Расходы на флот в фунтах стерлингов

Страны	1907—1908	1913—1914	Абсолютное увеличение	Рост в%
Россия	8 850 240	24 249 454	15 399 214	173,9
Англия	31 251 156	46 809 000	15 058 144	48,2
Германия	14 225 000	23 039 194	8 824 194	61,9
Франция	12 486 798	20 847 763	8 360 970	67,0
США	21260 732	29 498 867	8 238 135	38,8
Австро-Венгрия	2 713 540	6 600 551	3 887 011	143,0
Япония	7 371 772	9 860 912	2 489 135	33,7
Италия	5 661 822	10 157 846	4 496 024	79,0
Всего:	103 821 060	170 563 867	66 742 827	64,5

398

Англия не могла противостоять такому натиску со всех сторон, даже победа в войне с Германией для нее была под вопросом. Одно дело — подавлять восстания в колониях, и совершенно другое — сражаться с равным по силе противником. Кроме того, с развитием немецкого флота ее самый верный и надежный союзник Ла-Манш был готов изменить ей. Британии срочно нужны были союзники, и она заключает в 1904 г. договор с Францией, а в 1907 г. — с Россией. Но эти договоры, носившие откровенный антигерманский характер, не связывали Англию ровно никакими обязательствами в отношении антигерманского союза, в то время как Франция и Россия благодаря данным договорам становились врагами Германии...

Страсти накалялись, и уже 4.02.1905 г. гражданский лорд адмиралтейства Ли заявил, что «если война, к несчастью, будет объявлена, при существующих условиях британский флот готов первым нанести удар, прежде чем другая сторона получит время прочесть в газетах об объявлении войны»¹³⁰⁵. В ответ Вильгельм объявил Тирпицу, «что этот драчливый пират должен быть официально завтра же одернут своим правительством. Иначе поднимется такая буря в нашей прессе, которая может быть сдержана только немедленным введением колоссальной судостроительной программы, вырванной у нас общественным мнением»¹³⁰⁶. В июне 1909 г. в Берлине состоялось специальное совещание под председательством рейхсканцлера. На нем Бюлов заявил, что «вполне серьезные люди в Англии видят приближение войны с нами; встает вопрос, каковы будут наши шансы в подобной войне». Тирпиц заявил, что флот не готов к войне и что в течение «опасного периода» — «5—6 лет, примерно к 1915 г. — нам придется ладить с нею»¹³⁰⁷. Тирпиц соглашался несколько уменьшить темпы строительства флота и установить определенное соотношение в силах английского и немецкого флотов. Бюлов принял позицию своего адмирала: «Для того чтобы пройти опасную зону, отделяющую нас от момента окончания сооружения нашего флота, рекомендуется соглашение с Англией»¹³⁰⁸. Англичане за взаимное ослабление темпов строительства флота предложили немцам уступки в вопросе о Багдадской железной дороге и железнодорожных концессиях в Персии¹³⁰⁹. Но это была лишь временная отсрочка.

«Мировое положение, — считали еще в 1907 г. офицеры русского Морского Генерального штаба, — определяется со-

399

перничеством Соединенного королевства и Германской империи. Соперничество их не может быть разрешено иначе как с оружием в руках»'³¹⁰. По мнению А.С. Ерусалимского, уже «на рубеже XX в. англо-германское соперничество стало основным империалистическим соперничеством, ведущим к мировой войне»¹³¹¹. Германский посол Меттерних¹³¹² и сменивший его Лихновский, рейхсканцлер Б. Бюлов и пришедший ему на смену Бетман-Гольвег были того же мнения, что и Ллойд Джордж: «Строительство германского флота в значительной степени вызвало мировую войну»¹³¹³.

Но угроза могуществу Англии надвигалась не только с моря. Несмотря на то, что Англия по удельным (на душу населения) показателям объемов производства и экспорта превосходила Россию и Германию, вместе взятых, бурный рост конкурентов грозил в течение ближайших 20 лет оттеснить Англию на третьи роли в мировой политике и экономике, что делало скорый крах всей великой английской империи неизбежным. Германия уже давила «на пятки» Англии по всему миру. Э. Грей писал: «Если Германия начнет господствовать на континенте, это будет неприемлемым как для нас, так и для других, потому что мы окажемся в изоляции»¹³¹⁴.

Темпы роста промышленного производства и экспорта

в 1870—1913 гг. в %. ¹³¹⁵

Прирост численности населения европейских стран

в 1880—1910 гг., в %. ¹³¹⁶

	Темпы роста промышленного производства	Темпы роста экспорта	Прирост населения
Россия	6,77*	3,5	56
Германия	4,5	4,1	44
Англия	2,1	2,8	26

* Расчеты автора на базе данных Кафенгауза¹³¹⁷

 

Но появлялся и не менее грозный соперник. Вся Европа с ужасом наблюдала за стремительным ростом русского гиганта. Еще три-четыре десятилетия таких темпов развития — и Россия по численности населения и промышленному потен-

400

циалу должна была превзойти все великие европейские страны, вместе взятые^а. В мае 1913 года француз Эдмон Тэри опубликовал свое исследование «Россия в 1914 году». Придя к аналогичным выводам, он указал, что через десять лет Россию не догнать. Правительственная комиссия из Германии под руководством профессора Аугагена пришла к выводу, что по завершении земельной реформы война с Россией будет не под силу никакой державе. «Русский посол в Берлине узнал, что этот отчет сильно обеспокоил Вильгельма»¹³¹⁸. Английский писатель Морис Беринг весной 1914 г., отмечая бурное и всестороннее развитие России, восклицал в книге «Основы России»: «Да чего же большего может желать русский народ!» И указывал, что недовольных, по сути, нет, кроме как главным образом в высших кругах¹³¹⁹. Очевидно, что стремительный экономический рост России не мог не остаться незамеченным и не оказать влияние на формирование вполне определенных тенденций как британской, так и всей европейской внешней политики...

ГЕРМАНИЯ

 

Отношения Германии с Россией по своим официальным проявлениям носили характер традиционной дружбы. И несмотря на роль Германии в боснийском кризисе, император Николай, как он сам мне говорил, не питал к ней недоверия¹³²⁰.

Само образование Германии как единого государства было успешным не в последнюю очередь благодаря формальному, а по сути дружескому, нейтралитету России во время австро-прусской (1866 г.) и франко-прусской (1870—1871) войн. «Добрососедские отношения между Россией и Германией поддерживались... в значительной степени благодаря ежегодным посещениям императором Александром II... германских курортов, на которые к нему приезжал император Вильгельм I. Они жили в одном доме и проводили две недели в постоянном общении друг с другом. Благодаря свиданиям

^a Это, конечно, идеалистическая оценка, но именно она не давала покоя Европе того времени. В XXI веке подобные настроения имеются в России, когда она смотрит на стремительно растущий Китай.

401

императоров устранялись дипломатические трения... Сохранение дружеских отношений с Россией поддерживалось Бисмарком, который был сторонником существовавшего между этими двумя странами тайного мирного договора...»¹³²¹ Однако уже в 1875 г. Россия поддержала Францию, когда Германия стала угрожать ей новой войной, и Бисмарк был вынужден уступить. В 1878 г. на Берлинской конференции «Бисмарк явился честным маклером», что, как пишет Витте, «оскорбило национальное чувство России»¹³²². В 1887 г. между Россией и Германией был заключен «договор перестраховки», по которому стороны обязывались не нападать друг на друга и сохранять нейтралитет, кроме случаев нападения России на Австро-Венгрию, а Германии — на Францию.

Серьезные осложнения между странами начались в конце XIX века. «Александр III в 1892 г. ввел систематический и серьезный покровительственный тариф. Бисмарк провел также через рейхстаг покровительственный тариф, но не только покровительственный, но и боевой, т. е. одновременно общий тариф для стран, с которыми Германия имеет торговые договоры, и просто воспретительный для стран, с которыми не имеется торговых договоров. Россия не имела торгового договора с Германией, и по традиционной дружбе они всегда трактовали друг друга по принципу наибольшего благоприятствования... Вывоз России был обложен значительно более высокими пошлинами, чем однородные продукты других стран и нашего главного конкурента по вывозу сырых продуктов — Америки, хотя Америка также не имела торгового договора с Германией. Подобный образ действия побудил меня (Витте) не на уступчивость, а на торговую войну»¹³²³. «При таком положении вещей традиционные дружеские отношения постепенно охлаждались и в конце концов привели Бисмарка к созданию Тройственного союза, а Россию — к постепенному сближению с Французской Республикой, кончившемуся реализацией Двойственного союза (Россия и Франция)»¹³²⁴.

Витте продолжал: «В 1904 г. истекал срок торгового договора между Россией и Германией. В преддверии этого рейхстаг принимает новый таможенный тариф, значительно повышающий таможенные пошлины, в особенности на сырье, по сравнению с и без того весьма высоким тарифом 1894 г. Предлагая этот тариф России, Вильгельм прозрачно намекал на обеспечение сохранности западных границ России во вре-

402

мя войны России с Японией»^a. «Новый тариф был крайне невыгоден для России, но Вильгельм правильно рассчитал удар, кроме того, России, обескровленной войной, нужны были новые займы, которые она рассчитывала найти в том числе в Германии. Открытие германского денежного рынка стало основным требованием России в обмен на подписание договора, так как германский император в то время проповедовал принцип «немецкие деньги для немцев». Жесткая позиция Витте привела к официальному открытию Германией своего денежного рынка для российских займов¹³²⁵.

Но даже напряженные отношения с Германией не могли преодолеть англо-российского соперничества, во время русско-японской войны обострившегося до открытой конфронтации двух стран. 16 октября 1904 г., несмотря на сопротивление министра иностранных дел Ламздорфа, Николай II телеграфировал Вильгельму: «Германия, Россия и Франция должны объединиться против «наглости Англии». Не набросаешь ли ты проект такого договора? Как только мы его примем, Франция должна присоединиться к своей союзнице. Эта комбинация часто приходила мне в голову». Ответ Вильгельма гласил: «Дорогой Ники! Твоя милая телеграмма доставила мне удовольствие, показав, что в трудную минуту я могу быть тебе полезным... Пусть будет так, как ты говоришь. Будем вместе»¹³²⁶.

Русско-германский оборонительный союз был подписан в Бьёрке 10 июля 1905 г.¹³²⁷. Витте писал по поводу договора: «Таким образом, со дня ратификации Портсмутского договора Россия обязывалась защищать Германию в случае войны с Францией, между тем мы имеем договор с Францией... в силу которого мы обязаны защищать Францию в случае войны с Германией. Германия также обязалась защищать европейскую Россию в случае войны с европейскими державами, но до тех пор, пока у нас действует договор с Францией, мы с ней воевать не можем, с Италией и Австрией тоже. Война невозможна при соглашении с Германией ввиду Тройственного союза Германии, Австрии и Италии; значит, договор мог ре-

^a Витте писал: «В 1904 году, когда мы втюрились в несчастную ребяческую войну, западная наша граница оказалась в довольно печальном положении в смысле обороны. Ловкий Вильгельм II уверил Николая II, что последний может быть спокоен относительно западной границы, а затем частным письмом просил нашего государя оказать ему одолжение и сделать весьма большие уступки в торговом договоре». Витте С.Ю. Воспоминания, мемуары: т. 1. Мн: Харвест, М: ACT. 2001. с. 459-460.

403

ально иметь в виду только войну России с Англией, но Англия не может вести сухопутной войны с Россией, что же касается Дальнего Востока, где пока не установятся отношения с Японией, война наиболее вероятна, то мы там можем воевать сколько угодно — Германия никакого участия принимать не обязана»¹³²⁸. Витте утверждал, что «император Вильгельм много способствовал втащить нас в несчастную японскую войну, а когда мы искалеченные выбрались из этого несчастья в Портсмуте, он хотел совсем нам навязать петлю на шею»¹³²⁹. На самом деле перед Россией стоял выбор союзника между Англией и Германией в неотвратимо надвигавшейся мировой войне. Связующим с Англией звеном стала Франция.

Российские обязательства относительно Франции, помимо политических причин, базировались на основании французских кредитов. Государственные займы России во Франции в два раза превышали займы от всех остальных государств, вместе взятых. Франция начала активно кредитовать Россию с 1888 г. после заключения русско-германского договора перестраховки 1887 г., когда французы увидели в России своего единственного союзника против германской агрессии. В 1890 г. произошло первое совещание русского и французского генеральных штабов. В 1891 г. Франция предоставила России новый кредит в обмен на подписание франко-русского оборонительного договора. Для Франции — против Германии, для России — против Англии. 1 июня 1895 года Ламздорф записал в дневнике: «Мы испортили наши отношения с соседней Германией и на более или менее длительное время устранили всякую возможность общих с ней действий в условиях доверия; все это ради того, чтобы понравиться французам, которые стараются скомпрометировать нас до конца, приковать только к союзу с собой и держать в зависимости от своей воли»¹³³⁰.

После русско-японской войны французские кредиты спасли экономику России от финансового краха. «Кредитный рейтинг России упал так низко, что никто не хотел давать ей кредитов... Франция была готова даже заплатить контрибуцию которую могла потребовать Япония с России в обмен на мир»¹³³¹. Предоставление кредитов было материальной почвой постепенного укрепления русско-французского согласия. Франция совершенно сознательно кредитовала Россию и смотрела сквозь пальцы на различные финансовые махинации, сопровождавшие получение Россией частных француз-

404

ских займов. Кредитами Франция «покупала себе союзника» в войне с Германией, которую не без основания считала неизбежной. Вильгельм справедливо писал про Николая II: «...Он по отношению к галлам — из-за займов — слишком бесхребетен»¹³³². Кредиты 1905 г. привели к превышению той дозы, о которой писал В. Ламздорф, — дружба России с Францией «подобна мышьяку: в умеренной дозе она полезна, а при малейшем преувеличении становится ядом». Доказательства тому не заставили себя ждать: в январе 1906 г. Россия была вынуждена была поддерживать Англию и Францию в Марокканском кризисе, чем серьезно испортила отношения с Германией.

Отношения между будущими союзниками укрепила серия секретных русско-английских договоров 1907 г., которые, несмотря на то, что они касались раздела сфер влияния в Средней Азии, были расценены современниками как начало общего англо-русского сближения, направленного против усиления Германии. Этот факт подтверждает английский историк: «Исходя из вероятности англо-германского конфликта, английская дипломатия пошла на урегулирование колониальных споров с Россией в Азии»¹³³³. По мнению же русского министра иностранных дел С. Сазонова, от этого договора в первую очередь выиграла Россия: «...Для меня представляется несомненным, что соглашение 1907 года устранило многие препятствия к участию Англии в борьбе против Германии на стороне России... я уверен, что английское общественное мнение не стало бы так единодушно на нашу сторону, как оно это сделало, если бы сблизившее нас соглашение 1907 года не было подписано»¹³³⁴. Б. Такман пишет: «В 1908 году Эдуард, к неудовольствию своих подданных, нанес официальный визит русскому царю на императорской яхте в Ревеле. Англичане рассматривали Россию как старого врага времен Крыма, а что касается последних лет — то как угрозу, нависшую над Индией. Либералы и лейбористы считали Россию страной кнута, погромов и казненных революционеров 1905 года, а царя, как заявил Рамсей Макдональд, — «обыкновенным убийцей»¹³³⁵. Дружеская встреча в Ревеле в июле 1908 года русского и английского государей дала повод Вильгельму заявить, что если «они» захотят «нас» окружить, то Германия будет обороняться до конца¹³³⁶.

Еще во время русско-японской войны Вильгельм в целях дезинтеграция балканских государств попытался перехватить инициативу влияния на Балканах, с одной стороны, у Англии,

405

а с другой — у России. Именно благодаря влиянию Германии и Австро-Венгрии не был ратифицирован сербско-болгарский союзнический договор 1905 г. При этом ставка пангерманского союза была сделана на Болгарию. «Германский император сделался более чем вежливым с князем, а германское правительство выставляло себя наиболее бескорыстным другом Болгарии. В Софии был учрежден германский банк, армия была снабжена горными орудиями и артиллерийскими припасами, и германский капитал был приглашен помочь экономическому развитию страны. Князь Фердинанд, со своей стороны, надеялся привлечь на свою сторону услуги германской дипломатии и использовать влияние друга султана для поддержки болгарских требований в Македонии. Его стремление к связи с Германией было усилено еще тем, что Россия в этот момент была бессильна помочь ему¹³³⁷.

5 октября 1908 года Австро-Венгрия объявила об аннексии Боснии и Герцеговины^a. Россия дала согласие на аннексию с условием, что окончательное утверждение может быть достигнуто на международной конференции с учетом территориальных компенсаций для других государств^b. В ответ в феврале 1909 г. Австро-Венгрия заявила об аннексии Сербии. В подтверждение серьезности своих намерений 29 марта 1909 г. в Австро-Венгрии объявила о частичной мобилизации. Германия при этом впервые официально поддержала претензии Австро-Венгрии. По сути, это звучало как ультиматум. Россия запросила мнение партнеров по «сердечному согласию». 13 февраля 1909 г. Франция, а затем и Англия заявили, что не поддержат Россию, если та объявит войну Австро-Венгрии из-за Сербии. Николай II под давлением Столыпина объявил о нейтралитете России.

^a Ссылаясь на то, что в 1876 г. и в 1881 г. Россия уже давала на это согласие. В 1878 г. по Берлинскому договору Босния и Герцеговина были переданы во временное управление Австрии.

^b Извольский намеревался в обмен на согласие России, потребовать у Австро-Венгрии поддержки России в пересмотре конвенции о черноморских проливах 1871 г. Столыпин и Коковцев подвергли Извольского резкой критике «Россия хотя и не может воспротивиться присоединению, но должна явиться на конференцию защитницей интересов своих, Турции и балканских государств, а отнюдь не пособницей или укрывательницей Австрии». Министры рекомендовали ответить на ноту Австро-Венгрии протестом против аннексии и требованием предварительного пересмотра Берлинского трактата (а не требованием компенсаций). История внешней политики России (конец ХIХ — начало XX века), М., Международные отношения, 1997, с. 236— 237 (цит. по: Федоров Б. Г. Петр Столыпин: «Я верю в Россию». В 2 т. Т. 1. СПб.: Лимбус-Пресс, 2002. С. 566—567).

406

5 октября 1911 года началась итало-турецкая война, послужившая стимулом для объединения балканских государств против Стамбула. В 1912 г. при поддержке России была образована Балканская конфедерация, в которую входили Болгария, Сербия, Греция и Черногория. «Россия предполагала, что эта конфедерация будет послушным орудием в ее руках и послужит двум целям: сохранению мира на Балканах и преградой движения Австрии к Эгейскому морю»¹³³⁸. Восстание в Турции вызвало в Болгарии опасное движение в пользу вооруженного вмешательства. Россия предупредила, что если конфедерация начнет войну против Турции, Россия «будет считать свою историческую миссию законченной и предоставит Болгарию своей судьбе»'³³⁹. В случае «занятия болгарскими войсками Константинополя Болгария была намерена предложить его России как дар признательности за освобождение от турецкого ига. Он (Николая II) дал ей ясно понять, что Россия не может принять такого подарка, и рекомендовал ей отказаться от попытки занять его»¹³⁴⁰. Англия, до этого момента столь активно выступавшая за «мир» на Балканах, в критический момент, по сути дела, самоустранилась¹³⁴¹.

9 октября 1912 г. Балканская конфедерация развязала первую Балканскую войну, где Турция потерпела быстрое и сокрушительное поражение. Милюков писал: «Помню как сейчас глупую физиономию думского шута, Павла Крупенского, вскочившего на кафедру, размахивавшего руками и оравшего во все горло «ура!» болгарам. «Славянские» манифестации правых вышли на улицу... 25 марта Бетман-Гольвег откликнулся на эти проявления славянской самостоятельности речью, в которой послышался первый отклик нового настроения Вильгельма. Имперский канцлер заговорил о «возрождении и обострении расовых инстинктов», о необходимости борьбы «германства» против «славянства», о нарушенном в пользу славянства равновесии в Европе; этим он мотивировал необходимость дальнейших вооружений и заявил — уже более определенно, — что помощь, которую Германия обязана оказывать Австрии, «не ограничивается пределами дипломатического посредничества». В том же марте 1913 г. в рейхстаг была внесена новая Wehrvorlage^a, требовавшая миллиард марок на новые вооружения.

^a Законопроект об армии.

407

Для взрыва Балкан осталось только дестабилизировать там ситуацию. «Сделать это было не так трудно — между балканскими странами постоянно вспыхивали споры по поводу проблем, связанных с разделом «наследства» Османской империи. Вене и Берлину удалось привлечь на свою сторону русофобский режим болгарского царя Фердинанда из немецкой династии Кобургов. Несмотря на все попытки российской дипломатии уладить конфликт на Балканах, ее усилия сохранить единство славянских государств успехом не увенчались. Польстившись на обещания Австро-Венгрии предоставить Софии кредиты и обширные территории на счет ее соседей, болгары 29 июня 1913 года вероломно напали на Сербию и Грецию. Так началась Вторая балканская война. Однако на помощь сербам и грекам пришли румыны, к которым присоединилась Турция. Австро-Венгрия отказалась предоставить какую-либо помощь еще недавно столь активно подстрекаемым ею болгарам, разгром которых стал неизбежен»¹³⁴².

Если причины войны можно назвать «бомбой», то повод — «взрывателем». Если причины Первой мировой войны покоились на фундаментальных политэкономических изменениях и противоборстве двух сильнейших европейских держав, Англии и Германии, за передел мира, то повод был подготовлен именно русско-турецкой войной и Берлинским конгрессом 1878 г. С того времени крупнейшие государства Европы, и в первую очередь Россия, Австро-Венгрия, Англия, Германия, Италия, с отчаянностью обреченных долбили по этому «взрывателю» молотками своей политики. «Какая-нибудь проклятая глупость на Балканах, — предсказывал Бисмарк, — явится искрой новой войны»'³⁴³. В 1913 г. события на Балканах — уже пятый раз после событий 1908, 1909 и 1911, 1912 гг. — ставили вопрос о всеевропейской войне, и чем дальше, тем больше возрастало общее напряжение.

В России часть министров (Рухлов, Кривошеин, Щегловитов, Н. Маклаков) призывали к войне — «больше верить в русский народ», которого не знает Коковцев, и верить в «исконную любовь народа к родине». Коковцев мог противопоставить им — сколько угодно! — факты плохого снабжения армии и неподготовленности ее вождей, но безуспешно. «9 ноября 1912 г. Сухомлинов решил воспользоваться carte blanche и произвести мобилизацию. Напомню, что по смыслу этой carte blanche мобилизация равнялась объявлению войны Россией Австрии и Германии. Председатель Совета минист-

408

ров Коковцев, постоянный противник Сухомлинова, забил тревогу. Николай принялся было его успокаивать: «Дело идет не о войне, а о простой мере предосторожности...» Обнаружилось при этом, что Сухомлинов собирался, объявив ее, уехать в отпуск за границу к больной жене, а военные заказы были сданы заводам в пределах той же Австрии... Но Сухомлинов не смутился и ответил, что в мобилизации «не было бы никакой беды», так как «все равно войны нам не миновать, и нам выгоднее начать ее раньше... Это ваше (Сазонова) и председателя Совета (Коковцева) убеждение в нашей неготовности, а государь и я — мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас»¹³⁴⁴. Тем не менее в марте 1913 г. царь отнял у Сухомлинова право начать войну с Австрией. В своих воспоминаниях Сухомлинов упоминает об этом: «Приказ был отменен вследствие боязни царя предоставить решающее слово военачальнику, тогда как в последний момент дипломатия могла бы еще найти исход и предупредить катастрофу. С технической точки зрения, мы сделали дипломатии уступку, введя понятие подготовительного периода к войне»¹³⁴⁵.

Английский посол писал: «Прежде всего Россия... не желала войны, и во все время затянувшегося балканского кризиса в 1912—1913 гг. основным тоном всей ее политики было стремление к сохранению мира. При всех случайных ошибках со стороны правительства царь никогда не колебался оказать свое влияние в пользу мира, как только положение становилось сомнительным. Своей миролюбивой политикой и готовностью на всякие уступки для избежания ужасов войны он в 1913 г. дал повод думать, что Россия никогда не будет воевать, что, к несчастью, побудило Германию использовать положение. Во-вторых, утверждение, что британское правительство толкало Россию на авантюрную политику, опровергается фактами. На деле происходило обратное. Никто более сэра Эдуарда Грея не работал в пользу сохранения европейского мира в течение этих двух критических лет; и тогда война была предотвращена только благодаря его неутомимым усилиям, его сдерживающему влиянию и рекомендуемой им в Петербурге и Вене умеренности»¹³⁴⁶.

С одной стороны, Англия «в пользу сохранения европейского мира» категорически отказывалась поддерживать Россию в ее попытках ограничить пангерманскую экспансию в регионе, чем и объяснялась в основном уступчивая позиция

409

русских. Но с другой — Англия всячески препятствовала урегулированию спорных вопросов между Германией и Россией. Вопрос русско-германского соглашения был одним из первых, заданных английским послом Бьюкененом, когда он впервые появился на приеме у Николая II. «В своем ответе его величество уверил меня, что его правительство не заключит никакого соглашения с Германией без согласия британского правительства и что последнее в случае необходимости всегда может рассчитывать на его помощь»¹³⁴⁷. Британский посол пишет: «Переговоры между русским и германским правительствами «требовали постоянного вмешательства с моей стороны, ибо если прежнее правительство не спохватилось вовремя, что есть пункт, дальше которого оно не имеет права пойти, следующее правительство чуть-чуть не привело к серьезному разрыву между державами Согласия»¹³⁴⁸.

В октябре 1910 г. Вильгельм и Николай встречались в Потсдаме и снова подтвердили, что у них нет прямых разногласий. Они обязались не поддерживать английские действия против Германии. Эта встреча вызвала взрыв возмущения либеральной общественности. Милюков заявил: «Это значит, что наши союзные соглашения перестали быть наступательными и остались только на оборонительной функции». В ответ депутат Березовский воскликнул: «Ему хочется войны?!» Либеральная печать обрушилась на Потсдам, Сазонов был вынужден даже заявить: «Должен сказать откровенно, что вы иной раз бываете слишком желчны... В интересах обоих народов был бы полезен более мягкий тон»¹³⁴⁹. Всех наблюдателей при этом поражала синхронность появления и схожесть статей в английской и российской либеральной печати.

Препятствуя русско-германскому сближению, Англия при этом категорически отказывалась брать на себе какие-либо обязательства перед своим партнером по Согласию (Британия отказывалась подписывать с Россией даже оборонительный союз), чем лишала действенной силы любые шаги России, направленные на ограничение немецкой агрессивной политики. Такая двойственная политика не могла не провоцировать Германию. Балканский вопрос все обострялся, но оставался неразрешенным на дипломатическом фронте, и война становилась неизбежной — Вильгельм, отчаявшись заключить русско-германский договор, 6 мая 1913 г. надписывает на докладе Пурталеса: «Борьбы между славянами и

410

германцами более не избежать. Она, несомненно, придет. Когда? Время покажет»¹³⁵⁰.

Миролюбивая политика имеет грань, за которой она становится попустительством. Мирные усилия Англии перед Первой мировой войной не вызывают сомнений, но со временем они превратилась именно в ту самую политику «умиротворения агрессора», которая стала одним из шагов на пути к Первой мировой войне. 25 лет спустя перед лицом наступающего немецкого фашизма эту политику будет почти в точности повторять Н. Чемберлен. Точно так же Англия будет молча соглашаться на развитие немецкой агрессии в Европе и фактически, как и в начале века, перед войной откажется от сотрудничества с Россией (СССР). Трудно при этом ссылаться на неосведомленность англичан, сам Бьюкенен пишет: «Не надо забывать, что Германия в 1913 году сделала заем в 50 000 000 ф. ст. на военные цели, и Россия в целях самозащиты должна была принять соответствующие меры. Я вспоминаю, как г. Делькассе, тогдашний посланник в Петербурге, говорил мне, что Германия никогда не решилась бы на такую сильную меру, если бы не имела в виду войну в близком будущем»¹³⁵¹.

Россия металась между молотом Германии и наковальней Англии, оторванная союзниками от первой, ища и не находя реальной поддержки у последней. Тем временем немецкий кайзер начинал терять терпение. «По надписям Вильгельма на докладах послов в 1914 г. мы продолжаем следить за характером этой перемены. Пурталес 12—25 февраля 1914 г. сообщает Вильгельму о примирительном настроении Сазонова. Вильгельм среди восклицательных и вопросительных знаков пишет: «Довольно! Он (царь), во всяком случае, не хочет и не может ничего сделать, чтобы изменить (это положение). Русско-прусские отношения раз и навсегда мертвы. Мы стали врагами». В докладе 11 марта Пурталес уверяет императора, что миролюбивые настроения Николая «не вызывают ни малейшего сомнения». Вильгельм иронически надписывает: «Так же, как его абсолютное непостоянство и слабость по отношению к любому влиянию». Пурталес замечает, что во всякой армии есть воинственные генералы, но нельзя предсказывать, что будет через два года, если не обладаешь даром пророчества. Вильгельм совсем уже сердито отвечает: «Этот дар существует — часто у государей, редко у государственных людей, почти никогда у дипломатов... Мы здесь в области по-

411

граничной между военной и политической, области трудной и неясной, где дипломаты обыкновенно теряются. Как военный, по всем моим сведениям, я ни малейшим образом не сомневаюсь, что Россия систематически готовится к войне с нами, и сообразно с этим я веду свою политику». Дважды в той же надписи он повторяет: это «вопрос расы»^a.

Идея борьбы «германства» против «славянства», конечно, далеко не была новой. Она составляла неотъемлемую часть кодекса официального пангерманизма. Но победы славян на Балканах сообщили этому тезису новое реальное содержание. И император Вильгельм просто ввел борьбу против «славизма» в общую программу своей мировой политики. Мы даже узнаем от него, кто был посредником при усвоении этой не новой, но обновленной идеи. «В особенности приобрел мое доверие, — признает он, — балтийский профессор Шиман, автор работ по русской истории и издатель ежегодных сборников по большой политике». В глазах императора — это «проницательный политик, блестящий историк и литератор, борец за германизм против славянского нахальства», с которым он «постоянно совещался в политических вопросах» и которому «обязан многими разъяснениями, особенно относительно Востока»¹³⁵².

К середине 1914 г. все попытки дипломатического решения вопроса были исчерпаны, оставался только «последний довод королей». В качестве повода было выбрано сараевское убийство. При этом Австро-Венгрии Германией была отведена откровенно провокационная роль, на которую она с готовностью согласилась. Причины этого звучат в откровениях начальника канцелярии Берхтольда графа Гойоса, который говорил: «Поверьте мне, мы не могли поступить иначе. В Сербии, в России, во всех славянских странах и в некоторых других установилось убеждение, что Австро-Венгрия разлагается и что полный ее развал — только вопрос трех-четырех лет. Лучше ускорить катастрофу, чем терпеть, чтобы нас счи-

^аМилюков ПН. Воспоминания. М., Вагриус, 2001. С. 472—473 Интересно замечание английского историка Кигана по этому поводу: «Германские пропагандисты все более охотно предпочитали изображать противников этакими «варварами». Это было несправедливо хотя бы потому, что в числе русских командиров было немало балтийских немцев, причем имеющих родственные связи в Восточной Пруссии. Кроме того, русские офицеры поддерживали среди своих солдат весьма высокий уровень дисциплины и соблюдения моральных норм». Киган Д. Первая мировая война / Пер. с англ. Т. Горошковой, А Николаева М: ACT, 2002. С. 184

412

тали обреченными. Нас поставили перед необходимостью доказать, что мы еще способны на мощное проявление энергии. Но видит Бог, что мы желали бы избавить Европу и нас самих от кризиса, в котором мы теперь оказались». Другими словами, монархия Габсбургов считала себя погибшей вследствие хрупкости своего же внутреннего строя и поэтому ускорила события и сыграла ва-банк¹³⁵³.

В. Воейков своими рассуждениями намекает, что убийство Г. Принципом, австрийским подданным, австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда было сознательной провокацией Австрии. Так, покушение Г. Принципа было вторым за день после неудавшегося первого, когда Габринович бросил бомбу в автомобиль эрцгерцога. Когда белградская полиция еще весной 1914 г. пыталась выселить Габриновича из пределов Сербии, на его защиту официально встал австро-венгерский консул¹³⁵⁴. Во вторых, сразу после убийства «наш посланник при сербском короле гофмейстер Н. Г. Гартвиг скоропостижно скончался у своего австро-венгерского коллеги после нескольких глотков предложенного ему кофе...»¹³⁵⁵ Позже В. Воейков напишет о смерти императора Франца-Иосифа: «Отошел в вечность император, удививший мир неблагодарностью, выявившеюся в его балканской политике, направленной против России, несмотря на то, что ей именно он был обязан спасением своего трона: при его вступлении на престол император Николай I послал русские войска для усмирения волновавшейся Венгрии, за что император Франц-Иосиф при первом же свидании с императором Николаем I поцеловал ему руку»¹³⁵⁶.

5 июля Вильгельм II заявил, что «Австро-Венгрия может рассчитывать на полную поддержку со стороны немцев». При этом рейхсканцлер Бетман-Гольвег заявил, что по имеющейся у него информации ни Россия, ни Англия не вмешаются в конфликт на Балканах¹³⁵⁷. «Кайзер Вильгельм, как и господин фон Бетман-Гольвег, со всей твердостью заверил нас (Австрию), что в случае военного осложнения с Сербией мы будем иметь безусловную поддержку Германии... Поэтому ясно, что вооруженный конфликт с Сербией может иметь следствием войну с Россией... И если из международных соображений будет предпринята дипломатическая акция против Сербии, то это должно быть сделано с твердым намерением, что эта акция может закончиться только войной»¹³⁵⁸.

413

27 июня (10 июля) Берхтольд, подготавливая ультиматум Сербии, говорил германскому послу: «Было бы очень неприятно, если бы Сербия согласилась. Я обдумываю такие усл