Собравшихся вокруг костра, не нужно было учить — им надо было помочь.

Мортенсон осмотрелся вокруг. Строительная площадка была окружена мелкой траншеей, окропленной кровью барана. Может быть, за это время он добился немногого, но теперь, у этого ночного костра, школа стала для него реальностью. Он видел построенное здание так же отчетливо, как очертания пика К2 в свете полной луны. Грег снова повернулся к костру.

 

 

Владелец комфортной студии, в которой жила Тара Бишоп, отказался принять под своим кровом супружескую пару, поэтому Мортенсону пришлось перевезти скромное имущество жены в комнату к Витольду Дудзински, а все лишнее отправить в камеру хранения. Книги Тары расположились рядом со статуэтками слонов из черного дерева — коллекцией Демпси…

Отец оставил Таре крошечное наследство. Денег хватило лишь на то, чтобы купить большой ковер, который закрыл почти весь пол в их маленькой спальне. Мортенсон только диву давался, как благотворно брак сказался на его жизни. Впервые с момента переезда в Калифорнию он почивал не в спальном мешке, а в постели. Впервые за эти годы у него появился человек, с которым можно было обсудить свою пакистанскую одиссею.

«Чем больше Грег говорил о своей работе, тем больше я убеждалась в том, что мне повезло, — вспоминает Тара. — Он говорил о Пакистане с настоящей страстью, и эта страсть пронизывала все его поступки».

Жан Эрни разделял восхищение Мортенсона жителями Каракорума. Он пригласил Грега и Тару встретить День благодарения в Сиэтле. Его жена, Дженнифер Уилсон, приготовила праздничный ужин. Эрни хотел знать о делах Мортенсона абсолютно все. Грег рассказывал о своих приключениях: о долгой дороге из Скарду в деревню Хане; о яке, которого Чангази зарезал для него в Куарду; о том, как удалось наконец добраться до Корфе; о закладке фундамента школы; о жертвоприношении над краеугольным камнем; о танцах и песнях вокруг костра.

В тот День благодарения Мортенсону было за что благодарить Всевышнего.

«Послушай, — сказал Эрни, когда они сидели перед камином с бокалами красного вина. — Тебе нравится то, что ты делаешь в Гималаях. Похоже, ты прекрасно справляешься с этим. Почему бы не заняться своей карьерой? Тебя пытались подкупить в других деревнях, но детям этих людей тоже нужны школы. И никто из альпинистов и пальцем не шевелит для того, чтобы помочь мусульманам. Им хватает шерпов и тибетцев, они думают только о буддистах. Что, если я создам собственный фонд и сделаю тебя директором? Ты сможешь каждый год строить по школе. Что скажешь?»

 

«ЧТО, ЕСЛИ Я СОЗДАМ СОБСТВЕННЫЙ ФОНД И СДЕЛАЮ ТЕБЯ ДИРЕКТОРОМ? ТЫ СМОЖЕШЬ КАЖДЫЙ ГОД СТРОИТЬ ПО ШКОЛЕ. ЧТО СКАЖЕШЬ?»

— СПРОСИЛ ЭРНИ.

Мортенсон сжал руку Тары. Идея казалась ему настолько блистательной, что он боялся что-либо сказать. Опасался, что Эрни может передумать. Он опустил глаза и молча допил свой бокал. Затем тихо вымолвил: «Я согласен. Огромное вам спасибо…»

 

 

Той зимой Тара Бишоп забеременела. Пропахшая табаком и водкой квартира Витольда Дудзински не подходила для семьи с ребенком. Мать Тары, Лайла Бишоп, расспросив о Мортенсоне знакомых альпинистов, пригласила дочь с зятем поселиться в ее изящном особняке в историческом центре Боузмен, штат Монтана. Грег сразу же влюбился в тихий городок у подножия гор Галлатен. Он чувствовал, что Беркли остался в прошлом. Лайла Бишоп предложила одолжить им денег на покупку небольшого дома, находившегося по соседству.

В начале весны Мортенсон навсегда закрыл за собой дверь камеры хранения в Беркли и вместе с женой отправился в Монтану. Они поселились в аккуратном доме в двух кварталах от особняка тещи. В просторном, обнесенном оградой дворе было достаточно места для детских игр. Здесь не приходилось опасаться подростковых банд и пьяных домовладельцев.

В мае 1996 года, когда Грег заполнял въездные документы в исламабадском аэропорту, его рука замерла над графой «род занятий». Он всегда писал «альпинист». На этот раз он внес в графу свой новый «титул»:

«Директор, Институт Центральной Азии» — так Эрни назвал свой фонд.

Жан Эрни ожидал, что новый фонд будет развиваться так же стремительно, как и его основной бизнес. Скоро можно будет строить школы и осуществлять другие гуманитарные проекты не только в Пакистане, но и в других странах и регионах вдоль Великого шелкового пути. Мортенсон не был в этом так уверен. Слишком трудно ему было строить первую школу, чтобы поверить в грандиозные планы Эрни. Но он получал годовое жалованье в 21 798 долларов — и теперь мог смелее смотреть в будущее.

 

СКОРО МОЖНО БУДЕТ СТРОИТЬ ШКОЛЫ И ОСУЩЕСТВЛЯТЬ ДРУГИЕ ГУМАНИТАРНЫЕ ПРОЕКТЫ НЕ ТОЛЬКО В ПАКИСТАНЕ, НО И В ДРУГИХ СТРАНАХ.

Из Скарду Мортенсон послал сообщение в деревню Музафара. Он предлагал своему проводнику твердое жалованье, если тот согласится приехать в Корфе и помочь ему со строительством школы. Прежде чем двинуться дальше, он посетил Гуляма Парви. Тот жил в уютном зеленом районе на южных холмах Скарду. Его дом стоял возле богато украшенной мечети, построенной на земле, подаренной городу отцом Гуляма. Грег и Парви пили чай под цветущими яблонями и абрикосами, и Мортенсон рассказывал о своих скромных планах: достроить школу в Корфе и в следующем году возвести еще одну в Балтистане. Он предложил Парви принять участие в этом проекте. С разрешения Эрни он давал Парви небольшое жалованье, которое очень пригодилось бы бухгалтеру.

«Я сумел оценить величие сердца Грега, — вспоминает Парви. — Мы оба хотели счастливого будущего для детей Балтистана. Как я мог отказать такому человеку?»

Парви познакомил Мортенсона с опытным каменщиком Макмалом.

Вместе они приехали в Корфе. Это было в пятницу.

Перейдя Бралду по новому мосту, Грег с удивлением увидел десяток женщин Корфе в лучших платках и туфлях, которые надевались только по особым случаям. Женщины почтительно поклонились ему и сказали, что идут к родственникам в соседние деревни.

«Когда, благодаря наличию моста, появилась возможность за один день посетить какую-либо из соседних деревень и успеть вернуться домой, женщины Корфе стали регулярно навещать своих родственников по пятницам, — рассказывает Мортенсон. — Мост укрепил родственные связи, и женщины стали гораздо счастливее. Они больше не чувствовали себя оторванными от родных. Кто мог подумать, что возведение моста будет способствовать улучшению их положения?»

 

«БЛАГОДАРЯ НАЛИЧИЮ МОСТА ЖЕНЩИНЫ КОРФЕ СТАЛИ РЕГУЛЯРНО НАВЕЩАТЬ СВОИХ РОДСТВЕННИКОВ ИЗ СОСЕДНИХ ДЕРЕВЕНЬ. ОНИ БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ».

На дальнем берегу Бралду, как всегда, стоял Хаджи Али с Туаа и Джахан. Приветствуя своего американского сына, он крепко обнял его, а потом приветствовал гостя, которого Грег привез из большого города.

Рядом с Хаджи Али Мортенсон с радостью увидел своего старого друга Музафара. Он обнял проводника — тот приложил руку к сердцу в знак уважения. С момента их последней встречи Музафар заметно постарел и выглядел нездоровым.

«Yong chiina yot? — встревоженно спросил Мортенсон. — Как дела?»

«В тот день все было хорошо, слава Аллаху, — вспоминает Музафар. — Я просто немного устал». За трапезой в доме Хаджи Али Грег узнал, что Музафар только что совершил тридцатикилометровый труднейший переход. Единственную дорогу из Скарду в Корфе блокировал оползень, и Музафар, недавно вернувшийся из двухсоткилометрового похода по Балторо с японской экспедицией, привел в Корфе небольшую группу носильщиков. Им пришлось тридцать километров идти вдоль реки с сорокапятикилограммовыми мешками цемента. Музафару было уже за шестьдесят, и все же он упорно нес тяжелый груз, забывая об отдыхе и еде: он хотел доставить в Корфе цемент к приезду Мортенсона.

«Когда мы познакомились с мистером Грегом на Балторо, — вспоминает Музафар, — он был приветливым, разговорчивым человеком. Он всегда шутил и на равных общался с бедными людьми — носильщиками и проводниками. Когда я потерял его и подумал, что он мог погибнуть на льду, то всю ночь не спал. Я молился, чтобы Аллах позволил мне спасти его. Я пообещал всегда защищать этого человека. Он многое

сделал для народа балти. Я беден, поэтому мог дать ему только мои молитвы и мои силы. Во время того перехода с грузом цемента я отдал все, чтобы он смог построить школу. Когда вернулся домой после этой работы, жена посмотрела на мое худое лицо и спросила: „Что случилось? Ты был в тюрьме?“»

На следующее утро, еще до рассвета, Грег поднялся на крышу дома Хаджи Али. Теперь он приехал в Корфе как директор организации. Ему приходилось думать не только о школе в одной изолированной деревне. Ответственность за осуществление планов Жана Эрни легла на его широкие плечи тяжелым грузом. Он твердо решил: больше никаких пиров и нескончаемых обсуждений. Строительство нужно закончить — и как можно быстрее.

 

«Я МОЛИЛСЯ, ЧТОБЫ АЛЛАХ ПОЗВОЛИЛ МНЕ СПАСТИ ЕГО. Я ПООБЕЩАЛ ВСЕГДА ЗАЩИЩАТЬ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА. ОН МНОГОЕ СДЕЛАЛ ДЛЯ НАРОДА БАЛТИ».

Когда жители деревни собрались на строительной площадке, Мортенсон встретил их с отвесом, уровнем и бухгалтерской книгой.

«Организация строительства — все равно что дирижирование оркестром, — вспоминает Мортенсон. — Сначала мы с помощью динамита разбивали огромные валуны. Потом десятки людей перетаскивали осколки каменщику Махмалу. Он превращал их в удивительно ровные каменные блоки — и делал это всего несколькими ударами зубила. Женщины носили воду из реки и в ямах замешивали раствор. А потом каменщики принялись выкладывать стены. Дети тоже приняли участие в строительстве. Мелкими осколками камня они заделывали щели между блоками».

 

ДЕТИ ТОЖЕ ПРИНЯЛИ УЧАСТИЕ В СТРОИТЕЛЬСТВЕ ШКОЛЫ. МЕЛКИМИ ОСКОЛКАМИ КАМНЯ ОНИ ЗАДЕЛЫВАЛИ ЩЕЛИ МЕЖДУ КИРПИЧАМИ.

«Нам очень хотелось помочь, — говорит дочь учителя Хусейна Тахира,

которой в то время было десять лет. — Отец сказал мне, что школа должна стать чем-то особенным, но я не представляла себе, что такое школа. Я просто пришла посмотреть на то, о чем все говорили, и помочь в меру сил. Помогали все члены нашей семьи».

«Доктор Грег привез из своей страны книги, — вспоминает внучка Хаджи Али, Джахан. (Во время строительства ей было девять лет. Вместе с Тахирой она пошла в первый класс новой школы.) — И в этих книгах были рисунки школ, поэтому я представляла, что мы строили. Доктор Грег в чистой одежде казался мне очень благородным человеком. И все дети на рисунках тоже были очень чистыми. Помню, как подумала: если я пойду в его школу, то когда-нибудь тоже стану благородной».

В июне стены школы быстро росли, но каждый день половина строителей уходила, чтобы заниматься собственными делами — людям нужно было заботиться об урожае и домашнем скоте. Мортенсону казалось, что строительство идет слишком медленно. «Я пытался быть строгим, но справедливым начальником, — вспоминает он. — Весь день, от рассвета до заката, я проводил на стройплощадке. С помощью уровня и отвеса определял, ровно ли строятся стены. Со мной всегда был блокнот. Я следил за всеми и вел учет каждой рупии. Я не хотел разочаровывать Жана Эрни, поэтому был очень требовательным».

 

«Я    ПЫТАЛСЯ    БЫТЬ    СТРОГИМ,    НО СПРАВЕДЛИВЫМ НАЧАЛЬНИКОМ».

Но вот как-то днем в начале августа Хаджи Али тронул Грега за плечо и попросил пойти вместе с ним. Около часа они шли в гору. Старик оказался выносливее подготовленного альпиниста. Мортенсон подумал, что теряет драгоценное время, и в этот момент Хаджи Али остановился. Они стояли на узкой площадке высоко над деревней. Грег не понимал, чего от него хочет вождь.

Старый балти дождался, пока Мортенсон справится с дыханием, а потом предложил ему посмотреть вокруг. Такой чистый и прозрачный воздух бывает только на высокогорье. За К2 в безоблачное синее небо вонзались острые ледяные пики Каракорума. На горных террасах зеленели ячменные поля Корфе — крохотный островок жизни в окружении безжизненного каменного моря.

Хаджи Али положил руку на плечо Мортенсона. «Эти горы стоят здесь

очень давно, — сказал он. — И мы давно живем рядом с ними». Хаджи Али коснулся своей коричневой шерстяной шапочки топи и поправил ее на седых волосах. «Ты не можешь диктовать горам, что им нужно делать, — сказал он веско и уверенно. — Ты должен научиться прислушиваться к ним. А теперь прошу тебя прислушаться ко мне. Милостью всемогущего Аллаха, ты многое сделал для моего народа, и мы ценим это. Но ты должен кое-что сделать и для меня».

«Что угодно», — сразу же согласился Мортенсон.

«Сядь. И закрой рот, — приказал Хаджи Али. — Ты любого сведешь с ума!»

«Он взял мои книги, отвес и уровень и пошел вниз, в Корфе, — вспоминает Мортенсон. — Я шел за ним до самого дома, не понимая, что происходит. Хаджи Али взял ключ, который всегда висел у него на шее на кожаном шнурке, открыл шкаф, украшенный потемневшей от времени буддистской резьбой, и запер там мои инструменты вместе с копченой ногой горного козла, молитвенными четками и старым британским мушкетом. А потом попросил Сакину подать нам чай».

Мортенсон полчаса ждал, пока Сакина заварит чай. Хаджи Али водил пальцем по страницам самой ценной своей книги, Корана. Он перелистывал страницы и шепотом произносил арабские молитвы.

Взяв чашку с чаем, Хаджи Али заговорил. «Если ты хочешь работать в Балтистане, то должен уважать наши обычаи, — сказал он. — Когда ты впервые пьешь чай с балти, ты — чужак. Когда пьешь чай во второй раз, ты

— почетный гость. В третий раз ты становишься родственником, а ради родственника мы готовы сделать все что угодно, даже умереть. — Хаджи Али положил ладонь на руку Мортенсона. — Доктор Грег, ты должен найти время для трех чашек чая. Может быть, мы и необразованны. Но не глупы. Мы живем здесь очень давно и многое поняли».

«В тот день Хаджи Али преподал мне самый важный урок в моей жизни, — вспоминает Мортенсон. — Мы, американцы, считаем, что всего нужно добиваться быстро. Америка — страна получасовых обедов и двухминутных футбольных тренировок. Наши лидеры считали, что кампания „Шок и трепет“ может положить конец войне в Ираке еще до ее начала. Хаджи Али научил меня пить три чашки чая. Я понял, что не нужно спешить, что построение отношений так же важно, как строительство школ. Он показал, что мне есть что почерпнуть у тех, с кем работаю. Они могли научить меня намного большему, чем то, чему мог научить их я».

«КОГДА ТЫ ВПЕРВЫЕ ПЬЕШЬ ЧАЙ С БАЛТИ, ТЫ — ЧУЖАК. КОГДА ПЬЕШЬ ЧАЙ ВО ВТОРОЙ РАЗ, ТЫ — ПОЧЕТНЫЙ ГОСТЬ. В ТРЕТИЙ РАЗ ТЫ СТАНОВИШЬСЯ РОДСТВЕННИКОМ, А РАДИ РОДСТВЕННИКА МЫ ГОТОВЫ СДЕЛАТЬ ВСЕ ЧТО УГОДНО, ДАЖЕ УМЕРЕТЬ».

Через три недели, когда Мортенсон из прораба превратился в зрителя, стены школы поднялись выше его роста. Осталось лишь перекрыть крышу. Чангази украл часть материала, поэтому Грегу пришлось вернуться в Скарду. Вместе с Парви они закупили прочные балки, которые выдержали бы тяжесть снега — зимы в Корфе были суровыми и снежными.

Как всегда, джипы, доставлявшие лес в Корфе, не смогли проехать — дорогу опять перекрыл оползень. Лес сгрузили в тридцати километрах от деревни. «На следующее утро, когда мы с Парви обсуждали, что делать, в долине появилось огромное облако пыли, — вспоминает Мортенсон. — О нашей проблеме узнал Хаджи Али. Мужчины Корфе шли всю ночь. И теперь появились — радостные и веселые. Они пели песни. Поразительно

— ведь эти люди совершенно не спали. Но случилось еще более удивительное: я увидел, что с ними был Шер Такхи! Мулла тоже принял участие в работе.

Муллы не опускаются до физического труда, — поясняет Мортенсон. — Поэтому Шер Такхи не нес груз, но он вел колонну из тридцати пяти мужчин всю дорогу, все тридцать километров до Корфе. В детстве он перенес полиомиелит и остался хромым. Эта дорога далась ему нелегко. Но он вел своих людей по долине Бралду и улыбался. Так мулла выразил свою поддержку нашему делу. Он хотел, чтобы дети Корфе, в том числе и девочки, могли учиться».

Но не все жители долины Бралду разделяли взгляды Шер Такхи. Через неделю Грег смотрел, как Махмал и его помощники устанавливают стропила. И вдруг с крыш деревни донесся детский крик. Мальчишки предупреждали, что по мосту в Корфе направляются чужаки.

Мортенсон, Хаджи Али и Туаа вышли на берег к мосту. Они увидели пятерых мужчин. Впереди шел главный — худой, нездорового вида старик, опиравшийся на палку. За ним — четверо плотных мужчин, вооруженных дубинками из тополя. Хаджи Али выступил вперед. Старик остановился от него в пятидесяти ярдах, вынудив вождя Корфе самого подойти к нему для приветствия.

«Это Хаджи Мехди, — прошептал на ухо Мортенсону Туаа. —

Нехорошо».

Мортенсон уже знал Хаджи Мехди, вождя деревни Асколе. «Он изображал из себя правоверного мусульманина, — вспоминает Мортенсон. — Но экономикой долины Бралду Мехди управлял, как настоящий босс мафии. Он получал процент с каждой проданной овцы, козы и курицы. Обирал альпинистов, устанавливая заоблачные цены на припасы. Если кто-то продавал экспедициям хотя бы яйцо без его ведома, Хаджи Мехди отправлял к нему головорезов с дубинками».

Хаджи Али обнял непрошеного гостя, но вождь Асколе отказался от приглашения в дом. «Я буду говорить открыто, чтобы все меня слышали, — сказал он, обращаясь к толпе, собравшейся на берегу. — Я слышал, что неверный собирается отравлять мусульманских детей, мальчиков и девочек, своей учебой. Аллах запрещает девочкам учиться. Я запрещаю строить эту школу».

«Мы достроим школу, — спокойно ответил Хаджи Али. — Запрещаешь ты или нет».

Мортенсон выступил вперед, надеясь разрядить обстановку. «Почему бы нам не выпить чаю и не обсудить все спокойно?» — предложил он.

«Я знаю, кто ты, kafir, — сказал Мехди, выбрав для неверного самое оскорбительное слово. — И мне нечего обсуждать с тобой.

А ты? — обратился он к Хаджи Али. — Разве ты не мусульманин?

Есть только один Бог. Ты поклоняешься Аллаху? Или этому кафиру?[43]»

Хаджи Али положил руку на плечо Мортенсона. «Никто еще не помог моему народу, — сказал он. — Я каждый год плачу тебе деньги, но ты ничего не сделал для нашей деревни. Этот человек — более мусульманин, чем ты. Он заслужил мое уважение».

Головорезы Хаджи Мехди нервно теребили свои дубинки. Мехди поднял руку. «Если ты будешь строить свою школу, тебе придется заплатить, — сказал он, прикрыв глаза. — Я требую двенадцать самых больших твоих баранов».

«Как скажешь, — кивнул Хаджи Али, поворачиваясь спиной к Мехди, чтобы подчеркнуть свое отвращение. — Приведите баранов!»

 

«Я КАЖДЫЙ ГОД ПЛАЧУ ТЕБЕ ДЕНЬГИ, НО ТЫ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ ДЛЯ НАШЕЙ ДЕРЕВНИ. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК — БОЛЕЕ МУСУЛЬМАНИН, ЧЕМ ТЫ. ОН ЗАСЛУЖИЛ МОЕ УВАЖЕНИЕ».

«Нужно понимать, что в деревнях Балтистана баран — это член семьи и семейный любимец, — рассказывает Мортенсон. — Священная обязанность старшего сына в любой семье — заботиться о баранах. Лишиться двенадцати животных — ужасная потеря для деревни. Но Хаджи Али и жители Корфе пошли на это».

Хаджи Али стоял спиной к непрошеным гостям, пока мальчишки не притащили крупных, красивых баранов. Вождь перехватил веревки и связал их. Мальчишки плакали, расставаясь со своими любимцами. Хаджи Али подвел баранов к Хаджи Мехди. Потом, не говоря ни слова, отвернулся и повел своих людей к стройплощадке.

«Это был незабываемый момент, — вспоминает Мортенсон. — Хаджи Али только что отдал половину богатства деревни этому вымогателю, но продолжал улыбаться, словно только что выиграл в лотерею».

Хаджи Али остановился перед зданием, которое возводили всей деревней, и требовательно осмотрел его. Прочные каменные стены, оштукатуренные и выкрашенные желтой краской, и толстые деревянные перекрытия надежно защитят деревенских детей от непогоды. Больше детям Корфе не придется учить уроки, стоя на коленях на мерзлой земле.

 

«ЭТИХ БАРАНОВ ЗАБЬЮТ И СЪЕДЯТ, А НАША ШКОЛА БУДЕТ СТОЯТЬ. ХАДЖИ МЕХДИ ПОЛУЧИТ ПИЩУ СЕГОДНЯ. НАШИ ДЕТИ ПОЛУЧАТ ОБРАЗОВАНИЕ НАВСЕГДА».

«Не грустите, — сказал Хаджи Али, обращаясь к односельчанам. — Этих баранов забьют и съедят, а наша школа будет стоять. Хаджи Мехди получит пищу сегодня. Наши дети получат образование навсегда».

Когда стемнело, Хаджи Али позвал Мортенсона посидеть с ним возле огня. Старик держал на коленях свой драгоценный старый Коран.

«Видишь, насколько прекрасен этот Коран?» — спросил он.

«Да», — ответил Мортенсон.

«Я не могу читать его, — с грустью произнес старик. — Я вообще не умею читать. И это величайшая беда моей жизни. Я сделаю все что угодно, лишь бы дети из моей деревни никогда не испытали этого чувства. Заплачу любую цену, лишь бы они получили образование. Они это заслужили».

«Сидя рядом с ним, — вспоминает Мортенсон, — я понял, что все

трудности, через которые я прошел, дав обещание построить школу, вся моя борьба не идут ни в какое сравнение с той жертвой, которую готов был принести ради своего народа этот человек. Он был неграмотным, никогда не покидал своей маленькой деревни в Каракоруме. Но это был самый мудрый человек, какого я встречал в жизни».

 

 

Вазири — самое большое племя приграничной полосы, но степень их цивилизованности крайне низка. Это раса грабителей и убийц. Этого народа боятся даже соседние магометанские племена. Их считают свободолюбивыми и жестокими, горячими и легкомысленными, исполненными чувства собственного достоинства, но суетными. Магометане из оседлых районов часто называют их настоящими варварами.

Британская энциклопедия, издание 19 1 года

Из номера своего ветхого двухэтажного отеля Мортенсон наблюдал за тем, как по оживленному Хайбер-базару на деревянной тележке передвигается безногий мальчик. Ему было не больше десяти лет. Судя по шрамам на культях, ребенок стал жертвой противопехотной мины. Мальчик мучительно продвигался вперед, туда, где торговец в тюрбане помешивал в большом котле чай с кардамоном. Голова мальчишки находилась на уровне выхлопных труб проезжавших мимо грузовиков. Он не мог видеть, а Мортенсон заметил, как водитель сел за руль большого пикапа, груженного протезами, и завел двигатель.

Грег подумал: ребенку-инвалиду очень нужны эти протезы, сваленные в кузов машины, как дрова. Но вряд ли он их когда-нибудь получит, потому что какой-то местный Чангази уже успел украсть их у благотворительной организации. Он заметил, что грузовик движется прямо на мальчика. На самом распространенном в этом регионе языке пушту Мортенсон не говорил. «Осторожно!» — закричал он на урду, надеясь, что мальчик его поймет. Но можно было не беспокоиться. Ребенок умел выживать на улицах Пешавара.[44] Он мгновенно почувствовал опасность и ловко поднялся на тротуар.

Пешавар — столица пакистанского «Дикого запада». Когда строительство школы в Корфе завершилось, Мортенсон приехал в этот пограничный город в новом качестве — как директор Института

Центральной Азии.

По крайней мере, он так думал…

Пешавар — это ворота к Хайберскому перевалу, исторически связывающему Пакистан и Афганистан. Студенты пешаварских медресе меняли книги на автоматы и отправлялись через перевал, чтобы присоединиться к движению, стремившемуся свергнуть правителей соседнего Афганистана.

 

КОГДА МОРТЕНСОН ПРИЕХАЛ В ПЕШАВАР, АРМИЯ СТУДЕНТОВ-ИСЛАМИСТОВ          ПЕРЕШЛА           В НАСТУПЛЕНИЕ И ЗАХВАТИЛА КРУПНЫЙ АФГАНСКИЙ ГОРОД ДЖЕЛАЛАБАД.

В августе 1996 года (именно тогда Мортенсон приехал в Пешавар) армия студентов-исламистов перешла в наступление и захватила крупный афганский город Джелалабад. К движению Талибан присоединялись тысячи пакистанцев Пограничники беспрепятственно пропускали через перевал тысячи бородатых юношей в тюрбанах, с подведенными сурьмой глазами. Студенты ехали на грузовиках и пикапах. С собой они везли автоматы и тома Корана. Навстречу им тек поток измученных беженцев, пытавшихся укрыться от войны. Эти люди селились в лагерях на окраинах Пешавара.

Мортенсон собирался уехать еще два дня назад. Ему нужно было определить места строительства новых школ, но обстановка стала настолько напряженной, что он решил задержаться в Пешаваре. В чайных только и говорили, что о стремительных победах талибов. Слухи распространялись со скоростью света. В городе то и дело начиналась стрельба — сторонники движения Талибан палили в воздух из автоматов. Говорили, что батальоны Талибан уже вышли на окраины Кабула, а то и захватили афганскую столицу, что президент Наджибулла, лидер коррумпированного постсоветского режима, бежал во Францию или был казнен на футбольном стадионе.

 

 

Несмотря на непогоду, семнадцатый сын богатого саудита[45] Усама

бен Ладен зафрахтовал самолет компании «Ариана Эйрлайнз» и вылетел в Афганистан. Самолет приземлился на заброшенной авиабазе на окраине Джелалабада. Саудит вез с собой дипломаты, набитые потрепанными стодолларовыми банкнотами. Его сопровождали боевики, которые уже прошли хорошую школу войны с Советским Союзом. Усама был в плохом настроении. Из-за давления со стороны Соединенных Штатов и Египта ему пришлось отказаться от вполне комфортного существования в Судане и перебраться в Афганистан. Хаос, царивший в этой стране, его более чем устраивал. А вот отсутствие удобств угнетало. Талибы не могли обеспечить достаточный уровень комфорта, поэтому бен Ладен обрушил свою ярость на тех, кто заставил его отправиться в изгнание — на американцев.

Когда Грег Мортенсон прибыл в Пешавар, Бен Ладен впервые призвал к вооруженной борьбе против американцев. Он издал «Декларацию открытого джихада против американцев, оккупировавших страну двух святынь». Под «страной двух святынь» имелась в виду Саудовская Аравия, где базировались пять тысяч американских солдат. Бен Ладен призвал своих последователей повсюду нападать на американцев и «причинять им как можно больше вреда».

 

УСАМА БЕН ЛАДЕН ПРИЗВАЛ СВОИХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ ПОВСЮДУ НАПАДАТЬ НА АМЕРИКАНЦЕВ И «ПРИЧИНЯТЬ ИМ КАК МОЖНО БОЛЬШЕ ВРЕДА».

Подобно большинству граждан США, Мортенсон в то время еще не слышал о Бен Ладене. Он чувствовал, что находится в эпицентре исторических событий, и не хотел покидать город. Кроме того, было трудно найти подходящее сопровождение. Перед отъездом из Корфе Грег обсуждал свои планы с Хаджи Али. «Пообещай мне одну вещь, — сказал старый балти. — Никогда никуда не езди в одиночку. Найди человека, которому сможешь доверять, лучше всего вождя деревни, и жди, пока он не пригласит тебя в свой дом выпить чаю. Потом попроси его об охране. Только это обеспечит тебе безопасность».

 

Найти в Пешаваре человека, заслуживающего доверия, оказалось труднее, чем думал Мортенсон. Город издавна был главным черным рынком Пакистана, он буквально кишел подозрительными личностями; тут торговали опиумом и оружием. В дешевом отеле, где поселился Грег, постоянно встречались какие-то странные люди. Ветхий дом, в котором Мортенсон провел пять ночей, некогда был особняком богатого торговца. Его комната располагалась на женской половине. Окна, закрытые причудливой каменной резьбой, выходили на улицу. Отсюда женщины могли наблюдать за происходящим на базаре, сами оставаясь невидимыми для посторонних, как того и требовали исламские законы.

В пятницу утром швейцар отеля предупредил его, что иностранцу лучше не показываться на глаза местным жителям. В этот день в мечетях, заполненных возбужденной молодежью, муллы произносили самые подстрекательские и яростные проповеди. Пятничное возбуждение толпы, взбудораженной известиями из Афганистана, — реальная угроза для любого иностранца, тем более для американца.

Мортенсон услышал стук в дверь. В комнату с чайником на подносе и свертком под мышкой вошел Бадам Гуль. На его нижней губе висела сигарета. Мортенсон познакомился с этим человеком накануне вечером. Бадам Гуль тоже жил в отеле. Вместе они слушали по радио, что стояло в вестибюле гостиницы, сообщение Би-би-си о ракетных обстрелах Кабула.

 

ПЯТНИЧНОЕ         ВОЗБУЖДЕНИЕ         ТОЛПЫ, ВЗБУДОРАЖЕННОЙ             ИЗВЕСТИЯМИ              ИЗ АФГАНИСТАНА, — РЕАЛЬНАЯ УГРОЗА ДЛЯ ЛЮБОГО ИНОСТРАНЦА, ТЕМ БОЛЕЕ ДЛЯ АМЕРИКАНЦА.

Гуль рассказал, что он — выходец из Вазиристана. Занимался тем, что ловил по всей Центральной Азии редких бабочек и продавал их европейским музеям. Мортенсон подумал, что через границы региона он перевозил не только бабочек, но выяснять подробности не стал. Узнав о том, что Мортенсон собирается посетить Вазиристан, Гуль предложил проводить его в свою деревню Ладху. Хаджи Али подобный план не одобрил бы. Но Тара была беременна, должна была через месяц родить, и у Грега не было времени на поиски надежного сопровождающего.

Гуль разлил чай и развернул сверток. В газету с изображениями бородатых вооруженных мужчин был завернут белый традиционный

костюм. Рубашка без ворота была расшита на груди серебром. К костюму прилагался серый жилет. «Так одеваются мужчины Вазиристана, — сказал Гуль, прикуривая вторую сигарету от первой. — Я выбрал самый большой размер. Можешь заплатить сразу?»

Прежде чем убрать деньги в карман, Гуль тщательно их пересчитал. Они договорились отправиться на рассвете. Мортенсон заказал трехминутный международный разговор. Он сообщил Таре, что направляется в такую местность, откуда не сможет звонить ей несколько дней. Он пообещал вернуться в Америку ко времени ее родов.

На рассвете Мортенсон осторожно спустился в вестибюль. Его уже поджидала серая «тойота». Несмотря на то что Гуль выбрал для него самый большой размер костюма, рубашка туго обтянула плечи, а брюки доставали лишь до середины икр. Улыбаясь, Гуль сообщил, что его неожиданно вызвали в Афганистан по делам. Но водитель Хан родился в небольшой деревне рядом с Ладхой. Он согласен доставить пассажира по назначению. Грег хотел отказаться, но все же решился ехать.

Машина мчалась на юг. Мортенсон слегка отодвинул белую кружевную занавеску, которая защищала заднее сиденье от любопытных глаз. Огромные укрепления крепости Бала-Гисар пылали в лучах восходящего солнца, как вулкан накануне пробуждения.

Проехав сто километров к югу, они оказались в Вазиристане — самой непокорной приграничной провинции Пакистана, буферной зоне между Пакистаном и Афганистаном. Издавна племя вазири оказалось разделенным между двумя государствами.

 

ПРОЕХАВ СТО КИЛОМЕТРОВ К ЮГУ, ОНИ ОКАЗАЛИСЬ В ВАЗИРИСТАНЕ — САМОЙ НЕПОКОРНОЙ ПРИГРАНИЧНОЙ ПРОВИНЦИИ ПАКИСТАНА.

Когда Жан Эрни назначил Мортенсона директором Института Центральной Азии, Грег поклялся себе, что станет настоящим специалистом. Всю зиму между поездками в больницу с Тарой и ремонтом спальни на верхнем этаже, которую супруги решили превратить в детскую, Грег читал книги о Пакистане и соседствующих с ним государствах.

Больше всего его заинтересовал Вазиристан. Эта территория была заселена пуштунами, которые не считали себя ни пакистанцами, ни афганцами. Интересы племени были для них превыше всего. Со времен

Александра Македонского завоеватели наталкивались в этом регионе на ожесточенный отпор. После каждого поражения в Вазиристан отправлялись новые, лучше вооруженные армии. Печальная для захватчиков слава Вазиристана росла. Потеряв тысячи солдат, Александр приказал отступить и покинуть земли «пустынных дьяволов». Британцам повезло не больше. Они потерпели от пуштунов поражение в двух войнах в Вазиристане.

В 1893 году обессиленные британские войска отступили из Вазиристана к линии Дюрана — границе между Британской Индией и Афганистаном. Линия Дюрана проходила по территориям пуштунов — она была воплощением принципа, которым всегда руководствовались англичане: «разделяй и властвуй». Но никому так и не удалось покорить вазири. Хотя с 1947 года Вазиристан номинально являлся частью Пакистана, Исламабад практически не влиял на ситуацию в регионе. Единственным средством воздействия на пуштунов были взятки вождям племен. Армейские гарнизоны располагались в настоящих крепостях, но контролировали лишь территории, границы которых проходили на расстоянии ружейного выстрела от стен фортов.

 

ВАЗИРИСТАН БЫЛ ЗАСЕЛЕН ПУШТУНАМИ, КОТОРЫЕ НЕ СЧИТАЛИ СЕБЯ НИ ПАКИСТАНЦАМИ, НИ АФГАНЦАМИ.

Отважные вазири, люди, так отчаянно сопротивлявшиеся великим мировым державам, вызывали искреннее восхищение Мортенсона. Примерно то же самое он читал о балти, готовясь к восхождению на К2. Ему казалось, что мир не понимает ни тех, ни других. У этих народов была одна жестокая судьба. Грег, как мог, помогал балти. И теперь направлялся в Вазиристан, чтобы помогать вазири.

«Тойота» проехала через шесть блокпостов. Мортенсон был уверен, что на одном из них его остановят и завернут назад. Но этого не случилось. На каждом посту военные заглядывали на заднее сиденье машины и с интересом изучали огромного потного иностранца в нелепом наряде. Каждый раз Хан лез в карман своей кожаной куртки, которую не снимал, несмотря на жару, и отсчитывал рупии, чтобы продолжить путь на юг.

НА КАЖДОМ ПОСТУ ВОЕННЫЕ ЗАГЛЯДЫВАЛИ НА ЗАДНЕЕ СИДЕНЬЕ МАШИНЫ И С ИНТЕРЕСОМ ИЗУЧАЛИ ОГРОМНОГО ПОТНОГО ИНОСТРАНЦА В НЕЛЕПОМ НАРЯДЕ.

Наконец «тойота» достигла Вазиристана. Машина ехала по ровной, безжизненной долине, покрытой черной галькой. Под солнцем пустыни камни раскалялись, над ними висела прозрачная дымка. Мортенсон преисполнился еще большего восхищения людьми, умеющими жить в подобных суровых условиях.

Мрачные коричневые горы в пятнадцати километрах западнее дороги наполовину принадлежали Пакистану, наполовину — Афганистану. (Мортенсон подумал, что британцы явно обладали чувством юмора, если проложили границу между странами по столь безжизненному региону.) Местные контрабандисты всю жизнь преодолевают здешние горные перевалы и отлично знают все укрытия. Пещер здесь столько же, сколько гор. Американский спецназ сломал зубы о лабиринт горных тоннелей Тора- Бора, пытаясь воспрепятствовать переходу Усамы бен Ладена и боевиков Аль-Каеды в Вазиристан. Выкурить оттуда фундаменталистов не представлялось никакой возможности.

Мортенсону казалось, что он попал в Средневековье, в мир воюющих между собой городов-государств. Пакистанские гарнизоны заняли бывшие британские крепости. Солдаты здесь служили всего по году. Поселения вазири располагались на каменистых возвышенностях по обе стороны дороги. Каждую деревню окружала глинобитная стена высотой шесть метров с бойницами и сторожевыми башнями. На башнях Грег увидел одинокие фигуры. Издалека ему показалось, что это вороны, но, подъехав поближе, он увидел, что это вооруженные мужчины, которые держали их машину на прицелах автоматов.

 

МОРТЕНСОНУ КАЗАЛОСЬ, ЧТО ОН ПОПАЛ В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ, В МИР ВОЮЮЩИХ МЕЖДУ СОБОЙ ГОРОДОВ-ГОСУДАРСТВ.

Вазири не показывают чужакам не только своих женщин. С 600 года до наших дней это племя сопротивляется внешнему миру изо всех сил,

сохраняя край таким же закрытым, как скрыты от посторонних глаз его женщины.

Они проезжали мимо оружейных мастерских, где ремесленники- вазири искусно копировали иностранное автоматическое оружие. На обед остановились в самом крупном поселении Вазиристана, Банну. Пришлось пробираться через глухую пробку из запряженных ослами повозок и пикапов. В чайной Мортенсон расположился поудобнее и попытался завязать разговор с соседями по столу. Рядом с ним сидели старики — как раз к таким людям и советовал обращаться Хаджи Али. Мортенсон говорил на урду, и его не понимали. Он подумал, что, вернувшись в Боузмен, стоит изучить пушту.

Напротив чайной за высокими стенами скрывалось построенное саудитами медресе. Через два года туда приедет и<