Сравнительные итоги по Буддизму и Христианству

 

«Несовершение никаких грехов, делание добра и очищение своего ума — это и есть учение Пробудившегося…

«Лучше чем верховная власть над землею, лучше чем идти в небеса, лучше чем господство над всеми мирами — награда за первый шаг к святости».

«Дхаммапада», стихи 178—183.

 

Творец, где эти трибуналы, где эти суды происходят, где эти судьи собираются, где эти судьи встречаются, перед которыми человек из мира воплощенных отчитывается за свою душу?

Персидский «Вендидад», XIX, 89.

 

Привет тебе, о, человек, который пришел из преходящего места к нетленному!

«Вендидад», VII, 136.

 

Для истинного верующего истина, откуда бы она ни пришла, желанна; также ни одно учение не становится менее истинным или драгоценным от того, что оно было усмотрено не только Моисеем или Христом, но также Буддой или Лао-цзы.

Макс Мюллер.

 

К несчастью для тех, кто был бы рад воздать справедливость древним и современным религиозным философиям Востока, такая возможность едва ли когда-либо им предоставлялась. В последнее время имело место трогательное единение между занимающими высокие официальные посты филологами и миссионерами из языческих стран. Благоразумие выше истины, когда последняя ставит под угрозу наши синекуры! Кроме того, как легко вступить в компромисс с совестью. Государственная религия — подпорка правительства; все государственные религии — «взорвавшиеся обманы»; поэтому, раз уж одна так же хороша или, вернее, так же плоха, как другая — то нашу государственную религию вполне можно поддержать. Такова дипломатия официальной науки.

Гроут в своей «Истории Греции» уподобляет пифагорейцев иезуитам, и видит в их братстве только ловко замаскированную цель приобретения политической власти. По небрежному свидетельству Гераклита и некоторых других писателей, которые обвиняли Пифагора в хитрости и описывали его как человека, ведущего «обширные исследования… но искусного на интриги и лишенного здравого рассуждения», — некоторые исторические биографы поспешили преподнести его потомству именно в таком образе.

Но если они должны принять Пифагора, сатирически изображенного Тимоном, как «фокусника торжественных речей, занятого ловлей людей», — то как они могут избежать того, чтобы судить об Иисусе по отрывку, который Цельс уберег от забвения в своей сатире? Исторической беспристрастности нет никакого дела до вероисповеданий и личных верований, она одинаково взыскивает с потомства как за одно, так и за другое. Жизнь и деяния Иисуса намного меньше засвидетельствованы, чем жизнь и деяния Пифагора, если, действительно, мы можем сказать, что они вообще засвидетельствованы каким-либо историческим доказательством. Ибо, конечно, никто не станет отрицать, что в качестве реальной личности Цельс обладает преимуществом в отношении достоверности его свидетельств перед Матфеем, или Марком, или Лукою, или Иоанном, которые никогда не написали ни одной строчки в соответственно приписываемых им Евангелиях. К тому же, Цельс в качестве свидетеля по крайней мере столь же хорош, как Гераклит. Он был известен как неоплатоник и ученый некоторым отцам, тогда как само существование этих четырех апостолов должно приниматься на слепую веру. Если Тимон рассматривал великого Самоcского Провидца как «фокусника», то Цельс делал то же самое в отношении Иисуса или, вернее, в отношении тех, кто возлагали на него свои претензии. В своем знаменитом труде, обращенном к назареянину, он говорит:

 

«Допустим, что чудеса были совершены тобою… но разве они не такие же, как и те, которые преподаются египтянам для совершения посреди форума за несколько оболов».

 

И мы знаем, по утверждению «Евангелия от Матфея», что Галилейский Пророк также был человеком торжественных речей и что он называл себя и предлагал сделать своих учеников «ловцами людей».

Пусть никто не подумает, что мы направляем этот упрек против кого-либо, кто почитает Иисуса, как Бога. Независимо от веры, если поклоняющийся искренен, ее следует уважать в его присутствии. Если мы не принимаем Иисуса за Бога, то мы чтим его как человека. Такое чувство делает ему больше чести, чем если бы мы приписали ему силы и личность Всевышнего, и в то же время считали бы, что он сыграл с человечеством бесполезную комедию, так как, в конце концов, его миссия оказывается едва ли не полной неудачей; 2000 лет прошло, а христиан не насчитывается даже одной пятой части населения земного шара; также непохоже, что христианство лучше преуспеет в будущем. Нет, мы стремимся лишь к строгой справедливости, отметая всякие личные пристрастия. Мы вопрошаем тех, кто, не почитая ни Иисуса, ни Пифагора, ни Аполлония, все же повторяют праздную болтовню их современников; тех, кто в своих книгах или хранят благоразумное молчание, или же разглагольствуют о «нашем Спасителе» и «нашем Господе», как будто они верят сколько-нибудь больше в выдуманного теологического Христа, чем в баснословного китайского Фо.

В те дни древности не было атеистов; не было неверующих или материалистов в современном значении этого слова, так же как не было набожных клеветников. Тот, кто судит о древних философиях по их внешней фразеологии и приводит цитаты из древних писаний, кажущиеся атеистическими, — тот не заслуживает доверия, как критик, так как он не способен проникнуть во внутренний смысл их метафизики. Воззрения Пиррона, чей рационализм вошел в пословицу, могут быть истолкованы только при свете древнейшей индусской философии. От Ману вплоть до позднейших свабхавиков ее ведущей характерной чертой всегда было провозглашение реальности и верховенства духа со страстностью, пропорциональной отрицанию объективного существования нашего материального мира — преходящего призрака временных форм и существ. Многочисленные школы, порожденные Капилой, отражают его философию не яснее, чем доктрины, оставленные в наследство мыслителям Тимоном, Пирроновским «Пророком», как называет его Секст Эмпирик. Его взгляды на божественный покой души, его гордое равнодушие к мнениям окружающих его людей, его презрение к софистике в равной степени отражают случайные лучи самосозерцания гимнософов и буддийских вайбхашика. Несмотря на то, что его и его последователей прозвали, вследствие их состояния постоянной неопределенности, «скептиками», «сомневающимися» и нерешительными только потому, что они всегда откладывали свое окончательное решение по дилеммам, с которыми наши современные философы предпочитают справляться, наподобие Александру, разрубая Гордиев узел и затем объявляя эту дилемму суеверием, — таких людей, как Пиррон, нельзя называть атеистами. Не более можно назвать этим именем Капилу или Джордано Бруно, или Спинозу, которых также считали атеистами; ни также великого индусского поэта, философа и диалектика Веда-Вьясу, чей принцип, что все есть иллюзия — кроме Великого Непознаваемого и Его непосредственной сущности — Пиррон усвоил полностью.

Эти философские верования были распространены, подобно сети, по всему дохристианскому миру и, пережив преследования и неправильные истолкования, образуют краеугольный камень каждой ныне существующей религии, кроме христианства.

Сравнительная теология — это обоюдоострое оружие, и такой она показывает себя. Но защитники христианства, не смущаясь доказательствами, навязывают сравнение самым серьезным образом; христианские легенды и догматы, говорят они, и в самом деле как-то напоминают языческие, это правда; но, видите ли, тогда как одна преподает нам существование, силы и атрибуты всемудрого, всеблагого Бога-Отца, брахманизм преподносит нам множество меньших богов, а буддизм — ни одного; одна религия представляет собою фетишизм и политеизм, другая же — голый атеизм. Иегова — единственный истинный Бог, и папа римский и Мартин Лютер — Его пророки! Эта одна сторона меча, а вот другая: несмотря на миссии, несмотря на армии, несмотря на насильно навязанные торговые связи, «язычники» ничего не находят в учениях Иисуса — как бы возвышенны некоторые из них ни были — чему Кришна или Будда уже не учили их раньше. И поэтому, чтобы переманить на свою сторону новообращенных и удержать тех немногих, которые уже были переманены веками коварства, христиане дают «язычникам» догмы, более абсурдные, нежели их собственные, и обманывают их, присваивая обычаи их туземных жрецов и практикуя тот же самый «фетишизм и идолопоклонство», которые они так осуждают у «язычников». Сравнительная теология действует на обе стороны.

В Сиаме и Бирме католические миссионеры стали совершенными талапоинами по всему внешнему виду, т. е. минус их добродетели; и по всей Индии, в особенности на юге, они были обличены их же коллегой аббатом Дюбуа.[629] Это впоследствии с негодованием отрицалось. Но теперь у нас есть живые свидетели относительно правильности этого обвинения. Среди других, капитан О'Грейди, уже цитированный, уроженец Мадраса, пишет следующее об этом систематическом методе обмана:[630]

 

«Чтобы снискать к себе доверие перебежчиков из Индуизма, эти лицемерные попрошайки заявляют, что они абсолютные трезвенники, совершенно непотребляющие мяса… Я одного из этих отцов напоил, вернее, он сам зверски напивался в моем доме время от времени, и это было загляденье, как он набросился на жареную телятину».

 

Далее автор преподносит хорошенькие истории о «черноликих Христах», «Святых девах на колесах», и о католических процессиях вообще. Мы видели такие торжественные церемонии, сопровождаемые самой адской какофонией сингалезского оркестра, включая там-тамы и гонги; за ними следовала похожая брахманская процессия, которая по своим живописным краскам и mise en scene, выглядела намного более торжественной и впечатляющей, чем христианские сатурналии. Говоря об одной из таких процессий тот же автор замечает:

 

«В ней было больше дьявольского, чем религиозного… Епископы увозили в Рим[631] большую кучу «лепты Св. Петра», собранную в мельчайших монетах, золотые украшения, носовые кольца, ножные браслеты, локотные подвески и т. п., в изобилии безрассудно кучами брошенные к ногам гротескного медноцветного изображения Спасителя с его ореолом, сделанным из сплава меди с цинком, с яркополосатым кушаком и — что-то от Рафаэля! — голубым тюрбаном».[632]

 

Как каждый может понять, такие добровольные даяния делают подражание местным брахманам и бонзам весьма прибыльным делом. Между поклоняющимися Кришне и Христу, или Авани и Деве Марии, в самом деле, меньше существенных расхождений, чем между двумя туземными сектами, вишнуитами и шиваитами. Для обращенных индусов Христос есть немного видоизмененный Кришна, и это все. Миссионеры увозят богатые денежные пожертвования, и Рим доволен. Затем наступает год голода; но носовые кольца и локотные подвески уплыли, и народ голодает тысячами. Ну и что? Они умирают во Христе, и Рим рассыпает свои благословения над их трупами, из которых тысячи ежегодно плывут по священным рекам в океан.[633] Настолько раболепны католики в своем подражании и так заботятся, чтобы не оскорбить своих прихожан, что если им случится заполучить в свою церковь нескольких перебежчиков из высших каст, — они не допустят в ту же самую церковь ни одного пария или человека из низшей касты, каким бы хорошим христианином он ни был. И все же они осмеливаются называть себя слугами Того, кто предпочитал общество мытарей и грешников; и чье воззвание: «Приходите ко мне вы все отягощенные, и я успокою вас», — раскрыло перед ним сердца миллионов страждущих и угнетаемых!

Мало таких смелых и откровенных писателей, как недавно оплакиваемый д-р Томас Инман из Ливерпуля. Но сколь бы малым ни было их количество, все эти люди единогласно соглашаются, что философия как буддизма, так и брахманизма намного превосходит теологию христианства, и не учит ни атеизму, ни фетишизму.

«По моему мнению», — говорит Инман, — «утверждение, что Шакья не верил в Бога, совершенно не обоснованно. Более того, вся его схема построена на веровании, что существуют высшие силы, которые способны наказывать человечество за их прегрешения. Правда, эти боги не называются ни Иах, ни Иегова, ни Яхве, ни Адонай, ни Эхиэх, ни Ваалим, ни Ашторет — все же для сына Шуддходаны существовало Верховное Существо» [ 424, с. 24].

Существуют четыре школы буддийской теологии на Цейлоне, в Тибете и Индии. Одна — скорее пантеистическая, чем атеистическая, но другие три — чисто теистические.

Спекуляции наших филологов обоснованы на первой из них. Что же касается второй, третьей и четвертой, то их учения различаются только по внешнему виду выражения. Мы полностью объяснили дух этого учения в другом месте.

Что касается практических, а не теоретических взглядов на нирвану, то вот что говорит один рационалист и скептик:

 

«Я опрашивал сотни буддистов у самых дверей их храмов, и не нашел ни одного, кто не боролся, не постился и не вел бы строго нравственную жизнь, в целях самоусовершенствования и завоевания бессмертия; а не достижения окончательного уничтожения.

Имеется более 300 000 000 буддистов, которые постятся, молятся и трудятся… Почему считать эти 300 000 000 человек идиотами и глупцами, изнуряющими свое тело и подвергающими себя наиболее страшным лишениям всякого рода для того, чтобы достичь фатального уничтожения, которое так или иначе само должно их настичь?» [ 593 ]

 

Подобно этому автору, мы опрашивали буддистов и брахманистов, и изучали их философию. Апаварга имеет совсем другое значение, а не уничтожение. Она значит все более и более становится подобным Тому, от которого человек является только одной из сверкающих искр; что есть стремление каждого индусского философа, а надеждой наиболее невежественного человека является никогда не утерять своей четкой индивидуальности.

«Иначе», — как однажды сказал один уважаемый корреспондент автора этих строк, — «земное и отдельное существование выглядело бы комедией для Бога и трагедией для нас; забавой для Него, что мы работаем и страдаем, и смертью для нас выносить все это».

То же самое с доктриной метемпсихоза, настолько искаженной европейскими учениями. Но по мере продвижения труда над переводами и анализом, свежие красоты религии будут открыты в старинных верованиях.

У профессора Уитни в его переводе Вед имеются отрывки, в которых, он говорит, предполагаемое значение тела для его прежнего обитателя выявлено в наиболее сильном свете. Это части гимнов, которые во время похоронных служб читались над телом покойника. Мы приводим их здесь из научного труда м-ра Уитни:

 

«Пора! возьми с собой все члены;

не растеряй конечности и тело сохрани;

Твой дух уже в пути, теперь за ним последуй;

иди за ним туда, где счастлив будешь ты.

………………………………………………………………………

Собери из отдельных частей свое тело;

свершу над ним обряд и сформирую вновь.

………………………………………………………………………

Но если член какой забудет Агни,

тебя препровождая в мир богов,

Его тебе немедля я восполню;

возрадуйтесь на небесах, о, боги!»[634]

 

«Тело», о котором здесь говорилось, не есть физическое, но астральное тело — в чем очень большая разница, как можно заметить.

Опять, вера в индивидуальное существование бессмертного духа человека показана в следующих стихах индусского церемониала сожигания и похорон.

 

«Внутри земной сферы обитают они,

или в царстве наслаждения пребывают они,

Богам принадлежит околоземная оболочка, —

небеса для седалища их,

«Преддверием неба» третье небо называется,

и где восседают боги».

 

— Ригведа, X.

При наличии таких возвышенных взглядов, какие имелись у этого народа по отношению к Богу и бессмертию человеческого духа, не удивительно, что сравнение ведийских гимнов и узких, лишенных духовности Моисеевых книг должно иметь своим результатом признание преимущества за первыми в уме каждого непредубежденного ученого. Даже этический кодекс «Ману» несравнимо выше кодекса Пятикнижия Моисея, в буквальном значении которого все непосвященные ученые двух миров не могут найти ни единого доказательства о том, что древние евреи верили либо в будущую жизнь, либо в бессмертный дух в человеке; или, что Моисей сам когда-либо учил этому. Все же имеются выдающиеся востоковеды, которые начинают подозревать, что «мертвая буква» скрывает что-то такое, чего не видно с первого взгляда. Так, например, проф. Уитни утверждает, что

 

«по мере заглядывания еще глубже в форму современного индусского церемониала, мы обнаруживаем немало того же самого расхождения между вероучением и обрядной стороной; одно не объясняется другим», — затем этот великий американский ученый добавляет: «Мы вынуждены прийти к заключению, что — или Индия заимствовала свою систему обрядов из какого-то чужого источника и практиковала их слепо, не интересуясь их истинным смыслом, или же эти обряды являются продуктом другой доктрины более древнего происхождения, и сохранились в народном обращении после угасания вероучения, первоначальным выражением которой они были» [ 639, с. 48].

 

Это вероучение не угасло, и его сокровенная философия, как ее теперь понимают посвященные индусы, такова же, как была 10 000 лет тому назад. Но могут ли наши ученые серьезно надеяться, что оно по первому их требованию будет им преподнесено? Или они все еще надеются проникнуть в глубины тайн мировой религии по ее общеизвестным экзотерическим обрядам?

Ни один ортодоксальный брахман и буддист не станет отрицать христианское Воплощение; только они понимают его согласно своей собственной философии, и как могут они отрицать его? Ключевым камнем их собственной религиозной системы являются периодические воплощения божества. Каждый раз, когда человечество готово впасть в материализм и нравственную деградацию, Верховный Дух воплощается в своем создании, избранном для этой цели. «Посланец Высочайшего» соединяется с дуальностью материи и души, и когда триада таким образом становится завершенной путем присоединения Венца, — рождается спаситель, который помогает снова поставить человечество на путь истины и добродетели. Ранняя христианская церковь, вся пропитанная азиатской философией, очевидно, разделяла то же самое верование — иначе она не обратила бы второе пришествие в догмат веры и не прибегла бы к коварному измышлению басни об Антихристе в качестве предостережения против возможных будущих воплощений. Также они не могли бы представить себе, что Мелхиседек был аватаром Христа. Им нужно было только обратиться к «Бхагавадгите», чтобы найти Кришну, или Бхагавада, говорящим Арджуне:

 

«Тот, кто следует за мною, спасается мудростью и даже трудами… Как только добродетель в мире идет на убыль — я проявляюсь, чтобы спасти его».

 

Действительно, более чем трудно избежать признания этой доктрины о периодических воплощениях. Разве мир не был свидетелем прихода, с большими промежутками, таких великих личностей как Кришна, Шакьямуни и Иисус? Как и два последних персонажа, Кришна, кажется, был реальной сущностью, обожествленной его школой в какое-то время в сумерках истории, и приспособленной к системе освященной временем религиозной программы. Сопоставьте этих двух Спасителей, индусского и христианского, причем один предшествует другому на несколько тысячелетий; поместите между ними Сиддхартху-Будду, отражавшего Кришну и отбрасывающего свою светозарную тень в ночь будущего, из чьих собранных лучей были сложены очертания мифического Иисуса, и из учений которого были извлечены поучения исторического Христа; и мы найдем, что под одним одинаковым одеянием поэтической легенды жили и дышали три реальные человеческие существа. Индивидуальные заслуги каждого из них выведены, пожалуй, более сильными линиями, а не наоборот, благодаря этой самой мифической окраске, ибо народный инстинкт, такой безошибочный и справедливый, если ему не мешают, не мог бы избрать для обожествления недостойное лицо. Vox populi, vox Dei когда-то было истиной, хотя и ошибочной в приложении к нынешней, управляемой священнослужителями толпе.

Капила, Орфей, Пифагор, Платон, Василид, Маркиан, Аммоний и Плотин основывали школы и сеяли зародыши многих благородных мыслей и, исчезнув, оставили за собой сияние полубогов. Но три личности — Кришны, Гаутамы и Иисуса, появились как истинные боги, каждый в свою эпоху, и передали человечеству три религии, построенные на нерушимой скале веков. Что все три, а в особенности христианская вера, стали со временем фальсифицированными, и последняя — почти неузнаваемой, — в этом никто из этих благородных Реформаторов не виноват. Самозваные священнические виноградари «вина Господнего» — вот кто должны быть призваны к ответу будущими поколениями. При очищении этих трех систем от ржавчины человеческих догм, оставшаяся чистая сущность будет найдена идентичной. Даже Павел, великий честный апостол, в горении своего энтузиазма или неумышленно исказил доктрины Иисуса, или же его писания были искалечены другими до неузнаваемости. «Талмуд», записи народа, который, несмотря на отступничество Павла от иудаизма, все же чувствует себя вынужденным признать величие Павла как философа и религиозного человека, — говорит об Ахере (Павле)[635] в «Yerushalmi», что «он испортил труд того человека», — подразумевая Иисуса.[636]

Пока что, до того как эта плавка будет завершена честной наукой и будущими поколениями, давайте взглянем на нынешний аспект легендарных трех религий.

 

 

Легенды о Трех Спасителях

 

Кришна  

Эпоха: Точно неизвестна. Европейская наука боится скомпрометироваться. Но вычисления брахманов устанавливают ее примерно 6877 лет тому назад.

Кришна происходит из царской семьи, но воспитан пастухами: его называют Богом Пастухов. Его рождение и божественное происхождение держа-тся в тайне от Кансы.

Воплощение Вишну, второго лица Тримурти (Троицы). Кришне поклонялись в Матхуре на реке Джамне (см. Страбона, Арриана и «Лекции» Бамптона, с. 98—100).

Кришну преследует Канса, тиран Мадуры, но он чудесным образом спасается. Надеясь уничтожить ребенка, царь приказал казнить тысячи младенцев мужского пола.

Матерью Кришны была Деваки или Деванагуи, беспорочная дева (но родившая восьмерых сыновей до рождения Кришны).

Кришна с рождения наделен красотой, всезнанием и всемогуществом. Творит чудеса, исцеляет хромых и слепых и изгоняет бесов. Моет ноги брахманам; спустившись в нижние области (ад), освобождает мертвых и возвращается в Вайконтха — рай Вишну. Кришна был сам бог Вишну в человеческой форме.

Кришна творит мальчиков из телят и обратно [ 640, т. II, с. 332]. Он раздавливает голову Змия. (Там же).

Кришна — унитарист. Он преследует духовенство, обвиняет их в честолюбии и лицемерии прямо в лицо; разглашает ве-ликие тайны святилища — единство Бога и бессмертие нашего духа. Традиция гласит, что он пал жертвою их мести. Его любимый ученик Арджуна, не покидает его до последнего. Имеются достоверные предания, что он умер на кресте (дереве), пригвожденный к нему стрелой. Лучшие ученые согласны, что Ирландский крест в Туаме, воздвигнутый задолго до христианской эры, есть азиатский крест.[637]

Кришна возносится в Сваргу и становится Ниргуна.

 

Гаутама Будда  

Эпоха: По европейской науке и цейлонским вычислениям — 2540 лет тому назад.

Гаутама сын царя. Его первые ученики — пастухи и нищие.

По некоторым источникам — воплощение Вишну; по другим — воплощение одного из Будд и даже Ад'Будды, высочайшей мудрости.

Буддийские легенды свободны от этого плагиата, но католическая легенда, сделавшая из него Св. Иосафата, представляет его отца, царя Капилавасту, казнящим невинных юных христиан (!!) (см. «Золотая Легенда»).

Матерью Будды была Майя или Майя-дэва; замужняя женщина (и все же беспорочная дева).

Будда наделен теми же силами и качествами и творит подобные чудеса. Проводит жизнь с нищими. Как утверждают, Гаутама отличался от всех других аватаров тем, что в нем заключался целый дух Будды, тогда как все другие обладали лишь частью (анса) божественности.

Гаутама раздавливает голову Змия, т. е. отменяет поклонение нагам, как фетишизм; но подобно Иисусу делает из Змия эмблему божественной муд-рости.

Будда отменяет идолопоклонство, раз-глашает Тайны Единства Бога и нирваны, истинное значение ко-торой до этого было известно лишь жрецам. Преследуемый и выгоняемый из страны, он избегает смерти тем, что собирает вокруг себя сотни тысяч верующих в то, что он — Будда. Наконец умирает, окруженный сонмом учеников, во главе с Анандой, своим любимым учеником и двоюродным братом. О'Брайен считает, что «ирландский крест» в Туаме подразумевал крест Будды; но Будда никогда не был распят. Он изображен во многих храмах сидящим под крестообразным деревом, которое есть «Древо Жизни». В другом изображении он сидит на Наге, Радже Змиев, с крестом на груди.[638]

Будда возносится в нирвану.

 

Иисус из Назарета  

Эпоха: Предполагают, что 1877 лет[639] тому назад. Его рождение и царственное происхождение были скрыты от тирана Ирода.

Иисус происходит из царского рода Давида. При рождении ему поклоняются пастухи, и он зовется «пастырь добрый» (см. «Евангелие от Иоанна»).

Воплощение Святого Духа, тогда — второго лица Троицы, теперь — третьего. Но Троица была изобретена только 325 лет спустя после его рождения. Отправился в Матхуру или Матарею, Египет, и там сотворил первые свои чудеса (см. «Евангелие о Детстве»).

Иисуса преследует Ирод, царь Иудеи, но он под водительством ангела убегает в Египет. Чтобы быть уверенным в его гибели, Ирод приказывает убивать младенцев и их было убито 40000.

Матерью Иисуса была Мариам или Ми-риам; замужняя женщина и все же беспорочная дева, но имела нескольких детей, кро-ме Иисуса (см. [ Матфей, XIII, 55, 56]).

Иисус наделен подобным же образом (см. Евангелие и Апокрифический Завет). Проводит жизнь с грешниками и мытарями. Также изгоняет бесов. Единственной заметной разницей между этими тремя является то, что Иисус обвинен в изгнании бесов властью Вельзевула, чего у других нет. Иисус моет ноги своих учеников, умирает, спускается в ад и поднимается на небо после освобождения мертвых.

В соответствии с первоначальным откровением в «Бытии», Иисус раздавил голову Змия. Он так же превращает мальчиков в козлят и козлят в мальчиков. («Евангелие о Детстве».)

Иисус восстает против старого еврейского закона; разоблачает в лицемерии и догматической нетерпимости книжников и фарисеев, и синагогу. Нарушает Субботу и бросает вызов Закону. Обвиняется евреями в разглашении тайн святилища. Предан смерти на кресте (дереве). Из небольшой горсточки учеников, которых он обратил, один предает его, один отрекается от него, а другие в конце концов покидают его, за исключением Иоанна — ученика, которого он любил. Иисус, Кришна и Будда, все три Спасителя умирают или на, или под деревом, и связаны с крестами, которые символизируют тройственные силы творения.

Иисус возносится в Рай.

 

ИТОГ  

Около середины нынешнего века количество последователей этих трех религий было следующее:[640]

 

Кришны … Брахманов 60 000 000

Будды …  Буддистов 450 000 000

Иисуса …  Христиан 260 000 000

 

Таково нынешнее соотношение этих трех великих религий, каждая из которых в свою очередь отражена в последующей. Если бы христианские догматики остановились на том отражении, то результаты не были бы столь плачевны, потому что трудно было бы, в самом деле, сделать плохую веру из возвышенных учений Гаутамы или Кришны, как Бхагавада. Но они пошли дальше и добавили к чистому первоначальному христианству басни о Геркулесе, Орфее и Вакхе. Так же как мусульмане не хотят признать, что их Коран построен на субстрате еврейской Библии, так же христиане не хотят сознаться, что они почти всем обязаны индусским религиям. Но у индусов есть хронология, чтобы им доказать это. Мы видим, что самые лучшие и наиболее ученые из наших писателей безуспешно стремятся доказать, что чрезвычайные сходства — доходящие до идентичности — между Кришной и Христом обязаны тому, что поддельные «Евангелия о детстве» и «Св. Фомы», «вероятно, были распространены на Малабарском побережье и придали колорит повествованиям о Кришне» [ 597, с. 153]. Почему бы не принять истину со всей искренностью и, переменив политику, не признать, что Св. Фома, верный той политике прозелитизма, которую проводили ранние христиане, обнаружив в Малабаре оригинал мифического Христа в Кришне, попытался слить вместе этих двух; и, присвоив своему Евангелию (с которого все другие были скопированы) наиболее значительные детали истории индусского аватара, привил христианскую ересь на первоначальной религии Кришны. Для любого человека, знакомого с духом брахманизма, идея, что брахманы примут что-либо от чужого, в особенности от иностранца, — просто смешна. Что они, наиболее фанатические люди в религиозных делах, которых в течение веков не могли принудить принять наиболее простые европейские обычаи, могли дойти до того, чтобы внести в свои священные книги непроверенные легенды об иностранном Боге, — это нечто настолько нелогическое, что будет поистине напрасной тратой времени возражать против такой идеи!

Мы не будем останавливаться, чтобы рассмотреть хорошо известное сходство между внешней формой буддийского поклонения — в особенности ламаизма — и римским католицизмом, за указание на которое бедняга Хак дорого заплатил — но продолжим сопоставление наиболее важных пунктов. Изо всех оригинальных рукописей, которые были переведены с различных языков, на которых излагается буддизм, наиболее необычными и интересными являются «Дхаммапада» Будды, или «Тропа Добродетели», переведенная с пали полковником Роджерсом [ 643 ], и «Колесо Закона», содержащее воззрения Сиамского государственного министра на свою собственную и другие религии, переведенные Генри Алабастером.[641] Чтение этих двух книг и обнаруживание в них подобий мыслей и доктрин, часто доходящих до идентичности, заставило д-ра Инмана написать много глубоко правдивых строк, вошедших в один из его последних трудов «Древнее язычество и современность».

«Я говорю с трезвой серьезностью», — пишет этот добросердечный искренний ученый, — «когда утверждаю, что после сорокалетнего опыта среди тех, кто исповедует христианство, и тех, кто более или менее спокойно заявляют… о своем несогласии с ним, — я обнаружил больше достойной добродетели и нравственности среди последних, чем среди первых… Я лично знаю многих набожных, добрых христиан, которых я уважаю, которыми восхищаюсь и, может быть, был бы рад подражать им или сравняться, но они заслуживают такую похвалу вследствие своего здравого ума, игнорируя в значительной степени свое вероучение, и культивируя практику добрых дел… По моему суждению наиболее достойные похвалы христиане, которых я знаю, суть видоизмененные буддисты, хотя, вероятно, ни один из них никогда не слышал о Сиддхарте» [ 424, с. 162].

Между ламаистско-буддийскими и римско-католическими догматами веры и церемониями имеется пятьдесят один пункт, представляющий совершенное и поразительное сходство, и четыре — диаметрально противоположные.

Так как бесполезно будет перечислять эти «сходства», ибо читатель найдет их тщательно отмеченными в труде Инмана «Древнее язычество и современность» [ 424, с. 237—240], то мы процитируем только четыре расхождения и предоставить каждому самому делать выводы из них:

 

1. «Буддисты считают, что ничто, что противоречит здравому рассудку, не может быть истинным учением Будды».

2. «Буддисты не обожествляют матери Шакья», хотя они уважают ее как святую, подобную подвижникам женщину, избранную быть его матерью вследствие своих великих добродетелей.

3. «У буддистов нет святых таинств».

4. Буддисты не верят в какое-либо прощение грехов, за исключением только после соответствующего наказания за каждое злое деяние и пропорционального вознаграждения пострадавшим сторонам.

 

1. «Христиане примут любой вздор, если он будет провозглашен церковью, как дело веры».[642]

2. «Католики обожествляют мать Иисуса, ей посылаются молитвы о помощи и заступничестве». Поклонение Св. Деве ослабило поклонение Христу и совсем отбросило в тень поклонение Всевышнему.

3. «У последователей папы семеро таинств».

4. Христианам обещано, что если только они верят в «драгоценную кровь Христа», эта кровь, пролитая Им для искупления грехов всего человечества (читай христиан), искупит каждый смертный грех.

 

Которая из этих теологий более привлекательна для искреннего исследователя, это вопрос, который смело может быть предоставлен здравому суждению читателя. Одна предлагает свет, другая — тьму.

В «Колесе Закона» сказано следующее:

 

«Буддисты верят, что каждое деяние, слово или мысль имеет свое следствие, которое раньше или позже проявится в настоящем или в будущем состояниях. Злые деяния создадут плохие последствия;[643] добрые деяния создадут добрые последствия; преуспевание в этом мире или рождение в небесах… в каком-то будущем состоянии».

 

Это строгая и беспристрастная справедливость. Это идея о Верховной Власти, которая безошибочна, и поэтому не может иметь ни гнева, ни пощады, но предоставляет каждой причине, большой или малой вырабатывать свои неизбежные следствия. «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» [ Матфей, VII, 2], — ни по выражению, ни по подтексту не указывает на какую-либо надежду на будущее помилование или спасение по доверенности. Жестокость и милосердие являются чувствами конечными. Верховное божество бесконечно, следовательно, оно может быть только СПРАВЕДЛИВЫМ, и справедливость должна быть слепой. Древние язычники придерживались по этому вопросу гораздо более философских взглядов, чем современные христиане, ибо изображали свою Фемиду с завязанными глазами. И сиамский автор труда, о котором идет речь, опять-таки обладает более почтительной концепцией о божестве, чем христиане, когда выражает следующую мысль:

 

«Буддист мог бы поверить в существование Бога, возвышающегося над всеми человеческими качествами и атрибутами — совершенного Бога, выше любви и ненависти, и зависти, спокойно пребывающего в мирном счастии, которое ничто не может нарушить; и о таком Боге он говорил бы без пренебрежения, и не потому, что он хотел бы угодить Ему, или боялся бы оскорбить Его, но в силу естественного почитания. Но он не в состоянии понять Бога с атрибутами и качествами людей — Бога, который любит и ненавидит и выказывает гнев; Бога, который описан ли ему он христианскими миссионерами, или магометанами, или брахманами, или евреями — не выдерживает его стандарта даже обычного хорошего человека».

 

Мы часто удивлялись этим необычайным идеям о Боге и его справедливости, которых, как кажется, честно придерживаются те христиане, которые в делах своей религии слепо полагаются на свое духовенство, и никогда на свой собственный разум. Как странно нелогично это учение об отпущении грехов. Мы предлагаем обсудить его с христианами с буддийской точки зрения и за одно показать, посредством какого ряда софистических изощренностей, направленных к единой цели закрепления ярма духовенства на народной шее, его принятие в качестве божественной заповеди было наконец осуществлено; и также что оно оказалось одною из наиболее вредных и деморализующих доктрин.

Духовенство говорит: не имеет значения, как велики наши преступления против законов Божьих и человеческих; мы должны лишь верить в самопожертвование Иисуса ради спасения человечества, и Его кровь смоет с нас каждое пятно. Божье милосердие беспредельно и неизмеримо. Невозможно представить себе такой ужас