Получено 7 февраля 1884 г. Конфиденциально

[Деловые вопросы]

 

Мой дорогой друг!

Прилагаемое при сем письмо[402]должно быть передано Лондонской Ложе Теософского общества через вас в должности вице-председателя Основного Общества, стало быть, представителя Президента-Основателя, а не как члена Лондонского отделения.

Недавние события, в которых вы принимали не совсем приятное участие, могли быть горестными для одних и утомительными для других, но все же это лучше, чем если бы продолжался прежний мертвый покой. Вспышка лихорадки в человеческом теле является свидетельством того, что природа пытается изгнать зародыши заболевания и отвратить возможную смерть. До сих пор Лондонское отделение лишь прозябало, и огромные возможности психической эволюции в Британии оставались совершенно неиспользованными. По-видимому, карма требовала, чтобы этот покой был нарушен со стороны человека, который более всего ответствен за него, – Ч.К. Мэсси, и, таким образом, именно он довел миссис Кингсфорд до ее нынешнего положения. Она не достигла своей цели, но карма берет свое; с этого времен и Лондонская группа, проснувшаяся, стимулированная и предупрежденная, будет иметь чистое поле для деятельности. Ваша собственная карма, мой друг, предназначает вам сыграть еще более выдающуюся роль в европейских теософских делах, чем до сих пор. Предстоящий визит Олькотта даст важные результаты, в выявлении которых вы должны принять участие. Мое желание заключается в том, чтобы вы собрали все ваши резервные силы и оказались на высоте положения в дни этого кризиса. Какими бы малыми ни показались вам ваши психические достижения в этом рождении, помните, что ваш внутренний рост продолжается каждое мгновение, и к концу вашей жизни, как и в вашем следующем воплощении, ваши накопившиеся заслуги принесут вам все, к чему вы стремитесь.

Неразумно, если Г.С. Олькотт будет исключительно вашим гостем во все время своего пребывания в Британии; его время должно быть поделено между вами и другими людьми, придерживающимися различных взглядов, если они захотят пригласить его на короткое время. Его будет сопровождать Мохини, которого я избрал своим челой и с которым иногда общаюсь непосредственно. Обходитесь с этим парнем ласково, забывая, что он бенгалец, и помните, что теперь он мой чела. Делайте все, что в ваших силах, чтобы придать достоинство миссии Олькотта, так как он представляет собою Общество в целом и также в силу своего официального положения стоит, наравне с Упасикой, ближе всех к нам в цепи теософской работы.

Асирвадам [403]

К.Х.

 

Письмо № 123 [404] (ML-84)

[Ученик К.Х. – Лондонской Ложе]

Получено 7 февраля 1884 г.

[Организационные проблемы; руководство и структура Теософского общества]

 

Лондонской Ложе Теософского общества – привет!

Так как телеграммы в адрес миссис Кингсфорд и мистера Синнетта и мое письмо из Майсора не были полностью поняты, мне было приказано Маха-Чоханом посоветовать вам отложить выборы этого года, чтобы избежать чего-нибудь похожего на опрометчивость и выиграть время для обсуждения настоящего письма. Холодный прием, оказанный членами Лондонской Ложи Теософского общества 16 декабря предложению, изложенному на 29-й странице печатного конфиденциального циркуляра от миссис Кингсфорд и мистера Мейтленда (см. «Замечания и предложения» последнего), а именно о необходимости создания особого образования, или группы, внутри Лондонской Ложи Теософского общества (предложение это если и не идентично, то близко тому, что изложено мной в письме от 7 декабря), с одной стороны, и известные ошибочные представления, ложные надежды и недовольство – с другой, сделали отсрочку выборов абсолютно необходимой.

Как следовало из моего последнего письма, во время вышеупомянутого общения актуальнейшим вопросом дня являлся не буквальный или аллегорический характер последнего труда мистера Синнетта, но лояльность или нелояльность вашего председателя и ее сотрудника по отношению лично к нам, которых многие из вас считают подходящими, чтобы избрать в качестве ваших Наставников эзотеризма. С этой точки зрения и так как к тому времени (21 октября) никакой другой жалобы не было подано, возникла настоятельная необходимость сохранить, по мудрым словам миссис Кингсфорд, являющимся отголоском собственного голоса Татхагаты, политику «отделения авторитета имен, принадлежащих прошлому или настоящему, от абстрактных принципов» (вступительная речь Председателя 21 октября 1883 года). Рассуждая по справедливости, неосведомленность миссис Кингсфорд об истинном характере нашей деятельности, о наших доктринах и статусе, которая легла в основу всех ее нелестных замечаний по отношению к автору этого письма и его коллегам, делает эти замечания легковесными, легче пушинки хлопчатника, в вопросе об ее переизбрании. Присоединение к этому свойственного ей личного достоинства и ее милосердия к бедным животным, а также и того факта, что она просила мадам Блаватскую «передать мое (ее) письмо Кут Хуми», оправдало ее прежний образ действий.

Далее ход событий со времени отправления телеграммы, возможно, подсказал некоторым из вас истинную причину такого необычного, если не сказать – произвольного, поступка, как вмешательство в принадлежащее Отделению право выбора. Время часто нейтрализует самые тяжелые бедствия, ускоряя кризис. Кроме того, судя по выступлению, в котором ваш председатель, исходя из моего частного письма мистеру Уорду, намекала на «очевидное незнание нами фактов, что и не удивительно», о нас могут подумать, что мы не знали содержания частного и секретного письма, распространенного среди членов Лондонской Ложи Теософского общества 16 декабря. Итак, миссис Кингсфорд едва ли должна удивляться, что это письмо в значительной мере изменило положение. Так как мы всегда руководствуемся принципом объективной справедливости, мы не считаем себя обязанными ратифицировать наше решение о ее переизбрании, но добавим к этому решению определенные пункты с тем, чтобы председатель и члены Общества правильно понимали наши взаимоотношения. Мы далеки от мысли создать новую иерархию для будущего угнетения находящегося под властью духовенства мира. Нашим желанием было выразить свое мнение, что человек может быть активным и полезным членом Общества, не вписывая себя в число наших последователей или исповедующих ту же религию; это желание таким и осталось. Но именно потому, что этот принцип должен соблюдаться обоюдно, мы, несмотря на наше желание ее вторичного избрания, хотим, чтобы стало известно: мы считаем, что не имеем права влиять на свободную волю членов в том или ином вопросе. Такое вмешательство было бы вопиющим противоречием основному закону эзотеризма, а именно: персональный психический рост сопровождает pari passu [405]развитие индивидуального усилия и является свидетельством накопления личных заслуг. Кроме того, в поступивших к нам сообщениях обнаруживаются большие расхождения по поводу последствий, вызванных среди членов «инцидентом Кингсфорд – Синнетта». Перед лицом этого факта я не могу согласиться с несколькими желаниями миссис Кингсфорд, выраженными в ее письме к мадам Блаватской. Если мистер Мэсси и мистер Уорд отдают «свое одобрение и симпатии всецело» этой леди, кажется, что подавляющее большинство членов сочувствуют мистеру Синнетту. Поэтому если бы я поступил по советам мистера Мэсси, как изложено миссис Кингсфорд в ее письме от 20 декабря, в котором она приводит его мнение, что «одного слова от Махатмы К.Х. было бы достаточно, чтобы примирить мистера Синнетта с моим (то есть этой леди) мнением по этому делу и установить между ним и Ложей самую полную сердечность и понимание», то я действительно был бы там подобием папы римского, которого она осуждает, и, кроме того, проявил бы несправедливость и произвол. Я тогда действительно поставил бы себя и мистера Синнетта под справедливую критику, даже более суровую, чем та, которая содержалась в ее выступлении, в тех удивительных высказываниях, в которых она подтверждает свое неверие «во все апелляции к авторитету». Человек, который сказал при этом: «Я с грустью и озабоченностью смотрю на возрастающую тенденцию Теософского общества вводить в число своих методов… преувеличенное почитание лиц и личного авторитета… неизбежным результатом чего является рабское поклонение героям... Между нами слишком много разговоров об Адептах, наших «Учителях» и тому подобном… Слишком много значения придают их высказываниям и деяниям» и т.п…», – не должен просить меня о таком вмешательстве, пусть и будучи уверенным, что мой верный друг, мистер Синнетт, на это не обиделся бы. Если бы я согласился с желанием этой леди назначить ее «апостолом восточного и западного эзотеризма» и старался насильно навязать ее избрание хотя бы одному не желающему ее члену; если бы, пользуясь непоколебимым дружественным расположением ко мне мистера Синнетта, я стал оказывать на него воздействие, чтобы склонить его в пользу ее самой и ее движения, то я, действительно, заслужил бы, чтобы меня в насмешку называли «Оракулом теософов» и смотрели на меня как на «Джо Смита «Святых последнего дня»[406]и Томаса Лэйка Харриса», трансцендентального соединителя двух миров. Я не могу поверить, чтобы человек, который всего за несколько дней до этого утверждал, что «наш мудрый и истинно теософский курс не направлен на то, чтобы насаждать новых пап и провозглашать новых Владык и Учителей», когда дело коснулось ее самой, просил содействия и прибегал к «авторитету», который способен утверждаться только благодаря слепому отказу от личного суждения. А так как я предпочитаю приписать желание миссис Кингсфорд незнанию истинных чувств ее коллег, характер которых, вероятно, скрывается под изысканной неискренностью цивилизованной жизни Запада, я рекомендую ей и другим заинтересованным в этом диспуте лицам обратиться к решению посредством голосования, с помощью которого все смогут выразить свои желания, не рискуя навлечь на себя обвинение в нелюбезности. Это будет только использованием того преимущества, которое представлено им третьей статьей их Устава.

Теперь рассмотрим другое. Как бы мало мы ни заботились о личном подчинении нам, признанным руководителями и основателями Основного теософского общества, мы никогда не сможем одобрить и допустить нарушения верности основным принципам, действующим в Основной Организации, от какого бы Отделения или члена оно ни исходило. Правила Основного Общества должны соблюдаться личным составом всех Отделений при условии, что они не нарушают стремление к трем объясненным целям организации. Опыт Основного Общества доказывает, что успешность какого-либо Отделения если не целиком, то в значительной степени зависит от лояльности, благоразумия и старания его председателя и секретаря; сколько бы их коллеги ни прилагали усилий, чтобы помочь им, успешность деятельности их группы развивается пропорционально деятельности этих должностных лиц.

В заключение я должен повторить, что советовал задержать ежегодные выборы должностных лиц вашей Ложи до прибытия настоящего письма именно для того, чтобы предотвратить деятельность по переизбранию миссис Кингсфорд, пока не изгладятся всякие превратные истолкования, вызванные моими предыдущими сообщениями. Кроме того, ожидается, что Президент-Основатель (Олькотт), который знает наши мысли по этому поводу и пользуется нашим доверием, вскоре приедет в Англию, поэтому нет надобности в спешке. Ему дан общий обзор положения дел, чтобы он мог беспристрастно разобраться во всем и действовать как представитель своего Учителя, соблюдая наилучшим образом интересы Общества.

(По приказанию моего Высокочтимого Гурудэва

Махатмы К.Х.)

Было бы разумно прочесть это письмо членам Общества, в том числе и миссис Кингсфорд, до новых выборов. Я бы хотел, чтобы вы, если возможно, предотвратили другой подобный «coup de thйвtre»[407]. Как бы естественны ни были такие сенсационные сюрпризы в политике, когда партии составляются из приверженцев, души которых с увлечением отдаются партийным интригам, подобные ситуации больно наблюдать в обществе людей, которые посвятили себя наиболее возвышенным вопросам, касающимся интересов всего человечества. Пусть более низкие натуры пререкаются и спорят, если хотят. Мудрые удерживают свои расхождения в духе взаимотерпимости.

К.Х.

На замечания и обзор «Эзотерического буддизма», написанные мистером Мейтлендом, полностью ответили Субба Роу и другой, еще больший ученый. Ответы будут высланы на следующей неделе в виде брошюр. Просим мистера Синнетта раздать их тем членам, которых эта критика могла заинтересовать.

 

Письмо № 124 (ML-61)

[М. – Синнетту]

Получено 15 апреля 1884 г.

[Организационные вопросы. Критика позиции Синнетта по отношению к Кингсфорд]

 

Мои почтительные селямы Синнетту-сахибу, которому сообщается, что его «Покровитель» занят официальными делами настолько, что не может уделить ни одной минуты делам Лондонской Ложи или ее членам и не может писать ему индивидуально ни пером, ни способом осаждения. Из этих двух способов последний наиболее трудный, если не сказать дорогостоящий, во всяком случае, в отношении наших репутаций на Западе.

Мохини не может оставаться в Лондоне бесконечно или в течение продолжительного времени, так как у него есть обязанности в другом месте – обязанности по отношению к его семье и Теософскому обществу. Кроме того, что он чела, а не свободный человек – в обычном понимании этого слова; ему приходится кормить много ртов в Калькутте, более того, ему нужно зарабатывать деньги, чтобы возвратить долг другу, который дал ему 125 фунтов на расходы в связи с нынешней миссией; ведь, что бы ни мог или ни хотел сделать для него К.Х., – на возмещение им этих денег ему, как и всякому другому челе, запрещено рассчитывать. Пусть также вам станет известно, что он нуждается еще и в перемене климата. Он очень страдал от холода в той высокой комнате в вашем доме, где нет камина, и К.Х. приходилось окружать его двойным покрытием, чтобы он не умер от смертельной простуды, ему угрожающей. Не забудьте, что индусы являются экзотическими растениями в вашем суровом климате и те, кто в них нуждается, должны заботиться о них. (В прошлое воскресенье, когда поручал Олькотту передать вам информацию, я не велел ему добавлять этого только потому, что, зная ваше предубеждение против Олькотта, не хотел, чтобы вы подумали, будто он выдумал это сам.)

Опять-таки, если вы нуждаетесь в помощи Мохини в Лондоне, то теософы Парижа нуждаются в ней еще больше, так как их эзотерические познания ниже ваших. План выработан такой, что он должен делить свое время между всеми европейскими «центрами духовной активности», и если теперь требуется, чтобы он был в Париже 11-го числа текущего месяца, ему будет позволено вернуться в Лондон, как только движение на континенте будет должным образом начато. Во всяком случае, у вас будет Олькотт, который может отдавать вам большую часть своего времени. Но не бойтесь: если Генри разрешено будет продолжить пребывание в Лондоне, он не станет «беспокоить» никого из вас появлением в своих экстравагантных азиатских костюмах[408], ибо он остановится не у вас, а у арундейльских[409]дам, как было велено раньше, и распоряжение это было мною повторено, когда мадам сахиба (жена Синнетта. – Ред.) заметила, что было бы лучше, если бы он остановился там, где был после того, как уехала Упасика. Олькотт не хуже многих других людей. И хотя некоторые лица могут с этим не согласиться, найдутся худшие спорщики, чем он. Я не должен закончить, не сказав вам, что в ссоре с миссис Кингсфорд правда уже не на вашей стороне. Хотя вам не хочется в этом сознаться, вы, сахиб, проявляете злобу, личную злобу. Вы нанесли ей поражение и теперь хотите ее унижать и наказывать. Это не правильно. Вам нужно поучиться больше отделять ваше сознание от вашего внешнего «Я», чем до сих пор, если вы не хотите потерять К.Х. Ибо он очень раздосадован тем, что происходит. Извините за мои замечания, но это для вашей собственной пользы. Прошу прощения.

М.

 

Письмо № 125 (ML-62)

[К.Х. – Синнетту ]

Получено 18 июля 1884 г.

 

[Ошибки и заблуждения Синнетта]

 

Мой бедный, слепой друг!

Вы совсем не годитесь для практического оккультизма! Его законы непреложны; и никто не может отступить от раз отданного приказа. Она (Е.П.Б. – Ред.) не может продолжать пересылку писем мне, и письмо надо было передать Мохини. Однако я его прочел и решил сделать еще одно усилие (последнее, которое мне разрешено), чтобы открыть вашу скрытую интуицию. Если мой голос, голос того, кто по своей человеческой природе всегда был вам дружествен, и на сей раз не достигнет вас, как это часто бывало прежде, то наше расставание в ближайшее время и навсегда станет неизбежным. Мне больно из-за вас, в чьем сердце я так хорошо читаю, несмотря на все протесты и сомнения вашей чисто интеллектуальной натуры, вашего холодного западного рассудка. Но мой первый долг – по отношению к моему Учителю, а долг, хочу вам сказать, для нас выше, чем какая-либо дружба или даже любовь, так как без этого постоянного принципа, являющегося неразрушимым цементом, связывавшим в течение многих тысячелетий рассеянных хранителей великих тайн природы, наше Братство, нет! – даже само наше Учение давно бы рассыпалось в неузнаваемые атомы.

К сожалению, как бы велик ни был ваш чисто человеческий интеллект, ваша духовная интуиция слаба и туманна, так как она никогда не развивалась. Поэтому всякий раз, когда вы встречаетесь с кажущимся противоречием, затруднением, какой-нибудь несообразностью оккультного характера, вызванной нашими освященными временем законами и правилами (о которых вы ничего не знаете, так как ваше время еще не пришло), у вас немедленно возникают сомнения, появляются подозрения, что над лучшей частью вашей натуры насмехаются, так что она, в конце концов, сокрушается этими обманчивыми внешними явлениями! У вас нет веры, которая требуется, чтобы позволить вашей воле подняться с вызовом и пренебрежением против вашего чисто мирского интеллекта и предоставить вам лучшее понимание сокровенных вещей и неизвестных законов. Я вижу, что вы неспособны заставить ваши лучшие устремления, черпающие силы из потока истинной преданности той Майе, которую вы создали из меня (это одно из ваших чувств, которое глубоко меня трогает), поднять голову против холодного, духовно слепого рассудка. Вы неспособны позволить вашему сердцу громко провозгласить то, что ему до сих пор разрешалось только шептать: «Терпение, терпение. Великие цели никогда не осуществлялись одним рывком». Однако вам было сказано, что путь к оккультным наукам следует прокладывать кропотливым трудом, с опасностью для жизни; что каждый новый шаг, ведущий к конечной цели, окружен ловушками и терниями; что путника, отважившегося вступить на эту дорогу, сначала заставляют противостоять тысяче и одной фурии, которые охраняют адамантовые врата и вход, и победить  их, – эти фурии именуются Сомнением, Скептицизмом, Презрением, Насмешкой, Завистью  и, наконец, Искушением, особенно последним. Кто хочет увидеть находящееся по ту сторону, должен вначале уничтожить эту живую стену; он должен обладать сердцем и душою, покрытыми сталью, железной, никогда не слабеющей решительностью, и в то же время быть кротким и нежным, скромным и закрывшим свое сердце для всех человеческих страстей, ведущих к злу. Являетесь ли вы обладателем всех этих качеств? Приступали ли вы когда-нибудь к курсу тренировки, которая ко всему этому ведет? Нет – вы знаете это так же, как и я. Вы не для этого родились. Будучи семейным человеком, которому надо поддерживать жену и ребенка и которому надо работать, вы никак не годитесь для жизни аскета или даже такой жизни, как у Мохини. Зачем вам тогда жаловаться, что вам не даны силы, что вы даже начинаете терять веру в наши собственные силы и т.д.? Правда, вы несколько раз предлагали бросить мясоедение и выпивку, а я не настаивал на таком отказе. Зачем вам это, если вы не можете стать регулярным челой? Я думал, вы это уже давно поняли и покорились своей участи, удовлетворяясь терпеливым ожиданием дальнейшего развития событий и моей личной свободой действий.

Вы знаете, что я был единственным, кто пытался настоять – и упорствовал в этом – на необходимости, по крайней мере, маленькой реформы, хотя бы небольшого отступления от наших чрезвычайно жестких правил, если хотим, чтобы европейские теософы возросли в численности и работали для просвещения и пользы человечества. Я потерпел неудачу в своей попытке, как вам известно. Все, чего я смог добиться, это разрешение общаться с несколькими лицами – с вами, главным образом, так как я выбрал вас в качестве выразителя нашего учения, которое мы решили дать миру хотя бы в какой-то мере. Не будучи в состоянии продолжать давать вам учение регулярно вследствие своей работы, я решил возобновить его изложение после того, как моя работа будет сделана, когда в моем распоряжении будет несколько свободных часов. Я был связан по рукам и ногам, когда сделал попытку дать вам возможность издавать вашу собственную газету. Мне не было разрешено применять в связи с этим какие-либо психические силы. Вы знаете результаты. Все же я бы преуспел даже с теми малыми средствами, которые находились в моем распоряжении, если бы не волнения из-за законопроекта Ильберта. Задумывались ли вы когда-нибудь об истинной причине моей неудачи? Нет, ибо вы многого не знаете о работе кармы, о «боковых ударах» этого ужасного закона. Но вы хорошо знаете, что было время, когда вы чувствовали глубочайшее презрение ко всем нам, принадлежащим к темным расам, и рассматривали индийцев как низшую расу. Я больше ничего не скажу. Если у вас есть сколько-нибудь интуиции, вы сделаете выводы о причине и следствии и, возможно, поймете, откуда неудача.

Затем, относительно вас имелся приказ нашего Верховного Главы не вмешиваться в естественный процесс роста Лондонской Ложи и в психическое и духовное развитие его членов, особенно ваше. Вы знаете, что даже писать вам время от времени было разрешено лишь в виде особой милости после того, как затея с «Фениксом» потерпела крах. Что касается проявления каких-либо психических или оккультных сил, то об этом не было и не может быть и речи. Вы были удивлены нашим вмешательством в ссору Лондонской Ложи и Кингсфорд? И вы не в состоянии догадаться, почему мы делали это? Поверьте мне: когда-нибудь, когда вы будете лучше осведомлены, вы узнаете, что вами все это было вызвано.

Вы также возмущаетесь кажущейся нелепостью направления Г.С. О[лькотта] с миссией, для которой вы  считаете его негодным в условиях Лондона, во всяком случае социально и интеллектуально. Ну, когда-нибудь, возможно, вы также узнаете, что вы не правы в этом, как и во многом другом. В будущем результаты дадут вам хороший урок.

А теперь подойдем к самой последней части, к доказательству, что с вами не «обошлись несправедливо», как вы жалуетесь в вашем письме, хотя вы обошлись с Г.С. О[лькоттом] и Е.П.Б. очень жестоко. Ваш величайший повод к недовольству вызван вашим недоумением. Мучительно, вы говорите, когда вас всегда держат в неизвестности. Вы чувствуете себя глубоко обиженным по поводу того, что решили назвать очевидным и растущим «недружелюбием и переменой тона» и т.д. Вы ошибаетесь от начала до конца. Не было ни «недружелюбия», ни перемены в чувствах к вам. Вы просто не понимали естественную прямоту М., каждый раз, когда он говорит или пишет о серьезных вещах.

Что касается моих кратких замечаний, высказанных мною о вас Е.П.Б., которая обратилась ко мне и была права, – вам никогда не приходила в голову мысль об истинной причине этого: у меня не было времени, я едва мог уделить мимолетную мысль вам самому и Лондонской Ложе. Как хорошо Е.П.Б. сказала: «Никто никогда не думал обвинять вас в какой-либо намеренной  неправоте» по отношению к нам самим или к челам. Что касается непреднамеренной  неправоты, к счастью, вовремя предотвращенной мною, то она, несомненно, была вызвана беззаботностью. Вы никогда не думали о разнице физических возможностей бенгальца и англичанина, о выносливости одного и другого. Мохини был оставлен вами в течение многих дней в холодной комнате без камина. Он не произнес ни слова жалобы, и мне пришлось охранять его от серьезного заболевания, отдавать ему мое время и внимание – ему, в ком я так нуждался для создания известных результатов и кто пожертвовал всем для меня... Отсюда и тон М., на который вы жалуетесь. Теперь вам объяснено, что с вами «не обходились несправедливо», но что вам просто надо было принять замечание, которое для вас было неизбежно, так как иначе подобная ошибка могла бы повториться опять.

Затем, вы отрицаете, что у вас когда-либо была злоба против Кингсфорд. Очень хорошо, назовите это по-другому, если вам нравится; все же это было  чувство, которое послужило помехой строгой справедливости и заставило Олькотта совершить гораздо худшую ошибку, чем он уже сделал, но которой было позволено развиваться в своем направлении, ибо это соответствовало целям и не приносило большого вреда, за исключением только самого Олькотта – которого за это так беспощадно отчитывали. Вы обвиняете его в нанесении вреда вашему Обществу и притом «непоправимого»? Где этот нанесенный вред?.. Вы опять ошибаетесь. Только ваша нервность заставила вас написать Е.П.Б. слова, которые я хотел бы, чтобы вы никогда не произносили – ради вас самого. Должен ли я привести вам доказательства, во всяком случае по одному  делу, до чего несправедливы  вы были, подозревая любого из них (Е.П.Б. и Олькоттта. – Ред.), что они или жаловались нам на вас, или наговорили о вас то, чего не было? Я верю, что вы никогда не повторите того, что я вам сейчас скажу о том, кто был (или мог быть, но не был, ибо пришел слишком поздно) моим невольным «доносчиком» о ситуации с Мохини. Вы вольны это проверить в любой день, но я бы не хотел, чтобы эта прекрасная женщина почувствовала себя расстроенной и несчастной из-за меня. Это была мадам Гебхард, которую я обещал посетить ее оккультно. Я увидел ее в одно утро, когда она сходила по лестнице, пока я был занят с Мохини, делая его непроницаемым  [для холода]. Она видела, как он дрожал от холода, поскольку он тоже спускался с верхнего этажа. Она знала, что он все еще живет в своей маленькой комнате без камина после того, как Олькотт уехал, хотя его легко можно было поместить в другой комнате. Она остановилась, чтобы подождать его, а я заглянул в ее сознание и услышал, как она мысленно произнесла: «Ну и ну... Если бы только его Учитель это знал!..» – и затем, дождавшись Мохини, спросила, нет ли у него еще какой-нибудь теплой одежды, и добавила еще несколько ласковых слов. «Его Учитель – знал» и уже поправил зло и, зная, что это непреднамеренное зло, никакого «недружелюбия» не питал, ибо слишком хорошо знал европейцев, чтобы не ожидать от них больше, чем они могут дать. Это не единственный безмолвный упрек, адресованный вам в сердце мадам Гебхард, как и в умах нескольких других ваших друзей; и это правильно, что вам нужно это знать, помня, что они, подобно вам самому, судят почти обо всем по внешним признакам.

Я больше ничего не скажу. Но если вы захотите еще раз вспомнить о карме, то задумайтесь над этим и помните, что она действует самым неожиданным образом. А теперь задайте самому себе вопрос, насколько оправданны ваши подозрения в отношении Олькотта, который ничего не знал об этих обстоятельствах, и в отношении Е.П.Б., которая была в Париже и знала еще меньше. Тем не менее подозрение выродилось в убеждение (!) и облеклось в форму письменных упреков и очень некрасивых выражений, которые от начала до конца были незаслуженны. Несмотря на все это, вы горько жаловались вчера мисс А[рундейл] на ответ вам Е.П.Б., который, принимая во внимание ее собственные обстоятельства и темперамент, был удивительно незлоблив, если его сопоставить с вашим письмом к ней. Также я не могу одобрить вашего отношения к Олькотту – если вы нуждаетесь в моем мнении и совете. Если бы вы были на его месте и были виновны, вряд ли вы разрешили бы ему обвинять вас в таких выражениях, как фальсификация, клевета, ложь и самая идиотская некомпетентность в работе. А Олькотт совершенно не виноват в таких грехах! Что касается его работы, то разрешите нам это лучше знать. Что нам нужно – так это хорошие результаты, и вы обнаружите, что они у нас имеются.

Истинно, «подозрение опрокидывает то, что доверие строит!» И если, с одной стороны, у вас имеются причины цитировать нам Бэкона и сказать, что «нет ничего, что заставило бы человека больше подозревать, чем малое знание», то, с другой стороны, вам следовало бы помнить, что наше знание и наука не могут постигаться чисто бэконовскими методами. Будь что будет, нам не разрешается предлагать нашу науку в качестве средства от подозрительности или для ее лечения. Надо самим это заработать, и тот, кто не найдет нашей истины в своей душе, внутри самого себя, тот имеет мало шансов на успех в оккультизме. Несомненно, не подозрение исправит ситуацию, ибо оно есть

 

...тяжелый доспех, который

своим весом больше мешает, чем защищает.

 

На этом последнем замечании, я полагаю, мы оставим эту тему навсегда. Вы навлекли страдания на самого себя, на вашу жену и многих других, что было совершенно бесполезно, и вы могли бы избежать этого, если бы только воздержались сами от создания большинства их причин. Все, что мисс Арундейл вам сказала, было правильно и хорошо сказано. Вы сами разрушаете то, что с таким трудом воздвигали. Но эта странная идея, что мы сами не в состоянии видеть [ситуацию] и что нашим единственным источником данных является лишь то, что мы читаем в умах наших чел, и, следовательно, мы не являемся теми могущественными существами, какими вы нас себе представляли, – эта мысль, похоже, с каждым днем все больше вас преследует. Хьюм начинал таким же образом. Я бы с радостью помог вам и защитил вас от его судьбы, но, если вы сами не стряхнете с себя этого страшного влияния, под которым находитесь, я очень мало что могу сделать.

Вы меня спрашиваете, можно ли вам рассказать мисс Арундейл то, что я вам сообщил через миссис X[410]. Вы совершенно вольны объяснить ей положение дел и тем оправдаться в ее глазах в кажущейся  неверности и бунте против нас, как она думает. Вы это можете сделать, тем более что я никогда вас ничему не обязывал через миссис X. Я никогда не сообщался с вами или с кем-либо другим через нее, также и наши с М. чела, насколько я знаю, кроме как в Америке, одного раза в Париже, а другого раза – в доме миссис А. Она превосходная, но совершенно неразвитая ясновидящая. Если бы ей не помешали неразумно и если бы вы последовали советам Старой Леди и Мохини, то, действительно, к этому времени я мог бы говорить с вами через нее, – таково и было наше намерение. И это опять ваша вина, мой дорогой друг. Вы гордо претендовали на привилегию применять ваше собственное бесконтрольное суждение в оккультных вопросах, о которых вы ничего не могли знать, – и оккультные законы, которым вы вздумали бросить вызов и играть с ними безнаказанно, обратились против вас и нанесли вам большой вред. Все обстоит так, как и должно быть. Если бы вы постарались внушить себе глубокую истину, что интеллект сам по себе не всемогущ, что для того, чтобы «передвигать горы», ему сначала нужно воспринять жизнь и свет от своего высшего принципа – Духа и затем фиксировать ваш взор на всем оккультном, духовно стараясь развить эту способность по правилам, тогда вы вскоре стали бы правильно разгадывать эту мистерию. Вы не должны говорить миссис Х., что она никогда не видит правильно, ибо это не так. Много раз она видела правильно; будучи предоставленной самой себе, она никогда не исказила ни единого сообщения.

А теперь я закончил. Перед вами лежат две дороги: одна – очень трудная тропа к знанию и истине, другая... но я в самом деле не должен оказывать влияния на ваш ум. Если вы не приготовились совсем порвать с нами, я просил бы вас не только присутствовать на собрании, но и выступить, иначе это произведет очень неблагоприятное впечатление. Я прошу это сделать ради меня, а также ради вас самого.

Только – что бы вы ни делали, примите мой совет – не останавливайтесь на полпути: это может оказаться для вас бедственным.

До сих пор моя дружба к вам остается такой же, как и всегда, ибо мы никогда не бываем неблагодарны за оказанные услуги.

К.Х.

 

 

Письмо № 126 (ML-133)

[Е.П.Б. – Синнетту]

Написано в июле 1884 г.

[Критика позиции Синнетта; достоинства и недостатки Олькотта]

 

Мой дорогой мистер Синнетт.

Очень странно, что вы так охотно оказались готовым обманывать самого себя. Прошлой ночью я видела того, кого должна была видеть, и, получив нужные мне объяснения, утвердилась во мнении, что уже не колеблюсь и решительно выступаю против принятия. И слова в первой строчке являются теми, которые я обязана повторять вам как предостережение, а также потому, что считаю вас своим лучшим личным другом. Сейчас вы уже обманули  и продолжаете обманывать  или, выражаясь просторечиво, надувать себя относительно письма, полученного мною вчера от Махатмы. Письмо от него, независимо от того, написано оно через челу или нет, и каким бы озадачивающим, противоречивым и «абсурдным» оно ни казалось вам, является полным выражением взглядов Махатмы, и он подтверждает то, что в нем сказано. Для меня чрезвычайно странно, что вы из сказанного им принимаете только то, что совпадает с вашими собственными понятиями, и отвергаете все, что противоречит вашим понятиям о годности или негодности чего-либо. Олькотт вел себя как осел, совершенно лишенный тактичности; он в этом признается и готов признаться и сказать mea culpa [411]перед всеми теософами, и это более того, что любой англичанин охотно сделает. Вот почему, вероятно, несмотря на недостаток в нем такта и на частые чудачества, которые справедливо шокируют вашу чувствительность, как и мою тоже, он, несмотря на то что идет против всех условностей, все же нравится Учителям, которые невысоко ставят цветы европейской цивилизации. Если бы прошлой ночью я знала то, что с тех пор узнала, то есть что вы воображаете или, скорее, принуждаете себя воображать, будто это письмо Махатмы не является всецело истинным и было написано челой в угоду мне или что-то в этом роде, я бы не бросилась к вам, как к единственному средству спасения. Обстановка становится темной и туманной. Вчера вечером мне удалось избавить Общество психических исследований от его кошмара – Олькотта, и я могу сделать так, что Англия избавится от своего пугала – теософии. Если вы, наиболее преданный, лучший из всех теософов, уже готовы пасть жертвою собственных предрассудков и уверовать в новых богов, свергнув с трона старых, тогда – несмотря ни на что – теософия слишком рано пришла в эту страну, и пусть ваша Лондонская Ложа Теософского общества продолжает впредь, как начала; я не могу этому помочь, а что я подразумеваю – скажу, когда увижу вас. Но я не хочу иметь ничего общего с новым переустройством и отхожу от него всецело, если мы не согласимся больше не расходиться [во мнениях].

Ваша Е.П.Б.

 

Письмо № 127 (ML-62)

[К.Х. – Синнетту]