Наноматериалы и нанотехнологии

 

Большинство историков датируют рождение нанотехнологий – то есть манипуляций с материей на атомном уровне – речью физика Ричарда Фейнмана «Там, внизу, полно места»[205] (There’s Plenty of Room at the Bottom, 1959). Но по-настоящему это понятие вошло в обиход с появлением в 1986 году книги Эрика Дрекслера «Машины творения: грядущая эра нанотехнологий»[206] (Engines of Creation: The Coming Era of Nanotechnology). Основная идея проста: будем строить вещи по одному атому, один за другим. Какого рода вещи? Ну, для начала – различные сборочные устройства: крошечные наномашины, способные строить другие наномашины (или самореплицироваться). Так как эти репликаторы можно программировать по-разному, то после того как один из них построит миллиард собственных копий, вы можете направить этот миллиард на строительство чего угодно. И более того: поскольку это строительство происходит на уровне атомов, наноботы, как их называют, могут начать с любых материалов, которые окажутся под рукой, – с почвы, воды, воздуха и т. д. Они разберут любое вещество на атомы и используют эти атомы, чтобы построить практически все, что вы могли бы пожелать.

На первый взгляд, это немного похоже на научную фантастику, однако почти со всем, о чем мы попросим наноботов, уже справились простейшие формы жизни. Сделать миллиард собственных копий? Без проблем: какая-нибудь бактерия в нашем кишечнике сделает это за десять часов. Извлечь углекислый газ и кислород из воздуха и превратить их в сахар? Пленка на поверхности любого пруда занимается этим уже миллиард лет. И если экспоненциальные графики Курцвейла хотя бы приблизительно точны, то пройдет не слишком много времени, прежде чем наши технологии превзойдут биологию.

Конечно, есть эксперты, которые считают, что, как только нанотехнологии достигнут этого уровня, мы можем утратить нашу способность по-настоящему их контролировать. Сам Дрекслер описал сценарий «серой слизи»[207], в котором самовоспроизводящиеся наноботы вырываются на свободу и поглощают всё на своем пути. Эта озабоченность имеет под собой основания. Нанотехнологии – одна из тех экспоненциально развивающихся областей (наряду с биотехнологиями, AI и робототехникой), которые потенциально несут серьезную угрозу человечеству. И хотя эта угроза не является предметом данной книги, было бы упущением совсем ее не упомянуть. Поэтому в нашем справочном разделе вы найдете большое приложение, где обсуждаются все эти проблемы. Предлагаем использовать эту информацию как стартовую площадку для дальнейшего чтения.

Впрочем, проблема вышедших из-под контроля наноботов и серой слизи если и возникнет, то лишь через несколько десятилетий (и, скорее всего, за пределами временных рамок этой книги), а нанотехнологии уже сегодня выдают невероятные результаты. Современные нанокомпозиционные материалы значительно прочнее стали,[208] при этом их производство принципиально дешевле. Однослойные угреродные нанотрубки[209] демонстрируют очень высокую подвижность электронов и используются, чтобы усилить эффективность преобразования электроэнергии в солнечных батареях. А фуллерены (С60), они же бакиболлы[210] – молекулы в виде полых замкнутых многогранников (их схема напоминает формой футбольный мяч), содержащие шестьдесят атомов углерода, – потенциально могут выступать в самых разных качествах: от сверхпроводниковых материалов до систем доставки лекарственных средств. В недавнем докладе Национального научного фонда,[211] посвященном этой теме, говорится:

 

Нанотехнологии обладают потенциалом повысить производительность человека, способствовать увеличению производства новых материалов, питьевой воды, энергии и пищи, а также защитить нас от неизвестных пока бактерий и вирусов и даже сократить причины военных конфликтов [путем создания глобального изобилия].

 

 

Меняете ли вы мир?

 

Какими бы впечатляющими ни были эти прорывы в науке и технологиях, оказалось, что нет какого-то одного места, где можно было бы больше разузнать обо всех сразу. Поэтому я организовал учредительную конференцию Университета сингулярности[212] в 2008 году именно в Исследовательском центре Эймса при NASA. На конференции присутствовали представители агентства, ученые из Стэнфорда, Беркли[213] и других университетов, а также лидеры бизнеса из компаний Google, Autodesk, Microsoft, Cisco и Intel. Больше всего на этом мероприятии мне запомнился импровизированный спич одного из основателей Google Ларри Пейджа,[214] который он произнес ближе к концу первого дня. Стоя перед сотней участников конференции, Ларри очень вдохновенно говорил о том, что новый университет должен сосредоточиться на решении самых серьезных мировых проблем:

 

Я теперь использую очень простой критерий: изменит ли мир то, над чем ты работаешь в данный момент? Да или нет? И 99,99999 % людей ответят нет. Я думаю, нам нужно обучать людей тому, как менять мир. Очевидно, что основной способ это сделать – новые технологии. Мы уже видели это в прошлом – это сила, запускающая все перемены.

 

Именно это мы и построили. Учредительная конференция привела к созданию уникального института. Мы запустили магистерские программы и программы для руководителей, и у нас уже есть тысяча выпускников. Слова Пейджа буквально вошли в состав ДНК университета. Каждый год мы бросаем студентам магистратуры вызов – придумать компанию, продукт или организацию, которая окажет положительный эффект на жизни миллиардов человек в течение ближайших десяти лет. Я называю эти компании «Десять в девятой степени плюс» (109+).[215] И хотя пока еще ни один из этих стартапов по-настоящему не развернулся (в конце концов, Университет существует всего три года), уже достигнут значительный прогресс.

Из-за экспоненциального роста технологий этот прогресс продолжится с небывалой скоростью. И если яма, в которой мы все якобы сидим, на самом деле вовсе и не яма; если пропасть между бедными и богатыми вовсе и не пропасть; и если технический прогресс набрал скорость, более чем достаточную для решения текущих проблем человечества, то это значит, что все три самых распространенных аргумента скептиков больше не должны нас беспокоить.

 

Часть третья

Строим основание пирамиды

 

Глава 7

Инструменты взаимодействия

 

Истоки взаимодействия

 

Первые две части этой книги мы посвятили исследованию перспектив изобилия и мощи экспоненциального развития, которое поможет его достигнуть. И хотя существует группа техноутопистов, которые верят, что одних только экспоненциальных сил хватит, чтобы совершить такой переворот, мы не придерживаемся этой точки зрения. Конечно, если сложить комбинаторную мощь AI, нанотехнологий и 3D -печати, может показаться, что мы двигаемся в нужном направлении, однако (скорее всего) время, которое потребуется для такого развития, простирается далеко за пределы, намеченные этой книгой. Ведь нас интересуют ближайшие 2–3 десятилетия. И для того, чтобы мы могли достичь нашей глобальной цели в столь сжатые сроки, экспоненциальному росту понадобится поддержка.

И эта помощь уже в пути. Позже в этой книге мы рассмотрим три силы, ускоряющие прогресс. Разумеется, все три этих фактора – «совершеннолетие» DIY -инноваторов, появление технофилантропов новой породы и растущая творческая и рыночная мощь «восходящих миллиардов» – сами усиливаются экспоненциальными технологиями. На самом деле такие технологии могут рассматриваться как питательный бульон для всех этих сил, как среда, укрепляющая и питающая их. И все же сами экспоненциальные технологии – лишь часть более масштабного процесса сотрудничества, который начался уже очень давно.

Самые ранние одноклеточные жизненные формы на нашей планете называются прокариотами.[216] Эти клетки представляли собой всего лишь мешочки цитоплазмы со свободно плавающей в них ДНК, и появились они около 3,5 млрд лет назад. Эукариоты возникли на 1,5 млрд лет позже. Они были более эффективными, чем их предки прокариоты, и более способными к взаимодействию, поскольку использовали то, что мы можем назвать биотехнологиями: «гаджеты» вроде ядер, митохондрий и аппаратов Гольджи, которые и делают клетку более мощной и жизнеспособной. Хочется рассматривать эти технологии как мелкие детали более крупного механизма – похоже на то, как двигатель, ходовая часть и трансмиссия вместе образуют автомобиль, – но ученые считают, что некоторые из этих «деталей» начинали как самостоятельные формы жизни, индивидуальные образования, которые в какой-то момент «решили» работать вместе во имя общего дела.[217]

Это решение нельзя назвать необычным. Мы и сегодня видим подобные каузальные цепочки в нашей жизни: новые технологии создают лучшие возможности для специализации, что повышает уровень взаимодействия, и это, в свою очередь, приводит к большей эффективности, что способствует появлению новых технологий и новому витку всего процесса. В эволюции мы точно так же наблюдаем многократно повторяющиеся процессы.

Через миллиард лет после появления эукариотов произошла очередная технологическая инновация, а именно: рождение многоклеточной жизни. На этой фазе развития клетки начали специализироваться, и эти специализированные клетки учились взаимодействовать на чрезвычайно продвинутом уровне. В результате появились весьма приспособленные к жизни формы. Один тип клетки отвечал за движение, другой развил способность чувствовать химические градиенты. Весьма скоро начали появляться жизненные формы с индивидуализированными тканями и органами, а среди них – и наш вид, чьи десять триллионов клеток[218] и семьдесят шесть органов демонстрируют почти невообразимый уровень сложности. Канадский научный журналист Пол Ингрэм пишет:

 

Каким же образом десять триллионов клеток организуют себя в человеческое существо? И зачастую продолжают делать это без единой осечки в течение нескольких десятилетий? Как эти десять триллионов клеток вообще образуют тело, способное стоять в вертикальном положении? Даже просто подняться на высоту одного метра семидесяти или восьмидесяти сантиметров от земли – весьма впечатляющий трюк для кучи клеток, каждая из которых возвышается над поверхностью не больше, чем пятно от кофе.[219]

 

Ответ, конечно же, заключается в цепочке причин и следствий: технология (кости, мышцы, нейроны) ведет к специализации (бедро, бицепсы, бедренный нерв), а та, в свою очередь, ведет к взаимодействию (все эти органы и многие другие обеспечивают наши двуногость и прямохождение), и это приводит к еще большей сложности (в силу новых возможностей, которые появляются у нас благодаря нашему вертикальному положению в пространстве). Но история здесь не заканчивается. Словами Роберта Райта, автора книги «Не ноль: Логика человеческой судьбы» (Nonzero: The Logic of Human Destiny),[220] мы можем сказать:

 

Люди запустили совершенно новый тип эволюции: эволюции идей, мемов, технологий. Удивительно, что эта эволюция сохраняет траекторию, заданную биологической эволюцией: движения к большей сложности и лучшему взаимодействию.

 

Никогда эта причинно-следственная цепь не была такой очевидной, как в ХХ веке, когда, как мы скоро увидим, культурная эволюция произвела самые мощные инструменты взаимодействия, которые мир когда-либо видел.

 

От лошадей до «Геркулеса»

 

В марте 1861 года Уильям Рассел,[221] один из основателей транспортной компании Pony Express, решил использовать прошедшие осенью прошлого года президентские выборы для раскрутки своего предприятия. Рассел взялся как можно быстрее доставить экземпляр инаугурационной речи Авраама Линкольна из форта Кирни в Небраске, где кончалась телеграфная линия, протянутая с Восточного побережья, в Плейсервилл, штат Калифорния, где начиналась западная телеграфная сеть. Для этого Рассел потратил небольшое состояние, нанял сотни дополнительных работников и расставил через каждые десять миль пути свежих почтовых лошадей. В результате Калифорния прочитала речь Линкольна буквально молниеносно – через какие-то жалкие семнадцать дней после того, как президент ее произнес.[222]

Теперь сравним: в 2008 году вся страна узнала, что Барак Обама стал сорок восьмым президентом США, в тот самый момент, когда он был объявлен победителем. Когда Обама произнес свою инаугурационную речь, его слова преодолели расстояние между Вашингтоном и Сакраменто, штат Калифорния, на 14 939 040 секунд быстрее, чем в свое время речь Линкольна. А монгольского Улан-Батора и Карачи в Пакистане слова Обамы достигли менее чем на секунду позже. На самом деле, если не брать в расчет какие-нибудь комбинации предвидения и телепатии в глобальных масштабах, это практически самая высокая скорость, с которой может перемещаться подобная информация.

Столь стремительный прогресс еще больше впечатляет, если вспомнить о том, что наш биологический вид передает друг другу сообщения уже в течение 150 000 лет. И хотя дымовые сигналы в свое время были серьезной инновацией, не говоря уже об авиапочте, появившейся в прошлом веке, сегодня мы научились так хорошо играть в эту игру, что независимо от расстояния и с помощью лишь смартфона и аккаунта в Twitter слова любого человека могут достигнуть экрана любого другого смартфона за одно мгновение. И это происходит без всяких дополнительных расходов, найма сотрудников или предварительного планирования. Это происходит когда угодно и по любой угодной нам причине. Мы можем передавать изображение в режиме прямой трансляции, в цвете и во всех трех измерениях.

И это еще один пример самовоспроизводящейся цепочки положительной обратной связи, которая является отличительным признаком жизни уже миллиарды лет. От эукариота, вооруженного митохондрией, до воина масаи, вооруженного мобильным телефоном, – продвинутые технологии позволяют углубить специализацию, а это создает бóльшие возможности для взаимодействия. Это самозаводящийся механизм. Так же, как развитие по закону Мура приводит к тому, что всё более быстрые компьютеры используются для разработки нового поколения еще более быстрых компьютеров, так и инструменты взаимодействия всегда производят на свет новое поколение инструментов взаимодействия. Речь президента мгновенно распространилась по всему миру, потому что в течение XIX и особенно XX века та же петля положительной обратной связи породила два самых мощных инструмента кооперации, которые мир когда-либо видел.

Первым из этих инструментов стала транспортная революция, которая пересадила нас с гужевых повозок на поезда, автомобили и самолеты менее чем за двести лет. Мы построили скоростные дороги и проложили воздушные пути – то есть, говоря словами Томаса Фридмана, «сделали мир плоским». Когда в Судане разразился голод,[223] американцы узнали об этом не годы спустя. Они получили сообщения в режиме реального времени и немедленно решили оказать помощь. И поскольку помощь эту доставил транспортный самолет «Геркулес С-130», а не какой-нибудь парень верхом на лошади, множество людей в одно мгновение оказались гораздо менее голодными.

Если хотите более наглядно представить себе, в какой степени изменились возможности взаимодействия, просто сравните одну лошадиную силу и 18 000 лошадиных сил мощности двигателей «Геркулеса». Общая грузоподъемность за единицу времени, возможно, еще более показательная мера – и здесь разница еще более ощутима. Лошадь может перенести примерно 90 кг на 50 км в день, в то время как «Геркулес» за то же время переносит 19 000 кг на 13 000 км. В данном случае наша способность взаимодействовать друг с другом улучшилась в 56 000 раз.

Второй инструмент взаимодействия – революция в информационных и коммуникационных технологиях (ICT), которую мы уже обсудили. В этой области за тот же период произошли еще более серьезные достижения. В своей книге «Общее благо: экономика для перенаселенной планеты» (Common Wealth: Economics for a Crowded Planet) экономист Колумбийского университета Джеффри Сакс насчитал восемь конкретных преимуществ,[224] которыми ICT обогатили экологически устойчивое развитие, – и все эти преимущества, по сути дела, основаны на взаимодействии.

Первое из этих преимуществ – подключенность (con-nectivity). В наше время невозможно остаться вне окружающего мира. Мы все – часть процесса, мы все знаем, чем занимаются другие люди. Сакс пишет:

 

В самых удаленных деревнях мира разговор в наше время часто заходит о самых актуальных политических и культурных событиях или о последних изменениях цен на сырье – и все это благодаря мобильным телефонам еще в большей степени, чем благодаря радио и телевидению.

 

Второй вклад – дальнейшее разделение труда: поскольку бóльшая подключенность приводит к большей специализации, что позволяет всем нам встроиться в глобальную цепочку поставок. Далее – масштаб: гигантский размер сетей, по которым передаются сообщения, практически мгновенно достигающие миллионов адресатов. Четвертое преимущество – репликация: ICT позволяют стандартизованным процессам и документам, например онлайн-курсам или товарным спецификациям, мгновенно добираться до самых удаленных филиалов. Пятое – контроль и учет. Новые современные платформы позволяют усовершенствовать аудит, мониторинг и оценку, а это, в свою очередь, ведет к улучшению практически всего – от демократических институтов до интернет-банкинга и телемедицины[225].

Шестое преимущество заключается в способности интернета сводить вместе продавцов и покупателей (Сакс называет этот процесс «сопоставлением», matching), и эта способность, помимо прочего, – очень важный фактор в формировании «экономики длинного хвоста», как ее назвал автор и главный редактор журнала Wired Крис Андерсон.

Седьмой вклад – это использование социальных сетей для строительства «сообществ по интересам», в результате чего появилось все на свете – от Facebook до SETI @ home [226]. И, наконец, на восьмом месте находятся образование и подготовка кадров: ICT создали нечто вроде всемирной аудитории с постоянно обновляющимся учебным курсом, и в этот курс может быть включена любая крупица информации, которую только можно пожелать.

Очевидно, что мир сейчас стал значительно более привлекательным местом благодаря всем этим новым инструментам взаимодействия, но влияние ICT не ограничивается новыми способами распространения информации и распределения материальных ресурсов. Как понял Роб Макьюэн, когда отправился на поиски золота в холмах северо-западного Онтарио, инструменты взаимодействия также могут создать новые возможности для распределения ментальных ресурсов – и это может оказаться гораздо более серьезной движущей силой изобилия.

 

Золото и Linux

 

Роб Макьюэн,[227] энергичный канадец за пятьдесят, купил в 1989 году разрозненную коллекцию компаний по добыче золота под названием Goldcorp. Десятилетие спустя он объединил эти компании и был готов к экспансии – процессу, который он хотел начать со строительства нового обогатительного завода. Чтобы определить, какого размера строить завод, Макьюэн предпринял вполне логичное действие: спросил своих геологов и инженеров, сколько золота, по их мнению, можно найти в его шахтах. Никто не знал. Под его началом работали лучшие люди, которых только можно было нанять за деньги, но никто не мог ответить на этот вопрос.

Примерно в то же время, проходя курс для управляющих в Школе менеджмента Слоуна при МТИ, Макьюэн узнал про Linux. Эта операционная система с открытым кодом была запущена в 1991 году, когда Линус Торвальдс,[228] в то время 21-летний студент Университета Хельсинки в Финляндии, опубликовал короткое сообщение в сети Usenet:

 

Делаю (бесплатную) операционную систему (просто хобби, она не будет такой же профессиональной и масштабной, как gnu) для клонов PC AT  386(486). Заварил все это в апреле – и сейчас уже кое-что готово. Хотелось бы получить фидбек: что кому нравится, а что не нравится…

 

На этот пост откликнулось так много людей, что первая версия операционной системы Торвальдса была завершена всего за три года. Linux 1.0 появился в свободном доступе в марте 1994 года, но на этом проект не закончился. Поддержка все продолжала и продолжала поступать. В 2006 году исследование, проведенное по заказу Европейского союза, оценило разработку новой версии Linux 2-6-8 в 1,14 млрд долларов. К 2008 году доход от всех серверов, настольных компьютеров и пакетов программного обеспечения, работающих под Linux, составил 35,7 млрд долларов.

 

 

Макьюэн был потрясен этим обстоятельством. В Linux более десяти тысяч программных строк, и Макьюэн не мог поверить, что сотни программистов могут сотрудничать в работе над такой сложной системой. Он не мог также поверить в то, что большинство из них делают это бесплатно. Он вернулся в офис Goldcorp, одержимый безумной идеей: вместо того чтобы просить собственных инженеров оценить количество золота, прячущегося под землей, он выложит в открытый доступ самые ценные данные, которые обычно хранятся в самых надежных сейфах горнорудных компаний: геологическую информацию. В марте 2000 года Макьюэн объявил о начале конкурса Goldcorp:^[229]

Покажите мне, где я могу найти следующие шесть миллионов унций^[230] золота, и я заплачу вам пятьсот тысяч долларов.

За следующие несколько месяцев Goldcorp получила более 1400 запросов на 400 мегабайт геологической информации. Всего в соревнование вступили 125 участников. Через год оно было завершено, победителями стали три команды – две из Новой Зеландии и одна из России. Никто из участников этих команд ни разу не был на шахте Макьюэна. Но к этому моменту инструменты взаимодействия стали такими изощренными, а наше желание использовать их – таким зрелым, что в 2001 году количество золота, местонахождение которого точно указали (за 500 000 долларов) эти команды, стоило миллиарды долларов на открытом рынке.

Когда Макьюэну не удавалось определить количество драгоценного металла под землей, он испытывал «дефицит знаний» – весьма распространенная проблема в современном мире. Но стоит применить инструменты взаимодействия, чтобы должным образом поощрить инициативу людей, как лучшие умы готовы взяться за решение самых сложных проблем. Вспомним «закон Джоя» (названный в честь Билла Джоя, одного из основателей Sun Microsystems,^[231] которому принадлежат эти знаменитые слова):

Неважно, кто вы такой, – большинство самых умных людей в мире работают на кого-то другого.

Наши новые возможности взаимодействия дали отдельным людям способность понимать глобальные проблемы и воздействовать на них в небывалой прежде степени, во много раз расширив как сферу их интересов, так и сферу их влияния. Мы теперь можем целый день работать руками в Калифорнии, а вечером сдать свой мозг напрокат заказчику из Монголии. Профессор коммуникации Нью-Йоркского университета Клэй Ширки использует термин «когнитивный прирост»,^[232] чтобы описать этот процесс, и определяет его как «возможность для всех в мире становиться добровольными участниками больших, иногда глобальных проектов»:

«Википедия» была написана силами волонтеров – и они отдали этому сотни миллионов часов. Как мы можем сравнить этот показатель с другими видами использования времени? Например, просмотр телевизора – самая большая трата времени – отнимает только в США каждый год двести миллиардов часов. Получается, что мы в США тратим только на просмотр рекламы каждые выходные столько же времени, сколько было затрачено на всю «Википедию». Если мы откажемся от телевизионной зависимости всего лишь на год, мир получит более триллиона часов когнитивного прироста, чтобы вложить его в общие проекты.^[233]

Представьте себе, что стало бы с мировыми проблемами, если бы мы могли посвятить им триллион часов сосредоточенного внимания.

Доступный «Андроид»

До этого момента мы рассматривали инструменты взаимодействия, укорененные в прошлом, но они не идут ни в какое сравнение с тем, что ждет нас в будущем. Можно утверждать, что из-за ненулевого характера информационного обмена наиболее здоровая мировая экономика будет построена именно на этом обмене. Но это станет возможным, только если наши лучшие приспособления для обмена информацией – особенно мобильные, недорогие и подключенные к интернету гаджеты – станут доступны во всем мире.

Сейчас эта проблема решается. В начале 2011 года китайская компания Huawei ^[234] выпустила бюджетный (стоимостью 80 долларов) смартфон на базе Android, который распространяется кенийским телекоммуникационным гигантом Safaricom. Менее чем за шесть месяцев было продано 350 000 устройств – весьма впечатляющая цифра для страны, в которой 60 % населения живет^[235] меньше чем на два доллара в день. Еще важнее доступной цены – более 3 000 000 приложений для Android, к которым теперь есть доступ у владельцев смартфонов. И если этих эффектных цифр недостаточно, вот еще информация: осенью 2011 года правительство Индии совместно с канадской компанией Datawind ^[236] объявило о начале выпуска семидюймового планшета на базе Android стоимостью 35 долларов.

Но есть еще более интересный момент. Поскольку создание технологий, распространяющих информацию, традиционно стоило очень дорого, то идеи, которые затем распространялись быстрее всего, обычно рождались в более богатых, доминирующих странах, где был доступ к новейшим и самым продвинутым технологиям. Тем не менее из-за снижения затрат, связанных с показателями экономической эффективности, эти правила быстро меняются.

Посмотрите, как эти изменения повлияли на Голливуд. Большую часть XX века «столица мишуры» была средоточием мира развлечений: лучшие фильмы, самые яркие звезды, гегемония, не знавшая конкуренции. Однако менее чем за 25 лет цифровые технологии изменили эту ситуацию. В среднем Голливуд производит пятьсот фильмов в год,^[237] которые смотрит 2,6 млрд людей во всем мире. Если средняя длина фильма составляет два часа, получается, что Голливуд производит 1000 часов контента в год. С другой стороны, пользователи YouTube загружают каждую минуту 48 часов видео^[238]. Это означает, что каждые 21 минуту YouTube предлагает больше нового контента, чем Голливуд за весь год. А как насчет аудитории? В 2009 году на YouTube было 129 миллионов просмотров^[239] в день,^[240] так что за 21 день сервис набирал больше зрителей, чем весь Голливуд за год. Учитывая то, что создателей контента в развивающихся странах теперь больше, чем в развитых, мы можем сказать, что инструменты взаимодействия позволили молчаливому мировому большинству наконец обрести голос.

И голос этот теперь слышен как никогда раньше. Говорит Салим Измаил, один из основателей и исполнительный директор Университета сингулярности:^[241]

Глобальное распространение ICT резко демократизировало инструменты взаимодействия. Мы отчетливо это увидели в ходе Арабской весны. Совокупная способность всех людей самостоятельно публиковать контент обеспечила полную информационную открытость и трансформировала политический ландшафт. По мере того как все большее количество людей осваивает эти инструменты, они всё чаще начинают применять их в решении самых различных серьезных проблем.

Включая, как мы увидим в следующей главе, и проблему, лежащую в основании нашей пирамиды изобилия: проблему воды.

 

Глава 8
Вода

Вода за воду

Питер Там не планировал становиться социальным предпринимателем.^[242] В 2001 году он консультировал McKinsey & Company по проекту бутилированной воды в Южно-Африканской республике – стране с затяжным водяным кризисом. Каждый день он наблюдал за тем, как женщины и дети нагружают на себя пустые кувшины и отправляются в путь, который часто занимал четыре часа, чтобы набрать достаточно воды для самых необходимых потребностей семьи. Однажды днем, когда Там ехал на машине по пустой грязной дороге во многих милях от ближайшего города, он повстречал одинокую женщину, которая несла на голове кувшин литров на двадцать. Там вспоминает:

Это была жуткая глухомань. Было ясно, что эта женщина идет уже давно – и будет идти еще долго. Хотя я давно знал, что в Южной Африке плохо с водой, именно в тот момент мне стало абсолютно ясно: нужно что-тос этим делать.

Там решил, что самый простой способ что-то изменить – это связать бутилированную воду, которая в это время становилась одним из самых востребованных товаров в мире, с дефицитом воды, который становился одним из самых серьезных мировых кризисов. Он вернулся в Соединенные Штаты, объединился со своим старым другом Джонатаном Гринблаттом и создал Ethos Water – бренд воды класса «суперпремиум», который мог бы направлять часть прибыли на помощь детям, не имеющим доступа к чистой воде, и на привлечение внимания к проблеме. В 2005 году Говард Шульц,^[243] генеральный директор Starbucks, решил приобрести Ethos и стал предлагать воду этого бренда в 7000 кофеен по всей Америке. С помощью Starbucks, которая отдавала по 5 центов с каждой проданной бутылки на проекты, связанные с доступом к воде, Ethos с тех пор раздала субсидий на 10 миллионов долларов и обеспечила полмиллиона человек водой и санитарными условиями.

Давайте сразу оговоримся: мировой кризис с чистой водой затрагивает миллиард человек,^[244] поэтому 10 миллионов долларов решить проблему не могут. Но появление Ethos оказалось чем-то вроде поворотного момента. Исторически, поскольку для большинства водных проектов требуется создание огромной инфраструктуры,^[245] эта ниша была занята мощными институтами вроде Мирового банка. Ethos стала одной из первых компаний, которая доказала, что социальное предпринимательство может тоже играть роль в решении проблем с водой. Компания также помогла привлечь внимание к проблеме, и это создало эффект снежного кома. В течение десяти лет вода стала самой востребованной темой для социального предпринимательства – и, как отмечает изобретатель Дин Кеймен,^[246] тут еще есть огромные возможности для роста:

Когда вы говорите с экспертами о том, что хотите разработать новую технологию для обеспечения развивающихся стран чистой питьевой водой, то они вот что вам отвечают: если учесть, что четыре миллиарда человек живут на менее чем два доллара в день, нет никакой жизнеспособной бизнес-модели, никакой экономической модели, никакого способа финансировать расходы. Однако двадцать пять беднейших стран уже тратят 20 % своего ВВП на воду. Эти 20 %, около 30 центов в день, не так уж много, но давайте еще раз посчитаем: когда четыре миллиарда людей тратят тридцать центов в день – это рынок с ежедневным объемом 1,2 миллиарда долларов, это 400 миллиардов долларов в год. И вам не нужно изучать рынок, чтобы узнать, если ли спрос. Это же вода! Спрос всегда есть!

Но удовлетворить этот спрос, как бы это ни было выгодно, будет непросто. Проблема в том, что определенное количество воды необходимо не только для питья и гигиены: вода принимает самое глубокое участие во всей нашей жизни,^[247] питает практически все, что мы производим и потребляем. Почему 70 % мировой пресной воды тратится на нужды сельского хозяйства?^[248] Потому что для производства одного яйца требуется 450 литров воды.^[249] 380 литров уходит на выращивание одного арбуза. Мясо – один из самых жадных до воды продуктов,^[250] каждый фунт (450 г) мяса «стоит» 9500 литров воды, или, как однажды наглядно объяснил Newsweek,

для выращивания одного 450-килограммового бычка нужно столько воды, что в ней мог бы плавать эсминец.

И пища – это только начало. На самом деле проблема воды влияет буквально на все ярусы нашей пирамиды изобилия. Например, образование: 443 миллиона школьных дней в год теряется из-за болезней, связанных с грязной водой.^[251] 132 литра воды требуется, чтобы сделать один микрочип^[252] – а каждый завод Intel производит миллионы чипов в месяц, – в результате чего дефицит воды означает ущерб для информационного изобилия. И есть еще проблема энергетики – ведь каждое звено в цепочке производства энергии делает мир все более сухим.^[253] В США, например, энергетика поглощает 20 % не задействованной в сельском хозяйстве воды. Свобода, находящаяся на вершине нашей пирамиды, тоже оказывается под угрозой при дефиците воды. В 2007 году Эдвард Мигель, профессор экономики в Калифорнийском университете в Беркли,^[254] обнаружил «серьезные свидетельства того, что большее количество дождей снижает вероятность конфликтов в Африке». На тот момент речь шла о гражданских войнах, которые разворачиваются в пределах государственных границ, но нельзя забывать о том, что около двухсот рек и трехсот озер пересекают эти границы,^[255] и не все соседи относятся друг к другу дружелюбно.

И наконец, каждый год в мире от болезней, связанных с водой, умирает 3,5 миллиона человек:^[256] факт, который делает прямую связь между гидратацией и здоровьем совершенно очевидной.

Помимо сосредоточенных на человеке требований нашей пирамиды изобилия есть даже более сложные проблемы окружающей среды. Давайте вернемся на мгновение к бутилированной воде. Каждый год мы, люди, выпиваем почти 50 млрд литров воды в бутылках.^[257] Значительная ее часть – это так называемая «ископаемая вода»: она в течение десятков тысяч лет накапливалась в водоносных пластах, и ее запас не так-то просто пополнить. Однако ископаемая вода^[258] также поддерживает самые хрупкие экосистемы Земли. Потребности нашего сельского хозяйства и промышленности, производство бутилированной воды – и в результате эти системы оказались на пороге катастрофы. Мы не можем рисковать дальнейшей дегидратацией. Если выразиться совсем просто: отсутствие экосистем означает отсутствие экосистемных сервисов, а эту потерю наш биологический вид просто не переживет.

Итак, решение этих проблем потребует использования всех инструментов, какие только есть в нашем распоряжении. Наше сельское хозяйство должно быть полностью преобразовано, равно как и промышленность. Нам понадобятся устройства для эффективного использования водных ресурсов, новые инфраструктурные решения и предельная честность в признании того факта, что население Земли продолжает стремиться в направлении девяти миллиардов. Эта цифра показывает, чтó нам действительно нужно: изменения в порядки раз. Учитывая, что 97,3 % воды нашей планеты – это морская вода, слишком соленая для употребления, а еще 2 % представляют собой полярный лед, вряд ли изменений на порядок величин можно добиться, оперируя лишь оставшимися 0,7 процента. Это не означает, что мы должны отказаться от сохранения ресурсов и повышения эффективности их использования, но, если наша главная цель – изобилие, значит, потребуется совершенно новый подход. Чистая пресная вода должна пройти исторический путь алюминия – от одного из самых дефицитных ресурсов Земли до одного из самых распространенных и доступных. Чтобы это провернуть, потребуются серьезные инновации из тех, что подчиняются закону Мура. И вскоре мы увидим, что DIY -изобретатели, такие как Дин Кеймен, вносят именно такой вклад.

 

Дин против Голиафа

Дин Кеймен – физик-самоучка,^[259] мультимиллионер, предприниматель… и один из величайших DIY -инноваторов нашего времени (440 патентов и Национальная медаль в области технологий). Как и большинство DIY, Кеймен любит решать проблемы. В 1970-е, когда он еще учился в колледже, брат Кеймена (в то время студент медицины, а сейчас известный детский онколог) как-то упомянул о том, что нет никакого надежного способа в течение определенного времени давать младенцу одну и ту же маленькую дозу того или иного лекарства. Поэтому младенцев приходилось надолго оставлять в больницах, а медсестры были связаны жестким рабочим графиком.

Кеймену стало интересно, и он занялся этой проблемой. Одно изобретение вело к другому – и очень скоро он придумал первый портативный инфузионный насос, способный автоматически вводить в точности о<