Глава шестая. В прифронтовом городе

 

Выразив соболезнование родственникам Гурама, Золотов заторопился в штаб к себе в отдел. Шел второй из трех отпущенных группе Золотова дней на поимку диверсантов или их ликвидацию, а у Золотова пока не было успехов.

Странная смерть лесника Габо, убийство Гурама… Полное незнание того, где сейчас могут находиться диверсанты и дезертиры… Прочесывание местности мелкими группами ничего пока не дало и вряд ли что уже даст. У диверсантов, если они еще не ушли отсюда, видимо, хорошее убежище. К убийству Гурама они могут и не могут быть причастными. Эти дезертиры смазывают всю картину, заставляют его метаться от одного предположения к другому. По крайней мере ясно: обстановка, сроки требуют менять тактику поиска, вести его более масштабно. У Золотова был в запасе хорошо проверенный в похожей ситуации вариант поиска диверсантов, но он не применял его, надеясь на быстрый успех малыми силами. Теперь эта надежда иссякла, о чем уже поставлен в известность Кобаев…

Мысли Ивана Яковлевича непроизвольно перекинулись на события сегодняшнего утра. Сразу после подъема Золотова вызвали в Орджоникидзе. Так что время завтрака он провел в дороге.

Враг не оставлял попыток с помощью авиации блокировать Военно‑Грузинскую дорогу, по которой непрерывным потоком двигались войска, военная техника, транспорт с раненными в боях на Терском рубеже, гражданское население…

Не раз Золотов благодарил старика за то, что тот отговорил его ехать в город на попутной машине и дал свою верховую лошадь. Не будь Золотов на коне, он долго добирался бы до города и непременно опоздал бы на доклад. Из‑за налетов вражеской авиации на дороге приостанавливалось всякое движение.

Положение под Орджоникидзе и в самом городе складывалось тяжелое. Село Гизель, расположенное у подножья гор Рух‑дзаур и Гудз‑дзаур, становилось центром крупного сражения, которое должно было практически решить исход боев на Терском рубеже.

В кабинете начальника Золотов чувствовал себя неуютно, потому что и докладывать пока было не о чем. Однако вопреки ожиданиям разноса не последовало. К его неудачам отнеслись с пониманием, но повторили, что срок ликвидации диверсионной группы остается прежний. После доклада Ивана Яковлевича отправили на совещание, которое состоялось в клубе НКВД.

– Товарищи! – поднялся из‑за стола, за которым сидел президиум, высокий широкоплечий полковник. – Мы понесли тяжелую утрату. Как вам известно, вчера под бомбежкой погиб нарком внутренних дел Северо‑Осетинской АССР товарищ Заделава. – Полковник сделал скорбную паузу. – Скончались в госпитале от тяжелых ран, полученных под той же бомбежкой, начальник штаба Закавказского фронта генерал‑лейтенант товарищ Бодин и член Военного Совета фронта товарищ Седжая. Почтим их память минутой молчания.

Полковник встал по стойке «смирно». В зале было человек сто, ко поднялись они почти бесшумно. Конечно, все, кто был здесь, знали уже о понесенных утратах, но одно дело просто знать, другое вот так сообща пережить скорбные мгновения.

– Пусть враги не думают, – продолжал полковник после минуты молчания, – что эти и другие утраты могут сломить наш боевой дух, посеять среди нас страх и неуверенность. Тому яркий пример – мужественные жители города. Враг не только бомбит город, но и обстреливает из артиллерии. И что делают орджоникидзевцы? Прячутся в бомбоубежищах, отсиживаются в подвалах, дрожат за свои жизни? Нет! – резко вскинул кверху руку полковник. – Они каждое утро идут на заводы и фабрики, в учреждения, в школы, они идут работать: давать фронту военную продукцию, одежду, учить наших детей… Мало того, они самоотверженно укрепляют его: роют рвы и делают дзоты. Вот чем отвечают горожане на попытки врага захватить город. Гитлеровское командование забрасывает в город диверсантов, шпионов, старается использовать предателей из числа местных жителей, призванных в армию и сдавшихся врагу. К сожалению, имеются и такие. Их очень мало, но они не менее, а более опасны, чем вражеские диверсанты, потому что хорошо знают город… Органы милиции НКВД, военная контрразведка предпринимают все, чтобы нейтрализовать эту нечисть. Осадное положение, комендантский час в Орджоникидзе необходимы для поддержания твердого порядка в городе. С мародерами, бандитами, спекулянтами нужно бороться так же беспощадно, как и с диверсантами, шпионами и предателями, потому что принципиальной разницы в нынешних условиях между ними нет. И те, и другие действуют у нас в тылу, всаживают нам нож в спину…

«Везде так трудно, так много опасной работы, а он не может изловить трех диверсантов и трех паршивых дезертиров», – с горечью подумал Золотов.

Из выступлений работников НКВД, милиции получалось, что основные усилия военная разведка врага направляла на совершение диверсий на промышленных предприятиях, выпускающих продукцию для фронта, на продовольственных складах, электростанциях, на то, чтобы в городе распускались и множились панические слухи, настроения, чтобы поднялась волна вооруженного бандитизма, мародерства, грабежей, ограблений, убийств… Выступавшие приводили конкретные примеры задержания диверсантов, шпионов, распространителей провокационных слухов, зачитывали их показания…

Сидевший рядом с Золотовым капитан‑танкист – уже достаточно пожилой, видимо, из резервистов, явно хотел выступить, но все никак не решался вскинуть руку и привлечь к себе внимание председателя президиума собрания.

– Вот сволочи, – повернулся он к Золотову, – что делают!

– Тише, – зашипели окружающие на танкиста.

Капитан сразу притих, успокоился.

– Очень хотелось выступить, – шепнул он, пригнувшись к Золотову, и виновато улыбнулся. – К стенке надо таких ставить и без суда и следствия.

– Мы должны, – как бы отвечая капитану, – говорил выступавший работник милиции, – в любых условиях действовать в рамках наших законов. Только в таком случае в борьбе со всей этой нечистью можем обеспечить полную поддержку всего населения города. И оно оказывает нам эту поддержку. Скажу вам, товарищи, почти все диверсанты, дезертиры, мародеры, грабители, паникеры, спекулянты, воры задерживаются работниками милиции, НКВД при активной помощи населения…

Атмосфера совещания, информация, полученная на нем, разговор у начальства еще более обострили у Золотова чувство долга, требовательности к себе. Слишком долго возятся они с операцией «Дубль‑Д», непростительно долго…

В селе Ивана Яковлевича ждала новость: найден труп Гурама. Может, хорошие вести принесет сержант Глыба, назначенный Золотовым вместо лейтенанта Пикаева командиром поисковой группы. Он повел ее сегодня по новому маршруту.

Какие‑то надежды возлагал Золотов и на Пикаева, которого он отправил в город с заданием. Оно имело отношение к дезертирам, а вернее, к сержанту Кикнадзе – к установлению его возможной связи с покойным Габо. Поимке дезертиров Золотов придавал такое же значение, как и поимке диверсантов. И те, и другие, даже если они и не войдут в контакт друг с другом, могут прорваться в Орджоникидзе, и каждые по‑своему будут вредить защитникам города. Дезертирам легче прикидываться своими, втираться в доверие, легче легализироваться. Нет, он, Золотов, не ошибся, отправив Пикаева в Орджоникидзе. Может, ему удастся выйти на след Кикнадзе или Габо.

…Пикаев стоял на проспекте Сталина и читал отпечатанный типографским способом «Приказ по Орджоникидзевскому гарнизону». Приказ гласил:

 

«В связи с приближением военных действий к Орджоникидзе приказываю:

1. Город Орджоникидзе объявить на осадном положении.

2. Всех паникеров, распространителей ложных слухов предавать суду Военного трибунала.

3. Дезертиров, шпионов, мародеров и жуликов расстреливать на месте.

Начальник гарнизона Кисилев.

Военный комендант города Зотов».

 

– Очень хорошо, – проговорил кто‑то за спиной у Пикаева. – Мы с тобой вполне успеем.

Заурбек резко обернулся. Голос, прозвучавший позади, показался ему знакомым. И лейтенант не ошибся – это говорил Албег, односельчанин и однокашник Заурбека. Только Албег не узнал, видно, Пикаева в милицейской форме. Да он, похоже, и не обратил внимания на лейтенанта, потому что был увлечен разговором с невысокой, стройной девушкой в теплом платке, телогрейке и в грубых кирзовых сапогах. Лицо девушки, тонкое, с большими серыми глазами, какое‑то особенно светлое, показалось Заурбеку красивым. Албег, не догадываясь о том, что за ним наблюдают, продолжал оживленный разговор с девушкой.

Пикаев окинул друга оценивающим взглядом. На Албеге была телогрейка, старая шапка, на ногах – тяжелые рабочие ботинки. Наконец, Албег обратил внимание на лейтенанта, в упор смотревшего на него.

– Заур… бек! – воскликнул он так громко, что девушка вздрогнула, а все, кто стоял на трамвайной остановке, обернулись.

Друзья обнялись и так стояли с минуту, счастливые, похлопывая друг друга по плечам.

Девушку звали Тоней. Она работала с Албегом на вагоно‑ремонтном заводе, и они шли со смены. Впрочем, не со смены, а просто вышли на перерыв, потому что никакие смены не выдерживались: люди надолго не отрывались от дела.

Впереди показался трамвай, и почти в то же мгновение все пространство, казалось, заполнил густой вой сирены воздушной тревоги. Албег подхватил Тоню и Заурбека под руки и побежал, увлекая их за собой.

Наверху все явственнее и явственнее слышался рокот фашистских бомбардировщиков.

Прежде чем нырнуть в темный зев бомбоубежища, Пикаев успел глянуть на небо и увидеть черные силуэты вражеских самолетов.

– Так и живем, проговорил Албег, придерживая Тоню за талию. – Думали, за сколько времени сходим в кино, а попали под бомбежку. Ну а ты, как, Заурбек, служишь?

– Служу, – неопределенно ответил Пикаев.

И в этом невольно вырвавшемся «служу» что‑то показалось Заурбеку обидным для себя. Как он рвался на фронт, как не хотел оставаться служить в милиции, в тылу! Албег ничего об этом, разумеется, не знал. Он считал, наверное, что Заурбек вполне доволен своей службой.

– Я несколько раз подавал заявление в военкомат, – заговорил Албег, – но ничего не получается. Говорят, наш тыл – это тоже фронт.

– Особенно у нас на заводе, – подхватила Тоня.

– Да бьют в первую очередь по промышленным предприятиям, работающим для фронта, – подключился к разговору мужчина.

– Вчера снаряд в столовую попал, – раздался в убежище женский голос, усталый, с нотками обреченности. – Хорошо, что людей не было. Половины столовой как не бывало.

– За все ответят! – бросил тщедушный пожилой мужчина в очках, нервно вышагивавший на крохотном пятачке свободного пространства посреди убежища. Располагалось оно в подвальном помещении, лампы горели вполнакала.

– Скорее бы отбой, – нетерпеливо проговорил Албег. – Из селения никаких известий не имеешь? – внезапно спросил он у Заурбека.

– Никаких, – уронил Пикаев.

Село, откуда они были родом, находилось недалеко от Орджоникидзе, но Заурбек тем не менее не был там уже месяца два – не позволяла служба.

Наверху раздался пронзительный вой, а потом что‑то ухнуло так, что в подвале дрогнул пол.

– Пятисотка, – предположил кто‑то в глубине убежища, – если не больше.

– Нет, – категорически возразил мужчина, предпринявший раньше попытку включиться в разговор Заурбека и Албега. – Это взорвался на земле сбитый зенитчиками самолет.

– А может, наши истребители сбили? – крутанулся на каблучках очкарик, продолжавший вышагивать на пятачке.

– Вполне возможно, – согласился мужчина.

Заурбек присмотрелся к нему: крупное лицо с крючковатым носом, изрядно поношенное пальто, шляпа… Заурядный служащий да еще с традиционным портфелем на коленях. Наверняка, конторский работник.

Мужчина заметил взгляд лейтенанта, усмехнулся.

– Я по профессии строитель, и мне особенно больно видеть, как эти сволочи разрушают наш город, другие города, села, разрушают созданное нашим трудом. Мы‑то все восстановим, когда победим, но сколько уйдет на это времени и сил.

Все вздрогнули опять, когда наверху снова что‑то бухнуло.

– Много придется восстанавливать, строить заново.

– Построить‑то можно, – тихо заговорила сидевшая рядом с Тоней женщина. – Только кто вернет нам загубленные жизни. И хотя женщина сказала это вполголоса, ее услышали все, потому что высказанная ею мысль жила в каждом. В подвале стало тихо. Перестал метаться даже нервный очкарик.

Наверху раздался сигнал отбоя.

Все заторопились по лестнице к выходу из убежища.

– Очень противно все‑таки прятаться и бояться. Мне бы автомат или хотя бы винтовку, – добавил Албег, уже выходя из убежища. – Я бы обязательно сбил самолет, когда он пикирует. Меткость у меня есть.

Заурбек не отвечал другу, он с интересом смотрел на людей, с которыми только что пережил бомбежку. При дневном свете все они были обыкновенными.

На прощание Албег сунул Пикаеву в руку свой адрес, написанный на клочке бумаги, а Тоня робко протянула Заурбеку свою тонкую бледную ладошку с темными кружочками въевшегося в кожу мазута вокруг когтей.

– До свидания, – тихо сказала она. – Заходите к нам домой, мы с Албегом будем очень рады.

Подошел трамвай. Заурбек вскочил на подножку, махнул рукой. Б обстановке войны Пикаев оставлял за собой право заниматься только одним – борьбой с врагом либо на фронте с оружием в руках, либо в тылу на своей работе. И почему‑то именно отношения Албега и Тони поколебали в нем убеждение, что любви не время в войну.

Заурбек вышел на следующей остановке, недалеко от которой находилось нужное ему фотоателье. Пока он работал в группе Золотова на подхвате, и это было его первое самостоятельное задание, поэтому Заурбеку особенно хотелось выполнить его наилучшим образом. О чекистской работе он мечтал давно, и теперь, когда включили в группу Золотова, мечта стала обретать реальные черты. А вдруг и получится переход в органы госбезопасности…

Рядом с фотоателье стояло полуразрушенное бомбой здание.

– Еще немного, и вы бы тоже не уцелели, – заметил лейтенант, как только вошел в ателье и поздоровался с мастером.

– Не говорите, – ответил фотограф, – пожилой суховатый мужчина, одетый в строгий темно‑серый костюм, сообщавший ему солидность и импозантность.

– Хотите сфотографироваться? – спросил он, окинув лейтенанта профессиональным взглядом. – На удостоверение или на память?

– И ни то, и ни другое. Я по делу.

– Прошу, – сделал мастер короткий жест рукой, показывая на дверь, за которой помещалась его конторка.

Пикаев предъявил мастеру удостоверение, а потом положил перед ним на стол фотографию, найденную у лесника. Только после этого сел в предложенное ему кресло.

– Эту фотографию делал я, – сразу сказал мастер, возвращая снимок лейтенанту. – Зовите меня Костасом.

– Разумеется, Костас, разговор должен остаться в тайне. Нам нужно знать, кто эти люди.

Мастер пожал плечами.

– Это нереально. Прошло столько лет. Да и вообще… Фотографию делал я, но это ничего не значит. У фотографов хорошая память на лица, но не на фамилии. Не знаю даже, чем могу быть вам полезен.

– Может, с этой съемкой были связаны какие‑то обстоятельства, которые могли бы привлечь ваше внимание и запомниться?

Костас закинул ногу за ногу, вынул из ящика стола самокрутку, набитую махоркой, предложил точно такую же лейтенанту.

– С вечера готовлю себе курево. Приходится, а что делать, больше курить нечего.

– Но у вас бывают офицеры…

– Нет, – перебил лейтенанта мастер. – Натурой не беру. Только по прейскуранту и только деньгами. А вы правильно делаете, что не курите.

Костас прикурил, и крохотная конторка сразу наполнилась едким запахом чадящей махорки.

Пикаеву этот человек нравился. Держался он с достоинством, разговор вел по‑деловому, а последняя реплика о прейскуранте позволяла предположить в нем человека добросовестного и честного.

– Вы тогда работали один?

– Да, конечно. Фотография была совсем крохотная, но клиентура шла густо. Жизнь наладилась хорошая, с достатком, вот люди и потянулись к развлечениям и к нам, фотографам, чтобы память оставить.

– Эти тоже, наверно, ради памяти.

– Вряд ли я что‑нибудь вспомню по поводу этих клиентов, – кивнул Костас на фотографию, лежавшую на столе. – Но раз вы на меня рассчитывали, то я постараюсь вам все‑таки помочь. Давайте сделаем так: я пересниму эту фотографию и выставлю ее на своей витрине. Может, кто‑нибудь заинтересуется моими бывшими клиентами, потому что если ими занимаются органы милиции да еще в такое время, то, значит, может заинтересоваться и другая сторона. Может, кто‑нибудь придет и спросит у меня, откуда я ее взял или еще что‑то в таком роде.

Лейтенант помолчал. В предложении мастера, конечно, был резон, но имеет ли право Заурбек подвергать фотографа риску? Кто знает, какие обстоятельства связывают этих людей, для кого они могут еще представлять повышенный интерес? Но, с другой стороны, сейчас как раз возникла такая ситуация, когда он может прибегнуть в своей работе к помощи человека, как говорится, от населения. Разве не такие вот случаи имеются в виду, когда говорят о народной поддержке в работе чекистов?

В конторку заглянул паренек лет пятнадцати, которого Костас отрекомендовал как своего «юного друга». В салоне мастера ждали клиенты.

Извинившись, мастер вышел. Пикаев положил фотографию в карман гимнастерки. Хотя он уже и решил не подключать к делу фотографа, движения его были неуверенными. Заурбек встал, направился к двери, затем вернулся и снова опустился в кресло. Отказываться от помощи Костаса очень не хотелось. Надо было все‑таки как следует обдумать. Чем рискует Костас, выставляя фотографию? Заурбек усмехнулся, поймав себя на уловке. Если бы он знал, какой конкретной опасности может подвергнуть фотографа, было бы куда легче принять решение. Тем более, что он практически ничего не знает о Костасе. Надо было все‑таки навести справки об этом мастере. Впрочем, уже то, что он в военное время во фронтовом городе заведует фотоателье – вполне солидная рекомендация. Кого попало сюда, конечно, не поставят.

Заурбек огляделся. Везде были фотографии: на стенах, под стеклом на столе мастера…

Вошел Костас. Заурбек нерешительно поднялся с кресла.

– Я, пожалуй, пойду. Не хочу подвергать вас риску. С какой стати вы должны рисковать?

Приветливая улыбка слетела с лица мастера. Последние слова лейтенанта явно обидели Костаса.

– С той стати, молодой человек, – заговорил он, – что я советский гражданин и, как таковой, по велению души своей и сердца хочу вам помочь, где могу. К тому же многие годы я сотрудничал с уголовным розыском милиции в качестве фотографа. Пожалуйста. Костас протянул лейтенанту сильно потертое удостоверение внештатного сотрудника уголовного розыска.

– А насчет риска не беспокойтесь. Мы часто практикуем выставки старых фото. Организуем еще одну, и дело с концом.

– Если так, – обрадовался лейтенант, – то это замечательно! Пожалуйста.

Костас взял у Пикаева фотографию и вышел. Минут через пять он вернулся.

Заурбек уходил из ателье с таким ощущением, будто оставлял здесь человека, которому верил, как самому себе.

Время уже приближалось к полудню. В город Пикаев приехал на той же лошади, на которой добирался сюда и Золотов. Конечно, лейтенант не мог разъезжать здесь верхом, поэтому оставил свою лошадь у родственников, живших на площади Штыба.

Попрощавшись с ними, Заурбек вскочил в седло и ускакал. Он очень спешил, полагая, что и без того излишне задержался в городе. В глубине души Пикаев был уверен, что он не ошибся, доверившись Костасу и что Золотов останется довольным его действиями в фотоателье. Последнее имело для Заурбека особенно важное значение. У Золотова была возможность не только помочь ему сняться с брони и призваться в армию, но даже перевестись на службу в органы госбезопасности.

С первых же дней знакомства с Заурбеком Пащенко взял над ним шефство. Не боги горшки обжигают, говорил он, в милиции работают такие же чекисты, что и в органах госбезопасности и что при желании «перейти из одного качества, в другое – не такое уж сложное дело». И когда Пащенко успел прочитать в душе Заурбека его заветное желание?..

Встречный поток движения на Военно‑Грузинской дороге был густым и напряженным, но ни суеты, ни нервозности, ни неорганизованности Пикаев не увидел. Движение замедлялось только у контрольно‑пропускных пунктов, но эти задержки тоже воспринимались людьми без раздражения, как необходимость, которую не избежать.

Военные, проверявшие документы, работали четко, со знанием дела. Временами они заглядывали в кузова грузовиков, в повозки, телеги, брички – осматривали, ощупывали грузы, проверяли: не прятались ли среди них те, кто хотел избежать проверки документов. Иногда такие попадались. Их ссаживали с транспорта и отводили к начальнику КПП.

Пикаев уже почти миновал селение Балта, когда над дорогой завыла сирена воздушной тревоги. Движение транспорта и людей мгновенно прекратилось. Люди схлынули с дороги по крутому склону к берегу Терека. И почти в то же мгновение раздались первые выстрелы зениток.

Заурбек не рискнул спуститься с конем к реке. Конь мог споткнуться на крутом склоне и покатиться вниз. Успокаивающе похлопывая его по спине, Пикаев стал с ним под защиту высокого борта студебеккера с маскировочной окраской.

Рев моторов самолетов становился все громче, и все чаще били зенитки.

Заурбек обнял коня за шею, словно стараясь унять нервную дрожь животного. Рядом в бричке он увидел мальчика с блестящими черными глазенками, в которых не было и намека на страх. Вдруг из‑за машины выскочила женщина. Она выхватила из брички мальчика и исчезла так же внезапно, как и появилась.

Над дорогой раздался особенно пронзительный вой мотора. Конь Заурбека присел на. задние ноги, а потом рванулся в сторону, но лейтенант успел перехватить уздечку и удержать коня.

Вдоль дороги на небольшой высоте проносился, фантастически быстро вырастая на глазах, фашистский штурмовик. Пулеметная очередь, бившая сверху, прошила бричку, в которой только что сидел мальчик. Смертоносная свинцовая струя вспорола облучок, пощадив пегую кобылу, впряженную в бричку. Все это произошло, наверное, в течение одной‑двух секунд. Заурбек не успел даже испугаться, как штурмовик исчез из поля его зрения. Лейтенант посмотрел на бричку, накрытую большим войлоком, на угол, откуда совсем недавно выглядывал мальчик. Останься он на месте, и пулеметная очередь рассекла бы его пополам.

Почти над самой дорогой завязался воздушный бой между пятеркой наших истребителей и мессершмиттами, шедшими в охранении группы юнкерсов‑бомбардировщиков.

Зенитчики прекратили стрельбу. Завертевшиеся в небе истребители двигались на таких высоких скоростях, что трудно было различить, где свои и где чужие машины. Нашим летчикам удалось увести за собой мессеров, и тогда по юнкерсам ударили зенитчики. Нарушив строй, гитлеровские бомбардировщики, подобно напуганным воронам, разлетелись в стороны. От них тут же начали отделяться бомбы. Рев авиационных моторов, звуки залпов зениток, взрывы бомб – все сливалось в жуткую какофонию звуков. Однако уже стало ясно: юнкерсам не прорваться к дороге. Густо коптя, вблизи горела грузовая автомашина. Видимо, пулеметная очередь, бившая из пролетавшего над дорогой штурмовика, попала в бензобак. Было убито несколько лошадей, верховых и гужевых.

Так второй раз за этот день попал Пикаев под бомбежку. До места он добрался как раз часам к двум. Он отвел коня к Касполату, с которым успел уже познакомиться через Пащенко, и не отказался от приглашения перекусить. Быть может, лейтенант и не остался бы в доме хозяина коня, не одолевай его желание увидеть внучку Касполата Залину.

 

Глава седьмая. Раздумья

 

Золотов сидел в своем кабинете перед картой котловины, где были обозначены все прилегающие к ней склоны гор, овраги, лощины, ручьи и более или менее глубокие промоины.

Иван Яковлевич уточнял план операции «Дубль‑Д» с учетом последних обстоятельств.

Впервые за последние два дня у Золотова было отличное настроение. Еще бы! Группа сержанта Глыбы вышла на тайник диверсантов, где они прятали пятьдесят килограммов взрывчатки. То, что она принадлежала гитлеровцам, не вызывало никаких сомнений, у чекистов на руках был акт экспертизы специалистов‑взрывников.

Золотов предполагал, что эти пятьдесят килограммов – только часть взрывчатки, которой располагают диверсанты. Чтобы вывести дорогу из строя, нужно было заложить взрывчатки намного больше. А это означало, что поисковая группа обнаружила всего лишь один из тайников диверсантов. То, что он находился в лесу, в большой отдаленности от дороги, позволяло предполагать, что диверсантам пока не удалось близко подойти к дороге и что остальные тайники тоже находятся в лесу, где их надо искать. Но Золотов продолжал поиски взрывчатки и на придорожной полосе, попросив к тому же еще более усилить охрану дороги.

В контрразведке фронта Ивану Яковлевичу разрешили реализовать свой план завершения операции «Дубль‑Д».

Кроме двух разведчиков, оставленных в засаде у обнаруженного тайника, остальные люди Золотова продолжали поиск диверсантов, дезертиров и тайников со взрывчаткой. Александр Пащенко с усиленной группой «работал» в районе, где было обнаружено тело Гурама. С учетом того, что на подходе к этому квадрату был найден и мертвый лесник, поиск Пащенко приобретал особое значение. Настораживало еще и то, что очень уж старательно неизвестные «прятали свои концы в воду» в эпизоде с Гурамом. С чего бы они так возились с ним? Ну убили и ушли – чего прятать‑то, все равно в селе узнают, что человек пропал. В чем же дело? Может, где‑то рядом находится убежище негодяев, и они, естественно, не хотят привлекать внимание к этому месту.

Гурам, конечно никакого интереса для своих убийц не представлял, старик наткнулся на них в лесу, и это погубило его. Но диверсанты – опытные разведчики, и никак не могли позволить себе уйти с телом старика, не осмотрев тщательно место убийства и не обыскав свою жертву, забыть, что у старика в руках была палка, и не очистить его карманы, прежде чем унести тело. Это наверняка работа дезертиров или тех, которые прятались в урочище в шалаше…

На большом белом листе бумаги Золотов вычерчивал схему, где находили свое обозначение все обстоятельства дела. Так Ивану Яковлевичу было легче прослеживать логику своих размышлений, делать выводы. Тем более, что ситуация складывалась многовариантной, а ему нужна была только одна бесспорная версия. Как шахматная задача: мат с одного хода. Но как можно было найти, этот ход, когда Золотов еще не знал точно, какие именно фигуры участвуют в комбинации. Если вычерченную им схему можно было сравнить с шахматной доской, то на некоторых клетках там вместо фигур пока стояли вопросы.

А если предположить, что неизвестные и дезертиры каким‑нибудь образом встретились и объединились? Ход, конечно, хороший, но только сделан на голой доске и при стопроцентной подтасовке игровой ситуации. Пожалуй, реальнее другой вариант: Гурама убили дезертиры, и район урочища имеет для них особое значение. Поэтому они так тщательно прятали тело Гурама? Кто бы догадался искать старика грузина на дне притока. Отсюда и надо делать соответствующие выводы и не только в связи с убийством бедного Гурама, но и всей операции «Дубль‑Д». Что касается предполагаемых неизвестных, то‑ их пока можно смахнуть с шахматной доски, ибо они только искажают картину, смещают все акценты. – Золотов подумал так и усмехнулся про себя: хорошо же решает он логические задачки – выбросил какую‑то величину, и ответ готов, как в учебнике. Конечно, ни от чего отмахиваться в деле нельзя.

Что даст поиск, который ведет Пащенко? Скоро вечер, и диверсанты вполне могут сыграть сегодня ва‑банк: рискуя головой, предпринять все‑таки попытку выполнить задание. Кто знает, на что они способны, а взрывчатка у них есть. Можно представить себе, что произойдет, если движение по дороге застопорится хотя бы на сутки! Какие возникнут здесь скопления людей, транспорта, военной техники! Не исключено, что диверсанты уже засекли засаду у своего тайника со взрывчаткой. Если они поняли, что их ищут, то предсказать действия диверсантов трудно: они могут и отказаться от выполнения задания, уйти в Орджоникидзе, а оттуда к своим или выйти к ним другим путем. Одним словом, комбинация на шахматной доске может сложиться любая, но все‑таки надо исходить из того, что войска Клейста продолжают топтаться под Орджоникидзе. Им, как воздух, нужна эта помощь – удар по нашим коммуникациям в тылу. Трудно даже предположить, сколько авиации может быть брошено врагом на бомбежку дороги, если движение на ней замрет, и она окажется забитой войсками и техникой! Этому не бывать! Если он, начальник особого отдела Золотов, и его помощники не дадут промашки, не позволят фашистским диверсантам оказаться в этом поединке умнее и проворнее чекистов. Враги на чужой территории в чужом тылу, и надо, чтобы они боялись, прятались и ни на секунду не чувствовали себя хозяевами положения, ни на секунду!

Иван Яковлевич позвонил в город Кобаеву, доложил обстановку. Кобаев посоветовал активизировать поиск перед началом основной фазы операции. Золотов ответил, что уже спланировал и это.

Прибежал Азамат с каким‑то пареньком – своим сверстником. Роль, которую Азамат сыграл в поисках Гурама, о чем сельчане узнали от военных, сделала его героем дня.

По поручению Ивана Яковлевича Азамат обходил все дворы в селе. Теперь он расспрашивал о том, какие есть тропы в соседнее ущелье, гоняют ли сельчане туда свой скот на пастьбу и много ли в том ущелье пещер и других укромных мест, где бы могли затаиться надолго несколько человек. Люди говорили, что тропинок таких много, в ущелье том имеются пастбища, и они, конечно же, используются сельчанами. Что касается укромных мест, то лес на склонах ущелья редок, площадь его очень мала, там больше голых скал, а в них немало пещер, трещин, но все они неглубокие, и долго продержаться там в холодное время без огня невозможно. Поэтому, считали сельчане, вряд ли дезертиры найдут там подходящее для себя убежище. Скорее всего, они будут отсиживаться в лесу, в окрестностях села, потому что он густой и там часто пасется домашний скот. Это была полезная информация. Но Золотова ждал еще и довольно важный для дела сюрприз.

Закончив свой отчет, Азамат чуть подтолкнул вперед своего товарища.

– А сейчас Юсуп расскажет вам свою историю. Говори, Юсуп, – добавил Азамат, а потом сказал еще что‑то по‑ингушски.

Юсуп робко поднял на Ивана Яковлевича глаза, в них были опасение и нерешительность.

– Я тебя слушаю, Юсуп, – серьезно сказал Золотов. – Не робей.

Юсуп сообщил, что сегодня он нарушил приказ, запрещавший сельчанам временно, конечно, ходить в лес.

– Чем Азамат лучше нас? – шмыгнул носом Юсуп. – Он вам помогает, а мы нет.

– И ты решил провести самостоятельный поиск?

– А почему бы и нет? – задиристо вскинул голову Юсуп. – Я эти места знаю не хуже Азамата. И… я… пошел и… – Подросток вдруг смешался и бросил на Азамата умоляющий взгляд: помоги, мол.

– Да ты не бойся, – ободрил его Азамат. – Говори, как можешь. Скажи лучше сам.

Золотов наблюдал за подростками и понимал, что этими, еще по сути, детьми, двигала не столько детская страсть к приключениям, сколько осознанная глубинная нравственная потребность сделать со своей стороны все для того, чтобы бандитов и убийц настигло справедливое возмездие. И хотя у Золотова было мало времени, хотя его подталкивало нетерпение, он ждал, когда Юсуп сам соберется с мыслями и расскажет «историю».

Юсуп пригладил пятерней свои огненно‑рыжие волосы на голове и поднял на чекиста глаза, в которых была уже полная решимость. Лицо паренька, густо обсыпанное крупными конопушками, тоже выразило готовность к докладу.

– Я ходил в лес и видел там людей.

Золотов весь напрягся.

– Я пошел за ними и…

Юсуп опять замолчал, смешавшись.

– Ты упустил их? – решил помочь все‑таки подростку Иван Яковлевич.

– Да, – выдавил из себя Юсуп. – Я не заметил ямы, она была под листьями и ветками. Упал в нее, нашумел. Они услышали и пропали. Юсуп говорил отрывисто, с большим акцентом.

– Пропали бесшумно?

– Нет, я слышал железный звук.

«Наверное, клацанье затвора автомата», – подумал Золотов.

– Никто не подходил к яме?

Юсуп отрицательно мотнул головой, потупил глаза. Теперь, считал он, сказано все, и ясно, что он ошибся: так глупо обнаружил себя и провалил свой поиск. Золотов, однако, так не думал. Нечаянная «история» Юсупа стала еще одним подтверждением вывода Золотова о том, что в окрестностях села, в лесу, продолжают скрываться либо диверсанты, либо дезертиры, а быть может, и те, и другие.

– Ты, конечно, не должен был нарушать приказ, – строгим голосом заговорил Иван Яковлевич, – но твоя «история», как ты говоришь, имеет для нас значение. Ты хорошо видел их?

– Только со спины, – встрепенулся Юсуп.

– Как они выглядели?

Со слов подростка, один из неизвестных был высокий, двое других пониже. Все трое одеты в советскую армейскую форму. У двоих шинели с командирскими портупеями, а у третьего был простой солдатский ремень. Все они вооружены автоматами. Юсуп хорошо видел ремни от них, да и вид у неизвестных был такой, будто они шли, положив руки на автоматы. Двигались почти бесшумно, пригнувшись к земле, по лесу около села в сторону Орджоникидзе. На плечах были небольшие рюкзаки, какие‑то плоские.

– Ты хорошо видел их? На каком расстоянии были они от тебя?

– Метров двадцать. Глаза у меня хорошие.

– В классе его называют Следопытом, как у Фенимора Купера. Говорят, у него зрение, как у орла, – вставил Азамат.

– Они ни разу не оглянулись?

Юсуп пожал плечами.

– Я же шел без шума, если бы не яма…

– Как ты думаешь, они искали подходы к селу?

Юсуп помолчал. На лице его появилось выражение мысленного напряжения. Он переглянулся с Азаматом, вновь призывая того помочь ему. Похоже, что ребята уже обменивались мнениями по поводу «истории Юсупа».

– Я шел за ними недолго, и они два раза останавливались, ложились на землю и смотрели на село в бинокль. Когда я выглянул из ямы, их уже не было, они пропали, – закончил Юсуп и виновато опустил голову. Иван Яковлевич ободряюще похлопал его по плечу.

– Спасибо тебе большое, Юсуп. Ты нам здорово помог. Объявляю тебе благодарность, но, – поднял указательный палец чекист, – чтобы приказ больше не нарушал. Договорились?

– Так точно! – радостно вскочил Юсуп.

– Садись, садись, – положил ему руку на плечо Золотов – у меня к вам еще одно маленькое дело. Слышал, что ходит среди ваших сельчан какая‑то легенда. Это правда?

– О злом духе и его пещерах?

– Да. Странная, скажу я вам, легенда. Есть в ней что‑то реальное? Как вы думаете?

– Отец рассказывал мне, как он в детстве в туманную погоду забрался в дикое место в зарослях и услышал, как в горе что‑то выло и гудело. Наверное, это был ветер, а он так испугался, что не помнит, куда бежал и в какую сторону. Помнит только примерно то место, куда выбежал. До того перепугался, что больше никогда туда не ходил.

– И где же это?

– Там, – повел рукой Азамат, – где Гурама убили.

Иван Яковлевич насторожился. Опять урочище.

Наваждение какое‑то, и только.

– Мы несколько раз туда ходили, но ничего подозрительного не видели и не слышали. Почудилось ему.

– Кто ходил?

– Пацаны из нашего класса, и Юсуп тоже. Надоели нам сказки стариков про злого духа, вот мы и решили доказать, что все это чепуха. И доказали. Ничего там нет – ни пещеры, ни злого духа. Чепуха! – повторил Азамат и махнул рукой.

– Интересно, – раздумчиво проговорил Золотов. – Почему ты об этом не сказал Пащенко, когда вы были та<