А. С. Пушкин – П. А. Вяземскому. 14 августа 1926 г.

 

Еще таки я все надеюсь на коронацию: повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна.

 

Из донесения тайного агента А. К. Бошняка, прибывшего в Опочецкий уезд по поручению правительства для «возможного тайного и обстоятельного исследования поведения известного стихотворца Пушкина»

В Новоржеве от хозяина гостиницы Катосова узнал я, что на ярмарке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясан розовою лентою, в соломенной широкополой шляпе и с железною тростью в руке; что он скромен и осторожен, о правительстве не говорит, и вообще никаких слухов о нем по народу не ходит… Пробыв целый месяц в селе Жадрицах… узнал я, что иногда видали Пушкина в русской рубашке и широкополой соломенной шляпе; что Пушкин дружески обходился с крестьянами и брал за руку знакомых, здороваясь с ними; что иногда ездил верхом и, достигнув цели путешествия, приказывал человеку своему отпустить лошадь одну, говоря, что всякое животное имеет право на свободу; Пушкин ни с кем не знаком и ни к кому не ездит, кроме одной госпожи Есиповой (Осиповой. – М. С.); чаще же всего бывает в Святогорском монастыре. Впрочем, полагали, что Пушкин ведет себя несравненно осторожно противу прежнего… По прибытии моем в монастырскую слободку, при Святогорском монастыре состоящую, я остановился у богатейшего в оной крестьянина Столарева. На расспросы мои о Пушкине Столарев сказал мне, что … Пушкин – отлично-добрый господин, который награждает деньгами за услуги даже собственных своих людей; ведет себя просто и никого не обижает; ни с кем не знается и ведет жизнь весьма уединенную. Слышно о нем только от людей его, которые не могут нахвалиться своим барином…

 

Барон И. И. Дибич, начальник главного штаба – псковскому губернатору. 31 августа 1826 г., из Москвы

 

СЕКРЕТНО

Г.псковскому гражданскому губернатору. По высочайшему государя императора повелению, последовавшему по всеподданнейшей просьбе, прошу покорнейше ваше превосходительство находящемуся во вверенной вам губернии чиновнику 10 класса, Александру Пушкину, позволить отправиться сюда при посылаемом вместе с ним нарочным фельдъегерем. Г. Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к дежурному генералу главного штаба его императорского величества.

 

А. С. Пушкин – П. А. Осиповой. 4 сентября 1826 г.

Я предполагаю, что мой неожиданный отъезд с фельдъегерем поразил вас так же, как и меня. Вот факт: у нас ничего не делается без фельдъегеря. Мне дают его для вящей безопасности. После любезнейшего письма барона Дибича зависит только от меня очень этим возгордиться. Я еду прямо в Москву, где рассчитываю быть 8 числа текущего месяца; как только буду свободен, со всею поспешностью возвращусь в Тригорское, к которому отныне сердце мое привязано навсегда.

 

Быть может, уж недолго мне

В изгнаньи мирном оставаться,

Вздыхать о милой старине

И сельской музе в тишине

Душой беспечной предаваться.

Но и вдали, в краю чужом

Я буду мыслию всегдашней

Бродить Тригорского кругом,

В лугах, у речки, над холмом,

В саду под сенью лип домашней.

Когда померкнет ясный день,

Одна из глубины могильной

Так иногда в родную сень

Летит тоскующая тень

На милых бросить взор умильный.

А. С. Пушкин

 

 

1826-1837

Как беззаконная комета,

В кругу расчисленном светил…

 

НА БЕРЕГ ВЫБРОШЕН ГРОЗОЮ…

Внешне все было так: царь – на троне, декабристы – в Сибири, Пушкин – в Михайловском. Разумом и хитростью опрокинул врагов своих Николай I, брата натравил на брата, у друга выпытал тайну друга. Силен царь, умен царь!

Но, словно мачеха из сказки о мертвой царевне в зеркало, гляделся царь в доносы, любезно преподносимые ему господином Бенкендорфом, шефом жандармов, будто вопрошал Россию:

– Я ль на свете всех умнее дальновидней и – властнее?

И «зеркальце» отвечало:

– Ты умен, спору нет, и силен ты, только Пушкин сильнее: его стихи воспламеняют сердца, его шутки властвуют умами, его слово правит Россией!

Все расчислено в России: царь – самые знатные, самые богатые – менее знатные, менее богатые – совсем не знатные, совсем не богатые. Расчислены светила! И только одна беззаконная комета сверкает над Россией, перечеркивая все…

– Так что? – спрашивает царь. – Убить его или приручить? Приручить или убить?..

 

8 сентября они прибыли в Москву прямо в канцелярию дежурного генерала, которым был тогда генерал Потапов, и последний, оставив Пушкина при дежурстве, тотчас же известил о его прибытии начальника главного штаба барона Дибича. Распоряжение последнего, сделанное на самой записке дежурного генерала и показанное Пушкину, гласило следующее: «Нужное, 8 сентября. Высочайше повелено, чтобы вы привезли его в Чудов дворец, в мои комнаты, к 4 часам пополудни». Чудов или Николаевский дворец занимало тогда августейшее семейство и сам государь-император, которому Пушкин и был тотчас представлен, в дорожном костюме, как был, не совсем обогревшийся, усталый и, кажется, даже не совсем здоровый.

 

П. В. АННЕНКОВ

 

Государь долго говорил со мною, потом спросил: «Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если бы был в Петербурге?» – «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем».

 

А. С. ПУШКИН

(в передаче А. Г. Хомутовой)

 

По рассказу Арк. Ос. Россета, император Николай на аудиенции, данной Пушкину в Москве, спросил его между прочим: «Что же ты теперь пишешь?» – «Почти ничего, ваше величество: цензура очень строга». – «Зачем же ты пишешь такое, чего не пропускает цензура?» – «Цензура не пропускает и самых невинных вещей: она действует крайне нерассудительно». – «Ну, так я сам буду твоим цензором, – сказал государь. – Присылай мне все, что напишешь».

 

Я. К. ГРОТ

 

Когда Пушкин, только что возвратившийся из изгнания, вошел в партер Большого театра, мгновенно разнесся по всему театру говор, повторявший его имя: все взоры, все внимание обратили на него. У разъезда толпились около него и издали указали его по бывшей на нем светлой пуховой шляпе.

Он стоял тогда на высшей степени своей популярности.

 

Н. В.ПУТЯТА

 

Вспомним первое появление Пушкина, и мы можем гордиться таким воспоминанием. Мы еще теперь видим, как во всех обществах, на всех балах, первое внимание устремлялось на нашего гостя, как в мазурке и котильоне наши дамы выбирали поэта беспрерывно… Прием от Москвы Пушкину одна из замечательных страниц его биографии.

 

С. П. ШЕВЫРЕВ

 

Помнится и слышится еще, как княгиня Зинаида Волконская, в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним, пропела элегию его «Погасло дневное светило». Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала на лице его. В нем этот детский и женский признак сильной впечатлительности был несомненное выражение внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения.

 

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ