Глава 1. Обидели мышку – насрали в норку

Юля Лемеш

Хранитель времени

 

 

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4364305

Аннотация

 

Подлость, как и любовь, никогда не бывают одинаковыми, а тут еще странное пространство за таинственной дверью в квартире говнаря Вовы…

 

Юлия Лемеш

Хранитель времени

 

Дорога доставляет такую же радость, как и место, в котором она заканчивается.

(Михаил Колодин)

 

Наша жизнь – это один большой квест‑рпг. С нелинейным сюжетом. Мы прокачиваемся, повышаем интеллект книгами, и понижаем любовь алкоголем, сами выбираем следующий поворот сюжета, сражаемся за право продолжать игру, но в конечном итоге встречаем финальные титры и грустную статистику, думая – «а ведь можно было получить результаты получше».

Знакомый геймер.

 

Часть 1. До

 

Глава 2. Первый звонок

 

Вечная проблема жаркого лета – куда запихнуть связку ключей, если собралась покататься на велике? Карман на шортах узкий, а ключи раскорячились, как сволочи. Но настроения мне они не испортили.

Когда я решила, что день удался и жизнь тоже, за моей спиной кто‑то тихо, но отчетливо издал длинный вой простуженного волка. Который был бы уместен в полнолуние над глухим таежным лесом, но никак не на лестничной площадке жилого дома.

Перед лицом – железная серая дверь, велик у левой ноги, а за спиной черт знает что. Какие‑то скрытые инстинкты заставили меня не спешить, а обернуться очень медленно. Почему тело решило не производить резких движений, я сама не понимала.

У квартиры, что напротив моей, вжавшись спиной в бежево‑коричневую стену, выла соседка. Она лет на десять старше меня. Но сейчас выглядела как озверевшая старуха. Руки сжаты в кулаки, как перед боем.

В ответ на мое жизнерадостное «здрасьте!» вой сменился адским шипением.

Скажу честно, я оторопела.

Вот засада. Наверное, это от жары? Более убедительного объяснения в голову мне не пришло. Мы же ни разу не ссорились, даже несколько раз разговаривали о состоянии зубов ее младенца, о внезапных поносах и газиках. Которые ребенок глубокомысленно испускал между пронзительными воплями. В остальное время он пускал слюни, выдувая шикарные пузыри.

Сдуру повторив бодрое «здрасьте» и получив в ответ вытаращенный взгляд полоумной гадюки, я с усилием погасила улыбку. От соседки веяло пельменями и адом. Поймав мой растерянный, пока еще доброжелательный взгляд, она перекосилась и внятно послала меня на три буквы.

– Вам плохо? – перекрывая все рекорды дебилизма, спросила я.

Не удостоив меня ответом, она скрючилась, и так, в согнутом положении, руки скрещены на груди, колченого потопала вверх по душной лестнице. Явно мечтая оказаться на максимально дальнем расстоянии от меня. Мне показалось, что она старалась не дышать.

– До свидания, – автоматически сообщила я лестничным пролетам.

Скажу честно, я не слишком долго задумывалась по поводу соседки. Мало ли что с человеком стряслось? Может ее напугали гопники, или днем наорали в сберкассе, или ребенок как‑то по‑особенному обосрался? Что я понимаю в сложном быте матери младенца? Правильно – ничего. Поэтому лучше всего выбросить из головы это столкновение.

Забыть получилось – я торопилась. Меня ждали. А еще нужно было выкатить велосипед, стараясь не покалечить себя, свистнувшись с лестницы. В прошлый раз мне это удалось.

Многим покажется странным – зачем, спрашивается, покупать велик, если тебе его некуда ставить? А вот и неправда. Велику всегда найдется место. Нужно только его поискать. И нет ничего смешного хранить его прямо в комнате. Тем более что у меня их две штуки, а я живу одна.

– Ну что, поехали?

Нестерпимая восхитительная жара, не спадающая даже ночью. Потные одуревшие люди на плавленом мягком асфальте. Этим летом я увидела, как цивилизованный человек без сожалений отказывается от приличий и всякого этикета в пользу самосохранения. Зачем брюки, если можно ходить в шортах? К чему шорты, если есть купальные плавки? Ну и да – мужчины теперь ходят по Невскому в плавках и шлепанцах. Вид ошеломительный что спереди, что сзади. Как и у женщин – в сетках вместо маек и платьев. А сколько вееров скрывалось в Питере! В Испании вряд ли больше. Ну, может их там немало, но у нас тоже хватает. В общем, из одежды одни трусы, зато с веером. И плевать на мнение окружающих, лишь бы выжить.

У меня есть дополнительная причина любить лето. Я зимой фотографировать не умею. Не из‑за мороза. Просто количество света уменьшается и фотки получаются нечеткими, мазанными, как ни старайся. Но я научусь. Потом. Обязательно.

Я смотрю на весь этот маскарад глазами собственника. Я присваиваю людей как добычу, делая за день сотни потрясающих снимков. Если из ста фоток десять хорошие – моему счастью нет предела.

Пыльные городские птицы затаились неподалеку от воды. С раскрытыми клювами. Языки наружу. Выжидают позднего вечера, чтобы немного поесть. Только озверевшие воробьи пытаются добывать себе пропитание, двигаясь мелкими судорожными перепрыжками.

На дверях некоторых кафе вместо рекламы – объявления «у нас работает кондиционер». У фонтанов столпотворение. Ноги бомжей полощутся рядом с ножками детей, там же бродят собачьи лапы. И всем плевать, главное – вода и прохлада.

Мне сложно не любить такую погоду. Тем более что никто не знает, как долго она продержится. По слухам, скоро начнется нормальное дождливое лето. По другим прогнозам нас ожидал филиал Сахары и Преисподней в виде тотальных пожаров. Зато и зима будет не холодной. Так по телевизору наврали.

– Ты снова забыла очки?

Вот засада – точно забыла. Сама же только вчера словила жуком по лбу, почти в глаз. И – забыла. Две пары специальных очков дома валяются, блин. Специально подаренные мне для покатушек. У одних – желтые стекла. Я в них вижу сплошной позитив и идиотически улыбаюсь.

Мы катаемся каждый день. Он – даже по два раза. Днем и ночью. Ночью всегда вдвоем. Так интереснее и спокойнее. И всегда есть о чем поговорить.

– Сегодня снова едем вдоль Невы? – на всякий случай спрашивает Дэн.

Его зовут несколько иначе. Но мне привычнее именно это имя.

– Ты только не торопись. Я сегодня совсем дохлая.

По‑честному, мы дохлые оба. Глаза красные от экрана ноутов. Дэн рожает текст, важный для науки, а я только что сдала сессию. Оба почти на грани нервного истощения. Я знаю, что у него все будет зашибись как здорово. Но это не мешает ему истерить, если на меня находит желание напоминать, что все будет хорошо. Я понимаю Дэна – у него все поставлено на кон. И ему просто необходимо защитить диссертацию. Привычка быть лучшим – она как кислота вытравливает в мозгу тавро отличника.

Ну и имя он себе выбрал. Не нравится оно мне ни разу.

– Не забывай переключать скорости, – ехидно напоминает Дэн на крутом подъеме.

Это моя великая проблема. Мне сто раз объясняли, для чего существуют передачи и скорости, чертили схемы шестеренок, убеждали, доказывали. Все впустую. Я – тупая. Теряю ход мысли буквально на первой фразе и дальше только делаю вид, что внимательно слушаю. А вот в этом я профи. Слушаю, глядя на собеседника так, что он не замечает непонимания. Преподы всегда попадаются на мой внимающий взгляд. Но Дэн не мой препод и прекрасно знает, что на подъеме я снова буду вставать на педали. Он уверен, что я отстану, слезу с велика и поплетусь, ругаясь на инженеров.

Фиг ему – я даже смогла его обогнать!

Начался пригород. Много машин не дают дышать. Мы сворачиваем на вымощенную булыжником кривую улочку, на самом краю высокого берега. По Неве важно движется длиннющая самоходная баржа. У меня за спиной рюкзак с фотиком. Быстро вытаскиваю его и делаю несколько снимков. Снимки тухлые, ни динамики, ни глубины пространства. Это потому что берег слишком высокий. От разочарования мне захотелось спрыгнуть в воду и подплыть к барже.

– Дворец на том берегу видишь? Говорят – зампрокурора города.

Дворец огромен, территория как футбольное поле, сарай в виде маяка и еще масса всякой хозяйственной лабуды – наверное, зампрокурора тоже не знает, на кой черт ему все это сдалось.

– А откуда ты знаешь, что это его домик?

– Оттуда, мне Омар сказал, а ему тот, кто землю раздает.

Мне стыдно за зампрокурора. Это ведь неприлично так афишировать свое левое благосостояние. Значит, ему пофигу что мы все о нем думаем. И тут я начинаю сомневаться. Я не могу поверить, что все так фигово в нашем государстве. И вообще – кто такой Омар?

– Будешь врать – волосы во рту вырастут, – на всякий случай предупреждаю я.

Дэн тут же показывает мне язык, специально оскаливая зубы. Однажды мне он с такой рожей приснился, так я орала от страха, честное слово.

От каждого шага на дороге взлетала пыль, делая траву не зеленой. На обочине, свесившись в направлении реки, валялся книжный шкаф, из которого гурьбой вывалились книги. Дюма, Гюго, еще какие‑то. Рядом в крапиве – трупы собак. Штук пять, не меньше.

– Не смотри, – Дэн толкает меня рукой в спину.

Торопливо убирая фотик в рюкзак, я замечаю, что с какого‑то перепуга жадно вдыхаю воздух, словно рассчитывая унюхать запах разложения.

– Поехали!

Дэну откровенно не нравятся мертвые собаки, а мне хочется понять, почему они умерли. Неужели их кто‑то убил? Та, что сверху, белая с рыжими пятнами, выглядит как уснувшая.

– Ну что ты там застряла?

Но я никак не могу угомониться. Подхожу к ближайшей дощатой калитке и настойчиво нажимаю черную кнопку звонка. Трезвона не слышно, но возникает надсадный кашель и звучит все ближе, из‑за кошмарных зарослей репейников.

– Чего надо?

Настороженность небритого деда ненамного изменилась, когда он проникся моим ужасом от увиденного. Неохотно выданная информация сводилась к следующему. Соседи решили заработать на собаках. Сколотили вольеры. Купили по дешевке внеплановых азиатских овчарок, которых посадили в тесные клетки. А потом соседи уехали в город. Не то запили, не то некогда им было. В общем, собаки и их щенки издохли от голода и жажды.

– Мудаки, что с них взять? Даже навеса толкового не сделали. А тут солнцепек такой – сама видишь. А я полез к ним, ну чтоб хоть воды налить. А там замки навесные и сетка мелкая.

– Вы бы хоть из лейки, хоть из шланга…

– А оно мне надо? Мне, между прочим, пришлось у дочки жить пару дней, чтоб вой этот не слышать, – хмуро рявкнул дед и, продолжая кашлять, ушел.

– Напалм спасет этот мир, – Дэну тоже было не по себе, но он старался выглядеть обычно.

Мне хотелось кого‑нибудь убить, или дом поджечь, или поплакать. Вой умирающих собак каким‑то странным образом переплелся с воем моей соседки и от этого на душе стало совсем скверно. В таком настроении я ехала через город, стараясь выгнать картинку мертвых собак из памяти. Дэн понял, что видеть я никого не хочу и поехал к себе. Даже велик не помог затащить.

– Ничего, сейчас фотки посмотрю и успокоюсь, – решила я.

Но буквально через пару секунд забыла про все на свете.

Я тупо стояла перед собственной дверью, держась за руль велосипеда, и не знала, как поступить. Не то сначала заорать. Или сначала поставить велик на подножку, а заорать потом. Напугать весь дом и плевать, что мне за это будет.

Черный резиновый коврик для вытирания обуви кто‑то разрезал на куски. Зачем? Для чего? Блииин. Звезда и обрезки. Сатанинского в ней ничего нет. Просто звезда и кучка треугольничков.

– Наверное, он сам развалился. Его просто неправильно сделали. Сейчас много делают неправильно. Это все китайцы виноваты, – утешала я сама себя, понимая какой бред я несу.

Какого‑то черта я попыталась соединить коврик носком кеда. Получилось не очень. И как только поволокла велик через порог, поняла – напрасно. Мозаика из убитка снова разъехались. Как прощальная ухмылка. Теперь в голове и собаки, и коврик, и соседка слились в одно мерзкое ощущение неотвратимости смерти и меня охватил острый приступ страха.

Велик поставила в комнате. Потом протру его тряпкой, а сейчас надо решиться и избавиться от негодного резинового изделия. Обидно было, между прочим. И непонятно тоже.

Мне почему‑то было неприятно брать останки руками, как расчлененку.

Какому дебилоиду потребовалось тащиться ко мне с острым ножом для такого глупого дела? Ведь соседи могут в любой момент выйти на площадку и застукать. И этот кто‑то потратил дополнительно пару секунд – чтоб сложить обрезки впритык друг к другу. Чтоб, значит, я начала вытирать ноги, и испугалась. Дело начало попахивать психологией, отчего мне совсем стало не по себе. Ведь и правда, кто‑то выругается и забудет, а я именно испугаюсь.

Унеся причину расстройства на помойку, я вдруг огорчилась, что не сфотографировала коврик, надо было выложить снимок в ЖЖ и поспрашивать мнения народа.

Маркел, жутко беспородный пес, охраняющий двор от непрошеных гостей и крыс, приветливо помахал мне хвостом. Он важный, как полковник милиции, но если хочется есть – становится пронырливым как черный риэлтор. Из‑за жары бедолага не ел почти неделю, обеспокоив всех жильцов двора. Которые настойчиво пичкали его всякими вкусностями. Пес уныло вздыхал, воротил морду и даже пускал горючую слезу из правого глаза. Левый плакать отказывался. От вынужденной голодухи Маркел отощал до заметных ребер.

– Ты не подохни, а? – он ждал сочувствия, но других слов у меня не нашлось.

Судя по выражению морды, подыхать он не собирался. Наверное, если вода есть, собакам природа помогает правильно переносить высокие температуры. Вон, дышит как тяжело, язык вывалил, глаза как у сомнамбулы, но уши ловят каждый звук. Пожалев бедолагу, я принесла ему свежей холодной воды. Напившись, он из благодарности дал подержаться за переднюю лапу.

Пока я вытирала руку, поймала себя на мысли, что мне снова кажется, что я слышу, как кто‑то играет на пианино. Или рояле. В общем, на чем‑то с клавишами. Маркел слегка насторожил уши. Неужели и он слышит музыку?

– Нет тут ни у кого пианино, – самой себе сказала я.

Иногда сложно признаться – да, я слышу то, чего нет и быть не может. Но это не шизофрения, я точно знаю. Особенно в данном случае. Эту музыку слышу не только я – некоторые соседи про пианино тоже в курсе, однако пока не пришли по ее поводу ни к единому мнению. Пару лет назад это была хроническая тема для споров. Сначала соседи перетирали более реальные проблемы, а когда они были исчерпаны, то кто‑то непременно заявлял – «а вот я вчера снова слышал это проклятое пианино». И тут же все наперебой принимались выдвигать самые невероятные версии. В общем, их мнения разошлись, состряпав из жильцов два противоборствующих лагеря. Одни с пеной у рта доказывали – музыка есть. Вторые – погано ухмылялись, понимающе так – типа мы‑то давно поняли, что во дворе завелась заразная галлюцинация. И кое‑кому пора в дурдом. Самые упертые, ради доказательства выяснили наверняка – из музыкальных инструментов в нашем дворе и даже в соседних имеется всего одна гитара, что‑то ломанное из ударных инструментов и губная гармошка у мальчика в доме через улицу. Все. Никаких роялей и фортепиан с пианинами.

– Да что вы уперлись рогом – наверняка кто‑то радио слушает. Культурную программу, – с интонацией «я вынуждена жить среди люмпенов», утверждала отважная дама – любитель Путина и ненавистник нашего губернатора.

– Да ладно! Ответьте – кто именно? Ну, молчите? Мы всех опросили – всем интересно – откуда музыка. Наверное, ваш культурный человек настолько культурен, что не желает разговаривать со всяким быдлом и честно сказать – это я замучил вас гаммами.

– Почему – гаммы? Думайте, что говорите! Это Бах! – кипятилась культурная дама.

– Три Баха и бабаха! Что вы несете, милочка? Это был полонез Агинского! – утверждала самая древняя старуха нашего района по прозвищу Черная графиня.

– Нет! Это был марш Славянки! – слегка выпивший сосед начинал напевать что‑то похожее на раздолбайский шансон.

Я слышала Лунную сонату. Иногда какие‑то угрожающие громоподобные накаты волн как при шторме – даже не знаю, кто автор такой музыки, но я точно не смогла бы с ним подружиться. Иногда неопознанный музыкант тарабанил чижика‑пыжика. Или собачий вальс. Как и на этот раз.

Разрезанный коврик покоился в помойке, а я вслух беседовала с собакой на музыкальные темы.

– Маркел, вставай на задние лапы и танцуй – для тебя играют. Но не задавайся. Он и для блох. Ты в курсе, что его и блошиным вальсом называют?

Блохи явно не обладали музыкальным слухом и укусили пса за основание хвоста. Надеюсь, он выкусил обидчицу.

Вальс продолжал звучать. Негромко, монотонно и с некоторым ехидством. Тупая мелодия. Под нее только блохам и плясать. Или дуракам, ослам или кошкам. Ну да, у нее есть и такие названия.

Представляю – огромный зал, дамы в длинных платьях, кавалеры черт знает в чем. И вдруг громкий голос провозглашает «Полька для дураков. Дамы приглашают кавалеров».

Маркел угомонился с убийством блохи, зевнул и распластался как цыпленок‑табака, пытаясь охладиться.

– Ну, я пошла, – музыка, казавшаяся бесконечной, вдруг оборвалась на полуфразе.

Теперь оставалось решить кому наябедать о моих неприятностях. Маркел был неплохим слушателем, но в данный момент мне нужен был полноценный диалог. Дома я выбрала сердобольную жертву и набрала номер телефона.

– Представляешь! Какой‑то гад порвал мой коврик как тузик грелку! Вот так – хренак и пополам. Точнее – не пополам, а звезду вырезали. Специально! Или он почкованием решил размножиться? Или это инновационные нанотехнологии такие – купил одного, а потом они размножаются? Вот скажи мне – зачем, а?

Дэн не впервые слышал от меня бессвязные вопли и спокойно ждал продолжения. Он не мог не знать, что я просто так злиться не стану. Я чаще всего спокойная как умиротворенный любознательный слон.

– Прими прохладный душ и поспи пару часов. А ночью покатаемся и все обсудим.

Сначала я решила послать его куда подальше со своими советами, но потом решила попробовать и у меня получилось уснуть. У меня есть верный способ для засыпания. Я про приведения думать начинаю. Да нет, с головой у меня все в порядке. Просто те призраки, что обосновались в моей квартире, совершенно не умеют общаться. Точнее – это у меня не получается найти с ним общий язык. Если быть еще точнее – они вообще никак не реагируют меня. Это бесит. Проще поболтать с рисунком на запотевшем стекле, ей богу.

Придумывая как привлечь внимание призраков, я заснула.

– Дрыхнешь? Вставай‑одевайся, я уже тут, – голос Дэна звучал бодро и требовательно.

Поймав себя на мысли, что я отлично выспалась, я торопливо начала собираться для велопрогулки.

Пока ехали через город, поговорить не удалось – мы друг за другом двигались, иначе тут никак. После выезда на пригородную пустынную дорогу, слегка укутанную кисейным туманом, я собралась высказаться, но не знала с чего начать. И еще тишина сбивала с толку – вокруг широкие поля и совершенно безлюдно. Ночной прохлады я не заметила, но гораздо комфортнее, чем дома и совсем не темно. И еще – когда едешь, воздух оказывается прогретым слоями. То горячий, то влажный и очень редко промелькнет слой посвежее, наверное, где‑то вода рядом.

Как только я повторила тираду про убиенный коврик, Дэн ловко сумел перевести разговор на историю кофе. Как пить дать – специально подготовился, пока я дрыхла. И еще он меня заинтриговал.

– Сегодня я собираюсь кое что проверить, – намекнул Дэн, не уточнив, что именно, но по его тону я поняла, что сегодня он настроен мистически и к кофе его эксперимент отношения не имеет.

Дэн продолжал медленно крутить педали. Рассказывая увлекательную повесть о том, как ради кофейных зерен один пронырливый дядька, португальский офицер, подло соблазнил жену губернатора, чтоб посеять кофе в Бразилии. Спер зерна и был таков. Нет, определенно мужики – сволочи. И с губернаторшей переспал и изменил историю Бразилии. Знаете, как у них дела сразу наладились? Еще бы – кофе до того был чьей‑то монополией.

Почему‑то во время рассказа, мне виделась наша тетя Валя, к которой подкатывает молодой демонический Бандерос. И не спрашивайте, почему именно он. И вот он строит ей глазки, а она так мило ему улыбается. А он начинает целовать ей ручку и постепенно подбирается к декольте, в котором спрятан мешочек с кофейными зернами. И как только ему кажется, что сейчас все получится, наша губернатор бьет его коротким прямым в челюсть. В моем воображении Бандерос вылетел из окна Зимнего дворца и лежал на тротуаре, раскинув конечности, как разочарованная жаба.

– Ты чего хихикаешь? – с подозрением в голосе спросил Дэн.

Я рассказала.

– Ну и фантазия у тебя. Странная.

– Сама удивляюсь. Ты давай, дальше рассказывай.

Голландцы поступили практичнее – просто своровали саженцы кофе у арабов. Уволокли на Яву и Цейлон, теперь там сплошные кофейные плантации.

На несколько минут Дэн замолчал, вглядываясь в небо.

– Расскажи еще.

Это я про механику и прочие точные науки ничего не соображаю. А истории слушать могу часами и даже запоминаю почти все, кроме географических названий.

По словам Дэна, французы тоже оказались еще теми шалунами и повторили подвиг голландцев – втупую стырили саженцы. Для меня непонятным оставался только один вопрос – и почему после этого русских считают ворюгами?

– Все. С меня кофе достаточно. Давай свою рогатку, – Дэн поставил велик на подножку.

Ну да, нечего удивляться. У меня есть спортивная рогатка. Из самых простых. Без упора для руки, но тоже ничего. Рогатка – лучшее средство от стресса, уныния, монотонности. Взбадривает. Особенно если пулять по пустой бочке, которая стоит посреди огромного поля. Ночью. Днем тоже эффект будь здоров, но ночью значительно лучше. Мысленно воображая рожи гадов, уморивших собак такой страшной смертью, я пыталась расстрелять железный бак. Дэн стрелял гораздо лучше. И не хотел объяснить, что я делаю неправильно. Наверное, из мелочной мстительности.

Резинка моей же рогатки все время норовила треснуть меня по пальцам, а камешки падали чуть ли не под ноги. Поорав от негодования, я протянула рогатку Дэну.

– Снаряды давай! – приказал он.

Без всякого огорчения, я занялась сбором камней подходящего размера и конфигурации. Перепачкавшись в придорожной пыли, как поросенок.

– А ты коврик выкинула? Я так и знал. Зря. Надо было рассмотреть, – вдруг заявил Дэн.

Ага. Толку‑то рассматривать? Неужели он думает, что по срезу можно определить, чья рука держала скальпель? Как меня раздражает его снисходительная улыбка. Щас как взбешусь. Нет. Не буду. Не хочется.

 

Глава 3. Дьявол‑Дьявол‑где‑ты‑где‑ты?

 

– А что ты собирался проверить? – напомнила я про прежнее намерение Дэна.

И тут он меня здорово удивил. Снял рюкзак. И ну доставать из него очень странные предметы. Сначала – салфетку. Я даже решила, что он прямо тут, на перекрестке будет кушать. Потом вынул половину черной свечи. Какие‑то бубенчики. Палочки ароматические. Тетрадку. И еще что‑то мелкое – в сумраке не разглядеть.

– Ты что? – ошалело спросила я.

– Дьявола вызывать будем, – специально ледяным голосом сообщил Дэн и зажег свечку, водруженную в центр салфетки.

Добило меня то, что по ее краям были вышиты какие‑то странные значки. Я сразу представила, как он их сам вышивал, предвкушая мой ужас.

– На перекрестках вызывают Легбо. Или других духов перекрестка, – мой голос прозвучал неискренне.

Рассказывать, что для меня этот самый Легбо ни разу не явился, я не стала. Сволочь он, мог бы и показаться на минутку. Я ведь очень старалась, угощения ему носила, все делала, как вуду учит, а толку ноль. По‑честному, мне теперь непонятно, чтобы я стала делать, если бы он мне явился, пусть даже в виде петуха. Наверное, сказал бы ему «Привет, как дела?». На большее бы у меня ума не хватило.

– Нужно лечь и смотреть в небо, – громко сказал Дэн, поняв, что мои мысли снова шастают черт знает где.

– Тебе надо, ты и ложись в эту грязь. Я не стану. И ты не ложись – вдруг машина поедет и раздавит тебя? Хотя – ложись, пусть раздавит, я тебя вместо коврика у порога положу.

– Не хочешь – не надо. И прекрати болтать – не мешай мне, – Дэн был разочарован.

Похоже, он действительно предполагал, что мы будем возлежать на пыльном перекрестке, вызывая Дьявола. Ну и пусть ворчит – плевать я хотела на его недовольство.

– А на кой ты его вызывать будешь? Выпросить что‑то хочешь? – из вредности спросила я.

Отвечать мне не собирались, и я отошла на пару шагов, что поглядеть как оно все произойдет. Если у него получится – хоть Дьявола увижу. Как он попрет Дэна в Ад. Нет. Он посмотрит на Дэна, вот так пожмет плечами и свалит. Нет. Он сначала даст ему подписать договор, чтоб заполучить душу. Вот бедолага – и что он с этой замысловатой душой делать станет? Интересно, он и, правда с рогами и хвостом? Вряд ли. Он весь такой симпатичный, но опасный. Соблазнительный такой. И вонючий. Он ведь из Ада – ему положено сероводородом вонять. Хотя, если он такой многомогущий – с чего бы ему дурно пахнуть? Сейчас не то, что тогда, в средневековье. Небось, носит костюм шикарный и на майбахе ездит. Нет – на роллс‑ройсе. Так солиднее. Нет. Ему скорость должна нравится. На Кенигсеге гоняет. Хотя к чему ему дешевые понты? Он старый. Ему подойдет что‑то антикварное. Допотопное. С массивными крыльями, выразительной мордой и кучей хрома.

Совсем рядом глухо вскрикнула сова. Я чуть позвоночник себе не сломала – так вздрогнула. И почему в темноте так слух обостряется? Подняла голову, пытаясь понять – отчего так темно стало. Небо темное, а должно быть молочно‑серым. Наверное, облака собрались, особенно плотные. Как одеяло над полем накинуто.

Дэн, явно стесняясь своих действий, зажег ароматические палочки – комаров тут же поубавилось, и принялся звенеть бубенчиками. Мне даже смеяться расхотелось. Ходит кругами, бормочет и бренчит. Небось, сова просто офигела от такого зрелища.

Свеча умудрилась сделать ночь темнее. Луна брела где‑то за лесом, но выглядывать не спешила. Стрекотали сексуально озабоченные кобели кузнечиков. Изредка прерываемые тихим писком тайных мышей. Дьявол тоже не торопился показываться. Наверное, его бубенчиками не соблазнишь.

Вытерпев минут двадцать, я высказалась.

– Ты бы хоть кровь себе пустил. И позвал бы его погромче, – раздраженно посоветовала я и завыла, – Дьявол‑Дьявол‑где‑ты‑где‑ты?

Ответа не последовало. Кузнечики навострили свои слуховые органы, которые около попы расположены, оценили степень опасности и дружно заткнулись.

Луна выкинула фортель, просунув единственный луч сквозь далекие деревья, и осветила макушку Дэна, так, что теперь у него волосы стали как нимб.

– Ты теперь как апостол. Или опездэл. Но нимб у тебя супер какой классный!

Дэн злился, считая что я его отвлекаю и паясничаю. Он продолжал бессистемно бряцать бубенчиками, тряся их в руках, и медленно входил в состояние прострации. Наверное, процесс пошел как надо – нимба у него уже не было, а вот лицо стало сильно потусторонним. Я решила напугать его, засветить мелким камнем промеж глаз и посмотреть, как он отреагирует. Но не успела – он вдруг кинулся на землю, роя пыль. Даже свеча чуть не погасла.

Ну вот – позвали, и он пришел, пришел и тут же вселился в Дэна. Сейчас освоится в его тощем теле, поймет, что голодный и ринется выгрызать мне горло, чтоб принести в жертву. Но я без боя не дамся. Может, пенделя дать ему да валить с этого перекрестка, пока он не очухался?

Пыль немного осела, но Дэн по‑прежнему не вставал с колен. Руки шарили в пыли, и я слышала, как он тихо ругается.

– Ты что ползаешь там? – осторожно поинтересовалась я с безопасного расстояния, но прикидывая, как половчее пнуть тощий зад.

– Тварь косорукая! Кура слеподырная. Лучше бы тебя в детстве удавили!

Не стану я его пинать – вон как озверел, просто обезумел. Пыль снова клубами летела в разные стороны, выбелив лицо и волосы Дэна, отчего он смахивал на потустороннего монстра, извалянного в муке.

– Прекрати обзываться, – я решительно отступала к велику.

Еще пару шагов и он будет совсем рядом. Надеюсь, что у меня скорость будет больше, чем у перевоплощенца.

– Бубенчик посеял. Помоги найти, – стонущим голосом взмолился Дэн, сев на дорогу.

Не зная, смеяться или нет, я поползла рядом. Оказывается, трогать пыль, вперемешку со всяким хламом, довольно занятно. Тактильные ощущения еще те. Пыль – она сначала липнет к пальцам, а потом кажется шелковистой. Даже приятно. Главное – не видишь ничего, только чувствуешь. Ну и чихать охота.

– А как он хоть выглядит, бубенчик твой? – отбрасывая очередной камешек, затесавшийся в пыли, спросила я.

– Не покажу. Тебе нельзя его видеть.

И тут нас осветили фары грузовика. Он сначала далеко был, а потом как‑то сразу рядом оказался. Мы едва отпрыгнуть успели. Ноги цапнули колючки придорожной травы, и я выругалась. Грузовик издал оглушительный рев и умчался, обвоняв нас выхлопом. Даже не хочу думать, что про нас подумал водитель.

– Вот тебе и Дьявол, – высказалась я, когда ко мне вернулись слух и зрение.

– Не шути так. Есть вещи, с которыми не стоит шутить.

Вооружившись огарком свечи, Дэн прошелся по дороге, со стоном поднял расплющенный чертов бубенчик. И под мое хихиканье, выбросил его куда‑то в поле. За бубенчиком последовали и остальные погремушки.

На этот раз онемели не только кузнечики, но и мыши.

Над полем царила не замутненная тишина. В ушах снова зазвучала музыка. Галлюцинация – в поле рояля точно быть не может.

– Ты ничего не слышишь? – спросила я.

Дэн оглушительно чихнул.

– А что я должен слышать?

Все ясно – музыка только в моей голове.

– А что ты слышала? – обеспокоенность была искренней.

– Демонический смех и призывный вой грешников, – огрызнулась я.

Если я не ошиблась, на рояле играл неловкий ученик, пытаясь изобразить семь сорок. Эта мелодия катастрофически не соответствовала моменту.

Потом мы торжественно сожгли тетрадь, в которой прежний Дэн записывал свои тайные изыскания. Черная обложка чадила, а красные зашифрованные знаки, пожираемые огнем, извивались как живые.

– Тлен и пепел, – с этим напутствием, Дэн запинал вызывательное имущество в канаву.

После чего торжественно сообщил, что теперь с прошлым покончено. Не знаю, насколько он был серьезен, на лице смесь облегчения и сомнений. Наверняка, теперь ни за что не расскажет, что значило все это представление. Остается подозревать его в тайных ритуалах и коварных мыслях. И он все это делал всерьез, я не сомневаюсь ни минуты. Жаль, что в тетрадку не удалось заглянуть.

Грязь с рук пришлось вытирать об одежду. Пыльное лицо Дэна светилось при луне как фосфорное. Когда он моргал глазами – оно смотрелось как самка покойника. А когда открывал рот – как воплощение вурдалака. Я не выдержала этого зрелища, сняла майку, и пока он ошалело таращился на меня, вытерла его физиономию. Майку теперь придется стирать, зато не так страшно смотреть на своего лучшего друга.

Растертая в пальцах мелкая ромашка пахла горечью жаркого лета.

На душе установился особенный покой, который запомнится надолго.

Очень хотелось подружиться с совой. Мягкой, теплой, с внимательным взглядом, она будет сидеть у меня на левом плече и иногда покусывать меня за мочку уха, чтоб привлечь внимание, а я буду чувствовать кожей щеки совиные перья и любить ее до слез.

Покинув «наш» перекресток мы чинно покатили навстречу рассвету в сопровождении двух проклятых мышами сов. Которым нужна была лишь дорога и те, кто стремился ее перебежать.

– Странные птицы. Кажется, что у них совершенно нет шеи, а ты становишься старым и скучным как все взрослые, – неожиданно для себя самой заявила я.

– Старым?

– Ну, кто бы сомневался! – обвиняющим голосом обрадовалась я, – Тебя даже не задело, что я назвала тебя скучным!

Дэн поразмыслил. Недолго. Сбросил скорость. Пожевал нижнюю губу. Оскалил зубы. И стал похож на покойника, умершего мучительной смертью. Мерзкая привычка, между прочим. И он точно знает, как меня она бесит. Гадство это – уродовать лицо кошмарными рожами. Состроит харю и вглядывается в меня – наслаждаясь моими вытаращенными от испуга глазами.

– Я вызываю тебя на дуэль, – спокойствие и уверенность меня убедили в том, что Дэн не шутит.

Он остановился на обочине и задумчиво оглядел флору канавы. Выбрал самый крупный прошлогодний камыш. И сломал его. Камыш был похож на мрачный бенгальский огонь громадного размера.

– Ты что, в детстве никогда не дралась на дуэли? – деловито спросил Дэн, отгоняя камышом утренних комаров.

Слишком поздно я сообразила, в чем дело. Решила оторваться на максимальной скорости. Но ветер был не на моей стороне, хотя дул мне в спину. И первый подлый удар по хребту превратил меня в кучу пуха, мчащуюся по дороге. Больно не было, было обидно. Я и не подозревала, что компактный камыш содержит в себе набивку для трех пуховых одеял. И все это богатство досталось мне одной.

Обломав об меня камышину, Дэн азартно метнул ее напоследок как копье. Промахнулся. Ну ладно! Сейчас устроим ответные боевые действия.

Интересно, куда девается мое хваленое чувство юмора, когда я становлюсь смешной?

После получасовой драки мы оба были как два йети. Белые и пушистые котэ. Дэн явно поддался, иначе я бы ни за что не добилась такого классного результата.

– Ну, отряхивайся, и поехали домой.

По какой‑то странной причине, на нем пух не задерживался, зато ко мне прилип как к родной.

Город дремал. Солнце уже сделало его розовым, отчего он смахивал на нарумянившуюся благородную старуху. Мелкие грузовые машины и утренние автобусы портили приятное впечатление. Компании, отгулявшие ночь, брели как понурые зомби. Одинокий фотограф с лицом аутиста передвигался по кривой траектории, выискивая чтобы такого сфоткать. На форточках окон сидели бесчисленные коты всех мастей и характеров.

По привычке и из любопытства, Дэн проводил меня до самой квартиры. У которой вместо привычного коврика лежал пучок выдранной с корнем крапивы. Чахлой и пыльной. Мертвой, но злой. Скорее всего, его запихали в дверную ручку, а потом он взял да и вывалился.

– Теперь ты сам видишь! – сдавленным шепотом сообщила я.

Мне казалось, что соседи стоят, затаившись, и подслушивают. Прижавшись ушами к замочным скважинам. И сдавленно хихикают.

Отпинав крапиву к стене, Дэн помог мне затащить велик в комнату, приволок свой, и велел ставить чайник.

– Вспоминай. Спокойно подумай, кому ты могла насрать так, чтоб тебя возненавидели?

– Неа. Никому. Ты же знаешь – я не подлая.

Ну, кто б сомневался – он состроил скептическую ухмылку. Вот зараза! А ведь я правду говорю – я не могу специально сделать кому‑то гадость. Случайно – да, бывало. Давно. До сих пор стыдно.

– Зато я сама себе напакостить запросто могу. Но тоже – случайно.

– Не кипятись. Я не сомневаюсь, что ты причину не знаешь. И вообще – может, это детишки шалят? Мелкие пакостники. Я сам таким был, – теперь в его голосе дребезжала масса горделивых многозначительный интонаций. – У вас во дворе много школоты?

– Нет ее совсем. Я самая младшая. Ведь младенцы не в счет. Ты бы лучше спросил кто у меня соседи по площадке. Верняк, кто‑то из них.

Дэн бдительно контролировал как я завариваю чай. Ритуал был соблюден и он поглядывал на чайник, жалея, что он не прозрачный. У него дома стеклянный заварочник, чтоб медитировать на дрейфующие чаинки.

Заподозрить соседей оказалось проще всего, но вот вычислить кто именно не жалеет времени для пакостей, я не могла так сразу. Мне вдруг стало жутко интересно понять, кто способен меня возненавидеть. До недавнего времени для меня понятие ненависть заключалось в плохих мыслях и словах. Таким способом ненавидят многие. Но ведь в моем случае, кому‑то моя перс