Глава 17. Двери на другую сторону

Свет погас.

Я осознала, что согнулась в своём кресле, одной рукой обхватывая живот.

Каким-то чудом я всё ещё стискивала бокал вина в другой руке. Теперь я поставила его на стол, и вся моя рука тряслась. Я не сомневалась, что сокрушу стекло пальцами, если не выпущу его.

Я посмотрела на Ревика и увидела в его глазах боль, какое-то неверующее горе.

Он стискивал спинку моего кресла, на которую ранее положил руку, и крепко вцепился в металлическую опору кресла ладонью.

Другая его рука выронила hiri, которая теперь тлела на палубе, и потухший кончик потемнел от смолы. Я чувствовала в нём импульсивное желание дотронуться до меня. Может, это было не просто желание дотронуться до меня. Боль шёпотом выплеснулась из его света, после чего Ревик закрыл глаза.

Затем он отвернулся от меня, как будто с большим трудом.

Впервые с тех пор, как мы вернулись из Пекина, я почувствовала в нём такое интенсивное влечение к сексу, что это вызвало волну тошноты, за которой последовала боль в горле и груди. Его боль становилась всё острее, пока его свет как будто изучал мой, замечая мой свет в нём.

Через несколько секунд Ревик усилием воли сдержал свой свет и боль и закрылся от меня щитами, потянувшись к выроненной hiri.

Я тоже убрала от него свой свет, но с нежеланием, которое граничило с негодованием. Я заставила себя отвести взгляд от его лица, но шок боли снова заставил моё тело напрячься и стиснуть зубы.

Честно говоря, мне так надоело это целибатное дерьмо между нами.

Однако мне не казалось, что я могу сказать ему это.

В конце концов, всё, что он предложил, всё, что мы делали и пытались сделать вместе, было попыткой наладить наши отношения и завершить связь. Более зрелая часть меня ценила это. Я ценила, как сильно он старался. Я даже соглашалась с ним, зная, что это правильный подход.

Менее зрелой части меня было просто наплевать.

Заставив себя перевести взгляд на родителей, которые наблюдали за нами обоими с лёгким беспокойством во взглядах, я взяла свой бокал вина, сделала большой глоток и аккуратно поставила его обратно на скатерть. Моя рука до сих пор дрожала.

Я прочистила горло.

— Что это было? — спросила я. — Что это значит?

Кали продолжала осторожно наблюдать за мной с тревогой в глазах.

Уйе заговорил первым. Его тон был прямолинейным и деловитым.

— Что ты из этого поняла, дочь? — спросил он.

Я нахмурилась, думая об увиденном. На мгновение я отступила в воспоминание, в услышанные голоса, в то чувство присутствия, не имеющее отношения к голосам, в их свет. Я подумала об ощущении тех дверей и воронок, которые я чувствовала за ними.

— Телекинетики, — сказала я, глянув на Ревика. — Это телекинетики делали это с Солнцем, не так ли? Они звучали как...

Я глянула на Ревика, всё ещё стискивая подлокотники своего кресла.

Покачав головой, я посмотрела обратно на Кали.

— Они ощущались совершенно не как он. Даже если бы его каким-то образом разломали на куски, как Фиграна, они всё равно не ощущались как Ревик. Их свет был совершенно не таким. Если бы меня просили предположить, я бы сказала, что они были клонами. Может, такими, как Дракон.

Бросив на Ревика мрачный взгляд, я добавила:

— Они были откровенно пропитаны светом Дренгов. Может, они были сделаны как Лили, их свет и aleimi -структуры искажены, чтобы резонировать с Дренгами с рождения. Скорее всего, даже до рождения, если их вырастили в лаборатории.

Когда никто не заговорил, я продолжила размышлять, хмурясь.

— Их было много. Они находились не в одном месте, но как-то были связаны. Я видела те света в скоплениях, но скопления были разбросаны, расположены на разных континентах по всей Земле.

Я посмотрела на своих родителей.

— Это те горячие точки? — спросила я. — Это те огоньки на карте Локи? Это те же места, куда Миферы приводят всех людей?

— Свет, — заговорил Ревик.

Я повернулась, взглянув на него.

Уйе и Кали тоже посмотрели на него.

Ревик нахмурился, его взгляд обратился внутрь, глаза сосредоточились на столе, но не видели его. Всё ещё уставившись в никуда, он покачал головой.

— Вот зачем им нужны все те бл*дские люди, — пробормотал он.

Его тонкие губы хмуро скривились. Он затянулся hiri, но его взгляд оставался прежним.

— Они — свет. Батарейки для его армии телекинетиков. Дренгам надо, чтобы они питали это... — он неопределенно взмахнул рукой. — Чем бы это ни было. Им нужно огромное количество живого света, чтобы питать то, что они собираются сделать. Ту штуку с Солнцем, которую мы видели... двери.

Он посмотрел на меня, и его выражение оставалось мрачным, а глаза — обеспокоенными.

Я наблюдала за его лицом, хмурясь.

Он выдохнул сладко пахнущий дым hiri, взмахом руки отгоняя его от меня и отворачиваясь. Изучая его лицо, я подумала, что он смотрит на видение Кали верхними уровнями своего света.

Я видела, как там проступает ожесточенное выражение.

Когда Ревик не продолжил в следующие несколько секунд, я снова сосредоточилась на своих родителях.

— Зачем? — сказала я. — Зачем они хотят разрушить Солнце? — я переводила взгляд между ними. — Ведь это они делают в видении, верно? Выглядело всё именно так.

Уйе слегка нахмурился, глянув на Кали.

Выражение лица Кали продолжало казаться мне обеспокоенным. Она также бросила встревоженный взгляд на Ревика, но я увидела в её глазах согласие ещё до того, как она кивнула.

— Не совсем, — поправилась Кали, снова взглянув на Уйе и сжав его пальцы на столе. — Я подозреваю, это лишь побочный эффект от того, что они на самом деле пытаются сделать. Им нужны люди, чтобы питать телекинетиков, как и говорит твой муж. Но им нужна энергия Солнца, чтобы питать нечто более грандиозное и куда более сложное.

Я нахмурилась, переводя взгляд между ними.

Но я уже понимала. Я помнила то ощущение дверей, воронок.

— Открытие дверей, — пробормотала я.

Когда они оба не сказали ни слова, я посмотрела на Ревика.

— Так что это за двери? — спросила я.

Какая-то часть меня уже знала — хотя я не понимала, откуда я знаю, или почему они кажутся мне такими чертовски знакомыми. Но я знала эти двери. Как бы странно это ни звучало, я помнила их. Я помнила то ощущение, как они открывались.

Ревик бросил на меня резкий взгляд.

Судя по его глазам, он определённо меня услышал. Он посмотрел на меня с понимающим озарением во взгляде, хотя то ожесточённое выражение никуда не ушло.

— Это твои двери, Элли, — сказал он. — Вот почему они тебе знакомы.

Я нахмурилась, собираясь спросить, что он имеет в виду, но Ревик уже отвернулся. Он не посмотрел на меня, когда я уставилась на него. Вместо этого он смотрел на океан, поджав губы в жёсткую линию за исключением тех моментов, когда он делал затяжку hiri.

Я посмотрела на всех них.

— Какой смысл разрушать Землю? — спросила я тверже. — Какой смысл уходить? Зачем они построили все эти бункеры, если хотели лишь уничтожить Землю и уйти? И если это «мои» двери, тогда почему вообще Дренги их открывают?

— Я не уверена, что в данном возможном будущем мы видим их абсолютный успех, дочь, — мягко сказала Кали. — Я подозреваю, что Дренги надеются получить господство над этими дверьми, контролировать их, возможно, даже использовать Землю как своеобразную промежуточную станцию между мирами. Эти бункеры, скорее всего, должны вмещать следующее поколение людей, которые станут попечителями. Им понадобится оставить здесь кого-нибудь, пусть даже только ради предоставления света телекинетикам.

— То есть, они терпят провал? — я нахмурилась, глядя на всех них. — Это видение о провале Дренгов? Потому что это не ощущалось как провал. Ощущалось всё так, будто они получили именно то, чего хотели.

Уйе показал жест уступки.

— Возможно, это и то, и другое, дочь, — осторожно сказал он. — Мы с твоей матерью обсудили это и считаем, что их главная цель — открыть дверь и пройти самим. Возможно, в настоящее время Дренги верят, что смогут сделать это исключительно с помощью клонированных телекинетиков и света их человеческих рабов.

Уйе взмахнул рукой в уклончивом жесте.

—...Возможно, они попробуют провернуть это, и это не сработает, — добавил он. — Или, возможно, они получат дополнительную информацию о дверях и о том, как они работают. В любом случае, в какой-то момент Дренги наверняка прикажут своим телекинетикам черпать энергию напрямую из Солнца. Возможно, они посчитают это приемлемым вторичным сценарием, если это позволит им пройти через двери и оставить позади разрушенную Землю.

Глаза Ревика сфокусировались.

Его губы хмуро поджались, пока он смотрел сначала на Уйе, затем на Кали.

После небольшой паузы я почувствовала, как ещё один проблеск понимания выплеснулся из его света.

— Двери, — сказал он. — Я читал об этом сто раз. Несколько сотен раз, наверное. Я читал комментарии к священным текстам о дверях, обо всём, что они якобы символизируют. Небеса. Мир среди многих миров. Разные плоскости существования.

Он посмотрел на меня. Его тонкие губы хмуро поджались.

— Что, если это вообще не символические двери? Что, если предки говорили о настоящих дверях? Что, если они говорили о настоящих мирах?

Я непонимающе нахмурилась, глядя на него.

Я понимала, что он ссылается на что-то в Мифах или, возможно, в комментариях, но я не настолько хорошо была знакома с текстами, чтобы знать, что именно он имеет в виду.

Посмотрев на Уйе и Кали, я увидела, что они наблюдают за Ревиком с искрой согласия, возможно, даже поощрения в их глазах. О чём бы ни говорил Ревик, это согласовалось с теми выводами, к которым они пришли.

Мой взгляд скользнул к моему мужу.

— Всё сводится к Мифу, — сказала я. — Что-то про разные Смещения и расы, и что случится в конце? Та штука с дверями... это тоже из комментариев? Что-то, чему тебя обучал Менлим? — я поколебалась. — Поэтому ты думаешь, что те двери как-то связаны со мной?

Ревик покачал головой, но не совсем в знак отрицания.

— Не только из комментариев, — сказал он, продолжая хмуриться. — Не только из священных текстов, Элли, хотя там это тоже есть. Это присутствует всюду в текстах, которые описывают тайны Дракона. И Моста, — его глаза встретились с моими, губы хмуро поджались. — Я забываю, что ты не была погружена во всё это, как остальные из нас. Но ты ведь слышала Миф, верно? От начала до конца? Ты знакома с изначальным текстом?

Прежде чем я успела ответить, Ревик принялся цитировать.

Я никогда прежде не слышала, чтобы он пересказывал Миф.

Почему-то когда он говорил это, вкладывал свет в слова, в свой низкий лиричный голос, это влияло на меня сильнее, чем в те разы, когда я слышала это от Тарси.

«Дыхание любви вспыхивает в бассейнах золота, но оно не первое...

...И не последнее, и даже не начало. Люди плывут по поверхности Муулда, в мире, отмеченном садом для избранных. Мы пронзаем просто плоскими хвостами и пальцами ног, упиваемся яркостью молодого света.

Численность прибывает, наши конечности простираются, пробуждая нежные волны. Мы завоёвываем миры пугающе быстро. Мы покрываем созидание нашими работами, одновременно уродливыми и чудесными. Время приносит новое, как и каждый цикл рождения, и хаос начался...

Это не может длиться. Первая раса поглощает себя внутри себя. Она взывает к Смерти, и Смерть слушает. Но Смерть не может быть оставлен в его одиночестве, как и первый в нашей боли. Сострадание вызывает слёзы, заставляет чудесный Мост прикоснуться к небу. Они смотрят, боясь.

Для неё Смерть оставляет кости, чтобы накормить новое. Любовь смягчает Смерть, дарует надежду между ними. Приходят другие, чтобы сплести следующее, и...

Те из нас, кто остается, должны расти или погибнуть. Мы творим магию за гранью того, что любой видит потом. Но боги закрыли двери в те другие миры...»

Ревик посмотрел на меня, мрачно поджав губы и подчёркивая эти слова. Отвернувшись, он продолжал цитировать по памяти, и его низкий голос по-прежнему был напитан светом.

«...И им остаётся лишь одно, и это одиноко. И в этом рождается Вторая раса, из деревьев и из-под камней.

Они вырастают по нашему подобию, и всё же верят, что они одни. Их работы покрывают тот одинокий мир, пока они не встречаются с нами и не страшатся. Огни горят чёрным во второй раз, вторая жизнь. Смерть слушает, когда Мост опускается по спирали, освещает путь к небу.

Песнь любви манит, оставляет их одних. Золотой океан закрывает все раны.

Вторая раса следует по пути первой, и те, что остались позади, обречены смотреть, как огни вновь горят. Ибо время ускоряется, и все истории разворачиваются в самих себе.

Что касается первых, самых молодых и глупых, самых волшебных и самых ребяческих, боги призывают нас из камня. И великий плач раздался, когда заговорили боги, ибо дверь в то другое место должна быть потеряна, а те, что на другой стороне, забыты.

Ибо когда приходит Третья Раса, они приносят с собой звёзды. Мы оставляем их, наши Стражи Середины. И Мост простирает свой свет...

...пока наша жизнь здесь не закончится».

Ревик почти не медлил и продолжил с более резким светом в своём голосе.

— Видишь, Элли? — сказал он. — Что, если это никогда и не было символическим? Что, если это не должно быть только религией или каким-то средством понимания наших отношений с другими расами? Что, если это история, бл*дь? то, если они принесли это с собой, чтобы помнить?

Увидев мой, должно быть, ничего не понимающий взгляд, он продолжил.

— «Люди плывут по поверхности Муулда, в мире, отмеченном садом для избранных», — повторил он. — Понимаешь? Миф говорит не об этом месте... не о Земле. «Муулд» — это не ещё одно название для этой планеты. Это совершенно другой мир, Элли.

Покачав головой, Ревик уставился на стол, и его взгляд снова обратился внутрь.

— Всегда существовали разногласия о значении некоторых строк, — сказал он. — О завоевании многих миров... о разных звёздах и созвездиях, увиденных в различных отпечатках воспоминаний с тех разных времен. Всегда существовали теории, что изначальные расы могли быть путешественниками в пространстве, что старая технология потеряна. На самом деле никто не знал, что это значит. Есть лишь предположения.

Не дожидаясь моих комментариев, он продолжил, цитируя:

— «...Но боги закрыли двери в те другие миры, и им остаётся лишь одно, и это одиноко. И в этом рождается Вторая раса, из деревьев и из-под камней».

Ревик посмотрел на меня, затем на Уйе и Кали.

— Видите? Это тоже может быть не метафорой. Что, если они реально отправились во второй мир? Что, если сарки родились не в том же мире, что и элерианцы? Что, если в конце их Смещения они отправились в другой мир?

Он посмотрел на меня, поджимая губы.

— Помнишь? На том круизном лайнере? Тот мир, который мы видели в отпечатках, показанных нам Вэшем? Насколько иным он выглядел? Всё там было другим, кроме самих существ, которые всё равно выглядели более-менее как мы. Помнишь, каким иным было небо? Помнишь, что солнце было другого цвета? Оно было синим, Элли. Это было сине-белое солнце, как на оригинальном символе Syrimne d’Gaos.

Я сглотнула, думая над его словами.

Я помнила то видение.

Я помнила всё, о чём он говорил.

Ревик не замолкал, и в его голосе по-прежнему звучали те нотки открытия.

— Это всё объясняет. Я гадал, почему небо было настолько другим. Я поражался растениям, даже в сравнении с местными ископаемыми находками. Я гадал, как хронология событий увязывается с тем, что нам известно об истории этого мира... о динозаврах, о разных временных периодах, отмеченных геологами. Я интересовался странной технологией, имевшейся у тех элерианцев. То, как они строили, вообще не похоже на антропологические данные здесь, даже в древних цивилизациях.

Повернувшись ко мне, он добавил:

— Это также объясняет, почему обычным видящим так тяжело увидеть те отпечатки, Элли. Это потому что исторические данные вовсе не с Земли. Элерианцы хранят воспоминания о том первом мире. Возможно, также и о втором мире. Некоторые мастера вроде Вэша могли это видеть. Но большинство видящих не может. Это был совершенно иной мир, ты понимаешь? Другая история. Абсолютно другая цивилизация. Параллели существуют, потому что мы здесь. Параллели существуют в том генетическом материале, который мы принесли с собой... но сама планета — не та же самая.

Я сглотнула, видя те же образы, что проносились в его сознании.

Я помнила, как видела Кардека и Халдрена.

Я помнила оружие, которое носили люди, необычную одежду, то бело-синее солнце на просторах тёмного неба... менее крупное, но более жаркое солнце по сравнению со здешним.

Даже темнота там ощущалась другой.

Создания, которых я посчитала Дренгами, тоже ощущались иными.

Я смогла взломать сеть Галейта, потому что мы делили общее воспоминание из совершенно иного мира. Я смогла обойти защитные меры Пирамиды, поскольку то, что мы делили, жило вообще в другой реальности, в другой галактике, может, даже в другом измерении.

Я прекрасно понимала, что говорил Ревик.

Я также понимала кое-что ещё.

— Мост, — я прочистила горло. — Мост открывает эту дверь? Поэтому ты сказал, что это мои двери? Потому что я их открываю?

Ревик помедлил, посмотрев на меня.

Я видела, как он думает о моих словах, прокручивая Миф в своих мыслях.

Через несколько секунд он медленно кивнул, и его тон был осторожным.

— Думаю, да. Миф определённо указывает на это.

Он нахмурился, всё ещё размышляя и глядя на свои ступни.

Когда он заговорил в следующий раз, в его голосе слышалась неохота.

— Если мы будем трактовать Миф буквально... скорее как карту и летопись истории, а не символический и религиозный текст, то логично, что каким-то образом именно Мост связывает предыдущее поколение со следующим, старый мир с новым. Может, именно так она спасает каждую расу, чтобы та могла эволюционировать в следующую форму. Она посылает их в новый дом, где Дренги ещё не существуют. Где они могут начать заново. Когда позднее приходит новая раса, она, скорее всего, является так или иначе местной для мира. Возможно, эта новая раса даже призывает Дренгов на планету, как только они достигают определенной стадии своей эволюции.

Продолжая хмуриться, Ревик смотрел на пол палубы.

— Возможно, каждый раз это новая версия того же мира, но в каком-то доисторическом периоде. Так что они родственны на генетическом уровне, но старшее поколение выступает почти как путешественники во времени. Они приходят в альтернативную версию своего мира, заново заселяя то, что они оставили позади... но только в далёком прошлом, в другом историческом потоке.

Продолжая размышлять вслух, он стал цитировать:

— «...Мост опускается по спирали, освещает путь к небу», — покачав головой, он встретился со мной взглядом, мрачно поджимая губы. — Я не совсем понимаю, Элли. Я не понимаю, что такое двери, как во всё это вписываешься ты, или что подразумевают другие миры на самом деле. Но что-то во всём этом ощущается правильным. Это сходится, Элли. Логично, что дверь должна открыть ты.

Его глаза переполнились беспокойством, пока он продолжал размышлять.

— Если мы трактуем Миф буквально, то не все пройдут через них. Миф намекает, что некоторые остаются позади, то ли нечаянно, то ли намеренно. Похоже, дверь или двери открыты лишь на протяжении ограниченного времени.

Подумав над этим, я фыркнула, скрестив руки на груди.

Бросив на Ревика ровный взгляд, я заговорила твердо.

— Хочешь сказать, шестьсот сорок восемь человек? — сказала я. — И двести двадцать девять видящих? Может, ещё щепотка посредников для разнообразия?

Последовала пауза.

Я только что назвала точное количество людей и видящих в Списках Смещения.

Ревик откинулся на своё кресло. Выдохнув, он провёл пальцами по своим чёрным волосам. Всё ещё глядя на меня, он поднял свой бокал и отпил глоток.

— Может быть, — признал он, проглотив немного бурбона.

Я нахмурилась. Взглянув на моих родителей, которые молча наблюдали и слушали это все, я осознала, что между ними наверняка состоялось схожее обсуждение всего после того, как у Кали было то видение. Всё ещё наблюдая, как мои родители смотрят на нас с обеспокоенными лицами, я взяла свой бокал и сделала несколько глотков вина.

— Gaos, — пробормотала я, проглотив.

На сей раз я не поставила вино обратно.

Продолжая размышлять, я помрачнела ещё сильнее.

— Что насчёт Дренгов? — спросила я. — Это всё равно не объясняет полностью, что они делают. Или почему в конце они были так счастливы. Если они в той или иной форме существуют во всех мирах, то почему прохождение через двери для них так важно?

Я посмотрела на Ревика, затем на Кали и Уйе.

— Почему они идут на риск, разрушая Солнце? Контроль над дверьми — я понимаю. Убийство меня — тоже понятно. Но почему просто не оставить остальных людей здесь? Зачем полностью разрушать планету? Что именно это им даёт?

После моих слов воцарилось молчание.

Его нарушил Уйе, и его тон был таким же осторожным, как у Ревика.

— Ты здесь, — просто сказал он.

Я посмотрела на него, нахмурившись, и он вздохнул.

— Ну то есть, — сказал он. — Вы представляете для них риск, так? Твой муж и ты... Четвёрка в целом. Вы один раз уже обрушили их сеть. Дважды, если считать Галейта. Если ты вот-вот откроешь двери и отошлёшь некий процент людей и видящих из этого мира в какой-то другой мир, а их оставишь позади, для них это риск, не так ли?

Я нахмурилась, глянув на Ревика, затем на своего отца.

— Какой именно? — спросила я. — Они должны понимать, что я не могу провести их всех. Возможно, пройти могут лишь определённые персоны... например, видящие и люди из Списков. Почему нельзя просто отпустить нас? Они могли бы остаться здесь, размножить оставшихся людей и видящих, продолжать мир в такой манере. Мы им не нужны.

Уйе пожал плечами.

— Возможно. А возможно, они не могут это сделать. Возможно, мир не может выжить после открытия дверей. Возможно, открытие дверей завершит здешний цикл, как бы это ни произошло. Возможно, они хотят сорвать этот цикл... или каким-то образом контролировать его. Возможно, Мост винят в конце света, потому что она в буквальном смысле провоцирует конец света?

Пожав плечами, он посмотрел на бокал, который держал в руке.

— А может, для них этого попросту уже недостаточно, — сказал он, поигрывая бренди на дне бокала. — Возможно, они тоже хотят отправиться в те другие миры, создать свои цивилизации. Может, они устали быть в ловушке цикла, который они не контролируют, который ограничивает их власть одним миром... или, возможно, одним миром за раз. Может, они хотят иметь доступ ко многим мирам. При их рождении, а не когда-то позднее.

Ревик посмотрел на него, и в его свете промелькнула боль.

На сей раз это была не секс-боль.

Я чувствовала там понимание, резонанс с каким-то аспектом сказанного Уйе.

Уйе пожал плечами, отпив ещё бренди.

— Возможно, все мы так или иначе находимся в ловушке этого цикла, дочь, — добавил он. — Возможно, они больше не желают терпеть ограничения естественного порядка. Возможно, они предпочтут создать новый порядок. Тот, который они контролируют. Тот, что воздвигнут исключительно для них.

Когда Ревик посмотрел на меня с ожесточённым выражением на лице и в глазах, я поняла, что он согласен с моим отцом.

Хуже того, он понимал это даже лучше, чем Уйе.

Как раз когда я подумала об этом, Ревик выдохнул, и его голос сделался мрачным.

— Он прав, — сказал он. — Мне неизвестен их точный мотив, но я подозреваю, что они по какой-то причине не могут сделать то, о чём говоришь ты. Или они просто не хотят оказываться в ловушке или оставаться позади до тех пор, пока не эволюционирует новый цикл.

Помедлив, он бросил на Уйе мрачный взгляд, затем посмотрел на меня.

— Вполне очевидно, что они не могут самостоятельно пройти через двери, — сказал он. — Дверь, которую открывает свет, этот буквальный «мост» между мирами... подозреваю, что это предназначается только для живых существ, для тех, кто несёт свой собственный свет. Я помню, что читал нечто подобное в одном из священных текстов о Старом Боге, в той версии Мифов, которую преподавал Менлим. Конечно, я подумал, что это символизм. Что-то в духе рая/ада, где лишь достойные могут пройти через ворота в момент суда.

Он бросил на меня мрачный взгляд, после чего добавил:

— Что касается Солнца... я помню строки и об этом, Элли.

Всё ещё хмурясь, Ревик снова начал цитировать по памяти.

На сей раз свет, сочившийся из его слов, заставлял меня вздрагивать, вынуждая какую-то часть меня отшатываться от каждой строки.

 

Ибо свет должен умереть, когда мы переродимся.

Звёзды должны низвергнуться, когда восстанет Тысяча.

Конец должен наступить прежде, чем вернётся Солнце.

Ибо в конце открывается новая дверь,

Дверь, освобождающая Тысячу светов.

Ветер в паруса, Великий раскрывает свои крылья.

Он несёт их в зеленеющие земли.

Земли новой Земли, нового Солнца, новой Луны,

Где сияют новые звёзды, новые океаны кишат жизнью и смертью.

Новые земли цветут Тысячью цветов,

Сад новый, Бог перерождённый.

Тысяча светов покрывает свою Тысячу берегов.

 

Голос Ревика стих, после чего он поморщился, словно эти слова оставили дурной привкус во рту.

Он посмотрел на меня, и в его прозрачных глазах по-прежнему оставалась та лёгкая горечь и нотки злости, смешивающаяся с глубинным пониманием.

— Я слышал это в детстве, — сказал он. — Менлим говорил мне это. Он сказал, что однажды я увижу этот день. Он сказал, что я буду инструментом в том, чтобы приблизить этот день. Он сказал, что я буду жить как король многих миров, а не только этого.

Я всматривалась в его глазах, пытаясь прочесть то, что скрывалось за тем глубинным пониманием.

Я силилась прочесть вспышки эмоций, до сих пор вырывавшиеся из его света.

— Тысяча, — пробормотала я, мысленно прокручивая его слова.

Ревик взглянул на меня, но я на него не смотрела.

Это я тоже уже слышала ранее.

Я слышала, что Дренгов так называли — «Тысяча». Я слышала это где-то высоко в своём свете, когда Галейт умер, и Тысяча пришла, чтобы забрать его.

Должно быть, Ревик услышал часть этого.

Его челюсти напряглись, голос сделался более низким.

— Они не могут использовать Мост, чтобы пройти, — прямо сказал он. — Я готов поспорить, опираясь на их действия до сего момента, особенно в отношении этих дверей.

Он посмотрел на Кали и Уйе, затем обратно на меня.

— Если бы мне пришлось предположить, я бы сказал, что они завладели этими дверьми отчасти для того, чтобы не дать тебе воспользоваться ими. Может, Уйе прав, и они на самом деле не намереваются разрушать мир. Может, эта часть не подчиняется их контролю... может, они всё херят и разрушают нечаянно. В любом случае, они считают, что те телекинетики могут провести их через порталы и высвободить из цикла. Они не думают, что ты можешь сделать это для них.

Продолжая размышлять, он добавил:

— А значит, возможно, тебе придётся найти способ первой открыть эти двери, Элли.

В тишине, воцарившейся после его слов, Ревик смял hiri каблуком ботинка.

Я стиснула зубы, обдумывая его слова.

Я не позволяла себе слишком задумываться о том, чего он не сказал.

А именно о том, что в процессе открытия этих дверей я наверняка положу конец всей Земле. Я, скорее всего, убью всех, кто остался позади.

Я посмотрела на Ревика, поджав губы.

— Если ты прав, мы не можем допустить, чтобы Дренги прошли через те двери, — сказала я. — Мы не можем послать их в тысячу других миров... что бы ни случилось с нами. Даже если не брать в расчёт спасение Списочников и нас самих, мы не можем этого допустить. Просто не можем.

Ревик медленно кивнул, стискивая зубы.

Глянув на Уйе и Кали, я по их глазам видела, что они согласны.

Затем Ревик мягко прищёлкнул, качая головой, и в его голосе зазвучало предупреждение.

— Они попытаются открыть эти двери раньше тебя, Элли. Вот почему сейчас всё ускоряется... сеть обрушена, я для них потерян, и их время на исходе. Вот почему они перегоняют всех тех людей. Вот почему они истребляют Списочников.

Он помедлил, глянув на Уйе и Кали.

— Если видение Кали верно, миру придёт конец, когда они сделают это. Но Дренги могут этого не знать. Конечно, возможно, им просто всё равно, но они могут правда не знать.

Ревик посмотрел на меня, и его лицо оставалось серьёзным.

— Мы забрали у них Фиграна. У них больше нет ручного провидца. Мы не знаем, что Фигран уже рассказал им по этому поводу... но едва ли он сообщил много. Фигран сказал мне, что Менлим усиленно пытался получить от него видения, пока держал его у себя. Он спрашивал каждый день. Он пытался погрузить его в транс. Он пичкал его наркотиками, подключал к вайрам, пытал, давал секс-компаньонов. По словам Териана, образы по какой-то причине приходили к нему... во всяком случае, касающиеся того, что хотел знать Менлим.

Продолжая размышлять, Ревик нахмурился.

Он сделал уклончивый жест, словно отметая неприятную мысль или что-то, что почувствовал во мне. Он глянул на меня с мрачным выражением, всё ещё держа в руке бокал бурбона.

— В любом случае, у нас мало времени, жена, — сказал он. — Теперь они будут действовать быстро. Очевидно, что предназначение этих Миферов... воплотить в жизнь финальную часть их плана.

После его слов воцарилось молчание.

На сей раз тишину долго никто не нарушал.