Несколько минут спустя, там же

Канцлер Одинцов, полковник Мартынов и полковник Баев

 

– Значит, так, товарищи работники плаща и кинжала, – сказал канцер, когда за удалившимися плотно закрылась дверь, – меня крайне расстроила дурацкая выходка наших венских контрагентов. Это надо же было додуматься до цареубийства, особенно после того, как за ту же выходку надавали по башке англичанам?! Я понимаю, что возможности для действия здесь, в России, у них минимальные, но за Сербию, Болгарию или даже Италию я бы так не ручался. А это значит, что поехавшие в свадебное путешествие Михаил и Елена как под дамокловым мечом будут находиться под угрозой теракта. А посему, Игорь Михайлович, нельзя ли по отношению к этим господам отдариться чем‑нибудь равноценным, показывающим, насколько мы не одобряем таких методов?

– Господин фон Эренталь в нашей власти, – ответил полковник Баев, – и мы можем его грохнуть в любой момент, если на то будет ваша воля. Однако для того, чтобы исполнить императора Франца‑Иосифа или кого‑то из его родственников, нам нужен прямой и непосредственный приказ государыни Ольги, а она нам такого распоряжения пока не отдавала. Самовольничать в этом вопросе недопустимо, ибо так можно разрушить все имеющееся между нами доверие.

– К тому же, – сказал полковник Мартынов, – ликвидация сколь угодно важных функционеров Австро‑Венгерской империи не в состоянии отменить уже запланированного покушения, особенно если вопрос отдан на аутсорсинг различным религиозным фанатикам или ошметкам эсеровской боевки, осевшей по Европам… Ведь и англичане и французы и прочие японцы, все они стремились сделать грязную работу как раз чужими руками.

– А вот последнее решительно интересно… – кивнул канцлер. – Игорь Михайлович, не пришло ли время зачистить эту публику до белых костей, невзирая ни на личности, ни на государственные границы? И к тому же, насколько я понимаю, в настоящий момент вы тоже можете отдать этот вопрос на аутсорсинг?

– Так точно, Павел Павлович, – ответил полковник Баев, – в настоящий момент в случае необходимости мы имеем возможность обратиться за помощью к македонским четникам, армянским дашнакам и в том числе к организации, которую представляет господин Димитриевич. Но, к сожалению там, где обычно гнездятся наши враги, их возможности даже меньше наших, потому что их боевики в основном заточены на действия в условиях поддержки сочувствующего им местного населения. Наши «специалисты» в условиях Швейцарии или той же Австрии с Венгрией будут чувствовать себя гораздо уверенней. Только вот наши отечественные эсеры при этом тоже не полезут ни в Сербию, ни Болгарию с Италией, потому что там они будут заметны как бабуины в вольере для медведей. Нет, эту публику австрийцы будут выталкивать именно в Россию, а за ее пределами попытаются воспользоваться услугами местных кадров…

– В Италии наши «типа революционеры» действуют вполне свободно, – сказал полковник Мартынов, – как и в любом другом европейском государстве. Правда, они там пока никого не взрывали и не убивали, но это только потому, что там у них лежка и убежище, а местная полиция в упор не видит спасающихся от нашего преследования «борцов за свободу». Причина их сдержанности в том, что такое благолепие продолжается только до тех пор, пока в Риме, Милане и других городах не звучат выстрелы и не гремят взрывы. Но в случае если у них возникнет острая необходимость или на них, к примеру, надавят венские Ротшильды, то это правило можно и забыть. В таком случае мы будем иметь неожиданное покушение на Великого князя Михаила и принцессу Елену в том же стиле, в каком в нашем мире были убиты эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга София Хотек. Конечно, нечто подобное может произойти на территории Сербии или Болгарии – но в этих странах у нас имеются союзники, способные организовать противодействие террористам, а вот в Италии нет никого и ничего. И бесполезно предупреждать тамошнюю полицию: пока не случится попытка злодейства, эти люди не пошевелят и пальцем.

– Да, – подтвердил полковник Баев, – в данном случае Евгений Петрович прав. Италия – это самое слабое звено, потому что наши люди, обеспечивающие безопасность странствующих молодоженов, не будут иметь поддержки со стороны местных властей. В Германии, например, несмотря на прохладные отношения между нашими странами, местная полиция сделает все возможное, чтобы избежать любых неприятных инцидентов, а вот о Франции, Швейцарии или той же Италии я такого сказать не могу.

– Короля Александра – того самого, которого мы решили отпихнуть от власти, в тридцать пятом году застрелили не дома в Белграде, а во время визита во Францию, – заметил полковник Мартынов. – Поэтому я согласен с Игорем Михайловичем в том, что посещение Италии чревато ненужным риском. Быть может, организовать встречу итальянского короля и наших молодоженов под крылышком старого плута Николы Черногорского? Как‑никак именно через него все они приходятся друг другу родней. Впрочем, этот вопрос необходимо согласовывать непосредственно с Михаилом Александровичем и его невестой, потому что мы не можем указывать им куда ехать, а куда нет.

– Надо учесть, что покушение может случиться не только в странах Европы, но и в Болгарии, – продолжил полковник Баев. – Сейчас наши люди негласно расследуют заговор, который боевики левого крыла [356] революционной македоно‑одринской организации составили против вождя своих политических конкурентов Бориса Сафарова. Эти люди выступают против отделения Македонии от Турции, считая за наилучший вариант национально‑культурную автономию в составе Османской империи. Думаю, что наш кандидат в болгарские монархи будет им тоже крайне неприятен, и они приложат все возможные усилия к его уничтожению.

– Яне Санданский и его подельники – это не члены австрийской императорской семьи, – пожал плечами полковник Мартынов. – Как только они станут мешать нашим планам, то ваши люди без всякой суеты должны перестрелять эту публику до последнего человека, на чем левая фракция македонских революционеров закончится. Наверняка нечто подобное организации покушения возможно и в Сербии, но там у нас есть поддержка со стороны господина Димитриевича и людей из его команды, поэтому риск можно считать минимальным. В отличие от некоторых, они понимают, насколько серьезно поставлен вопрос, и не будут рисковать союзом с Россией.

– И что же из всего этого следует, товарищи? – спросил канцлер Одинцов.

– А все то же, – ответил полковник Мартынов, – что и там, у нас дома, в двадцать первом веке. На Аллаха надеяться можно, но верблюда привязывать обязательно. Но вопросами безопасности во время свадебного путешествия займемся мы с Игорем Михайловичем, каждый в своей ипостаси. А вам, Павел Павлович, чем черт не шутит, по дипломатическим каналам стоит выйти на европейские правительства и сообщить, что у нас есть информация, что одна недружественная нам держава… Одним словом, если что‑нибудь случится с кем‑нибудь из наших друзей, то мы обещаем большую мстю не только стране‑заказчице, но и тому государству, на территории которого произойдет теракт. Мы, пришельцы, способны и не на такое. Тщательнее надо охранять дорогих гостей, чтобы потом не было негативных нюансов. А то в таком деле как террор стоит только начать – остановиться потом будет ой как тяжело.

 

* * *

Тогда же и почти там же

Личные апартаменты правящей императрицы, туалетная комната

Сербская принцесса Елена Карагеоргиевич (23 года)

 

И вот я, все еще под впечатлением от разговора, попадаю туда, куда не может быть допущен даже не то что простой смертный, но и не всякий соратник… Я – в святая святых этого великолепного дворца, в личных покоях императрицы Ольги. И уж конечно, тут есть на что посмотреть и чему подивиться. Обстановка здесь весьма необычная, – впрочем, не настолько, чтобы приводить в шок непривычного наблюдателя. Самое главное – здесь уютно, светло и как‑то приветливо, что ли. И, хоть повсюду несомненная роскошь, эта роскошь не кричащая, не претенциозная – совершенно созвучная духу и характеру самой русской императрицы. Вся мебель здесь светлых тонов, в комнатах – обилие летящих кисейных занавесей, много воздуха, света и солнца. И никаких признаков существования где‑то поблизости такого сурового мужчины как князь‑консорт Новиков. Императорские апартаменты являли собой разительный контраст с кабинетом канцлера, интерьер которого больше напоминает обстановку средневекового замка. Но я вдруг подумала, что две этих стороны – темная и светлая – являются двумя половинами единого целого.

Но больше всего меня удивили в императорских апартаментах служанки. Я не могла удержаться от того, чтобы не разглядывать этих прелестных девушек с раскосыми глазами, которые при встрече с нами кланялись на какой‑то совершенно особенный манер, складывая под подбородком маленькие ладошки. Я нигде не видела ничего подобного! Казалось, это ожили фарфоровые куколки – настолько нежно и мило они выглядели в своих одеяниях, чем‑то похожих на русские сарафаны. Они ходили бесшумно, мелкими шажками, их маленькие губки хранили легкую улыбку; черные их волосы, разделенными пробором и собранные в узел, блестели точно набриолиненные. Они меня просто околдовали, эти чудные азиатки – и я между делом подумала, что в будущем, когда стану королевой, тоже непременно заведу себе точно такую же экзотическую прислугу. Правда, для меня все эти девушки были совершенно на одно лицо… И только цвет сарафана создавал между ними некоторое различие; впрочем, вся их одежда была в пастельных тонах, подчеркивая хрупкость тонких фигурок. И еще почему‑то мне показалось, что это не простые горничные и служанки. Нет; эти девушки и молодые женщины бросали на русскую государыню такие взгляды, что становилось понятно – они преданы ей душой и телом. [357]

Пока мы шли к неведомой мне тогда цели, государыня бросала на меня пытливые взгляды; очевидно, она примерно догадывалась о моих мыслях. Ей нравилось наблюдать за моей реакцией: в глазах ее лучилась добрая улыбка. Мне, конечно, хотелось задать ей кое‑какие вопросы, но я не решалась заговорить, чтобы не прослыть досужей болтушкой, как мои черногорские тетушки, – и я предпочла пока лишь наблюдать, впитывая в себя атмосферу этих покоев, проникаясь тем незримым, что витало в воздухе… Этого тоже требовала моя душа. Ведь я понимала, что русская императрица – это пример для меня, тот образец, на который мне следует равняться, если я хочу быть хорошей королевой и достойной супругой русского Великого князя…

И в самом деле, много мыслей пронеслось в моей голове, пока мы шли по галереям дворца. Все здесь – запахи, звуки, цвета – способствовало некоему расслаблению, когда само собой начинает приходить какое‑то осознание, понимание того, что со мной происходит. Происходит – в широком смысле. Ведь еще совсем недавно я и помыслить не могла, что стану невестой Великого князя Михаила, брата русской императрицы… До недавних пор фамилия Карагеоргиевичей среди правящих домов котировалась невысоко. Как любит говорить в похожих случаях военный советник моего будущего мужа, мы были «третий сорт – не брак». И вдруг на нас обратили внимание и признали годными – в полном соответствии с той истиной, что однажды последние станут первыми, а первые… последними. А все это налагает на меня огромную ответственность. И теперь, идя рука об руку с государыней Ольгой по ее дворцу, я окончательно и бесповоротно осознала, что отныне я уже никогда не буду прежней. Я стану сильной, решительной и умной. Я буду хорошей поддержкой для своего супруга, и вместе мы будем помогать пришельцам из будущего устраивать мир таким образом, чтобы всюду царили доброта, справедливость и порядок… Впрочем, не знаю, может быть, точнее было бы выразиться, что это пришельцы из будущего помогают нам делать наш мир добрее и чище… При этом, однако, они же готовы убить любого, кто будет им в этом мешать… Но мне кажется, что это неважно. Бесспорно одно: пришельцы уже неразрывно связаны с нами, они часть нашего мира, а мы с ними – одно целое.

В душе моей расцветали цветы и звучала торжественная музыка. Несомненно, все было бы совсем, совсем по‑другому, не явись эти люди в наш мир. Как бы тогда сложилась моя судьба? Возможно, совсем неудачно. Ведь я так мало об этом знаю. Из разговоров Михаила с моим братом и других источников мне больше известно о том, в какое чудовище превратился Александр, стремясь к неограниченной власти, и как страдал от его происков Джорджи. Я как‑то стеснялась об этом спрашивать, считая, что для этого еще настанет определенное время. Но задавать такие вопросы сейчас мне показалось бестактным. Лучше подождать удобного момента и спросить кому‑нибудь из пришельцев, с которым я смогу разговаривать с полной откровенностью.

И ведь какая удача, что мы с Михаилом пришлись по душе друг другу! Не иначе, это провидение Божье. Я чувствую, что буду счастлива, имея его в супругах. Ах, еще эти намеки государыни Ольги… Она так смела, так уверенна в себе. Как замечательно пользоваться ее расположением и иметь с ней искреннюю дружбу! Вот сейчас она с загадочным видом ведет меня вглубь своих апартаментов… Что же ждет меня в конце нашего пути? Некий важный разговор или какой‑нибудь сюрприз? Как волнительно и… восхитительно! Восхитительно то, что грозную императрицу Ольгу очень скоро я смогу с полным правом назвать своей милой сестрицей… Представляю, что скажут мои черногорские тетушки! Только тетя Елена замужем за итальянским королем и потому имеет самодостаточное положение, а вот мужья Милицы и Станы, как и они сами, никогда не были на хорошем счету у государыни Ольги. Михаил говорил, что его сестра на дух не переносит этих безмозглых тараторок, которых зовут в Зимний Дворец только по большим праздникам. Представляю, каким злобным шипением они встретят мое замужество… Им самим достались Великие князья второго сорта без всяких жизненных перспектив, а моим мужем будет брат императрицы и будущий болгарский князь.

Личные апартаменты государыни, через которые мы с Ольгой идем в сопровождении первой статс‑дамы Дарьи Михайловны Одинцовой, посещаются только весьма ограниченным кругом лиц, к которым их хозяйка испытывает приязнь и душевную близость. Почему‑то мне сразу становится ясно, что первая статс‑дама и ближайшая подруга государыни происходит из пришельцев. Есть нечто такое в ее облике, во взгляде… нечто неуловимое, но такое, чего нет в обычных, в «наших» женщинах. И еще – ее стать, движения. Ничего нарочитого, принужденного. Заметно, что ее грация естественна, а тело ее – крепкое и гибкое, как у гимнаста, это чувствуется даже несмотря на очень женственный наряд. Сама госпожа Одинцова, помимо статуса своего мужа, имеет в местном обществе такое же положение, какое графиня Воронцова‑Дашкова имела при Екатерине Великой. К моему удивлению, помимо обязательного портрета императрицы, на зеленом платье молодой женщины были прикреплены русские и иностранные ордена. Еще по рассказам Михаила я знаю, что в ридикюле, что висит на ее руке, скрывается пистолет Браунинга, из которого она в случае необходимости готова застрелить любого, кто вызовет неудовольствие ее царственной подруги.

Но вот мы, кажется, и пришли. Я с нескрываемым любопытством осматриваю комнату, в которую ввела меня Ольга. Здесь стоит крутящееся кресло какой‑то необычной конструкции, столик с множеством баночек и флаконов… С первого взгляда мне сразу стало понятно, что это место предназначено для наведения красоты. Именно здесь, очевидно, по утрам работает личный куафер Ольги, готовящий ее к очередному дню, который ей предстоит провести в образе Матери Отечества. Но зачем сюда привели меня? Загадка… Впрочем, все загадки рано или поздно находят свою разгадку, и остается лишь этого дождаться.

– Дарья! – негромко говорит Ольга. – Из нашей невесты‑принцессы необходимо сделать настоящую королеву, поэтому зови сюда Арину и У Тян. У них сегодня будет немало работы. А ты, Елена, садись в кресло и ничего не бойся. Мои девочки не кусаются.

Я, повинуясь, опускаюсь в это уютное и мягкое кресло, которое обнимает меня со всех сторон. По отражению я вижу, что в комнате появляются две девушки: русская и кореянка, чем‑то неуловимо похожие друг на друга.

– Девочки, – говорит императрица, ласково глядя на меня в зеркале. – Сделайте из моей гостьи такую красавицу, чтоб она одновременно являлась образцом вкуса и умеренности, и в то же время чтобы вдовствующая императрица Мария Федоровна во время встречи от изумления не могла вымолвить ни слова.

Потом она подходит совсем близко ко мне и, склонившись к моему уху, тихо добавляет:

– Должна же моя маман знать, какое сокровище досталось в жены ее сыну… Да и Мишкину тоже будет неплохо увидеть свою невесту в истинном свете, а то о ее уме он уже осведомлен, а о красоте – еще нет.

 

* * *

 

Июня 1907 года

Санкт‑Петербургская губерния, спецдача СИБ

Молодая богатая вдова, аргентинская графиня Мария Луиза Изабелла Эсмеральда де Гусман, в прошлой жизни еврейка Дора Бриллиант, бывшая революционерка, террористка и жертва режима

 

Чем дольше я училась в той «школе», в которую меня определил меня господин Мартынов, тем больше размывались сами основы моей личности. Сначала я говорила себе, что делаю все это ради моего еще не рожденного ребенка, потом, когда малыш Алекс уже родился – ради того, чтобы его оставили со мной, а не отправили в сиротский приют. Но потом день уходил за днем и месяц за месяцем, а я становилась все меньше похожей на Дору Бриллиант и все больше на графиню Марию де Гусман. Эта фальшивая личность аргентинской аристократки заполняла мое существо, и иногда мне даже начинало казаться, что моя старая знакомая Дора Бриллиант давно умерла, а я – совсем не она, ибо мои новые привычки и убеждения во всем противоречат ее сущности.

К ужасу своей предыдущей личности, под влиянием уроков хранителей я изменилась настолько, что сама стала охранительницей. И, более того, время от времени встречаясь с господином Мартыновым, Мария де Гусман стала вожделеть этого наглого красавчика. Образ Алексея (Покотилова), да и самой Доры Бриллиант, бледнел и размывался в моей памяти. Они оба были несчастными неудачниками: он взорвался на собственной бомбе, она – сгинула в подземельях новой Тайной Канцелярии. Народ, ради которого они отдали свою жизнь, даже не узнал о их смерти. На устах у народа находилась императрица Ольга, мать Отечества, защитница сирых и убогих. Народ радуется, когда нищета сменяется бедностью, а тех, кто вообще потерял всякие законные средства к существованию (вроде просящих милостыню сирот) пристраивают на казенный кошт в специальные заведения военизированного типа: суворовские корпуса – для мальчиков, и екатерининские – для девочек. И некоторые из этих учреждений курирует именно наша организация.

А ведь это настоящий ужас – военное заведение для слабого пола, где девицы, стриженные под бильярдный шар, должны под командой злобных солдафонов маршировать в ногу и тянуть носок. Впрочем, наверное, для кого‑то такое существование все же лучше, чем жизнь в подпольном борделе для малолетних или смерть от голода и холода, – по причине того, что иссякли не только законные, но и вообще любые средства к существованию. Бедная еврейская девушка Дора Бриллиант, когда еще была собой, знала множество подобных примеров, неизвестных графине Марии де Гусман – существу настолько нежному и легкомысленному, что оно даже испражняется исключительно воздушными безе. Тем не менее, шло время – и Империя неумолимо менялась, как меняется сбрасывающая шкуру змея. И из‑под слезающей сухой мертвой чешуи появлялось такое, что заставляло в удивлении раскрыть рот и Марию де Гусман, и Дору Бриллиант. А ведь между ними – то есть нами – нет почти ничего общего, кроме тела, которое досталось нам одно на двоих.

Однако господин Мартынов не торопился пускать в ход свое секретное оружие, видимо, желая отточить его до бритвенной остроты. Из первого набора я осталась единственной обучающейся; всех остальных давно изъяли из ведения господина Познанского – для того чтобы применить в деле. Марию де Гусман, помимо верховой езды, аристократических манер, искусства соблазнения и бытовых привычек завзятой католички, принялись учить стрельбе из маленького дамского пистолета (эсеровские боевики владели этим искусством на весьма посредственном уровне), а также натаскивать в политических и иных науках. Мой наставник‑мучитель всякий раз повторял, что, превращаясь из еврейки Доры Бриллиант в графиню Марию де Гусман, я должна обладать достаточными знаниями, чтобы иметь возможность поддерживать умные беседы на любые темы. Сеньоре Марии де Гусман вменяется искусство пленять людей не столько телом, сколько умом. С марксистом я должна разговаривать как марксист, с охранителем – как охранитель, с интеллигентом – как интеллигент, а с аристократом – как аристократка. Кроме того, поскольку «каждый солдат должен знать свой маневр», мне следует представлять, за что я буду бороться, согласившись на предложение господина Мартынова.

Личность госпожи де Гусман, формирующаяся под воздействием этого обучения, получалась немного взбалмошной, как это положено любой прирожденной богатейке, но весьма прогрессивной, сострадающей таким несчастным особам как Дора Бриллиант, поэтому она с большим одобрением отнеслась к отмене черты оседлости. Впрочем, мне стоит повторить, что лично Марию де Гусман, аристократку и католичку, этот шаг русского правительства никак не задевает… Но наибольший шок я испытала, когда узнала об истинной сущности господина Мартынова. То, что я воспринимала как сатанинское начало царского держиморды, оказалось мрачной тенью иного мира. Я лично не встречалась ни с нашим князем‑консортом (который, фигурально говоря, стоит у трона с обнаженным мечом), ни с канцлером Империи господином Одинцовым, но я уверена, что у них на челе лежит такая же мрачная тень. Эти люди готовы рвать всех несогласных зубами и стрелять в них из «браунингов», лишь бы не допустить повторения своей истории. К несчастью (а может, и наоборот), сейчас это самые могущественные люди нашего мира.

Но сегодня настал момент, когда господин Мартынов снова посетил то богоугодное заведение, где я проходила обучение. За три года, что прошли с той поры, как я впервые его увидела, он, как мне показалось, ничуть не изменился: не раздобрел и не обрюзг. Мне уже удалось узнать, что он ежедневно истово истязает свое тело упражнениями в гимнастическом зале, будто исполняет какой‑то религиозный обет. При этой мысли я машинально перекрестилась слева направо и помянула Деву Марию. Три года обучения и вживания в роль графини де Гусман прочно вбили в меня эти рефлексы.

– Сеньора Мария, – по‑немецки сказал полковник Мартынов, с мрачноватым удовлетворением оглядывая с ног до головы мою стройную фигуру, затянутую в черное вдовье платье, – вы просто замечательно выглядите, и мне даже немного жаль, что я сам не могу приударить за столь очаровательной молодой вдовушкой… – На секунду уголки его губ приподнялись, означая улыбку, но выражение глаз осталось прежним, суровым и пронизывающим.

При этих словах моего мучителя сердце у меня прыгнуло прямо к горлу. Я бы тоже с удовольствием приударила за этим затянутым в черное стальным человеком. Если вспомнить сущность Доры Бриллиант, то надо признать, что ее слабый и гонимый народ через такие случайные связи с успешными мужчинами‑гоями пополнял свои ряды чрезвычайно деятельными особями, в основном и составившими ему дурную славу… При этом сущность графини де Гусман также не осталась равнодушной. Она тоже видела в этом человеке великолепного самца, конквистадора, победоносно прогибающего этот слабый мир под себя. Что‑то внутри меня говорило, что мой следующий ребенок, братишка или сестренка малыша Алекса, должен родиться как раз от господина Мартынова или кого‑то ему подобного. Но это все рефлексы и инстинкты… Помимо них, в моем интересе к господину Мартынову была третья составляющая. Используя все полученные знания, я стремилась разобраться в сущности этого человека. Если Дора Бриллиант его просто боялась, то Марию де Гусман, несмотря на холодок опасений, тянуло к нему с неодолимой силой.

– И вы, сеньор Евгений, тоже, как всегда, великолепны, – приняла я игру, отвечая на том же языке. – Черный цвет вам идет, впрочем, как и большинству мужчин. Скажите, какими судьбами вас занесло в наши края, и не значит ли ваше появление, что бедной затворнице пришло время покинуть ее скучное обиталище?

Господин Мартынов еще раз окинул меня взглядом и кивнул.

– О да, время пришло, сеньора Мария, – уже по‑русски сказал он, – теперь вы достаточно подготовлены для того чтобы выйти в свет. В Большой Свет – я имею в виду, ибо использовать блистательную графиню де Гусман против мелких коррупционеров – это все равно что стрелять из пушки по воробьям.

Сердце мое еще раз волнительно екнуло. Для Доры Бриллиант «выходом в свет» было, к примеру, поступление в варьете‑буфф, но у аргентинской аристократки Марии де Гусман горизонты уже были гораздо шире… Быть может, и в самом деле мне предстоит блистать в обществе аристократов и высших слоев творческой интеллигенции, презрительно, сверху вниз, поглядывая на оперных див и прима‑балерин, вроде известной всем Матильды Кшесинской. Кстати, любезная Малечка (в прямом смысле этого слова) тоже проводила занятия в нашей школе, только предметом ее преподавания были не танцы – точнее, не только танцы. Главным предметом обучения была женственность походки, которая была призвана вызывать в мужчинках с нечистой совестью неудержимые низменные желания. Как‑никак изначально графиню де Гусман готовили именно для службы медовой ловушкой.

Вспомнив уроки незабвенной Матильды Феликсовны (Кшесинской), я соблазнительно улыбнулась и грудным голосом произнесла:

– Я вас слушаю, Евгений Петрович; раскройте же тайну, что мне предстоит делать?

– Вам, сеньора Мария, предстоит выехать для постоянного поселения в столицу Сербии Белград… – с серьезным видом произнес господин Мартынов.

– В Белград? – переспросила я.

– Именно так, – подтвердил мой наставник‑мучитель, – никто не заподозрит, что пылкая латиноамериканская аристократка является резидентом российской разведки. И вообще – скажите спасибо, сеньора Мария, что не в Багдад…

– Вообще‑то, Евгений Петрович, я рассчитывала на Париж… – произнесла я, опустив глаза.

– В Париж нам вас посылать просто жалко, – ответил тот, – во‑первых – этот объект для нас второстепенен и не имеет большой ценности. Во‑вторых – с этих обормотов французов, для которых испаноговорящие графини не такая уж и редкость, хватит ума раскрыть ваше инкогнито, а потом, вымещая злобу за свои неудачи, подвергнуть вас смертной казни через гильотинирование. Были, знаете ли, прецеденты. И вытащить вас из лап французской контрразведки будет затруднительно. А в Белграде, стоит нам цыкнуть на господина Димитриевича, вас не только выпустят из камеры, но еще и расстелют красную дорожку и подарят букет в миллион алых роз. Мы, знаете ли, своих не бросаем… Так‑то, сеньора Мария.

– А разве аргентинская графиня Мария де Гусман для вас своя? – деланно удивилась я.

Господин Мартынов бросил на меня пронизывающий взгляд, от которого по моей спине, как в стародавние времена, побежали мурашки, после чего, явно увидев во мне что‑то особенное, ответил такой фразой, из‑за которой я в очередной раз потеряла дар речи.

– Для нас, – веско сказал он, – даже Дора Бриллиант стала бы своей, сразу после того как перешла на нашу сторону. Террор – это путь в тупик, ибо ведет не к народному счастью, а лишь к увеличению общего количества жертв. Если бы господина Плеве разорвало на тысячу кусков, то мера народного счастья не изменилась бы ни на йоту. Поэтому мне очень жаль, что эта храбрая девушка выбрала неправильную сторону в борьбе.

– Но у Доры Бриллиант просто не было иного выхода! – убежденно сказала я. – Ее несчастный и гонимый всеми народ является в Российской империи угнетенным меньшинством…

– Это меньшинство отнюдь не угнетенное, – так же убежденно ответил господин Мартынов. – Знали бы вы, сеньора Мария, сколько денег наш экономический отдел сумел сдоить у гешефтмахеров неудобоназываемой национальности. На самом деле это меньшинство меньшинства составляло собой прослойку богатейших людей империи, а их бедным соплеменникам, вроде Доры Бриллиант, не перепадало от этого ровным счетом ничего. Впрочем, исповедуя принцип «нет ни эллина, ни иудея», мы караем этих персонажей не за принадлежность к какой‑то особенной национальности, а исключительно за совершенные ими уголовные и политические преступления.

– Так, значит, у этой бедной девушки все‑таки был иной выход? – спросила я.

– Выход, точнее выбор, таким как она, принесли мы, пришельцы из двадцать первого века, – после недолгих раздумий ответил мой наставник‑мучитель. – В этом наша главная миссия и наш долг. Если мы строим империю с человеческим лицом, то она должна быть добра ко всем своим законопослушным подданным. Если ты когда‑нибудь встретишь эту особу, то передай ей при случае, что если она надумает присоединиться к нам в борьбе, то мы встретим ее как родную.

Весьма многообещающее заявление, потому что на моей памяти господин Мартынов не сказал всуе ни одного слова. Если он сказал, что встретит Дору Бриллиант как родную, то значит, так и будет. То, что эта несчастная девушка воспринимала как алчную похоть, направленную на ее тело, на самом деле было желанием спасти ее мятущуюся душу. И это еще больше увеличило мое вожделение к этому человеку. Он должен быть моим! Но предъявлять свои претензии на него сейчас бессмысленно. Так дела не делаются. Сначала мы должны победить, и при этом остаться в живых; а уже потом я потребую себе самую драгоценную награду, которой может одарить этот человек. Малыш Алекс пробудил во мне настоящий материнский инстинкт, и теперь я хочу заполучить от господина Мартынова ребенка, так сказать, собственноручной выделки, и в придачу несколько ночей буйной страсти.

– Хорошо, Евгений Петрович, – сказала я, склонив голову и пряча улыбку. – Мария де Гусман поедет туда куда нужно и без единого стона или возражения будет делать все что необходимо – не за страх, а за совесть. Если вы готовы встретить как родную Дору Бриллиант – то и графиня де Гусман тоже, наверное, может рассчитывать на вашу благосклонность…

– Безусловно, – кивнул господин Мартынов. – Наша благосклонность распространяется на всех, кто стоит с нами в одном строю. А сейчас собирайтесь. Перед тем как отправиться к новому месту службы, вам необходимо встретиться с членами своей команды и пройти с ней боевое слаживание…

– Команды? – удивленно подняв брови, переспросила я.

– Именно, – ответил господин Мартынов. – Графини, даже аргентинские, никогда не путешествуют в одиночку, и, поскольку случайные люди в вашем окружении недопустимы, мы взяли на себя труд помочь вам в этом вопросе. Люди, которым предстоит играть роль ваших слуг, не только профессионалы в своем деле, но и обладают многими другими талантами. А посему попрошу вас немедленно проследовать со мной. Наши дела совершенно не терпят отлагательств, ведь для того, чтобы запутать разных посторонних людей, добираться до Белграда вам придется кружным путем, отбыв на почтовом пакетботе из Шанхая. Так, по нашему мнению, будет дольше, но безопасней.

 

* * *

 

Июня 1907 года

Санкт‑Петербургская губерния, Большой Петергофский дворец

Генерал‑майор морской пехоты и князь‑консорт Александр Владимирович Новиков

 

Сегодня мой друг и просто хороший человек Михаил Романов наконец‑то стал женатым человеком. В данном случае верна поговорка о том, что и волки стали сыты и овцы остались целы. Моя теща, которую в нашей семье зовут просто Маман, из‑за ее привычки вмешиваться абсолютно во все семейные дела, после некоторых колебаний смирилась с тем, что вместо очередной германской принцессы Михаил взял и женился на сербиянке. Увидав невесту сына, подвергшуюся талантливой предпродажной подготовке служанками моей жены, Мария Федоровна на некоторое время выпала в осадок. Такая, понимаете ли, получилась красотка… И ведь и умна и скромна и тактична, так что весь наступательный пыл у тещи куда‑то пропал, а пар незаметно вылетел в свисток, в результате чего встреча невесты и будущей свекрови проходила в обстановке общего благолепия.

Но я пересказываю эту историю со слов Ольги, потому что меня там просто не было. А все оттого, что в тот момент и вообще на протяжении истекшей недели мы с Павлом Павловичем пытались судорожно, так сказать, в общем приближении, спланировать грядущую войну. И главная проблема – это кадры. Война уже через год, а генералов, способных умело командовать армиями и фронтами, у нас как не было, так и нет. Они либо еще не вышли из полковничьих чинов, подобно Деникину и Брусилову, либо уже состарились, подобно Линевичу и Штакельбергу. На двух Келлерах и одном Кондратенко, имеющихся в нашем активе, большую войну не выиграть. Все прочие деятели генеральского ранга, известные нам по прошлой инкарнации Первой Мировой Войны, готовы к активной командной деятельности не больше, чем бабуин – к дирижированию симфоническим оркестром.

Вот и получилось, что Кондратенко мы решили назначить командующим Северо‑Западным фронтом с приказом стоять на укрепленных рубежах насмерть против натиска германских гренадер. Герою Тюренчена генералу Келлеру достался Юго‑Западный фронт, нацеленный против Австро‑Венгрии, а его двоюродный брат возглавит сводную подвижную группу, укомплектованную соскобленными со всей русской армии кавалерийскими дивизиями и бронепоездами. Именно эта подвижная группа, прорвавшись на территорию Венгрии через прорыв, пробитый пехотными дивизиями, превратит локальную победу в молниеносный разгром, лишающий Германию единственного оставшегося на тот момент союзника. Основной расчет – на то, что больше половины австрийской армии будет оттянуто на балканский фронт, и в Карпатах у австро‑венгерского командования просто не останется резервов для парирования неожиданной угрозы.

Вашему покорному слуге при этом предстоит осуществлять общее руководство ведением боевых действий и командовать корпусом морской пехоты, который планируется применять на ключевых направлениях для стратегических десантов – предположительно, с целью захвата Босфора и Дарданелл. Прощай, относительно тихая и спокойная должность командира корпуса на стратегически главном направлении, и здравствуйте, обязанности главкома; Михаил при этом будет заниматься тем же самым с сербско‑болгарской стороны: сначала – координировать деятельность участников Балканского союза по разгрому Турции, а потом, возможно, даже без пауз – переключится на сражение за Воеводину‑Сербию и Герцеговину, в то время как русские войска будут пробивать австрийскую оборону в Карпатах. При этом новое оружие в грядущей войне будет применяться по минимуму. Что‑то еще в разработке, а что‑то существует только в форме опытно‑экспериментальных партий. За грядущий год необходимо восполнить это упущение, частью по классической схеме, частью по принципу «голь на выдумку хитра».

Есть в Галиции одна особенность, которой не воспользовалось российское военное командование нашего прошлого, но которой непременно воспользуется мы. Линия рокадной железной дороги, предназначенная для доставки и снабжения воинских контингентов, проходит буквально в нескольких верстах от границы, и если внезапным ударом оттеснить передовые австро‑венгерские части мирного времени буквально на десять‑пятнад<