Попытка на абсурд: Подчинённый

 

ПОДЧИНЁННЫЙ

Телефон продолжал звонить.

Приподнявшись над стулом, Герберт выглянул из-за цветка и осмотрел кабинет. Вдоль стен тянулись два ряда столов с увлечёнными работой людьми. В противоположном конце, у выхода, рядом с дверью начальника, на маленьком чайном столике, подпрыгивая и разрываясь, звонил телефон. Герберт сел и упёрся в квартальный отчёт.

Они разве оглохли? Неужели я должен идти с противоположного конца?

Зажав уши руками, он было попробовал продолжить анализ, но цифр оказалось слишком много. Кроме того, все они находились слишком близко друг другу – за ними необходимо следить руками, с линейкой.

В очередной раз сбившись, Герберт с шумом бросил ладони на стол и гневно поднялся. Рядом с телефоном стояла маленькая женщина. Должно быть, она только что сняла трубку. Люди оторвались от своих бумаг и все как один уставились на Герберта. Он смущённо сел.

«Кривский!» - нетерпеливо крикнула маленькая женщина.

Герберт услышал свою фамилию и замер, вглядываясь в пожелтевший листик.

«Крив! Ский!» - в два захода прокричала маленькая женщина.

Гербрет выпрямился и нерешительно посмотрел в сторону телефона.

«КРИВСКИЙ» - глядя на Герберта непонятно зачем заорала маленькая женщина, вытерла рукавом брызнувшую слюну, оставила трубку на столике и вернулась на своё место.

Провожаемый взглядами работников, которые всем корпусом поворачивались вслед за ним, Герберт подошёл к телефону:

«Кривский слушает».

На том конце играла странная мелодия из далёкого детства. Герберту вспомнилось скрипящее ярморочное колесо и вкус сахарной ваты.

Коллеги показывали пальцами на его тапочки, перешёптывались и смеялись куда-то под стол. Он решительно отвернулся, сглотнул и повторил:

«Кривский слушает».

Мелодия затрещала помехами, и будто бы издалека смутно знакомый голос что-то зашептал.

«Говорите громче, я вас не слышу»

Цифровое стрекотание до боли усилилось, затем резко оборвалось.

«Амалия Ивановна, звоню!» - сообщил женский голос.

«Здравствуйте, Амалия Ивановна, - поприветствовал Герберт и спросил: Что-то случилось?».

«Да, случилось, - подтвердила домоправительница. – В вашей семье что-то случилось, - уточнила она и повесила трубку».

Герберт вдруг как-то поник и сжался. Некоторое время он слушал короткие гудки, затем свободной рукой передёрнул рычаг и попытался набрать номер своего дома. У самого уха раздался громкий кашель. Оказывается, за спиной выстроилась длинная очередь. С бумагами в руках коллеги раздражённо переступали с ноги на ногу. Герберт положил трубку на место, извинился за то, что личным вопросом занял служебную линию, и вернулся на своё место.

Следовало ехать домой.

Герберт смотрел на внушительную стопку бумаг и в уме составлял обращение к начальнику. Требовался серьёзный повод, чтобы оставить такое количество срочной работы. Обращение «Господин Фидерзейн, мне нужно уйти, у меня в семье что-то случилось» было явно недостаточным. Следует драматичнее. «Случилась беда».

«Господин Фидерзейн, мне нужно уйти, у меня в семье случилась беда»

Герберт опустился грудью на стол, упёрся подбородком в беспорядочно набросанные бумаги, закрыл глаза, потёр под столом ноги, протяжно выдохнул и смело поднялся. Взгляды коллег вновь оторвались от работы и упёрлись в него. Смутившись, Герберт хотел сесть обратно, но преодолел себя и двинулся напролом к начальнику.

Жалобный и слишком выразительный хруст суставов вынудил его пойти быстрее.

«Герб, сынок, заходи! - встретил его начальник»

В приятно сумрачном кабинете пахло дорогим табаком, кожаным креслом и крепко сваренным кофе.

«Заходи – заходи, - всё ещё приглашал Фидерзейн»

Герберт не понимал, почему тот обращался к нему «сынок», ведь они были практически одного возраста. Но прямо спросить об этом считал неприличным, вызывающим.

«Всегда рад, - улыбнулся из-за своего массивного стола начальник и, чуть приподняв над столом руку, предложил: Присаживайся».

Герберт аккуратно осмотрелся, но не нашёл ничего, на что можно было бы присесть. Кабинет был пуст.

«Присаживайся - присаживайся» - потряс плотной ручищей начальник, и золотой браслет его часов несколько раз мягко щёлкнул о стол.

Боясь перечить, Герберт опустился и сел на пол. Ковёр оказался мягким и удобным. Хороший, насиженный – подумалось ему. Над громадой стола виднелась лишь макушка начальника, поэтому нельзя было точно определить, доволен ли тот теперь.

«Что же ты, сынок! – дёрнулся хохолок чёрных волос. – Я совсем тебя не вижу. Где же ты теперь?»

«Я здесь, на полу, под самым вашим столом, - неуверенно ответил Герберт»

«Вставай-вставай! Не время для игр! – пошатнулся хохолок и настойчиво замер»

Герберт поднялся и стыдливо отряхнулся.

«Садись здесь, около меня, за столом, - с добродушной улыбкой научил начальник и, повернув голову, указал глазами вниз, за плечо»

Герберт обошёл стол и устал. Пот выступил у него на лбу и дыхание сбилось.

Рядом с креслом начальника, едва возвышаясь над землёй, стоял маленький детский стульчик, на крохотной спинке которого была нарисована белая курочка.

«Ну, смелее, располагайся!»

Видя замешательство подчинённого, начальник снисходительно улыбнулся.

«Это совсем не сложно. Сперва одной ножкой – топ. Потом другой ножкой – топ. А потом, - Фидерзейн сжал кулачищи и прижал к бокам согнутые в локтях руки, - на корточки!»

Герберт исполнил инструкцию. Сидеть так оказалось и вправду удобно. Быть может, не так удобно, как на ковре, но всё равно.

С глазами на уровне стола Герберт без труда разглядел толщину лежащих на нём предметов.

«Теперь рассказывай, с чем ты пришёл?»

«Господин Фид…»

«Погоди! – прервал начальник. – Чудесная кофе-минутка!»

«ЧУДЕСНАЯ КОФЕ-МИНУТКА» - разнёсся по всему этажу громовой бас начальника.

Двери распахнулись, и свободное пространство засыпалось людьми. Они разместились так плотно, что вынуждены были класть руки в соседские карманы, но всё же не решались подходить вплотную к столу. Будто бы невидимая стена преграждала им путь.

Когда собравшиеся затихли, Фидерзейн придвинул к себе маленькую чашечку с кофе, достал хрустальную вазу с печеньем и блестящий хромом пинцет.

Запах крепкого кофе дополнился ароматом топлёного молока. Собравшиеся умилённо улыбнулись, потому что вспомнили о своих детях.

Ловким движением начальник подхватил в лапки пинцета кругляш печенья и, едва нарушив гладкость чёрной поверхности, дотронулся им до кофе.

Зрители замерли затаив дыхание. Герберт видел, как ладони их рук разжимались и сжимались в чужих карманах. В своих пальцах он тоже чувствовал движение. Если бы инструкция не велела ему держать ладони сжатыми в кулак, то он смог бы присоединиться к остальным и вместе со всеми накачивать кофе.

Дело двигалось медленно, но как всегда верно. Наконец печенье целиком пропиталось кофе и стало чёрным. Собравшиеся сперва несмело, а затем всё с большим восторгом захлопали. Они улюлюкали, победоносно смотрели друг другу в глаза, складывали в ладонях руки и кланялись начальнику. Все живое слилось в абсолютном единодушии праздника.

Герберт почувствовал, будто бы приподнимается над землёй, и воодушевлённое «Ура!» вырвалось из его рта. Но прозвучало оно одиноко и неуместно. За секунду до «Ура!» зрители, словно сговорившись, замолкли и стали серьёзными. Начальник посмотрел на него с укором, и Герберт почувствовал, что порядочно оплошал.

Наступил торжественный, главный момент. Все ждали, что Фидерзейн вот-вот объявит, кто же сегодня удостоится почётного права съесть чудо-печенье.

Начальник поднял пинцет с наградой над головой:

«Лучшим работником дня…, – величаво и с интригой начал он. – Объявляется! Объявляется!.. Объявляется Герберт Кривский!»

Под разочарованный звук вялых шлепков Герберт широко раскрыл рот и получил заслуженную награду. Мимолётное ощущение сладости сменилось резко горьким вкусом. Герберту показалось, что рот его полон сырой земли, и от этой мысли запахло дождевыми червями.

Печально опустив головы, один за другим работники покинули кабинет высокого лица. Когда последний хлопнул дверью, начальник спросил:

«Так что там у тебя, сынок?»

Герберт попробовал выговорить: «Господин Фидерзейн». Изо рта просыпалась земля, и он робко закрылся рукой. Со ртом, забитым землёй и спрятанным рукой, он проговорил свою просьбу. Разумеется, не представлялось возможным понять, что он говорит.

«Что-то ты, сынок? Мямлишь? – удивился начальник. – Ты передо мной не мямли! Будь смел! Будь как в бою! Как на передовице! Как отцу мне всё родному! Громко и в лицо! Ну?»

Герберт промычал что-то абсолютно невнятное.

«Замычал? Ну ничего. А на ушко? На ушко мне скажешь? – спросил начальник и озабоченно сожмурил глаза»

Герберт с кулаком прилипшим ко рту отрицательно помотал головой.

«Не скажет и на ушко…, - разочарованно констатировало высокое лицо»

Герберт почувствовал, что земля изо рта, через горло, просыпается внутрь. Ноги его затекли и болели. Руки, согнутые в локтях и плотно прижатые к телу, вспотели, и пот, стекая вниз, неприятно щекотал ему бока. Он не мог дождаться, когда же начальник его отпустит. Чтобы сбежать домой даже без разрешения. Ведь у него в семье случилось большое горе, и ему срочно нужно спешить.

Лицо начальника прояснилось, он нашёл выход:

«А на бумажке написать? Сможешь?»

Герберт согласно замотал головой. Фидерзейн подал ему салфетку и ручку. Ручка оказалась необыкновенно тяжёлой, она выкручивала пальцы и рвала нежную ткань салфетки. Должно быть, это была непомерно дорогая вещь.

От мокрой ладони салфетка слишком скоро пропиталась потом. Все слова на ней расплывались во что-то нечитаемое. Измучавшись, Герберт положил на стол строптивую ручку. Измазанные чернилами обрывки бумаги остались в руке. Он не решился портить ими великолепный стол. Из израненной острым пером руки кровь капнула на ковёр.

«Попортил? – глядя на глупую неудачу подчинённого осведомился начальник»

Герберт виновато опустил глаза.

«Ничего-ничего! – поддержал его Фидерзейн. – Поторопился, не рассудил, поэтому ничего и не вышло. Молодость, неучёность, никчёмность!»

Из внутреннего кармана пиджака начальник достал записную книжку. Кожаный переплёт, металлические уголки и золотой обрез.

«Пиши! – открыв на чистом листе повелел начальник»

На этот раз ручка не вырывалась. Наоборот, предугадывая следующее движение пишущего, сама выводила слова.

Герберт записал: «Господин Фидерзейн, мне нужно уйти, у меня в семье случилась беда». После чего аккуратно положил ручку на стол и повернул блокнот к начальнику. Тот посмотрел на написанное и сморщился. Низко наклонившись, он ещё раз попробовал вчитаться, но, раздосадованный, бросил.

«Нет, сынок, это невозможно! – сдался начальник»

Герберт неуверенно заглянул в блокнот и ничего не увидел. Белый лист дорогой шероховатой бумагой был совершенно чист. Лишь внизу, у самого обреза, что-то было написано крохотными буковками. Неподготовленный взгляд мог запросто ошибиться и решить, что это не предложение, а волосок.

«Для таких незначительных дел, - проговорил начальник, - у меня имеются специальный средства».

Из ящика стола он извлёк огромную лупу и через неё изучил написанное.

«Нужно уйти!? Всего-то! Зачем же ты так долго молчал?! Конечно иди! У тебя сегодня и так выходной».

Герберт вдруг вспомнил, что сегодня у него и вправду выходной. Работая по ночам, положенную ему работу он выполнил с существенным опережением, поэтому до конца недели – сегодня и завтра – он мог оставаться дома.

«Понял-понял, сынок! – засмеялся начальник и потрепал Герберта по волосам – Пришёл за очередным плюсом? Пройдоха ты моя! С тобой мы далеко пойдём!»

Фидерзейн придвинул к себе большую учётную книгу, на обложке которой значилось «Журнал достоинства», и раскрыл её на разделе с оценками. Из длинного списка фамилий мало кто довольствовался тремя плюсами, у большинства было по одному. И только напротив единственной фамилии – Кривский – выстроилась впечатляющая цепочка плюсов. Их было настолько много, что секретарю пришлось доклеить отдельную ленточку, которую начальник сейчас и разматывал.

«Честно отвоёванный плюс! – объявил Фидерзейн и поставил соответствующую пометку»

Герберт сложил руки в ладонях, поклонился начальнику и осторожно сошёл со стульчика. Разогнуться полностью ему не удалось, поэтому к выходу он не шёл, а крался. У самой двери Герберт обернулся, поклоном головы ещё раз поблагодарил начальника и торопливо скрылся.

Множество недовольных лиц будто бы ожидая чего-то вглядывались в него. Герберт хотел вернуться к своему месту и собрать вещи. Но под уничтожающей тяжестью взглядов понял, что не перенесёт двух проходов «сквозь строй». Поэтому махнул на всех рукой и выбежал в коридор.

Спустившись на несколько пролётов вниз, он опёрся руками о стену и выплюнул ком земли.

Громко откашливаясь и много сплёвывая, он бегом продвигался всё ниже и ниже. Необходимо было спешить. В его семье что-то случилось. Может быть, прямо сейчас кто-то из близких ему людей умирает, и всё зависит от того, как скоро придёт помощь. Как скоро Герберт придёт на помощь.

Лестница уходила всё глубже, но никак не заканчивалась. Герберт остановился и попробовал отдышаться. На отвороте своего засаленного пиджака он разглядел дождевого червя. Бережно переложив того на плитку пола, Герберт попытался откашлять ещё хотя бы немножко земли, но ничего не вышло. Он извинился и продолжил спуск.

Чем быстрее он бежал, тем длиннее становились лестничные пролёты. А потолок, кажется, опускался всё ниже и ниже.

Полуприсядью спустившись на очередной этаж, Герберт упёрся в дверь, на которой висело объявление:

«В случае обвала найдите свободный угол и попытайтесь заснуть».

По обе стороны от двери обессиленного Герберта дожидались два свободных угла. Выбрав тот, который потемнее, он удобно расположился и попытался заснуть.

В моей семье случился обвал, поэтому я нашёл свободный угол и пытаюсь заснуть.

Разбудил Герберта топот множества ног. Группа людей, учёных, возвращалась домой. На ходу снимая с себя халаты и шапочки, они подымались вверх, к выходу.

«На каком мы этаже? – спросонья поинтересовался Герберт»

«Мы глубоко под землёй! – в унисон ответили лаборанты и рассмеялись»

«Отчего вам радостно быть под землёй? – спросил вдогонку Герберт»

Но ответа не получил, потому что последний член группы скрылся за поворотом. Герберт поднялся и побежал за ними. Без сомнения, столь жизнерадостные, целеустремлённые шаги выведут его из этого проклятого здания на свободу.

Но как он ни пытался догнать компанию учёных, у него ничего не получалось. Они ускоряли и замедлили шаг синхронно с Гербертом, поэтому расстояние между ними не сокращалось. Они так и оставались в недосягаемости, сразу за поворотом.

Наконец Герберт устал и остановился. Шаги замерли вместе с ним, требовательно потоптались на месте и двинулись дальше. Неловкая попытка не упустить их, смешная погоня и окончательная потеря. Герберт вновь остался один.

Медленно пробираясь вверх он подметил, что каждая пятнадцатая ступенька выше остальных. На глаз различие было практически незаметным, поэтому Герберт особенно обрадовался за свою наблюдательность. Поочерёдно приложив галстук к подъёму высокой и низкой ступеньки, он удостоверился – высота их различна.

«Меня не так-то легко надуть, - заметил себе под нос Гербрет»

Подымаясь с опущенной головой, он прилаживал на груди галстук и вдруг упёрся лбом о стену. Это была необычная, низкая стена. Проходила она поперёк лестницы и находилась как раз на месте очередной пятнадцатой ступеньки. Подпрыгнув и подглядев, Герберт убедился, что за ней лестница продолжается.

«Теперь для выявления очевидного обмана мне вовсе не потребуется галстук, - задумчиво заключил он»

Герберт развязал галстук и бросил его под ноги. Но этого оказалось недостаточно. Он тяжело вздохнул, подпрыгнул, уцепился и с большим трудом начал взбираться.

Эту неприятность он счёл справедливым и обязательным наказанием за проявленную ранее подозрительность.

Преодолев-таки преграду, Герберт переступил несколько обычных ступенек и, достигнув площадки, с закрытыми глазами растянулся на полу. Многожеланный отдых придал ему сил.

Он открыл глаза, чтобы встать, и у самого лица обнаружил выплюнутый ранее чернозём. Теперь это был не просто комок земли, а настоящий дом - со множеством ходиков, окошечек, дверок, башенок. Это был скорее не дом, а со знанием дела возведённая крепость.

В тронном зале Герберт рассмотрел знакомого дождевого червя и почувствовал себя счастливым.

Во-первых, он был горд тем, что его земля кому-то пригодилась. Во-вторых, он искренне обрадовался тому, что червячок, выброшенный на произвол судьбы, всё-таки нашёл себе землю и выстроил дом.

Он с лёгкостью преодолел оставшийся путь и остановился рядом со знакомой дверью.

Наконец-то выход! Наконец-то домой!

Герберт уверенно взялся за ручку и широко распахнул дверь. Хотел было пройти, но на пороге едва не столкнулся с выходящим начальником, поэтому почтительно отскочил взад и склонив голову замер.

«Хороший ты мой! Молодец! Везде пригодишься! – похвалил его начальник и вышел из кабинета»

Следом за ним редкой струйкой устремились работники. Проходя мимо Герберта, каждый из них считал своим долгом презрительно фыркнуть и отвернуться.

Испугавшись, что потеряет из виду начальника, Герберт бросил дверь и грубо расталкивая коллег побежал за широкой спиной высокого лица.

На лестничной площадке Фидерзейн остановился, присвистнул и направился вверх.

«Точно! – вдруг вспомнил Герберт. – К выходу нужно идти не вниз, а вверх! Ведь мы работаем под землёй»

С полной уверенностью в том, что теперь всё точно будет хорошо и любые беды обязательно разойдутся, подчинённый зашагал по следам начальника.

Попытка на абсурд: Встреча

ВСТРЕЧА

Далеко за городом на веранде своего тайного дома Йозеф слушал радио. Диктор говорил о проблемах на фондовой бирже, о грядущем похолодании, о массовой гибели китов и о новом моющем средстве, которое в два раза эффективнее.

Йозеф потянулся к блестящему тумблеру, но рука его в очередной раз остановилась на холодной пивной бутылке. Приятно влажная и обнадёживающе тяжёлая она подарила Йозефу несколько горьких глотков. «Пусть останется включённым, - неторопливо решил он, - ведь сейчас всё это так далеко от меня».

Это правда. Новости, от которых утром пригорал завтрак, в обед ломалась машина, а вечером болели зубы – здесь, посреди леса, у озера, эти новости не значили ничего. Скорее наоборот. Угрозы, сенсации и обещания диктора сливались в усыпляющий шорох, глухость которого создавала желанное чувство непричастности, безопасности.

«Пришло время расслабиться и как следует повеселиться! – возвысив голос, повелел диктор».

Через стол Йозеф вновь потянулся к рычажку питания, но ладонь, коснувшись зелёного стекла, забыла о своей истинной цели. Посмотрев вниз, Йозеф насчитал три пустые бутылки. «Значит в руке четвёртая». Этого должно хватить для того, чтобы справиться с камеди-пробегом.

«Друзья, а вы слышали, - в каком-то странном возбуждении закричал из динамика новый голос, - что на днях где-то в Индии состоялось второе пришествие?!»

«А-ха-ха-ха! – ответствовал ему записанный на плёнку смех»

«Оно прошло практически незамеченным, ведь Господь воплотился в неоновой вывеске ночного клуба»

«А-ха-ха-ха!!»

«Бездомный, от ночного холода не смогший уснуть, бродил по городу, и вдруг взгляд его был пойман флуоресцентными буквами. Он выронил из рук мехи и замер поражённый»

«А-ха-ха-ха!!»

«Группа наголо стриженных молодых людей, давно выслеживающая старика, чтобы избить его и убить, остановилась неподалёку. Парни из карманов своих достали ножи и кастеты и хотели было наконец-то взяться за дело. Да вот только, попав под свет вывески, остановились, выронили из рук оружие и замерли поражённые»

«А-ха-ха-ха!!»

«Людей собиралось всё больше. Все они вдруг останавливались, обо всём забывали и блестящими глазами в неоне букв видели Его. Трудно представить, чем это закончилось бы, если бы не пробило пять часов. Владелец клуба закрыл заведение и потушил вывеску. Бог исчез.»

«А-ха-ха-ха!!»

«Потеряв свет, собравшиеся стали растерянно оглядываться друг на друга. Каждый из них вдруг почувствовал себя необыкновенно одиноким. Будто бы всё, что было дорого, вмиг и навсегда умерло»

«А-ха-ха-ха!!»

«С того дня они разбрелись по всему миру. И теперь ходят ночи напролёт по улицам огромных городов и вглядываются в неоновые вывески. Чтобы ещё раз хотя бы на мгновение соприкоснуться с тем чувством полного, безусловного счастья»

«А-ха-ха-ха!!»

Радио скрипнуло и умолкло. Закончился заряд батареи. Йозеф опустил под стол бутылку и вытер слёзы. Он не любил юмористические передачи, потому что слушая их он обязательно злился либо грустил. Так и теперь.

Йозеф решил, что ещё немножко посидит, а потом встанет, возьмёт в руки этот серый ящичек и на закате утопит его в озере. В последних длинных лучах уходящего солнца рукописное " Marshall" блеснёт над водой своим золотом и навсегда оставит его в тишине.

«Именно так всё и будет, - улыбнулся Йозеф»

Улыбка оборвалась. Йозеф почувствовал, что слева, совсем недалеко от него, кто-то стоит. Он замер в ожидании, но незнакомец, кажется, не собирался уходить. «Вот безобразие, - пытаясь подавить растущее возмущение думал Йозеф, - неужели не понятно, что человек, укрывшийся далеко за городом на веранде своего тайного дома, терпеть не может непрошенных гостей».

Ожидание затянулось. Йозеф не выдержал и рассерженно повернулся.

Широкий мягкий газон. За ним узкая песчаная тропинка. Дальше низкая поросль диких кустов. Наконец густой лес, таинственно темнеющий вглубь. Посреди газона лежал газетный лист. Края его шевелились на ветру. Йозеф испуганно отвернулся и уставился на свои руки.

Спина его вдруг стала холодной и мокрой, ноги отнялись и дрожь родилась в кончиках пальцев. Это бы Он. Разум и чувства, сработав на удивление синхронно и согласно, поставили Йозефа перед фактом: «В газетном листе, находящемся на его газоне, воплотился Господь Бог».

От волнения щёки его налились кровью и в ушах учащённо запульсировало сердце. Йозеф почувствовал, что его хватит удар, если он ничего не предпримет. Переполнявшим его эмоциям срочно требовался выход.

«Отче наш, - начал он не придумав чего-то получше, но затем к своему ужасу понял, что не помнит, как там дальше идёт, поэтому решил сказать что-то наугад, - хлеб ты дашь».

Слова «хлеб ты дашь» ухо нашло совсем незнакомыми. Йозеф понял, что прогадал. Сообразительность – единственное, что теперь могло бы спасти его от Кары Господней. Поэтому Йозеф сделал вид, что молиться он и не собирался, а всего лишь напевает незатейливый мотивчик. В подтверждение этого он продолжил якобы спонтанно начатую песенку горловыми и носовыми звуками, а затем, легко хлопнув о коленку ладонью, умолк.

Шевеление газетного листа определённо стало настойчивее. Чтобы умягчить Господню ярость, Йозеф попытался вспомнить что-нибудь из Библии. К счастью, не так давно, когда он доставал из шкафа зимние вещи, откуда-то сверху выпал потрёпанный томик Библии. Тогда на развороте Йозеф прочёл: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

«Как это может мне помочь сейчас? – второпях спросил он у себя. – Может быть, поинтересоваться, какое именно Слово из всего газетного листа Он предпочёл?»

Йозеф открыл рот, чтобы совершить очередную глупость, но в эту же секунду от волнения как-то неловко задел стоящие под столом бутылки. Звеня и толкаясь те раскатились по всей террасе.

Лист затих и расстелился по траве. Йозефу показалось, что Господь изготовился к прыжку. Он покорно понурил голову. Да, в последнее время он действительно много пил. Это было серьёзным грехом, заслуживающим серьёзного наказания. Скорее всего именно поэтому, чтобы собственноручно покарать, Господь в этот пятничный вечер и явился к нему.

Йозеф усиленно придумывал, чем же порадовать газетный лист.

Как назло на прошлой неделе его почтовый ящик погнули и искусали лесные собаки.

Никогда он не был таким виноватым и несчастным как теперь.

Газетка затрепыхалась. Йозеф, готовясь ощутить на своей шее смертельную хватку, закрыл глаза.

Ничего не произошло.

«Помилование? Помилован?!».

Не выпрямляя шеи, Йозеф через нос покосился на Господа Бога.

Тот вновь расправил свои крылья и отчаянно махал ими.

«Отчаянно? Отчаянно! – на Йозефа снизошло озарение. – Зацепившись за что-то, Господь попал в западню и теперь не может продолжить движение!»

«Бог ты мой! - вслух воскликнул Йозеф, а затем поспешил исправиться: - Это я так! Это я не к Вам. Вы это Вы! – но тут же умолк, сообразив, что подобное объяснение ещё больше усугубляет его положение».

Необходимо было вызволить Господа. Сейчас, догадавшись об истинном положении дел, Йозеф всё понял и удивился глубине собственного малодушия: Господу нет и не может быть дела до него.

Плевать Божественный листок хотел на его пьянство, невежество, одиночество, несчастье. Если бы не терновый росток, вдруг уловивший Господа, то их встреча и вовсе не состоялась бы. Это понятно и правильно. Ведь Его владения — это целая Вселенная, патрулирование которой дело совсем непростое.

Йозеф осмотрелся.

Он искал, чем бы вызволить Господа.

Первым, что пришло ему в голову, было подпихнуть газетку ногой, но от этой дурной, определённо дьявольской мысли, от в страхе отшатнулся.

Далее он подумал о том, что можно было бы подсобить Господу руками, но в этом было что-то навязчивое и даже кощунственное.

Поэтому Йозеф ухватился за метлу. Размашистая, с нежными прутиками, на длинной палке. «Я выбрал метлу, - подходя оправдывался Йозеф, - не потому, что хочу Вас оскорбить, а потому что она наилучшее средство для осуществления возложенной на меня обязанности».

Стараясь не вычитать ни одного Слова, он бережно поддел и освободил газетку из плена.

Росточек тёрна, из стебелька которого угрожающе торчали три острых шипа, Йозеф хотел было тут же затоптать. В назидание. Но побоялся, что Бог не одобрит уничтожение растительности. Пусть даже и атеистически настроенной.

Ничем более не удерживаемый Господь воспарил над землёй. На прощание, будто бы благословляя, газетка волной встрепенулась. Затем, время от времени отталкиваясь от земли, прошествовала в сторону озера.

Йозеф вернулся в своё кресло. Он был счастлив. Глядя на раскатившиеся по разным углам бутылки, он почувствовал, что и зависимость его вот так вот, как и этот отряд бутылок, ослабила свою хватку. Расслабила свои путы и наконец-то позволила ему вздохнуть.

Ласкаемый истомой он откинулся на спинку кресла. Хотелось вздремнуть. Только вот двери дома оказались открытыми. Его убежище звало его, а значит откуда-то приближалась опасность. Настораживающе вытянувшиеся верхушки деревьев и налившиеся кровью терновые шипы подтвердили опасения дома.

Опрокинув стул, Йозеф вскочил и в два прыжка скрылся за дверью. Та с шумом и наглухо захлопнулась вслед за ним.

В полной темноте, не задев ни одного предмета, Йозеф взбежал на второй этаж. Плотно прижался к полу, бесшумно подполз к нужно стене и приоткрыл крохотное смотровое окошко.

Снаружи тревожно стемнело. Песчаная тропинка со стороны диких зарослей терновника окрасилась багровым. Завывал ветер. Где-то далеко с треском ломались стволы деревьев. Мягким беззвучным прыжком механический пёс перескочил газон и замер рядом с росточком, о который зацепился Господь.

Робот-убийца принюхивался, и масло истекало из его свежесмазанных суставов. Подоспел отряд людей в шлемах и чёрных комбинезонах. За спинами у них висели длинные чёрные баллоны, а на рукавах горели нашивки с оранжевой саламандрой.

Йозеф до боли вжался в пол. «Если они войдут сюда, ко мне, - думал он, - я отвечу, что никого не спасал, никого не видел, скажу, что просто спал. Они увидят, что я несчастный и пьяница, и поверят мне, и оставят меня».

Пёс взял след. Красный цвет его глазных индикаторов сделался насыщеннее. Молниеносным прыжком робот исчез в сторону озера. Командир подал знак рукой и бегом скрылся в том же направлении. Один из бойцов подошёл к ростку и направил на него широкое дуло. Растеньице захлебнулось в огне.