Политическое письмо временного поверенного в делах СССР в Германии г . А. Астахова народному комиссару иностранных дел СССР В. М. Молотову

14 июня 1939 г. Секретно

Последние дни прошли здесь без особых событий. То, что имело место в первой декаде июня (приезд Павла, речи Гитлера, пакты с прибалтами,

464

видимость мирного рецидива в отношениях с Англией в связи с речью Галифакса, разговоры о возможности компромисса с Польшей),— все это уже отошло в прошлое. Возвращаясь к ним, можно заметить следующее.

Речи Гитлера носили подчеркнуто агрессивный антианглийский характер и именно так были поняты здесь иностранными наблюдателями. Англия была основным объектом нападок как в речи перед фронтовиками в Касселе, так и в речи перед легионерами «Кондора». Франция специально не упоминалась, хотя явно мыслилась, когда Гитлер говорил о Версале и о «плутократиях». Во всяком случае основной акцент звучал по адресу Англии, и отсюда появилось толкование о намерении фюрера вбить клин между Англией и Францией в расчете на нейтрализацию последней. Специально по адресу Англии были направлены и речи Редера* и Эппа, посвященные колониям и явившиеся как бы дополнением к речи Гитлера. Против Англии сосредоточен огонь и по линии прессы, в том числе со стороны юмористических журналов. Даже речь Галифакса была встречена прессой в штыки. Можно по-разному истолковывать цели этой антианглийской кампании. Есть мнение, что немцы считают именно такой метод запугивания наиболее подходящим, чтобы добиться в конечном счете сближения с Англией. Так это или нет, но факт продолжающейся усиленной кампании против Англии заслуживает быть отмеченным. То же обстоятельство, что эта кампания увязывается с вопросом о колониях, показывает, что немцы преследуют здесь и самостоятельные цели, а не только тактику запугивания.

Что касается СССР, то умолчание не только о нем, но и о «большевизме» и притом в обеих речах фюрера, в том числе и в «испанской», является достаточно знаменательным. Хотя умолчание само по себе ни к чему не обязывает, но до сих пор испанский контекст буквально ни разу не обходился в устах Гитлера и его подголосков без увязки с «большевизмом» со всеми подобающими ругательствами по нашему адресу. А тут, говоря об Испании и к тому же перед вернувшимися оттуда бойцами, Гитлер увязал германскую помощь Франко с антианглийским и явно реваншистским моментом, восходящим к войне 1914 г. Интересно, что даже в кинофильме о войне в Испании, составленном, между прочим, при использовании наших съемок, немцы обошлись без заметных антисоветских выпадов. Это, естественно, создало впечатление, что просоветский (условно выражаясь) маневр в германской политике последних двух месяцев задуман несколько глубже, чем могло многим казаться вначале. Это впечатление дополнялось и тем, что и в речи Розенберга и в статье Геббельса (на прошлой неделе) «большевизм» опять-таки отсутствовал.

Общий тон обеих речей отличается, однако, большей, чем обычно, агрессивностью. О желании мира (и прочих елейных фраз)' на этот раз почти не говорилось. Речи проникнуты были подчеркнуто воинственным настроением, которое особенно сказывалось даже не столько в тексте самих речей, сколько в большей, чем обычно, свирепости и истеричности тона. Это совпадает с позированием под полководца, которое за последнее время стало проглядывать во внешних манерах Гитлера. Наиболее встревожило, однако, иностранных обозревателей указание фюрера (в конце первой речи) на то, что цель — война — впереди, и эта цель — великая Германия, т. е. создание великой Германии еще не завершено и, таким образом, территориальные аспирации не осуществлены.

* Адмирал, главнокомандующий военно-морскими силами Германии.

Зак. № 142

465

Что они не ограничиваются Данцигом¹⁶ и коридором¹⁵, в этом сомневаться трудно, и оспаривать это берутся лишь заведомые адвокаты Германии. Поляки же вполне резонно указывают, что из-за одного Данцига Германия не стала бы сооружать столь дорогие укрепления и вообще разворачивать столь широкую военную программу вдоль своих восточных (не говоря уже о западных) границ.

Есть, наконец, в кассельской речи момент, давший основание для разговоров о разногласиях в германской правящей верхушке. Это — угроза фюрера решительно удалить всех ненадежных, всех нестопроцентных «солдат», по духу кто бы они ни были. Большинство склонно усматривать в этом намек на Геринга, в котором большинство наблюдателей хочет видеть олицетворение относительной умеренности и благоразумия в противовес тем настроениям реваншизма и агрессивности, которыми охвачен фюрер, вдохновляемый Риббентропом. Внешних признаков «опалы» у Геринга, однако, не заметно. Наоборот, он активно и на первом плане участвовал в церемониях последнего времени. Менее выдвигался Геббельс, державшийся в тени и вообще как-то измельчавший. Но он попытался реваншироваться, фигурируя вместе с фюрером на неделе искусства в Вене. Поэтому вопрос о том, кого именно из двоих имел в виду Гитлер, остается открытым. Выдвигается далее предположение, что Гитлер имел в виду не кого-либо из персонально видных лиц, но вообще уцелевших старых рейхсверовцев школы Фрича — Бломберга. Трудно с уверенностью сказать, какая версия ближе к истине.

Что касается циркулировавших одно время слухов о данцигском компромиссе при активном участии Англии, то в настоящее время эти слухи прекратились. Не подлежит сомнению, что англичане нащупывали почву для компромисса (разговоры Буркхардта, беседы Гендерсона с Браухичем и пр.). В этой связи прозвучало и известное выступление Галифакса, встретившее, однако, довольно грубую отповедь со стороны немцев. Но, по-видимому, и немцы, начав лансировать слух о своей готовности удовлетвориться одним Данцигом, от этого варианта быстро отказались, да и поляки не соблазнились подобной перспективой, понимая, что такое решение немцев, по существу, не удовлетворило бы, явившись лишь кратковременной передышкой. Вместо этого теперь снова преобладает версия о том, что немцы твердо решили получить Данциг вместе с коридором (а быть может, и всю довоенную границу), дав полякам права, аналогичные тем, которые поляки предлагали в коридоре немцам, т. е. свободную зону в Данциге и дороги в Гдыню. Это мне сегодня усиленно разъяснял болгарский посланник, считающий, что если наш союз с Англией станет фактом, то немцы немедленно приступят к военным операциям, чтобы предупредить развитие и военную разработку этого союза. Если же союза не будет, то немцы получат Данциг и коридор без войны путем дипломатического нажима. Само собой, болгарин горячо убеждал меня в нецелесообразности для СССР заключать союз с Англией, утверждая, что мы могли бы с Германией договориться в самом широком смысле по всем интересующим обе стороны вопросам.

Как бы то ни было, но польский момент остается пока на первом плане германской политики. Кампания против Польши неуклонно продолжается на столбцах газет и журналов как по линии Данцига, так и по линии меньшинств. Продолжаются частичные переброски войск. Словом, все говорит за то, что этот вопрос поставлен в порядок дня, и к разрешению его немцы решили приступить если не в ближайшие недели, то в ближайшие месяцы.

По поводу пребывания здесь прибалтов и Павла мне нечего прибавить, кроме того, что содержится в дневниках. Связь с прибалтами до-

466

полняется предстоящей поездкой нач. штаба рейхсвера в Финляндию и Эстонию. Что касается слухов о дальнейших визитах, то сейчас говорят о вероятности приезда сюда итальянского короля, Франко и болгарского премьера, а также в дальнейшем и болгарского царя. Все это намечается, однако, не на ближайшие недели, а несколько позже. Вероятно, эти карты Берлин резервирует в числе других контрманевров против так называемой «политики окружения».

Поверенный в делах СССР в Германии

Астахов

АВП РФ, ф. 082, on 22, п. 93, д 8, л. 46 — 50.