Первые идеологические перемены

 

«В кругах либеральной интеллигенции, – пишет профессор Тартуского университета П. Рейфман, – с приходом Андропова связывали большие надежды. По слухам, он ценил модернистскую живопись, с интересом относился к современному западному искусству, любил песни Высоцкого, высоко ставил его «Охоту на волков» («так это же я»)»[1509].

Появление Ю.В. Андропова на вершине власти ознаменовалось двумя скандалами.

Еще в 1981 г. на страницах «Нашего современника» появился роман М.А. Алексеева «Драчуны». Это была первая советская публикация, посвященная голоду 1932–1933 гг.[1510]. Однако дело заключалось не только в том, что этот факт был предан широкой огласке. По существу, роман бросал тень на сложившиеся к тому времени в советской литературе представления о благотворном влиянии коллективизации на деревню и ее итогах к концу первой пятилетки. А это порождало много других вопросов. Центральная пресса никак не отреагировала на роман М. Алексеева, зато саратовский журнал «Волга» в октябре 1982 г. откликнулся на него статьей М. Лобанова «Освобождение»[1511]. И хотя статья прошла цензуру, после публикации она была подвергнута высочайшему осуждению, а руководство журнала административным взысканиям[1512].

Более широкий резонанс имела история с драмой A.C. Пушкина «Борис Годунов» в Театре на Таганке[1513]. Подготовка к ее постановке велась с начала 1982 г.[1514].10 ноября состоялась генеральная репетиция[1515]. Через месяц спектакль был представлен художественному совету[1516]. «На показе была вся театральная Москва и все начальники, которые вскоре ушли и не стали даже ничего обсуждать», а «власти тут же запретили спектакль»[1517].

Позднее Ю. Любимов объяснил это тем, что Самозванец появлялся на сцене в матросском бушлате (по свидетельству A.C. Черняева, «в тельняшке и с маузером»[1518]). В этом цензура якобы увидела намек на Ю. В. Андропова, который когда-то был матросом[1519]. Давая такое объяснение, Ю. Любимов лукавил.

Матрос с маузером (неважно, в бушлате или в тельняшке) – это символ революции. Неслучайно войско Самозванца щеголяло в шинелях времен гражданской войны[1520].

«Кроме костюмов, напоминающих о советской истории (например, стражники царя были одеты в кожаные пальто, которые носили комиссары и чекисты), – пишет П. Рейфман, – все содержание пьесы не понравилось чиновникам, принимавшим спектакль. Главный конфликт возник по поводу финальной сцены: Самозванец, в современной одежде, объявив себя царем, обращался к зрителям: «Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович»[1521].

Позднее помощник Ю.В. Андропова В. Шарапов признал, что судьбы «Бориса Годунова» решалась на самом высшем уровне. Причем Юрий Владимирович «не рекомендовал» этот спектакль потому, что в нем опричники появлялись на сцене «в тельняшках и кожаных куртках как комиссары революции»[1522].

В запрещении этого спектакля некоторые увидели показатель того, что ничего, кроме репрессий, ждать от генсека с Лубянки не следует. Вспоминаю разговор в начале 1983 г. со своим бывшим научным руководителем, известным ленинградским историком Валентином Семеновичем Дякиным. В то время я оказался перед необходимостью покинуть Ярославль, где работал в пединституте. На мой вопрос, можно ли устроиться в Ленинграде, Валентин Семенович сказал: «Сейчас Вам лучше самому ехать в Сибирь».

Однако для меня первой ласточкой грядущих идеологических перемен после смерти Л.И. Брежнева стало появление в двенадцатом номере журнала «Вопросы истории» небольшой заметки, посвященной 60‑летию академика П.В. Волобуева[1523].

Дело в том, что еще совсем недавно, в начале 70‑х годов, в ходе борьбы с так называемом «новым направлением» в советской исторической науке В.П. Волобуев был не только освобожден от должности директора Института истории АН СССР, но и изгнан из института[1524].

Что же вменялось ему в вину? Отмечу только два «преступления». Во-первых, представители «нового направления» поставили под сомнение руководящую роль партии большевиков в свержении монархии и способность пролетариата к гегемонии в социалистической революции. Во-вторых, ими была сделан попытка доказать, что в российской деревне начала XX в. господствовали не капиталистические, а полукрепостнические отношения, из чего делался вывод о складывании предпосылок не для социалистической, а буржуазно-демократической революции в России. Какое значение это имело для понимания история советского общества, представить нетрудно.

Реабилитация П.В. Волобуева означала возвращение на страницы печати и тех проблем, которыми занимались представители «нового направления», и тех взглядов, которых они придерживались.

Уже весной 1983 г. мы получили подтверждение этого, когда в «Дружбе народов» появилась повесть Василя Быкова «Знак беды», посвященная безрадостной   судьбе белорусского крестьянства накануне и в годы Великой Отечественной войны. Прочитав эту повесть, A.C. Черняев записал, что в ней автор «берет под прицел всю философию советской истории»[1525].

Одним из показателей этого было продолжение начатой еще в 1982 г. дискуссии о противоречиях социализма[1526]. В 1983 г. появилась книга A.C. Ципко «Некоторые философские аспекты теории социализма»[1527], которая сразу же была признана крамольной и изъята из продажи. «Свою изъятую из продажи за «идеологические ошибки» книгу – вспоминает А. Ципко, – с дарственной надписью я сумел передать Горбачёву через его помощника еще в конце 1983 г.»[1528]. В следующем 1984 г. дискуссия была продолжена. К ней присоединились «Правда»[1529] и «Коммунист»[1530].

13 марта 1983 г. А. С. Черняев отметил в своем дневнике: «Как развивается эра Андропова? Самое заметное – в прессе. Нет хвастовства, много критики, серьезный разговор о текущих проблемах, никакой боязни перед «критиками» и клеветниками социализма «там». Критикой захватываются все более высокие эшелоны. Министерское звание уже не спасет… Видно намерение создать новую общественную атмосферу»[1531].

В сентябре-декабре 1983 г. я совершенствовал свое педагогическое мастерство на ФПК МГПИ им. Ленина. Многих слушателей тогда поразили совершенно необычные лекции по истории революционного движения 1860-х годов и по истории 1920 – 1930‑х гг. В первом случае наш слух резала непривычная критика Н.Г. Чернышевского, во втором – критика сталинских пятилеток. Совсем недавно за подобные лекции можно было иметь неприятности.

Однако еще более важно для понимания политики Ю.В. Андропова то, что происходило не на сцене, а за кулисами. Не то, что делалось, а то, что еще готовилось.

«Вскоре после смерти Л.И. Брежнева при Ю.В. Андропове, – вспоминал сотрудник Международного отдела ЦК КПСС С.М. Меньшиков, – было принято решение о подготовке новой редакции Программы КПСС, которую предстояло принять на очередном съезде партии в 1986 году. Работа по составлению этого документа началась заблаговременно – в 1983 году»[1532].

«Как всегда, на загородной даче засела очередная группа, в которую входили представители Отдела пропаганды, а также директор Института США и Канады Георгий Арбатов, политический обозреватель «Известий» Александр Бовин и только что назначенный директором ИМЭМО Александр Яковлев. Отбор группы был странным,   т. к. в нее не вошли такие видные идеологи того времени, как главные редактора «Правды» Виктор Афанасьев и «Коммуниста» Ричард Косолапов, директор Института философии АН Георгий Лукич Смирнов и другие»[1533].

«По-видимому, – отмечал С.М. Меньшиков, – на таком составе группы настоял новый Генсек Юрий Андропов, который лично знал Арбатова и Бовина, работавших в руководимом им Отделе социалистических стран ЦК еще до его перемещения в КГБ. Знал ли он об особых настроениях этой группы? Не мог не знать»[1534].

Намереваясь перестраивать советскую политическую систему, Ю.В. Андропов собирался вернуться к вопросу о культе личности Сталина и сталинских репрессиях.

Не позднее февраля 1983 г. в ЦПА ИМЯ при ЦК КПСС началась полистная проверка фонда И.В. Сталина, который в то время практически был закрыт для исследователей. Это свидетельствует о том, что вскоре после смерти Л.И. Брежнева началась подготовка к передаче фонда на открытое хранение.

Как уже отмечалось, еще в 1981 г. Т. Абуладзе с благословения Э. А. Шеварднадзе начал писать сценарий для фильма «Покаяние». По свидетельству его соавтора Наны Джанелидзе, сценарий был закончен при жизни Л.И. Брежнева, после чего Тенгиз Абуладзе отнес его к Э. А. Шеварднадзе. И «начались долгие дни ожидания» [1535]. По другим сведениям, сценарий был готов к концу 1982 г.[1536]. Э. А. Шеварднадзе «фактически выступил тайным продюсером картины»[1537]. «Для постановки картины правительство Грузии выделило 900 000 рублей, тогда это считалось огромной суммой»«[1538].

Нужно очень плохо представлять советскую эпоху и совершенно не иметь представления об Эдуарде Амвросиевиче, чтобы хотя бы на минуту допустить, что он мог сделать это на свой страх и риск. Ясно, что, идя на такой «подвиг», он согласовал свои действия в Москве. Весь вопрос заключается только в том, с кем?

Чтобы облегчить возможности работы над фильмом, Э.А. Шеварднадзе предложил, чтобы «Покаяние» «снималось по заказу грузинского телевидения и им же финансировалось. Это избавило авторов от необходимости утверждать сценарий в Москве, союзный кинокомитет лишь уведомили о том, что Абуладзе приступает к съемкам нового фильма»[1539].

К лету 1983 г. все эти проблемы были решены. И «съемочная группа отправилась в четырехмесячную экспедицию в Батуми». Однако, когда съемки были завершены, Т. Абуладзе ждал неожиданный удар. Отснятые пять тысяч метров кинопленки «по вине проявочной лаборатории» оказались браком[1540].

18 ноября его настиг новый удар – один из актеров Гега Кобахидзе, игравший роль внука главного героя фильма Варлаама, был задержан в батумском аэропорте при попытке угона самолета[1541].

Казалось бы, это поставило крест на творческом замысле Т. Абуладзе. Однако 31 января 1984 г. Э. А. Шеварднадзе не только поздравил его с 60‑летием, но и пожелал завершения работы над фильмом[1542]. Это означало, что фильм нужен, история с Г. Кобахидзе не является помехой для продолжения работы над ним, а необходимые денежные средства будут изысканы.

Почему Ю.В. Андропов считал необходимым возвращение к теме сталинских репрессий? Может быть для того, чтобы продолжить начатую еще в 1953 г. реабилитацию незаконно репрессированных лиц? Но это можно было делать и без антисталинской кампании в средствах массовой информации. Следовательно, главная цель заключалась в другом. Готовясь к атаке на И. В. Сталина, Ю.В. Андропов, как и Н.С. Хрущёв, тем самым начинал идеологическую подготовку к демонтированию созданной им политической системы.

В то самое время, когда Т. Абуладзе снимал свой фильм, издательство «Молодая гвардия» при участии известного ленинградского историка Виталия Ивановича Старцева начало готовить к печати книгу под названием «За кулисами видимой власти». Книга была посвящена такой необычной в СССР теме, как масонство.

Впервые о масонстве я узнал в студенческие годы, знакомясь с литературой о декабристах, и был уверен, что все это осталось в прошлом. И вдруг в начале 1968 г. к нам на исторический факультет Псковского педагогического института приехал известный американист Николай Николаевич Яковлев.

Выступая перед студентами, он сделал заявление, значение которого я стал понимать только позднее. H.H. Яковлев сообщил, что в ближайшее время предстоит пересмотр многих сложившихся представлений о характере и пружинах развития исторических событий, что сейчас разрабатывается, скоро получит освещение в печати и будет внедряться в общественное сознание идея о действии тайных, закулисных сил – масонства, причем не только в прошлом, но и в настоящем.

Как сообщил в 1991 г. в беседе со мной В.И. Старцев, впервые он познакомился с проблемой масонства в 1965 г., а стал заниматься ею как исследователь в 1967 г.[1543]. Позднее он заявил, что «начал изучать влияние русских масонов на образование и деятельность Временного правительства» «еще в 1965 г.», а в 1967 г. уже подал в издательство «Наука» «заявку и проспект популярной книжки «Загадка «Астреи» на 10 авторских листов»[1544].

Было ли это простым совпадением или же таким образом предполагалось вынести проблему масонства на страницы советской печати и привлечь к ней самое широкое внимание, о чем поведал нам H.H. Яковлев, еще требует выяснения. Однако тогда этот замысел осуществлен не был.

Следующая попытка привлечь наше внимание к проблеме российского масонства начала XX в. была сделана в 1972 г. В этом году он снова предложил издательству «Наука» книгу о ложе «Астрея» и снова получил отказ[1545]. Тогда же была зарублена статья Эрнста Генри «Эволюция международного масонства», которая уже была отредактирована и сдана в набор[1546]. И все‑таки именно в 1972 г. вопрос о российском масонстве начала XX в. был вынесен на страницы нашей печати. Это сделал в примечании к одной из своих статей ленинградский историк Р.Ш. Ганелин[1547].

Однако привлечь внимание к этой проблеме удалось только после того, как в 1974 г. с ведома и благословения возглавляемого Ю.В. Андроповым КГБ издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом выпустило книгу H.H. Яковлева «1 августа 1914 г.»[1548]. После этого в 1976 г. увидела свет упоминавшаяся статья Э. Генри[1549], в 1978 г. В.И. Старцев коснулся масонской проблемы в своей книге «Революция и власть»[1550], а в 1980 г. в книге «Внутренняя политика Временного правительства»[1551].

Вокруг этих публикаций сразу же развернулись горячие споры, в ходе которых некоторые из названных авторов были обвинены в возрождении идеи о жидо-масонском заговоре и чуть ли не в черносотенстве[1552].

30 октября 1979 г. на заседании Бюро отделения истории АН СССР был вынесен доклад И.И. Минца «Об освещении роли масонства в революциях в России»[1553], который в 1980 г. был опубликован[1554]. Главная идея И.И. Минца сводилась к тому, что, не преувеличивая роли масонства, необходимо сделать его предметом серьезного научного изучения.

В 1981 г. А.Я. Аврех написал книгу «Масоны и революция», в которой сделал попытку показать, что масонство в дореволюционной России представляло собою настолько эфемерное явление, что не заслуживает даже серьезного разговора. Но эта книга была опубликована только в годы перестройки[1555].

«Было время, – писал В.А. Крючков, – когда к масонству относились как к чему-то сказочному… Потом выяснилось, что это серьезное дело, которым надо бы заниматься»[1556].

Утверждая, что когда-то в КГБ относили масонство к сказочным явлениям, В.А. Крючков никак не мог иметь в виду зарубежье, так как о существовании масонства за границей можно было прочитать даже в Большой советской энциклопедии[1557]. Причем в первом ее издании 1938 г. говорилось: «Численность масонов в настоящее время определяется приблизительно в 4–5 млн. чел.»[1558], в третьем констатировалось: «В 60‑х годах XX в. в мире насчитывается около 8 млн. членов масонских лож»[1559]

Следовательно, заявление В.А. Крючкова о первоначальном неведении КГБ по поводу масонства имеет смысл только применительно к Советскому Союзу. В таком случае становятся понятны его слова, что когда «Комитет заинтересовался этой проблемой», он столкнулся с непреодолимым препятствием: «чтобы ее размотать по-настоящему, нужно было, чтобы ею занималось и высшее политическое руководство», «а там такого желания не было». В результате, утверждал В.А. Крючков, «наша информация надлежащим образом не оценивалась»[1560].

Из этого признания вытекают следующие выводы: КГБ удалось установить, что масонские связи из-за границы вели в Советский Союз, причем к лицам, занимавшим видное место в партийно-государственной номенклатуре, а поскольку «высшее политическое руководство» не дало на это согласие, получается, что масонские нити вели к самому руководству.

Слухи об этом начали циркулировать в нашей стране по меньшей мере с 70‑х годов. Именно тогда я впервые услышал от В.И. Старцева, будто бы масоном был М.В. Молотов. Называли масоном Н.М. Шверника[1561]. Высказывались предположения о принадлежности к масонству О.В. Куусинена[1562].

На рубеже 70 – 80‑х годов в самиздате появилась книга А.М. Иванова «Логика кошмара»[1563], в которой со ссылкой на Хасана Джема («Масонство в мире и в Турции» – Стамбул, 1976) был опубликован список «советских масонов», получивший название «турецкого списка». Кого там только не было: и Н.К. Байбаков, и Л.М. Каганович, и П.Н. Поспелов, и М.А. Суслов, и И. Эренбург, и др.[1564]

4 декабря 1981 г. писатель Ф. Чуев не только довел эти слухи до В.М. Молотова, но и поинтересовался, действительно ли он масон? Вячеслав Михайлович отшутился, но выразил уверенность в существовании масонства в СССР и допустил возможность его внедрения в КПСС[1565]. Когда через год Ф. Чуев снова вернулся к этой теме, В.М. Молотов признал существование масонства в СССР еще в те времена, когда он был у власти, и заявил: «Масоны, конечно, старались около правительства кое-кого своего иметь»[1566].

Если это понимал В.М. Молотов, об этом не могли не знать советские спецслужбы. Но тогда они обязаны были вести работу по выявлению и обезвреживанию масонской агентуры в СССР. И действительно, существуют сведения, будто бы в «КГБ многие годы существовал отдел по борьбе с сионизмом и масонством»[1567].

Мы не знаем, как КГБ боролось с проникновением масонства в СССР.

Но известно, что когда в 1980 г. книга А.М. Иванова «Логика кошмара», в которой автор утверждал, будто бы в 1953 г. в нашей стране произошел переворот и власть захватили жидомасоны, появилась в самиздате, она была изъята из обращения и уничтожена[1568], а сам автор арестован и предан суду[1569].

Отмечая факт существования слухов о «внедрении масонов в советское руководство», журналист Н. Добрюха попытался вызвать В.А. Крючкова на откровения, но, по его словам, бывший руководитель КГБ разговаривать на эту тему «категорически» не пожелал[1570].

Когда начали распространяться слухи о еврейском происхождении Ю. В. Андропова, тогда же появились слухи и о его принадлежности к масонству[1571]. В конце января 1984 г., когда книга «За кулисами видимой власти» готовилась к печати, версию, будто бы Ю.В. Андропов – масон со ссылкой на «венгерских националистов» обнародовал американский журнал «Атлантик ревю»[1572].

Что стоит за всем этим, пока можно лишь предполагать. Ясно только одно. Масонская проблема существует и требует изучения. Требует выяснения и вопрос о том, с какой целью к этой проблеме пытался привлечь внимание Ю.В. Андропов.

В связи с этим обращает на себя внимание следующий факт. В 1938 г. в первом издании БСЭ отмечалось, что «масоны являются сторонниками сохранения буржуазной демократии и, в частности во Франции, выступают на стороне Народного фронта», а в фашистских государствах подвергаются преследованиям[1573].

В 1954 г. во втором издании БСЭ говорилось: «В настоящее время масонство представляет одно из реакционных движений в капиталистических странах и имеет наибольшее распространение в США, где находится его организационный центр»[1574]. Таким образом, за шесть лет масонство из прогрессивного превратилось в реакционное.

Прошло двадцать лет. И в 1974 г. в третьем издании БСЭ в числе бывших масонов были названы некоторые видные прогрессивные деятели, а о самом масонстве было сказано, что на протяжении всего его существовании против него «с клерикальных позиций» вел борьбу Ватикан[1575].

Это означает, что к середине 70‑х годов в глазах руководства советского государства масонство снова утратило свой реакционный характер. Идея о том, что масонство является неоднородным, была положена и в основу книги «За кулисами видимой власти».

 

 

Глава 3

«На грани войны»

 

Операция РЯН

 

Избрание Ю.В. Андропова на пост генсека совпало с резким обострением международной обстановки.

«В 1983 г., – пишет бывший советский посол в Вашингтоне А.Ф. Добрынин, – произошло дальнейшее ухудшение советско-американских отношений, они оказались, пожалуй, на самой низкой точке со времени начала холодной войны [1576]. Более того, по мнению некоторых военных, холодная война и гонка вооружений к 70 – 80‑м годам достигли такого обострения, что шло балансирование на «грани войны»[1577].

Между тем, как уже отмечалось, Ю.В. Андропов считал необходимым возвращение к разрядке. Показателем этого является то, что буквально на следующий день после смерти Л. И. Брежнева 11 ноября был освобожден лидер «Солидарности» Лех Валенса, а 19 декабря в Польше отменено военное положение[1578].

Однако американская администрация никак не отреагировала на подобные действия.

«Все это, – считал А.Ф. Добрынин, – явилось прямым следствием того, что администрация Рейгана продолжала упорно добиваться военно-стратегического превосходства США над СССР и общего изменения соотношения сил на международной арене в пользу Запада»[1579].

Ставя вопрос: «Опасался ли СССР военного нападения США?», А.Ф. Добрынин давал на него следующий ответ: «Могу засвидетельствовать, что и Хрущёв, и Брежнев, и Андропов, и Черненко со всей серьезностью задавались этим вопросом». И хотя они были уверены, что подобное нападение «не может произойти в любой момент и внезапно», на исходе брежневской эпохи советское руководство стало серьезно задумываться над подобной перспективой»[1580].

«Надо сказать, – пишет А.Ф. Добрынин, – что президентство Рейгана вызвало у нашего руководства, в частности у Андропова и Устинова, впечатление и даже убеждение в том, что новая администрация США активно готовится к возможной ядерной войне. В результате этого Политбюро по инициативе Андропова санкционировало специальную директиву нашим разведслужбам (по линии КГБ и Генштаба) организовать тщательный сбор информации о возможных планах США и НАТО совершить внезапное ядерное нападение на СССР»[1581].

В зарубежных средствах массовой информации начало этой разведывательной операции, получившей название «РЯН» (или «РАЯН»), т. е. «Ракетно-ядерное нападение», относят к маю 1981 года[1582].

Действительно в мае 1981 г. Ю. В. Андропов выступил на расширенной конференции КГБ в Москве и произнес здесь «драматическую речь». «Он, – пишут О. Гордиевский и К. Эндрю, – заявил, что новая американская администрация активно готовится к ядерной войне и что существует возможность нанесения Соединенными Штатами первого ядерного удара. В соответствии с этим Политбюро решило, что теперь основной задачей операций советской внешней разведки должен стать сбор военно-стратегической информации о ядерной угрозе США и НАТО. К удивлению большей части аудитории, Андропов сообщил, что КГБ и ГРУ впервые будут сотрудничать в разведывательной операции мирового масштаба под кодовым названием «РЯН»[1583].

«Это, – пишет А.Ф. Добрынин, – была самая крупномасштабная послевоенная разведывательная операция, продолжавшаяся с 1981‑го по 1984 год под кодовым названием «РЯН» (ракетно-ядерное нападение). Все наши резиденты за рубежом получили детальную инструкцию по сбору такой информации. Об особой важности «раскрытия» подобных возможных американских планов «первого ядерного удара» подчеркивалось в течение 1983 г., когда антисоветская риторика Рейгана достигла пика. И только в 1984 г. эти опасения в Кремле стали ослабевать»[1584].

Можно встретить мнение, будто бы операция РЯН не имела под собой никаких оснований и была порождена маниакальной подозрительностью руководства СССР.

Действительно ли Советскому Союзу ничто не угрожало?

Ранее уже отмечалось, что США встали на путь подготовки войны с Советским Союзом уже в 1945 г. В декабре 1960 г. появился на свет «Единый комплексный оперативный план» – СИОП‑1, который предусматривал нанесение по Советскому Союзу и Китаю 3500 ядерных ударов[1585]. К середине 1961 г. этот план был скорректирован и получил название СИОП‑2. В соответствии с ним предполагалось нанесение ядерного удара не только по СССР, но и его союзникам[1586].

Как пишет A.C. Орлов, в 1967 г. США «завершили создание стратегической триады. В нее входили 1054 пусковые установки МБР «Минитмен‑1», «Минитмен‑2», «Титан‑2», 656 ракет «Поларис А‑2» и «Поларис А‑3» на 41 подводной лодке, а также 615 тяжелых бомбардировщиков Б‑52, вооруженных сверхзвуковой крылатой ракетой «Хаунд Дог», и средних бомбардировщиков Б‑58. Общее число стратегических носителей составляло 2325. В СССР тогда всех носителей ядерного оружия было немногим более 600, в том числе 2 атомные подводные лодки (32 пусковые установки)»[1587].

Утвержденный в 1967 г. Пентагоном новый план под кодовым названием СИОП‑3 ставил задачу доведение количества ядерных зарядов до 10 тысяч[1588].

К этому времени в нашей стране уже шла работа по созданию системы противоракетной обороны, получившей название А‑35. Однако хотя она была успешно испытана 4 марта 1961 г., но поступила на вооружение только в 1971 г.[1589] и почти сразу же устарела.

Дело в том, что в августе 1968 г. США произвели испытания межконтинентальных баллистических ракет «Минитмен‑3» и «Посейдон» с разделяющими головными частями   (РГЧ)[1590]. В 1970–1971 гг. они стали поступать на вооружение американской армии. Между тем противостоять американским ракетам с РГЧ советская система ПРО А‑35 не могла. В таких условиях возникал соблазн нанесения ядерного удара по СССР.

Возможность подобного развития событий в руководстве нашей страны обсуждалась давно. А. Бовин вспоминает, как еще в 1965–1966 г. помощник Л.И. Брежнева В. А. Голиков заявил: «Мировая война на подходе», «надо считаться с этим»[1591].

Не ранее 1967 – не позднее 1969 г., у нас в Псковском пединституте, где я тогда учился, выступал лектор (не помню его военного звания), который заявил, что Генеральный штаб считает военное столкновение с США вполне реальным. Поэтому рассматривается вопрос об изменения военной доктрины с тем, чтобы внести в нее положение о возможности нанесения упреждающего удара.

Взяв на вооружение баллистические ракеты с РГЧ, США обновили свой план ведения войны против СССР, в результате чего в 1971 г. на свет появился СИОП‑4, предусматривавший доведение ядерных зарядов до 16 тысяч[1592].

В 1975 г. модернизация стратегических ядерных сил США на основе ракет с РГЧ завершилась. И разрядка сменилась новым витком «холодной войны». Именно в 1975 г. появился новый план ведения войны США против СССР – СИОП‑5. Он ставил задачу доведение ядерных зарядов до 25 тысяч (и это несмотря на подписанные в 1972–1973 гг. соглашения). Тогда же в прежнюю доктрину была внесена существенная корректировка – достижение мирового господства «путем устрашения и ведения ограниченных войн»[1593].

Приведенный материал свидетельствует, что мир на протяжении всего послевоенного периода балансировал на грани ядерной войны, которую готовили США. Причем подобные опасения существовали не только у руководства СССР[1594].

Изменилось ли что-нибудь в этом отношении к 1981 г.?

В марте 1980 г. был утвержден СИОП‑6, который ставил задачу доведения ядерных зарядов до 40 тыс. и предусматривал три сценария развития событий: а) ответный удар, б) ответно-встречный удар и в) нанесение упреждающего удара [1595].  

По свидетельству бывшего сотрудника ЦРУ Карела Кехера, победив на выборах в ноябре 1980 г. и вступив в должность президента в январе 1981 г., Рональд Рейган почти сразу же дал указание обновить ядерную концепцию США. К этой работе были привлечены сотрудники ЦРУ, среди которых оказался и Карел Кехер[1596].

«В 1981 году, – заявил он в интервью, – я вплотную занялся изучением той проблемы, которой интересовалась Москва, – изменением стратегической ядерной концепции США, проводившимся параллельно с пересмотром доктрины ядерной войны – так называемого Сводного варианта оперативного плана (Single Integrated Operational Plan – SIOP), который, как уже отмечалось, допускал возможность нанесения превентивного удара» [1597].  

Характеризуя эту работу, К. Кехер отметил: «Разработчики новой концепции исходили из того, что США могли не просто выстоять в таком конфликте, но победить. И это означало фундаментальный пересмотр прежнего подхода, когда ядерное оружие рассматривалось только как оружие сдерживания. Де-факто в новой концепции ядерное оружие становилось оружием нападения»[1598].

И далее: «Американцы были уверены, что имеют такое сверхточное оружие, что могут ударить по какой угодно цели безошибочно. Поэтому они исходили из того, что первым же ударом» будут уничтожены не только руководство страны, «но и все центры, откуда возможно было бы руководить ответным нападением или обороной». «Разработчики концепции исходили из того, что при соблюдении этого плана война могла бы закончиться за три месяца победой США»[1599].

Знало ли руководство СССР об этом плане?

Да, из своих агентурных источников. Одним из них был Карел Кехер[1600].

К. Кехер родился в 1934 г. в Братиславе. Закончил Пражский университет. В 1965 г. был направлен Службой государственной безопасности ЧССР в США. Там поступил в Колумбийский университет и в 1969 г. получил степень доктора философии. Поскольку его научным руководителем оказался Збигнев Бжезинский, через некоторое время К. Кехера взяли в Аналитический отдел ЦПУ, где он проработал более 10 лет. В ноябре 1984 г. его арестовали по обвинению в шпионаже, но уже в феврале 1986 г. обменяли на советского диссидента Анатолия Щаранского[1601].

Таким образом и та «ядерная тревога», которая возникла в Москве в 1981 г., и та операция «РЯН», на осуществление которой в том же году были брошены все силы советской разведки, являлись неслучайными.

 

О «звездных войнах»

 

О том, что на рубеже 70 – 80‑х годов в холодной войне между СССР и США наметились важные изменения, свидетельствует записка, представленная директором ИМЭМО А.Н. Яковлевым

10 августа 1984 г. в ЦК КПСС. В это записке обращалось внимание на то, что со второй половины 70‑х годов противостояние между СССР и США вступило в новый этап, для которого было характерно то, что американская администрация поставила перед собою задачу «искусственно подорвать хозяйственный прогресс в СССР» и фактически начала развязывать экономическую войну против СССР[1602].

«Именно в начале 80‑х годов, – отмечает бывший американский разведчик Питер Швейцер, – президентом США Р.Рейганом вместе с несколькими избранными и особенно доверенными советниками разрабатывается конкретный план   развала социалистического лагеря, ослабления экономической мощи и влияния Советского Союза. По признанию К. Уайнбергера, для этого «была принята широкая стратегия, включающая также и экономическую войну. Эта супертайная операция, проводимая не в содействии с союзниками, а с использованием других средств». Так началось стратегическое наступление, имеющее своей целью перенесение центра битвы супердержав в советский блок и даже в глубь самой Страны Советов»[1603].

Некоторое представление об этой деятельности США дает книга самого Питера Швейцера «Победа. Роль тайной стратегии администрации США в распаде Союза и социалистического лагеря», которая была написана, что называется по горячим следам, в 1995 г. переведена на русский язык и издана в Минске.

«Цель и средства наступления, – пишет П. Швейцер, – были обозначены в серии секретных директив по национальной безопасности (NSDD), подписанных президентом Рейганом в 1982 и 1983 годах, – официальных документах президента, направленных советникам и департаментам, касающихся ключевых проблем внешней политики. Как всегда в таких случаях, они шли под грифом «совершенно секретно». Эти директивы по многим аспектам означали отказ от политики, которую еще недавно проводила Америка»[1604].

Вот только некоторые из этих документов, фигурирующие в книге П. Швейцера. «Подписанная в марте 1982 года [директива] «NSDD‑32» рекомендовала «нейтрализацию» советского влияния в Восточной Европе и применение тайных мер и прочих методов поддержки антисоветских организаций в этом регионе. Принятая Рейганом в ноябре 1982 г. [директива] «NSDD‑66», в свою очередь, объявляла, что цель политики Соединенных Штатов – подрыв советской экономики методом атаки на ее «стратегическую триаду», т. е. на базовые средства, считавшиеся основой советского хозяйства. Наконец, в январе 1983 г. Рейган подписал [директиву] «NSDD‑75», в которой Соединенным Штатам рекомендовалось не только сосуществование с советской системой, но и фундаментальное ее изменение. Некоторые из этих директив имели своей целью проведение Америкой наступательной политики, результатом которой должно быть ослабление советской власти, а также ведение экономической войны, или войны за ресурсы»[1605].

В 1981 г. директор ЦРУ У. Кейси представил записку, в которой предлагались конкретные меры в отношении СССР, направленные на его разрушение. Особое место среди них отводилось снижению цен на нефть. В связи с этим в апреле 1981 г. Р. Кейси посетил Саудовскую Аравию[1606] и начал переговоры об увеличении экспорта нефти в обмен на продажу оружия.

В 1983 г. американское казначейство представило президенту доклад, в котором говорилось, что «падение цен на нефть на международном рынке до 20 долларов за баррель могло бы снизить энергетические расходы в США на 71,5 млрд. долларов в год», что, по мнению авторов доклада, будет способствовать росту производства в США и ударит по финансам Москвы[1607]. С этой целью началось давление на Саудовскую Аравию[1608].

Если с 1973 по 1981 г. официальная, средневзвешенная цена нефти за тонну увеличилась с 25 долл. до 258, то уже в 1982 г. она снизилась до 250, в 1983 – до 216, а в 1984 – до 211[1609].

Одновременно началось падение цен на золото. В начале 1980 г. на лондонской бирже за унцию давали 653 дол., в начале 1981 – 506, в начале 1982 – 387. За два года цена упала более чем на 40 %. Это ударило по основным золотодобывающим странам, одной из которых был СССР.

Воспользовавшись возникшими трудностями и принимая во внимание неурожай 1981–1982 гг., поставивший СССР в сложное продовольственное положение, некоторые международные финансовые круги стали расширять «кредитную войну» против СССР[1610].

8 марта 1983 г. Р. Рейган выступил с резкой антисоветской речью и назвал СССР «империей зла» и призвал мировое сообщество к борьбе с нею[1611], а 23 марта огласил так называемую стратегическую оборонную инициативу, СОИ, которая была оценена как заявка на подготовку к «звездным войнам». Р. Рейган заявил о намерении США создать противоракетную систему, способную «перехватить и уничтожить стратегические баллистические ракеты прежде, чем они достигнут нашей территории или территории наших союзников». Речь шла о разработке лазерного оружия, которое предполагалось разместить в космосе[1612]. Через два дня американский президент подписал директиву № 85, которая предусматривала организационные и финансовые меры по реализации программы СОИ[1613].

В ответ на это Советский Союз объявил с 1983 г. односторонний мораторий на вывод в космос противоспутникового оружия. Однако США не только не поддержали эту инициативу, но и вообще никак не отреагировали на нее[1614]. И это неудивительно, так как буквально накануне, в 1982 г. они начали разработку программы «Высокая граница», предусматривавшей размещение в космосе 432 спутников, каждый из которых должен был иметь на борту до 40–50 ракет[1615].

16 января 1984 г. на свет появилась директива № 119 «об ускоренном осуществлении научно‑исследовательской программы в рамках СОИ. 27 марта возникла Организация по осуществлению СОИ (SDIO), которую возглавил генерал‑лейтенант Джеймс Абрахамсон». Прошло менее трех месяцев и 10 июня в Тихом океане были проведены разрекламированные испытания по перехвату МБР на высоте 160 км. За ними последовала целая серия подобных испытаний: 6 сентября 1985 гг., 27 июня и 11 сентября 1986 г.[1616], которые характеризовались в печати как свидетельство того, что США близки к созданию лазерного оружия.

После того, как в марте 1983 г. Р. Рейган назвал СССР империей зла, а затем провозгласил создание СОИ и в печати открыто заговорили о возможности новой мировой войны, в США появились публикации известного американского астрофизика Карла Сагана из Корнельского университета, в которых он попытался нар