Философия стоиков (по Сенеке “Нравственные письма к Луциллию” и Сексту Эмпирику )

Философия стоиков (по Сенеке “Нравственные письма к Луциллию” и Сексту Эмпирику)

Что такое мудрость

Письмо CXVII

Мудрость есть наука жить и, стало быть, совершенство мысли, достигшей наивысшего и наилучшего. Что такое "быть мудрым"? Это то, что дается на долю обладателю совершенной мысли. … Мудрость есть совершенство мысли, быть мудрым - значит применять к жизни совершенство мысли. …(17) Надо ли стремиться к мудрости? — Непременно. Надо ли стремиться применить мудрость к жизни? — Да, и если запретят это, мудрость не нужна. А то, к чему должно непременно стремиться, есть благо. Быть мудрым - значит применять мудрость к жизни. Видеть - значит пользоваться глазами. Быть мудрым - значит пользоваться мудростью. К этому должно непременно стремиться; значит, следует непременно быть мудрым, а что следует непременно, то благо.

 

 (11) … мы … тратим время на ненужные тонкости, от которых становятся не лучше, а только ученее. (12) Мудрость и яснее, и проще, для благомыслия довольно прочесть немного. Но и философию мы загромождаем ненужностями. В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы, а не для жизни.

Сенека о мудреце

Письмо IX

(1) Эпикур порицал тех, кто утверждает, будто мудрецу никто, кроме него самого, не нужен и потому ничьей дружбы не требуется. В том и разница между ними (эпикурейцами) и нами (стоиками): наш мудрец побеждает все неприятное, но чувствует его, а их мудрец даже и не чувствует. Общее же и у нас и у них вот что: мудрому никто, кроме него самого, не нужен. Но хоть с него и довольно самого себя, ему все же хочется иметь и друга, и соседа, и товарища. Как ищут самое прекрасное, не прельщаясь прибылью, не боясь переменчивости фортуны. Кто заводит друзей на всякий случай, тот лишает дружбу ее величия. (13) Мудрому никто, кроме него самого, не нужен... Мудрому довольно самого себя для того, чтобы жить блаженно, а не для того, чтобы жить. Для жизни ему многое потребно, а для блаженства только высокий и здоровый дух, презирающий фортуну. (14) Хрисипп говорит, что мудрец ни в чем не терпит нужды, хотя потребно ему многое. Мудрецу нужны и руки, и глаза, и еще многое, без чего не обойтись в повседневной жизни, а нужды он не терпит ни в чем. Ведь нужда - это необходимость, а для мудрого необходимости нет. (15) Значит, хотя мудрец и довольствуется самим собой, в друзьях он все же имеет потребность и хочет иметь их как можно больше, но не для блаженной жизни, - ведь жить блаженно может он и без друзей. … (17) Покуда он может вершить дела по своему усмотрению, он, хоть ни в ком, кроме себя, не нуждается, берет жену, хоть ни в ком не нуждается, родит детей, хоть ни в ком не нуждается, не станет жить, если придется жить, не видя ни единого человека. К дружбе влечет его не собственная польза, а естественная тяга. Ведь от роду заложено в нас влечение ко многим вещам, в их числе и к дружбе. Подобно тому как всем ненавистно одиночество, подобно тому как стремление жить сообща естественно объединяет человека с человеком, так есть и здесь некое побуждение, заставляющее нас стремиться к дружбе. (18) Но, хоть мудрец и любит как никто друзей, … все же он будет верить, что все его благо в нем самом. […] "Все мое со мной" - справедливость, добродетель, разумность, сама способность не считать благом то, что можно отнять. […] Никто, кроме него самого, ему не нужен, - таковы для него пределы счастья.

Важно не то, что он говорит, а что чувствует, и не то, что чувствует сегодня, а то, что всегда. Только мудрому по душе то, что есть, глупость же постоянно страдает, гнушаясь тем, что имеет.

 

 

Письмо LIX

(14) Мудрец полон радости, весел и непоколебимо безмятежен; он живет наравне с богами. […] Радость - цель для всех, но где отыскать великую и непреходящую радость, люди не знают. Один ищет ее в пирушках и роскоши, другой - в честолюбии, третий - в любовницах... Всех их разочаровывают недолгие услады, вроде опьянения, когда за веселое безумие на час платят долгим похмельем... (16) Так пойми же, что дается мудростью: неизменная радость. Душа мудреца - как надлунный мир, где всегда безоблачно. Значит, есть ради чего стремиться к мудрости: ведь мудрец без радости не бывает. А рождается такая радость лишь из сознания добродетелей. (17) Радоваться может только мужественный, только справедливый, только умеренный…(18) Любители роскоши каждую ночь, - как будто она последняя, - проводят в мнимых радостях. А та радость, что достается богам и соперникам богов не иссякает. Она бы иссякла, будь она заемной, но, не будучи чужим подарком, она не подвластна и чужому произволу. Что не дано фортуной, того ей не отнять.

Разделение философии

Письмо LXXXIX

(1) …Разделении философии - вещь полезная и для стремящегося к мудрости необходимая. Ведь через посредство частей легче подойти к познанию целого.... нашему слабому взгляду легче рассмотреть все по отдельности, так как целого нам не охватить… (3) Все, что разрослось, познается легче, если должным образом расчленено на части, не слишком мелкие и не бесчисленные.

(14) Итак, поскольку философия трехчастна, мы начнем с разделения нравственной ее части. … и она делится натрое; первое в ней - наблюдение, назначающее каждому свое и оценивающее, что чего стоит; дело это чрезвычайно полезное, так как нет ничего более необходимого, чем установить цену каждой вещи. Второй раздел ее учит о побуждениях, третий - о поступках. Первая твоя обязанность - судить, что чего стоит; вторая - соразмерять и обуздывать в зависимости от этого твои побуждения; третья - заботиться, чтобы побужденья и поступки друг другу соответствовали, а сам ты ни в тех, ни в других не впадал в противоречие с самим собою. (15) Если одного из трех не будет, нарушится и все остальное...

(16) Естественная философия членится надвое: на учения о телесных и о бестелесных вещах. Оба они разделяются на свои ступени. Учение о телах - таким образом: во-первых, о тех, что производят нечто, и о тех, что из них рождаются, - а рождаются первоначальные вещества. Учение о них, по мненью некоторых, неделимо, по мненью других - делится на ученья о материи, о движущей всё причине и о самих первоначальных веществах.

(17) Мне остается написать о разделении той части философии, что посвящена разуму. Всякая речь либо непрерывна, либо распределена между вопрошающим и отвечающим. … первая именуется диалектика вторая - риторика. Риторика заботится о словах, их смысле и порядке; диалектика подразделяется на две части - о словах и о значениях, то есть о предметах, про которые говорится, и о речениях, посредством которых про них говорится. Далее следуют бесчисленные подразделы и той, и другой.

Физика стоиков

Письмо LXV

Наши стоики утверждают: все в природе возникает из двух начал - причины и материи. Материя коснеет в неподвижности, она ко всему готова, но останется праздной, если никто не приведет ее в движенье. Причина, или же разум, ворочает материю, как хочет и, придавая ей форму, лепит всяческие предметы. Ведь в каждой вещи непременно должно быть то, из чего она делается, и то, чем она делается; второе есть причина, первое - материя. (3) Любое искусство подражает природе... Вот статуя: здесь наличествует и материя, послушная художнику, и художник, придавший материи обличье. Материей в статуе была бронза, причиной - художник. То же самое присуще и всем вещам: каждая состоит из того, что ее создало, и того, из чего она создана. (4) Стоики считают, что есть одна причина - то, что создает вещи. … Все состоит из материи и бога. Бог упорядочивает смешение, и все следует за ним, правителем и вожатым. Могущественнее и выше то, что действует, то есть бог, нежели материя, лишь претерпевающая действие бога.

 

О душе и теле

Письмо LXV

[…]Куда я отправлюсь отсюда? Какое жилище ждет душу, избавившуюся от рабского человеческого состояния? Я … не ради такой малости рожден, чтобы быть только рабом своему телу, - на него я гляжу не иначе как на цепь, сковавшую мою свободу. Его подставляю я судьбе, и не позволяю ее ударам, пройдя через него, ранить и меня. Если что во мне и может потерпеть ущерб, так только тело; но в этом открытом для опасностей жилище обитает свободный дух. (22) Эта плоть никогда не принудит меня страшиться, не принудит к притворству, недостойному человека добра, или ко лжи во славу этого ничтожного тела. Я расторгну союз с ним, как только мне заблагорассудится. Мы и сейчас, покуда связаны друг с другом, союзники не на равных правах: все их забрала себе душа. Презрение к собственному телу наверняка дает свободу… (24) То же место, что в этом мире бог, занимает в человеке душа; что в мире материя, то в нас - тело. Так пусть худшее рабски служит лучшему... Что такое смерть? Либо конец, либо переселенье. Я не боюсь перестать быть - ведь это все равно, что не быть совсем; я не боюсь переселяться - ведь нигде не буду я в такой тесноте.

 

О телесности всего сущего

Сенека приветствует Луцилия!

(4) Благо приносит пользу, то есть действует; а что действует, то телесно. Благо движет душу, в некотором роде лепит ее и удерживает, - а все это свойства тела. Телесные блага сами телесны, - а значит, и душевные блага тоже, потому что и душа есть тело. (5) Благо человека не может не быть телом, потому что он сам телесен. …всё питающее тело или …восстанавливающее его здоровье - телесно; значит, и благо человека есть тело. …Страсти - гнев, любовь, грусть, - суть тела; … мы меняемся мы от них в лице, хмурим лоб, краснеем или чувствуем, как кровь отливает от щек. Что же может оставить столь явные телесные признаки, кроме тела? (6) А если страсти суть тела, то и душевные недуги тоже, - такие как скупость, жестокость, … и злоба со всеми ее разновидностями - коварством, завистью, спесью - тоже; (7) значит, и блага тоже, во-первых, потому что они противоположны порокам, и, во-вторых, потому что явят те же приметы. Неужели ты не видел, какую силу придает взгляду храбрость? какую остроту - разумность? какую кротость и покой - благочестье? … Значит, все это - тела: от них меняется и цвет кожи, и состоянье тела, над которым они и властвуют. (8)…все, что может к чему-либо прикоснуться, есть тело. Тело лишь может касаться и тела лишь можно коснуться, - так сказал Лукреций. А от всего названного мною наше тело не менялось бы, если бы не испытало прикосновений; значит, все это телесно. (9) все, в чем достаточно силы, чтобы толкать вперед, есть тело. Но разве страх не удерживает? Разве храбрость не придает сил и не движет нами? (10) Наконец, что бы мы ни делали, мы поступаем так по веленью либо злонравия, либо добродетели; а что повелевает телом, то и само есть тело, что дает телу силы, то тоже тело. Благо человека есть и благо его тела; значит, оно телесно.

 

Письмо CXVII

(2) Наши считают, что благо телесно, ибо благо действует, а что действует, то телесно. Благо приносит пользу, а, не действуя, приносить пользу невозможно; если же благо действует, значит, оно телесно. По их словам, мудрость есть благо; следовательно, они не могут не признать ее телесной.

 

Учение о душе

Письмо СХХ

(15) Главный признак души, явившейся свыше, - это если всё, среди чего она обитает, кажется ей низким и тесным, если она не боится выйти вон. Ведь кто помнит, откуда он явился, тот знает, “куда уйдет”. Неужто мы не видим, как мало подходит нам это тело? (16) Мы жалуемся то на голову, то на желудок, то на грудь и горло; то нас мучат сухожилия, то нога, потом понос, потом простуда; иногда крови мало, иногда - слишком много; со всех сторон нас донимают и гонят прочь. Так бывает со всеми, кто живет не у себя. (17) А мы, получив в удел такое хилое тело, простираем свои замыслы на вечность, надеемся на самый долгий срок, какой только случалось прожить человеку, и не довольствуемся никаким богатством, никаким могуществом. Что может быть бесстыднее и глупее? Близким к смерти, даже умирающим, нам всего мало! А ведь мы с каждым днем все ближе к последнему, и каждый час торопит нас туда, откуда нам суждено упасть. (18) Взгляни, как слеп наш ум! То, что считаю я будущим, происходит сейчас, и наибольшая часть его - все время, которое мы прожили, - уже позади. Мы заблуждаемся, когда страшимся последнего дня: ведь каждый день вносит долю в нашу смерть! Последний день лишь приходит к смерти, а идут к ней все подряд. Она уносит нас не сразу, а малыми долями.

Потому-то великая душа, зная свою высшую природу, старается и на этом назначенном ей месте нести службу честно и усердно и все вокруг считает не своим, а только взятым на подержанье, и пользуется им, подобно “заезжему и спешащему прочь гостю”. (19) И если мы увидели в ком-нибудь такую стойкость, то как может не возникнуть у нас образ души необычайных свойств, особенно когда постоянство, о каком я говорил, доказало нам подлинность ее величия? Все истинное остается неизменным, все ложное краткосрочно. […]

(21) Нет таких, чтобы день ото дня не меняли и замыслы, и желания.(22) Этим-то изобличается безрассудство души: каждый раз она другая, непохожая на себя, - а ничего позорней, по-моему, нет. великое дело - играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики. Мы то и дело меняем личины и берем противоположную той, какую сбросили. Так потребуй от себя одного: каким ты показал себя вначале, таким оставайся до конца. Сделай так, чтобы тебя хвалили, а не сможешь - так хоть чтобы узнавали.

 

Философия стоиков (по Сенеке “Нравственные письма к Луциллию” и Сексту Эмпирику)

Что такое мудрость

Письмо CXVII

Мудрость есть наука жить и, стало быть, совершенство мысли, достигшей наивысшего и наилучшего. Что такое "быть мудрым"? Это то, что дается на долю обладателю совершенной мысли. … Мудрость есть совершенство мысли, быть мудрым - значит применять к жизни совершенство мысли. …(17) Надо ли стремиться к мудрости? — Непременно. Надо ли стремиться применить мудрость к жизни? — Да, и если запретят это, мудрость не нужна. А то, к чему должно непременно стремиться, есть благо. Быть мудрым - значит применять мудрость к жизни. Видеть - значит пользоваться глазами. Быть мудрым - значит пользоваться мудростью. К этому должно непременно стремиться; значит, следует непременно быть мудрым, а что следует непременно, то благо.

 

 (11) … мы … тратим время на ненужные тонкости, от которых становятся не лучше, а только ученее. (12) Мудрость и яснее, и проще, для благомыслия довольно прочесть немного. Но и философию мы загромождаем ненужностями. В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы, а не для жизни.

Сенека о мудреце

Письмо IX

(1) Эпикур порицал тех, кто утверждает, будто мудрецу никто, кроме него самого, не нужен и потому ничьей дружбы не требуется. В том и разница между ними (эпикурейцами) и нами (стоиками): наш мудрец побеждает все неприятное, но чувствует его, а их мудрец даже и не чувствует. Общее же и у нас и у них вот что: мудрому никто, кроме него самого, не нужен. Но хоть с него и довольно самого себя, ему все же хочется иметь и друга, и соседа, и товарища. Как ищут самое прекрасное, не прельщаясь прибылью, не боясь переменчивости фортуны. Кто заводит друзей на всякий случай, тот лишает дружбу ее величия. (13) Мудрому никто, кроме него самого, не нужен... Мудрому довольно самого себя для того, чтобы жить блаженно, а не для того, чтобы жить. Для жизни ему многое потребно, а для блаженства только высокий и здоровый дух, презирающий фортуну. (14) Хрисипп говорит, что мудрец ни в чем не терпит нужды, хотя потребно ему многое. Мудрецу нужны и руки, и глаза, и еще многое, без чего не обойтись в повседневной жизни, а нужды он не терпит ни в чем. Ведь нужда - это необходимость, а для мудрого необходимости нет. (15) Значит, хотя мудрец и довольствуется самим собой, в друзьях он все же имеет потребность и хочет иметь их как можно больше, но не для блаженной жизни, - ведь жить блаженно может он и без друзей. … (17) Покуда он может вершить дела по своему усмотрению, он, хоть ни в ком, кроме себя, не нуждается, берет жену, хоть ни в ком не нуждается, родит детей, хоть ни в ком не нуждается, не станет жить, если придется жить, не видя ни единого человека. К дружбе влечет его не собственная польза, а естественная тяга. Ведь от роду заложено в нас влечение ко многим вещам, в их числе и к дружбе. Подобно тому как всем ненавистно одиночество, подобно тому как стремление жить сообща естественно объединяет человека с человеком, так есть и здесь некое побуждение, заставляющее нас стремиться к дружбе. (18) Но, хоть мудрец и любит как никто друзей, … все же он будет верить, что все его благо в нем самом. […] "Все мое со мной" - справедливость, добродетель, разумность, сама способность не считать благом то, что можно отнять. […] Никто, кроме него самого, ему не нужен, - таковы для него пределы счастья.

Важно не то, что он говорит, а что чувствует, и не то, что чувствует сегодня, а то, что всегда. Только мудрому по душе то, что есть, глупость же постоянно страдает, гнушаясь тем, что имеет.

 

 

Письмо LIX

(14) Мудрец полон радости, весел и непоколебимо безмятежен; он живет наравне с богами. […] Радость - цель для всех, но где отыскать великую и непреходящую радость, люди не знают. Один ищет ее в пирушках и роскоши, другой - в честолюбии, третий - в любовницах... Всех их разочаровывают недолгие услады, вроде опьянения, когда за веселое безумие на час платят долгим похмельем... (16) Так пойми же, что дается мудростью: неизменная радость. Душа мудреца - как надлунный мир, где всегда безоблачно. Значит, есть ради чего стремиться к мудрости: ведь мудрец без радости не бывает. А рождается такая радость лишь из сознания добродетелей. (17) Радоваться может только мужественный, только справедливый, только умеренный…(18) Любители роскоши каждую ночь, - как будто она последняя, - проводят в мнимых радостях. А та радость, что достается богам и соперникам богов не иссякает. Она бы иссякла, будь она заемной, но, не будучи чужим подарком, она не подвластна и чужому произволу. Что не дано фортуной, того ей не отнять.

Разделение философии

Письмо LXXXIX

(1) …Разделении философии - вещь полезная и для стремящегося к мудрости необходимая. Ведь через посредство частей легче подойти к познанию целого.... нашему слабому взгляду легче рассмотреть все по отдельности, так как целого нам не охватить… (3) Все, что разрослось, познается легче, если должным образом расчленено на части, не слишком мелкие и не бесчисленные.

(14) Итак, поскольку философия трехчастна, мы начнем с разделения нравственной ее части. … и она делится натрое; первое в ней - наблюдение, назначающее каждому свое и оценивающее, что чего стоит; дело это чрезвычайно полезное, так как нет ничего более необходимого, чем установить цену каждой вещи. Второй раздел ее учит о побуждениях, третий - о поступках. Первая твоя обязанность - судить, что чего стоит; вторая - соразмерять и обуздывать в зависимости от этого твои побуждения; третья - заботиться, чтобы побужденья и поступки друг другу соответствовали, а сам ты ни в тех, ни в других не впадал в противоречие с самим собою. (15) Если одного из трех не будет, нарушится и все остальное...

(16) Естественная философия членится надвое: на учения о телесных и о бестелесных вещах. Оба они разделяются на свои ступени. Учение о телах - таким образом: во-первых, о тех, что производят нечто, и о тех, что из них рождаются, - а рождаются первоначальные вещества. Учение о них, по мненью некоторых, неделимо, по мненью других - делится на ученья о материи, о движущей всё причине и о самих первоначальных веществах.

(17) Мне остается написать о разделении той части философии, что посвящена разуму. Всякая речь либо непрерывна, либо распределена между вопрошающим и отвечающим. … первая именуется диалектика вторая - риторика. Риторика заботится о словах, их смысле и порядке; диалектика подразделяется на две части - о словах и о значениях, то есть о предметах, про которые говорится, и о речениях, посредством которых про них говорится. Далее следуют бесчисленные подразделы и той, и другой.