.

Мусульмане широко пользуются словом «Бог» на любом европейском языке, не встречая никаких возражений. Обратных прецедентов меньше, но они существенны. В самом сердце исламского мира арабы‑христиане Палестины и Ливана называют Бога христианской религии Аллахом, в том числе во время церковных служб. Ни палестинцы‑мусульмане, ни другие арабские соседи не пытались отобрать у них слово «Аллах». Точно так же в литературе, в проповеди и в быту называют Бога Аллахом египетские христиане‑копты (коптский язык используется только в богослужении), и египетские мусульмане им этого не запрещают. Так в чем проблема?

 

Демографическое превосходство

 

Ну, во‑первых, кроме серьезных людей есть еще люди несерьезные. Те, кто живут эмоциями, услышали в решении суда осквернение священного имени неверными устами, шрифтами и газетными страницами. Однако вряд ли к их числу относится министр внутренних дел Малайзии или ее премьер‑министр Наджиб Абдул Разак и масса других почтенных политиков. Зачем люди из власти, дружно осудив погромы, упорно требуют вернуть отмененный судом запрет на слово?

Причина тому – некоторая демократизация малайской политики, которая перекосила страну не в ту сторону в сочетании со стремлением правящей партии любой ценой остаться у власти.

Рекламный ролик министерства туризма (Malaysia truly Asia), в общем, не врет. Там действительно представлена вся Азия: Дальний Восток (местные китайцы), Ближний Восток (мусульмане), Индия (местные индусы). Но ролик ничего не говорит об их социальных ролях. Малайцы‑мусульмане составляют больше 50 % населения, китайцы – 26, индусы – 7–8 %. Но именно в руках китайцев и индусов сосредоточена почти вся хозяйственно‑экономическая деятельность страны. Малайцы же в верхнем сегменте – политики, государственные чиновники и военные, а в нижнем – рабочие и крестьяне. И электорат. Именно на демографическом превосходстве малайцев держится власть партии UMNO (United Malays National Organisation), которая непрерывно находится у власти со времени обретения независимости в 1957 году. Этому большинству надо угождать. Прежде правящая партия радовала титульное большинство по национальному признаку. С 1971 года правительства начали проводить «позитивную дискриминацию» в пользу малайцев, похожую на ту, что происходит с 1990‑х в ЮАР: определенный процент мест и доля акций должны предоставляться представителям малайской национальности.

Однако с 1980‑х годов угождение большинству все больше приобретало религиозный оттенок. Нынешние правители России намекают: если демократизировать страну, к власти может прийти кто‑то похуже «Единой России» с Путиным. Ведь еще в XIX веке было сказано, что правительство в России – главный европеец. Примерно то же самое говорят Западу представители режимов‑долгожителей в исламских странах.

В 1990‑е и 2000‑е США и Европа давили на дружественные им режимы в исламском мире, чтобы они демократизировали свои страны. Но и в Египте, и в Малайзии, и в других странах после некоторого раскрепощения политической системы оппозиция растет не из демократического, а из исламского лагеря. Самый яркий пример – победа ХАМАС на первых свободных палестинских выборах. (Правда, победа легального политического ислама в Турции оказалось не страшной, но неясно, можно ли по Турции судить о других.)

Теперь умеренно авторитарной правящей партии Малайзии приходится бороться за поддержку большинства не со сторонниками открытого общества, личной свободы и либеральных ценностей, а с представителями «исламской альтернативы» во главе с Всемалайской исламской партией (PAS). В результате Малайзия превратилась в страну двойных стандартов, где действуют, по сути, два законодательства: одно – светское, для всех, другое – шариатское, для местных мусульман. Алкоголь в стране продается, но мусульманам его нельзя покупать, в некоторые местные развлекательные заведения (например, казино или развеселые плясовые клубы) малайцы могут войти, только доказав при помощи удостоверения личности, что они не мусульмане.

Попытка управлять языком и табуировать слово «Аллах» для немусульман – один из первых случаев, когда исламские нормы взялись применять к немусульманскому населению страны. А что прикажешь делать правительству? Если оно перестанет бороться за слово «Аллах», кампанию развернут соперники‑исламисты. Собственно, они ее уже начали.

Таким вот образом в сторону большей исламизации сдвинулись правящие режимы практически всех мусульманских стран от Марокко до Малайзии. И весьма вероятно, что демократизация принесет тот же тренд в бывшую нашу Среднюю Азию.

 

Призрак прозелитизма

 

Понятно, почему на запрете настаивают малайские политики – им надо понравиться большинству и не дать опередить себя сопернику. Но самому‑то большинству чего надо? Чего оно так взволновалось? И вряд ли волнение идет от крестьян. Его источник – местная мусульманская интеллигенция: журналисты, проповедники, имамы мечетей. Оказывается, они боятся потерять паству. Не случайно судья (женщина‑китаянка) сделала специальную оговорку: согласно статье 11(4) федеральной конституции нарушением является использование слова «Аллах» для пропаганды другой религии мусульманам, но не для себя.

«В начале сотворил Аллах небо и землю, и земля была безвидна и пуста, и… И сказал Аллах – да будет свет, и стал свет». Какими новыми красками заиграл хрестоматийный синодальный перевод Книги Бытия, а ведь мы всего лишь заменили русское слово его арабским эквивалентом.

С точки зрения культурной дипломатии, такие замены сближают Восток и Запад. И это вроде бы хорошо. Но Восток боится такого сближения больше, чем Запад. Христианские клирики Малайзии уверяют, что просто пользуются словом, которое понятно и привычно их пастве. Мусульмане тревожатся: нет, это они хотят «христианизировать» страну и намеренно создают путаницу, чтобы облегчить обращение мусульман, которым по мостику знакомого слова будет легче перебежать в христианство.

Мусульмане, которые появились позже других больших религий, но обратили тьмы и тьмы их последователей – целые империи – в ислам, почему‑то особенно нервозно относятся к призраку прозелитизма. Сейчас, как и в древности, обращения происходят в обе стороны, точные цифры являются предметом споров. Однако тезис о том, что ислам – самая быстрорастущая религия мира, соответствует действительности, даже если большая часть этого роста обеспечивается за счет высокой рождаемости в развивающихся странах. Массового перехода населения мусульманских стран в христианство не было даже в колониальную эпоху, когда под крылом колонизаторов на Востоке действовали миссии и христианские школы. Теперь для этого еще меньше условий.

Мусульмане подчеркивают, что ислам – сильная, здоровая, молодая религия. Сравнивая полупустые европейские базилики и полные по пятницам мечети, женское царство в одних и множество молодых мужчин в других, кажется, что так оно и есть. Однако боязнь прозелитизма выдает глубокую неуверенность в своих силах – не всегда рациональную. Например, Русская православная церковь явно вне конкуренции у себя дома, в России. Но ее клирики непрерывно переживают по поводу прозелитизма со стороны довольно хилых российских католиков: из‑за этого все никак не встретятся Папа с Патриархом. Вероятно, иррациональный страх перед прозелитизмом невольно выдает признание исламским миром текущего технологического и экономического первенства Запада. В любом случае, небольшая община малайских христиан тут ни при чем. С малайским же языком, как и со всяким другим, бесполезно бороться указами МВД. «С небесной книги список дан Тебе, Пророк, не для строптивых; Спокойно возвещай Коран, не понуждая нечестивых!». Ключевые слова здесь «спокойно» и «не понуждая».

 

Язык наш – враг их

 

Министр иностранных дел Грузии попросил литовцев и всех людей доброй воли не называть его грузином и пообещал стереть слово «Грузия» с карт. Неправильно, что новые независимые от России государства, да и вообще, все кому не лень, продолжают называть его страну русским словом. Григол Вашадзе предложил литовскому президенту говорить вместо «Грузия» (Gruzija) «Георгия» (Georgija). Литовцы ничего не обещали. У грузин, возможно, есть время переписывать свои уставные документы, а Литве договоры и сметы – недосуг.

Как корабль назовешь – так он и полетит, как птицу окрестишь – так она и каркнет во все воронье горло. Смысл выпал, плутовке остались звуки.

Платоновский Сократ уверял, что имя – орудие распределения сущностей. Распределение надо поставить под правительственный контроль. Сущности – тем более. Уже было подмечено: говоря «на Украине» вместо «в Украине», носители русского языка отказывают украинцам в суверенитете. Произнося турецкое по происхождению слово «Грузия», русские коварно закрепляют принадлежность грузин миру Азии. Когда же «Грузия» произносят другие народы (не только бывшего СССР: Gruzja – говорят поляки, Gruzie – совсем уж не имеющие отношения к Российской Империи чехи), они неосознанно соглашаются с тем, что Грузия принадлежит к сфере российских интересов и особо изощренным лингвистическим способом подрывают ее суверенитет.

Потому что суверенитет – это как хочу, так и называюсь. А не как папа с мамой назвали, а школьные друзья‑подруги запомнили и разнесли по городам‑весям, urbi et orbi, клочку и закоулочку.

Назовешься Анджелиной Джоли – и вырастут бедра по самые белые груди, а то и по черные брови, назовешься Бредом Питом – и вздуется над ахиллесовой пятой ахиллесов бицепс, назовешься Пэрис Хилтон – и следом четыре великана двадцать четыре несут чемодана. Ведь то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точек не будет.

А переименуешь русско‑турецкое «Грузия» в западное «Георгия», и глядишь: мираж растворится, рассеется, сгинет. Сами собой залатаются дыры в асфальте, покрасятся фасады старого Тбилиси, появятся велосипедные дорожки и скоростные поезда, зарубежные инвесторы купят грузинские суверенные облигации под английский процент, приедет Мадонна, и православные родители перестанут бить морду местному романисту за фрейдистский уклон. Интересно, во что бы нам в России переименоваться?

Дело ведь проверенное. Вот, в Индии после победы националистов на выборах в конце 90‑х Бомбей переименовали в Мумбаи. И сразу стал он счастливым индуистским городом, всюду ходят Вишну с Кришной, климат мягок, воздух чист, нет там больше трущоб, не встают по утрам с картонок на тротуарах служащие, чтобы, отряхнувшись, отправиться на работу в офис, и не взяли штурмом в 2008 году полгорода пакистанские террористы, и не сожгли его лучший отель с постояльцами и обслугой.

Пару провинций нынешнему правительству стереть с родной карты действительно удалось. Но со стиранием всей Грузии Вашадзе опоздал. Году в 2005‑м это могло быть вполне серьезным предприятием. Ющенко наверняка помог бы стереть Грузию с украинских карт. Ему ведь удалось стереть Киев с американских. 3 октября 2006 года представитель Госдепа на брифинге заявил, что федеральное правительство переходит к использованию в картах и документациях с написания Kiev (русское имперское) на написание Kyiv (украинское народное). Так революционного президента наградили за демократический выбор. Лучше бы помогли материально. Проблема в том, что пресса в США свободная, и Госдеп ей и тут не был указом. В газетах по‑прежнему писали по‑старому, а в дипломатических нотах – по‑новому. Но потом и газеты подтянулись.

Выдвигая претензии к русским, и в первую очередь к соседям России за то, что они пользуются для названия его страны русским словом, и надеясь с помощью магии переименования привести свою страну на Запад, Григол Вашадзе только глубже погружает ее в пучину третьего мира. В мире полно горячих лингвистических точек. Но почти все топографические войны ведут развивающиеся страны.

Который год кипит война в Заливе. Вернее, война за Залив. Освобождение Кувейта в 1991 году американцы назвали загадочно «войной в Заливе» (Gulf War) не потому, что забыли, как он называется. Они не могли назвать ее войной в Персидском заливе, чтобы не обидеть арабских союзников по антииракской коалиции. Ведь все арабы считают, что правильное название нефтеносного залива – Арабский.

Бой кипит, чернила текут рекой. Иранские блоггеры сражаются с арабскими, хакеры взламывают поисковики: «Залив с таким названием не существует. Попробуйте “персидский”». В феврале 2010 года Иран предупредил, что запретит пользоваться своим воздушным пространством всем авиакомпаниям, на чьих мониторах в салоне залив будет называться иначе, чем Персидским. А ведь это десятки арабских компаний. Говорите просто «Залив»? Тоже – на вылет из Ирана. Он – персидский, персидский, как Стенькина княжна. Один из европейских пилотов был немедленно уволен из иранской авиакомпании, где работал по контракту, после того как во время радиопереговоров неправильно назвал залив. Пусть катится к арабам в Emirates. За борт его – в набежавшую волну Персидского залива. А в январе 2010 года отменили Игры исламской солидарности (мусульманскую мини‑Олимпиаду), которые должны были пройти в Иране в апреле. Иран изготовил медали со свой картой, а на ней – скандал, конфуз, у вас вся спина белая! – Персидский залив. Игры перенесли – не карты поменять, так медали перековать. Хорошо бы не на мечи.

А что бы мы сказали, если бы Украина переименовала Азовское море в Мариупольское? А могла бы.

Другой морской бой кипит в Японском море. Сами взорвали «Корейца», нами потоплен «Варяг». Вернее, кореец не потоплен и не сдается. Требует от всех (вместе – как северный, так и южный) называть море не Японским, а Восточным. Хотя для Японии оно как раз западное. Но так это японцы и должны накосить‑выкусить. Потому что, утверждают корейцы, нынешнее название моря есть прямое утверждение японского реваншизма при молчаливом согласии мирового сообщества. В 1995 году Корея уничтожила карты со старым названием моря. В 2006 году после совместного протеста Северной и Южной Кореи, а также южнокорейских блоггеров Google Earth нанес на свои карты двойное название. Не согласен – полезай в набежавшую волну.

С точки зрения исторической, и японцы, и, тем более, персы правы. Персидским залив называли еще Страбон и Птолемей. Но Коперник же разоблачил систему Птолемея, что же теперь, арабам – нельзя? Хотя до 1960‑х годов его так называли и арабы, но потом началось пробуждение арабского национализма. И не только.

До 1974 года кофе, сваренный в турке, греки, как и весь мир, называли турецким. Но после турецкого вторжения на Кипр назвали его греческим. Спросишь турецкого кофе – могут и в чашку наплевать.

Зря, впрочем, я на третий мир напал. Помните, когда французы не поддержали вторжение Буша в Ирак в 2003 году, американцы переименовали жареную в масле высококалорийную, полную канцерогенов и холестерина картошку из french fries во freedom fries: из «картошки по‑французски» в «картошку по‑свободски». Мне уж лучше виноградных улиток да тыквенных лягушек. Но это уже не топонимика.

Или компот «Маседуан» из свежих фруктов. Маседуан, она же Македония, не может вступить ни в ЕС, ни в НАТО из‑за названия. В 2009‑м на саммите НАТО было признано, что Македония как государство готова вступить в НАТО, а как название – нет. (Грузия ради этого поменяла бы название хоть на Северную Армению, а хуже этого, как известно, ничего не бывает.) Греки считают, что македонцем может быть только грек, сами будучи лишь частично потомками древних греков. И частичкой это чужой славянам славы ни на крошку не хотят поделиться с бедным северным соседом. Северный внук славян, даром что появился на карте в 1993 году, тоже горд: то напечатают на деньгах виды греческого города Салоники (столицы греческой провинции Македония), то возьмут в качестве герба звезду с оружия Филиппа Македонского, который про славян даже у Геродота не читал.

Бог с ними, с престижными международными организациями, важнее, чтобы несколько миллионов недорослей по миру подумали, что Александр у Оливера Стоуна разговаривал на диалекте болгарского, нынче известном как македонский язык. А что славяне там появились через тысячу лет после Александра, недоросли пусть не узнают никогда. Лучше быть здоровым и богатым, чем больным и в НАТО. Честь дороже жизни: кто не верит, что президент Георгий Иванов – прямой потомок Александра Македонского в 45‑м колене, а его лимузин – прямой потомок коня Буцефала, того в набежавшую волну.

Но как греки, так и славяне‑македонцы могли бы доказать свое происхождение от Александра и Буцефала, явив пример царской щедрости, который мы обнаруживаем на другом конце планеты. В январе 2005 г. мэр Сеула, будущий президент Кореи Ли Мен Бак объявил на специальной пресс‑конференции, что договорился с Китаем о переименовании южнокорейской столицы. До 2005 г. Сеул в китайском языке и на китайских картах назывался Ханьчэн, что в переводе с китайского, собственно, значит «китайский город». Но корейцам было не по себе оттого, что их корейская столица у соседей называется китайским городом. Только представьте, что Kyiv называется не Киевом, а Москалеградом. В 2005 г. китайцы согласились официально перестать называть Сеул Ханьчэном и переименовали его в Шоуэр (так звучит транслитерированное иероглифами название Сеул). Конечно, языку не прикажешь, но китайцы народ дисциплинированный: вчерашний поиск в китайском интернете дал 300 000 употреблений Ханьчэна и 600 000 – Шоуэра. Значит, действует подарочек. Кстати, эстонская столица Таллин в переводе с финского – «датский город». Горячим эстонцам есть над чем подумать.

В самой же Дании все скучно. Жители датского городка Arhus мучаются сомнениями быть или не быть кружочку над буквой «А». «А» с кружочком наверху (Å), обозначающим в датском долготу, мешает найти их экологически чистый городок в интернете и подрывает туристическую отрасль. Поэтому орхусцы думают, не переименовать ли им малую Родину‑мать в Роодину‑маать, то есть Århus – в Aarhus, чтобы иностранцам проще было набивать на клавиатуре. Нам же с китайцами по этому случаю надо поступиться кириллицей и иероглифами и писать так: к nam priehal Dead Morose (Угрюмый Мертвяк), объединяя Новый год с Хеллоуином.

Григол Вашадзе уверял: грузины хотят, чтобы их страну называли Георгией в соответствии с греческой традицией. Правда, это поздняя греческая традиция, а в древней греческой традиции там были Колхи и Иберы. Кто тут ибериец, грузинам придется разбираться с испанцами. Хуже того, Грузия и есть искаженное русскими при заимствовании у турок, исказивших при заимствовании у персов, искаженное персами греческое Георгия (ударение на «и»). Круг замкнулся. Можно навязать всем греческий оригинал. Патриарх Никон тоже исправлял церковные книги по греческому подлиннику. Вон чего вышло.

Я же по этому случаю предлагаю продолжить старый греческий спор из платоновского «Кратила».

Гермоген: «Мне кажется, какое имя кто чему‑либо установит, такое и будет правильным. Правда, если он потом установит другое, а тем, прежним, именем больше не станет это называть, то новое имя будет ничуть не менее правильным, нежели старое. Ведь когда мы меняем имена рабам, вновь данное имя не бывает менее правильным, чем данное прежде».

Сократ: «Как это? Если то из существующих вещей, что мы теперь называем человеком, я стану именовать лошадью, а то, что теперь лошадью, – человеком, значит, для всех человеку будет имя “человек” и только для меня – “лошадь” и наоборот, для меня “лошадь” будет “человек”, а для всех – “лошадь”? Так ты хотел сказать?»

Интересно, к кому из собеседников присоединился бы грузинский министр и мы с вами.