Композиция по стихам и письмам

За солнце, не у нас над головами, -

За то, что вы больны - увы! - не мной,

За то, что я больна - увы! - не вами!

 

3 – ий чтец. Она жадно любила жизнь и, как положено поэту-романтику, предъявляла ей требования громадные, часто непомерные. В ней громко говорила «языческая» жажда жизни как лучшей радости, высшего блаженства.

 

Марина Цветаева.:    Кабы нас с тобой - да судьба свела-

Ох, веселые пошли бы по земле дела!

Не один бы нам поклонился град,

Ох, мой родной, мой природный,

                мой безродный брат!

 

Как последний сгас на мосту фонарь –

Я кабацкая царица, ты кабацкий царь

Присягай, народу, моему царю!

Присягай его царице, - всех собой дарю!

 

Кабы нас с тобой – да судьба свела,

Поработали бы царские на нас колокола,

Поднялся бы звон по Москве – реке

О прекрасной, самозванке и её дружке.

 

Нагулявшись, наплясавшись на земном пиру,

Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…

И пылила бы дороженька – бела, бела, -

Кабы нас с тобой – да судьба свела!

 

6 – ой чтец.: И в 1911 году судьба свела Цветаеву. Свела с Сергеем Эфроном.

 

Марина Цветаева.: Нам 17 и 18 лет. Он туберкулёзный. Убит трагической гибелью матери и брата. Серьезен не по летам. Я тут же решаюсь никогда, чтобы ни было, с ним не расставаться и в январе 1912 года выхожу за него замуж.

 

 

6 – ой чтец.:               Я помню ночь на склоне ноября.

Туман и дождь. При свете фонаря

Ваш нежный лик – сомнительный и странный,

По – диккеновски – тусклый и туманный,

Знобящий грудь, как зимние моря.

- Ваш нежный лик при свете фонаря.

 

 

И ветер дул, и лестница вилась…

От ваших губ не отрывая глаз,

Полу, смеясь, свивая пальцы в узел,

Стояла я, как маленькая муза,

Невинная – как самый поздний час –

И ветер дул, и лестница вилась.

 

 

А на меня из-под усталых вежд

Струился сонм сомнительных надежд,

- Затронув губы, взор змеился мимо…-

Так серафим, томимый и хранимый

Таинственною святостью одежд,

Прельщает Мир из под усталых вежд.

 

 

Марина Цветаева.: Господи, какое это счастье – дочь!

 

5 – ый чтец.                                 Але.

В шитой серебром рубашечке,

-Грудь как звёздами унизана! –

Голова – цветочной чашечкой,

Из серебряного выреза.

       

Очи – два пустынных озера,

Два Господних откровения –

На лице, туманно – розовом

От Войны и Вдохновения.

 

Ангел – ничего – всё! – знающий,

Плоть – былинкою довольная,

Ты отца напоминаешь мне –

Тоже Ангела и Воина.

 

7 – ой чтец.: Ариадна Эфрон. Сколько ей предстоит вынести, вытерпеть, какая тяжелая судьба ждёт её в недалёком будущем.

 

8 – ой чтец.:             Не знаю, где ты и где я,

Те же песни и те же заботы.

Такие с тобой друзья,

Такие с тобой сироты.

 

И так хорошо нам вдвоём;

Бездонным, бессонным и сирым…

Две птицы: чуть встали – поем.

Две странницы: кормимся миром

 

И бродим с тобой по церквам.

Великим – и малым, приходским.

И бродим с тобой по домам

Убогим – и знатным, господским.

 

Когда-то сказала! – Купи! –

Сверкнув на кремлёвские башни.

Кремль – твой от рождения. – Спи,

Мой первенец светлый и страшный.

 

7 – ой чтец.: Страшно жить в России в девятнадцатом году.

 

 

5 – ый чтец.:             Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!

Взойдите: гора рукописных бумаг…

Так! – Руку! – Держите на право!

Здесь лужа от крыши дырявой!

 

Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,

Какую мне Фландрию вывел паук

Не слушайте толков досужих

Что женщина может без кружев.

 

Ну – с, перечень наших чердачных чудес:

Здесь нас посещает и ангел, и бес.

И тот, кто обоих превыше, -

Не долго ведь с неба – на крышу!

 

Вам, дети мои, два чердачных царька,

С веселую музой моею – пока

Вам призрачный ужин согрею –

Покажут мои Эмпиреи.

 

6 – ой чтец.. Но что ж с вами будет, как выйдут дрова?

5 –ый чтец.               Дрова? Но на то у поэта слова –

Всегда – огневые в запасе

Нам нынешний год не опасен

 

От века поэтовы корки черствы,

И дела нам нету до красной Москвы.

Глядите – от края до края –

Вся наша Москва – голубая!

 

А если уж слишком поэта доймет

Московский чумной девятнадцатый год, -

Что ж, мы проживем и без хлеба!

Не долго ведь с крыши - на небо!

 

7 – ой чтец.: А еще страшнее, если не признаешь…

 

4 – ый чтец.: “Немцы подарили нам большевиков. Немцы подарили нам пломбированного Ленина. В дипломатических подарках не знаток, но, если это даже правда, руку на сердце положа – будь мы на их месте и додумайся мы, - мы бы этого не сделали?

   Вагон, везущий Ленина, - не тот же ли Троянский конь. А политика -заведомо мерзость, германская ли мерзость, российская ли – не различаю. Да никто и не различит. Как интернационал – Зло, так и зло – Интернационал.

7 – ой чтец.: А еще страшней, если …

Марина Цветаева.: “Друзья мои!

   У меня большое горе: умерла в приюте Ирина – 3-его февраля, четыре дня назад. И в этом виновата я. Я так была занята Алиной болезнью

(малярия – возвращающиеся приступы) – и так боялась ехать в приют (боялась того, что сейчас случилось), что понадеялась на судьбу.

Узнала я это случайно, зашла в Лигу Спасения Детей на Собачьей Площадке разузнать о санатории для Али – и вдруг: рыжая лошадь и сани с соломой – Кунцевские – я их узнала. Я вошла, меня позвали. – «Вы гражданка такая – то?» - Я. – И сказали – умерла без болезни, от слабости, И я даже на похороны не поехала – у Али в этот день было 40,7 – и – сказать правду?! – Я просто не могла. – Ах, господа! – Тут многое было бы сказать. Скажу только, что это дурной сон, и я все думаю, что проснусь”.

И справа и слева

Кровавые зевы,

И каждая рана:

- Мама!

 

И только и это

И внятно мне, пьяной,

Из чрева – и в чрево:

- Мама!

 

Все рядком лежат –

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

 

Белый был - красным стал:

Кровь обагрила.

Красный был – белым стал:

Смерть побелила.

 

 

И справа и слева,

И сзади и прямо,

И красный и белый:

- Мама!

 

Без воли – без гнева –

Протяжно – упрямо –

До самого неба:

                             - Мама!

 

7 – ой чтец. А муж – то – белый!…

 

2 – ой чтец.: «Как быть, что делать? И Цветаева решает уехать из России. Добровольное изгнание отвергнутой.»

 

9 – ый чтец.                        “Я берег покидал туманный Альбиона…”

Божественная высь! Божественная грусть!

Я вижу тусклых вод взволнованное лоно

И тусклый небосвод, знакомый наизусть.

 

И прислоненного к вольнолюбивой мачте,

Укутанного в плащ – прекрасного, как сон –

Я вижу юношу. – О, плачьте, девы, плачьте!

Плачь, мужественность! Плачь, туманный Альбион!

 

Свершилось! Он один меж небом и водою!

Вот школа для тебя, о ненавистник школ!

И в роковую грудь, пронзенную звездою,

Царь роковых ветров врывается – Эол.

 

А рокот тусклых вод слагается в балладу

О том, как он погиб, звездою заклеймен…

Плачь, юность! Плачь, любовь! Плачь, мир!

Рыдай, Эллада!

Плачь, крошка Ада! Плачь, туманный Альбион.

 

3 – ий чтец. “Я недолго жила в Чехии, ” - пишет Цветаева, - “и собственно жила не в Чехии, а на краю деревни, так что жила в Чешской природе. И руку на сердце положа люблю её, люблю бескорыстно и безответно, как и полагается любить.”

 

8 – ой чтец.                Люблю – но мука еще жива.

                                                                         Найди баюкающие слова:

 

Дождливые – расточившие все

Сам выдумай, чтобы в их листве

 

Дождь слышался: то не цеп, а сноп:

Дождь в крышу бьет: чтобы мне на лоб,

 

 

На гроб стекал, чтобы лоб – светал,

Озноб – стихал, чтобы кто – то спал

 

И спал…

Сквозь скважины, говорят,

Вода просачивается. В ряд

Лежат, не жалуются, а ждут

Незнаемого (меня сожгут.)

Баюкай же, - но прошу, будь друг:

Не буквами, а каютой рук:

 

Уютами…

 

4 – ый чтец. Да Цветаева и не могла не любить Чехию, ведь именно здесь 1 февраля 1925 года родился её сын – Георгий.

Синие версты

И зарева горные!

Победоносного

Славьте – Георгия!

 

Славьте, жемчужные

Грозди полуночи,

Дивного мужа,

Пречистого юношу:

 

Огненный плащ его,

Посвист копья его,

Кровокипящего

Славьте – коня его!

 

Зычные мачты

И слободы орлии

Громкокипящего

Славьте – Георгия

 

Солнцеподобного

В силе и в кротости

Доблесть из доблестей,

Роскошь из роскошей:

 

Башенный рост его,

Посвист коня его,

Молниехвостого

Славьте – коня его!

 

Львиные ветры

И глыбы соборные

Великолепного

Славьте – Георгия!

 

3 – ий чтец. Франция. Париж. Квартал, где мы живем ужасен: гнилой канал, небо не видеть из-за труб, сплошная копоть и сплошной грохот (грузовые автомобили). Гулять негде: ни кустика. Как видите мало радостей в Париже.

  

Ой чтец.                 Рябину

Рубили

Зорькою

Рябина –

Судьбина

Горькая.

Рябина –

Седыми

Спусками…

Рябина!

Судьбина

Русская.

 

Марина Цветаева. Все свелось к одному: ехать или не ехать. Если ехать, то навсегда. И Сережа, и Аля, и Мур рвутся; вокруг угроза войны. Жить мне одной здесь не на что. Эмиграция меня не любит. Парижские дамы – патронессы, меня терпеть не могут за независимый нрав. Все меня выталкивают в Россию, в которую ехать не могу.

 

9 - чтец.                                Родина.

 

О неподатливый язык!

Его бы попросту – мужик,

Пойми, певал и до меня:

- Россия, родина моя!

 

Но и с Калужского холма

Мне открывается она –

Даль – тридевятая земля!

Чужбина, родина моя!

 

Даль, прирожденная, как боль,

Настолько родина и столь

Рок, что повсюду, через всю

Даль – всю её с собой несу!

 

Даль, отдалившая мне близь,

Даль, говорящая: “Вернись

Домой!” Со всех – до горних звезд –

Меня снимающая мест.

 

Недаром, голубей воды,

Я далью обдавала лбы.

 

Ты! Сей руки своей лишусь, -

Хоть двух! Губами подпишусь

На плахе: распрь моих земля –

Гордыня, родина моя.

 

Марина Цветаева. Здесь я не нужна. Там я не возможна.

3 – ий чтец.               Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно –

Где совершенно одинокий

 

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом, и не знающий, что – мой,

Как госпиталь или казарма.

 

Мне всё равно, каких среди

Лиц – ощетиниваться пленным

Львом, из какой людской среды

Быть вытесненной – непременно –

 

В себя, в единоличье чувств.

Камчатским медведем без льдины

Где не ужиться (и не тщусь!),

Где унижаться – мне едино.

 

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все – равно, и все – едино.

Но если по дороге – куст

Встает, особенно – рябина…

 

6 – ой чтец. И Цветаева решилась: летом 1939 года она вместе с сыном приезжает в Москву к Сереже и Але.

                                    Москва! Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси – бездомный.

Мы все к тебе придем.

Клеймо позорит плечи,

За голенищем – нож.

Издалека – далече –

Ты все же позовешь.

 

На каторжные клейма,

На всякую болесть –

Младенец Пантелеймон

У нас, целитель, есть.

 

А вон за тою дверцей,

Куда народ валит, -

Там Иверское сердце,

Червонное, горит.

 

И льется аллилуйя

На смуглые поля.

- Я в грудь тебя целую,

Московская земля!

 

 

7 – ой чтец. Но в Москве еще хуже…

 

Марина Цветаева. “С переменой мест я все больше утрачиваю чувство реальности. Меня становится все меньше и меньше, как того стада, что на каждой изгороди оставляло по клочку шерсти. Остается мое основное «НЕТ»! У меня есть друзья, но они бессильны, и меня начинают жалеть, что меня уже смущает, наводит на мысль. Совершенно чужие люди. Это хуже всего, потому что я от малейшего доброго слова, интонации заливаюсь слезами, как скалы водой водопада. Попытки моих друзей меня расстраивают и расстраивают. Мне совестно, что я еще жива…”

 

1 – ый чтец.                Когда я гляжу на летящие листья,

Слетающие на булыжный торец,

Сметаемые – как художника кистью,

Картинку кончающего наконец.

 

Я думаю (уж никому не по нраву)

Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид,

Что явственно желтый, решительно ржавый

Один такой лист на вершине – забыт.

 

Марина Цветаева.     Я не хочу умереть. Я хочу не быть!…

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных.

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных.

 

Ты – крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья –

Я тебе повелеваю: будь!

Я – не выйду из повиновенья.

 

5 – ый чтец.               Знаю, умру на заре! На которой из двух,

Вместе с которой из двух – не решить по заказу!

Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!

Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

 

Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь!

С полным передником роз! – Ни ростка наруша!

Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь

Бог не пошлет по мою лебединую душу!

 

Нежной рукой отведя не целованный крест,

Композиция по стихам и письмам

Марины Цветаевой

ученицы 9 “Б” класса школы №1804

УВК «Кожухово»

Кольовска Алины.

 

 

 

                                            Москва 2000 год.

   В начале 20 века Россия пережила ряд бурных событий: две войны совершенно ненужных и бессмысленных – японская и первая мировая, когда люди шли на фронт, сами не зная для чего, с какой целью, только если чтобы убивать?... Три русские революции, плавно перетекшие в гражданскую войну, и унесшие с собой жизни тысячей невинных людей.

   Страшное время. Время, когда позади развалины и темнота, а впереди темнота и неизвестность. Время коверкающее, ломающее жизнь. Ужасное время.

   Но ведь даже тогда были люди, способные творить: музыканты, художники, писатели. Те, кто мог передать эпоху, передать ее во всем ее беззаконии, злобе и надежде в светлое будущее: И. Бунин, С. Рахманинов, С. Есенин, А. Ахматова, Верещагин, В. Маяковский, Н Гумилев, М. Врубель, М, Цветаева.

   С творчеством Цветаевой я познакомилась еще в семь лет, тогда я учила некоторые её стихи.

   Марина Цветаева необычный поэт: она пишет то, что чувствует именно в эту минуту, когда держит в руках перо; она не сентиментальна, даже когда ее стихи о любви; ее слог красочен, выразителен и при этом совершенно выбивающий из колеи.

   Некоторые говорят, что Цветаева всю жизнь копировала раннюю Ахматову. Нет. Анна Андреевна всегда была для нее идеалом, но достичь его так его та не стремилась. Она писала о своем и по своему. Писала о гражданской, о последнем царе, о муже, о детях, о смерти, о 20 веке.

   Недавно мне в руки попала книга с ее дневниковыми записями и письмами: Книга по объему небольшая, чуть больше 350 страниц, но очень сильная, ведь поэт - это тоже человек, но с ободранной кожей, он воспринимает действительное в сто раз сильнее, и так же передает его. У меня появился шанс рассказать в школе о первых десятилетиях последнего века словам человека жившего тогда. Прожить это время вместе с Мариной Цветаевой:

 

                         

 

 «Поэт в эпохе. Эпоха в эпохе!»

1 – ый чтец.               Моим стихам, написанным так рано,

                             Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшихся как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

 

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юность и смерти,

- Нечитаным стихам! -

 

Разбросанным в пыли по магазинам

Где их никто не брал и не берет…

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

2 – ой чтец. Марина Цветаева родилась в 1892г. в Москве, в интелегентной семье. Отец - профессор филологического факультета Московского университета, искусствовед, основатель музея изящных искусств (ныне музей имени Пушкина); Мать - талантливая пианистка, ученица Рубинштейна.

 

3 – ий чтец.                           Наши царства

Владения наши царственно - богаты,

Их красоты не рассказать стиху:

В них ручейки, деревья, поля, скаты

И вишни прошлогодние во мху.

 

Мы обе - феи, добрые соседки,

Владенья наши делит тёмный лес.

Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки

Белеет облачко в выси небес.

 

Мы обе - феи, но больше (странно!)

Двух диких девочек лишь видят в нас.

Что ясно нам – для них совсем туманно:

Как и на все - на фею нужен глаз!

Нам хорошо. Пока в постели

Все старшие и воздух летний свеж,

Бежим к себе. Деревня нам качели,

Беги, танцуй, сражайся, палки режь!...

 

Но день прошел, и снова феи - дети,

Которых ждут и шаг которых тих...

Ах, этот мир и счастье быть на свете

Еще не взрослой передаст ли стих?

 

4 – ый чтец. Они были очень близки, просто не разлей вода: Марина и Ася, Ася и Марина. Всегда рядом. Всегда вместе.

 

5 – ый чтец.                               Тверская.

Вот и мир, где сияют витрины,

Вот Тверская, - мы вечно тоскуем о ней.

Кто для Аси нужнее Марины?

Милой Асеньки кто мне нужней?

 

Мы идем, оживленные, рядом,

Все впивая: рассвет, фонари, голоса,

И под чьим-нибудь пристальным взглядом

Иногда опуская глаза.

 

Только нам огоньками сверкая,

Только нам он, московский вечерний апрель.

Взрослым улицам, нам же Тверская-

Полувзрослых сердец колыбель.

 

Колыбель золотого рассвета,

Удивление миру, что утром дано...

Вот окно с бриллиантами Тэта,

Вот с огнями другое окно...

 

Все поймем мы чутьем или верой,

Всю подзвёздную даль и небесную ширь!

Возвышаясь над площадью серой,

Розовеет Страстной монастырь.

 

Мы идем, ни на миг ни смолкая.

Все родные-слова все родные - черты!

О, апрель незабвенный - Тверская,

Колыбель нашей юности ты!

 

6 – ой чтец. Марина Цветаева рано начала писать, рано выпустила первую книгу (в 1910г.) «Вечерний альбом». И хотя она вышла малым тиражом - всего 500 экземпляров, - книжку выделяли и писали о ней: В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин. Вот что писал самый строгий из них Валерий Брюсов.

 

7 – ой чтец.: Несомненно талантливая Марина Цветаева может дать

нам настоящую поэзию интимной жизни и может, при той легкости, с какой она, кажется, пишет стихи, растратить свое дарование на ненужные, хотя бы и изящные безделушки.

 

8 - чтец.                      Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжёлый шар земной

Не уплывёт под нашими ногами

Мне нравиться, что можно быть смешной-

Распущенной, и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

 

Мне нравится еще, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное моё, мой нежный, не

Упоминайте ни днём, ни ночью - всуе...

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: Аллилуйя!

 

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня - не зная сами! -

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не - гулянья под луной.