Гостиница «Москва». Минус третий этаж.

Среда, 21 апреля 2010 г. 9:00.

 

Теперь это часто бывало так: сначала пищал будильник, и Аня просыпалась, ничего не помня о своих сновидениях. Потом, через несколько секунд, сон начинал проявляться. Для этого не требовалось никаких усилий, наоборот: никакими усилиями нельзя было в первые минуты отделаться от воспоминания о только что увиденных снах. Так было и в этот раз. Она просыпалась, и только что улетучившиеся картинки постепенно возвращались. Такой явственный сон, такой яркий… Лопается в руке стакан со смесью водки и томатного сока, хрустят под указательным пальцем, словно спички, японские палочки для еды… «Эй, ты чего это? – спрашивает он. – Не поранилась?» «Нет, – отвечает она, – это только томатный сок». Стол плывет, как будто трансформируясь, и вот уже на нем снова чисто, стоит еда, и они едят палочками суши. Сам столик почему-то стал ниже, стулья стали креслами. Есть не очень удобно, но уютный свет торшера и исчезновение других посетителей – это хорошо. Хорошо также, отложив палочки, развалиться в кресле, закурить сигарету и потребовать, глядя прямо ему в глаза: «Выкладывай про свои непустяки». Его лицо плывет, становится неразличимым. «Всё пустяки, – отвечает он, – всё пустяки, кроме тебя. Ты могла бы править миром». Она смеется, затягивается и трясет головой, словно стряхивая наваждение. Исчезают торшер и кресла, проявляется вокруг ресторан. «Кто ты?» – спрашивает она. Его лицо все еще не различить. «Я твой навеки, – отвечает он, и его лицо тоже проявляется. – Ты могла бы править миром, но так уж случилось, что ты будешь повелевать мной». Она не может больше ждать, ей просто не перенести дальнейшего ожидания. Она встает и решительно говорит: «Пойдем отсюда». Они поднимаются и уходят. Официант знает их и помнит, это ведь теперь будет их любимое место. Он должен поблагодарить их и обязательно попросить приходить еще… Они едут в машине, и его лицо снова плывет, плывет и машина… На секунду появляется и исчезает безвкусный букет цветов. Нет никакой машины, он несет ее на руках к кровати, он опускает ее нежно, его лицо за секунду до того, как соприкасаются их губы, проявляется, и это лицо Струева. «Разве можно?.. Так возможно… – кто это говорит?!! – Так должно было произойти».

Аня часто заморгала и затрясла головой. «Господи, ну приснится же! – подумала она. – Близость с Иваном… это уж чересчур». Что за глупости?! Милый, умный, принципиальный и беспомощный Ваня… Беспомощный потому, что как раз принципиальный, и еще потому, что не мог, похоже, даже себе объяснить, в чем же заключаются его принципы. Он сомневался во всем, кроме того, что «истина где-то рядом», за что Данила постоянно предлагал ему выписать из Штатов агента Малдера. Но тем не менее Данила все же слушал Струева, пусть и не всегда, слушался. Данила, «медный лоб», по выражению Ивана, всегда шел только в наступление и готов был на все и ко всему. Он не то чтобы пер напролом, нет, помимо нокаутирующих ударов у него в арсенале была и техника, он не умел только двух вещей: отступать и снимать с себя ответственность. Данила был ответственным, она была сильной, а Ваня – умным. Вот такая вот троица, как их за глаза уже давно называли Советники, Аппарат Президента и прочие особо посвященные. Данила иначе раскладывал этот пасьянс. Он говорил: «Смотри, у нас есть все: сила, порядок и интеллект. Нашим врагам крупно не повезло. Это просто не их век». И еще он как-то сказал Ане: «Доцент однажды спасет нас всех…» Такой вот избранный… Однако если общая беззащитность Струева внушала к нему симпатию, то его беззащитность перед привязанностью к алкоголю делала влечение к нему, как к мужчине, со стороны Ани даже теоретически невозможным: ее первый и единственный брак построил эту стену навсегда. «Так что извини, Ваня, не в этой жизни, – сказала она своему сну, – хотя с чего, старая карга, ты взяла, что он-то может быть влюблен в тебя?!»

Она была строга, умна и привлекательна – она знала это. Но разве это тот набор качеств, который нравится мужчинам в женщине? Женщина ли она? Она своя –  вот и все. Ей тридцать семь, ее дочь спрятана, с мужчиной она была последний раз три года назад, в страшном и стремительном 2007 году. Это был случайный контакт, после большого количества выпитого для снятия стресса. И ей было ужасно стыдно тогда. То ли вездесущий Киреев сам догадался каким-то непостижимым образом, то ли доложили оперативники, но на следующий день, оставшись с ней наедине, он спросил: «Этот человек что-нибудь значит для тебя?» «Нет», – ответила она и испугалась. Но Киреев был тактичен и держался не просто по-товарищески, он словно готов был сделать все, как верный вассал, для спокойствия и величия своей герцогини. О да, Киреев был таков. Данила и Иван очень дорожили ею, а Иван вроде бы даже и побаивался, но Киреев просто-таки строил для нее какой-то прижизненный пьедестал, он сдувал с нее пылинки, он не то что каждым сказанным своим словом, а каждым своим жестом укреплял ее в мыслях о ее неимоверной значимости. Каким-то странным образом такое поведение передалось и самому свежему Советнику, Федору Минейко, который появился меньше чем за год до всплытия. «Не бойся, – сказал ей тогда Киреев, – не бойся ничего. Ты не можешь бояться». И она успокоилась и продолжила работу, осталась железной леди, оплотом порядка и хранительницей графика.

«А чего ты хотела? – мысленно спросила она сама себя. – Чего хотела ты, профессиональный администратор, заговорщица и страж православной революции?! Что, старая карга? Конечно, тебе будут сниться эротические комиксы! Ничего, вслед за комиксами последуют боевики и триллеры… Все, вставай, дура, у тебя есть работа – мир ждет, чтобы им управляли». Она приподнялась на локте, и взгляд ее упал на настенные часы. Она даже не сразу поняла, что конкретно было не так. Пять минут десятого… Она проснулась от звука будильника… Проклятие! Что могло заставить ее поставить будильник на девять часов, а не на семь?! Она дернулась рукой к тумбочке, где лежал компнот с примкнутым к нему в ночном режиме коммуникатором, и наткнулась на совершенно невозможный, совершенно неуместный предмет – на полупустой стакан, где расслоились две жидкости, красная и прозрачная. Она задела стакан рукой, он покачнулся, словно раздумывая, стоит ли падать, и, как в замедленной съемке, стал заваливаться набок. Удивительно, но ее рука оказалась быстрее ускорения свободного падения, она мягко и уверенно перехватила стакан, соскользнувший с тумбочки. Жидкости в стакане взболтнулись, и она почувствовала характерный запах водки, а несколько красных капель томатного сока попало ей на руку. Она, как завороженная, смотрела на эти капли, потом, справившись с собой, поставила стакан на тумбочку и взяла компнот с коммуникатором.

И тут, словно удар на добивание, последовали последние картинки из снов… После поцелуя он отстраняется, и лицо его снова плывет. Она спрашивает: «Почему сейчас?» «Это не имеет значения, когда, – отвечает он, – главное, что это ты, а над тобой время не властно. Но не просыпайся пока, еще рано». Почему это голос Киреева? А потом… «Не просыпайся, еще рано, – это голос Данилы, и это он целует ее. – Я переставлю тебе будильник на девять. Я должен идти».

Она рывком села на кровати, заливаясь холодным потом, потому что последняя картинка была уже не из сна. Она сбросила с себя одеяло, и оказалась, что она спала раздетой. Не обращая на это внимания, она рванулась к выходу из спальни и разом оказалась в центре гостиной у журнального столика под торшером. На столике стояли стаканы, пепельница с окурками и две дощечки, с которых они ели суши вчера вечером. На обеих дощечках остались васаби и имбирь, а посреди столика красовался стилизованный графинчик для саке, ополовиненная бутылка водки и пакет томатного сока. Она продолжала рассеянно оглядывать место вчерашнего ужина. Рядом с одним из кресел лежали прямо на ковре ее раскрытый ноутбук и ее бумаги… Ужин начинался как вполне деловой. Они просто заказали по старой памяти суши и саке и продолжали работать и обсуждать что-то. Все остальное произошло быстро и внезапно. Их как будто подхватила и унесла мощная волна, которую нельзя остановить ничем, тем более силой разума…

Аня подняла голову и закричала. Какой странный это был крик… Она окончательно очнулась именно от этого непонятного звука и разжала сжатые кулаки. На пол с тихим, стуком, приглушенным ковром, упал смятый в комок компнот. Коммуникатор, слава богу, отвалился от мини-компьютера чуть раньше, чем тот стал прессованным отходом компьютерной индустрии. Аня подобрала с пола коммуникатор и поплелась обратно в спальню, чуть не наткнувшись лбом на дверь. «Когда я успела ее закрыть?..» Она открыла дверь, прошла в спальню, взяла из шкафа халат, закуталась в него и присела на край кровати. Она долго сидела так, словно впитывая остатки его запаха и воспоминания об этой ночи. Потом она встала и ушла в гостиную за сигаретами. Сев в кресло и закурив, она приладила на ухо коммуникатор и нажала на кнопку вызова.

– Здесь Советник Филиппова. Весна ранняя, а половодья еще нет. Соедините меня с Советником Суворовым. Данила…

– Доброе утро, Анюта.

– Данила, что теперь будет?..

– Хочешь, я приеду?

– Нет, – очень быстро решила она, – не надо. Потом. Все потом. Как ты?

– Ты все время сначала думаешь обо мне…

– Конечно, Данила. Есть вещи, которые не меняются.

– Никогда.

– Никогда, – подтвердила она, – ладно, мне надо… надо идти. Отбой.

Она отключила связь и, не спеша, докурила сигарету. Затушив ее в пепельнице, она снова нажала на кнопку вызова на коммуникаторе.

– Здесь Филиппова. Ранняя весна, только половодье запаздывает. Соедините меня с моей помощницей. Инга? Доброе утро. Подготовь мне новый компнот и резервную чип-копию со вчерашнего дня. И организуй мне второй завтрак на одиннадцать. Я буду через тридцать минут.

Инга была умной помощницей, кроме того, воспитана была самой Филипповой, поэтому вопросов не по делу никогда не задавала. Аня сняла коммуникатор, положила его на столик и пошла в душ. Простояв пять минут под горячими струями воды, она вышла из ванной, прислушиваясь к ощущениям в своем теле. И какой, несмотря ни на что, все-таки странный сон!.. «Все, хватит рефлексий», – сказала она себе и пошла одеваться. Через пятнадцать минут она уже вышла из квартиры с ноутбуком под мышкой и портфелем в руке. У лифта ее ждала «парочка» сопровождения: «лиса» подпирала стену, а «медведь» ровно стоял посреди коридора, заложив руки за спину.

– Идем пешком, – бросила она агентам, когда они заходили в лифт.

Когда они ехали в лифте, она даже стала улыбаться. Самое поразительное, что о произошедшем этой ночью никто не то что ничего заподозрит, а даже и не вздумает подумать на эту тему. Двое Советников уединились в абсолютно «слепой» квартире одного из них. Они шли с бумагами и компьютерами, заказали японский ужин, который принесла горничная в сопровождении «лисы», потом через какое-то время один из Советников ушел, с бумагами и компьютером, ушел под утро, ну и что? Советники работают там, тогда и так, как этого требует дело. «Обойдешься, Сашка! – зло подумала она. – Погоди-ка, что ты там говорил в моем сне?..» Уже не вспомнить. Реальность прогнала воспоминания о сне, как рассвет прогоняет мрак с улиц.

Они поднялись на первый этаж и вышли из здания на Манежную площадь. Аня решительно пошла к Красной площади. Агенты пропали из виду. Она увидела «медведя», лишь когда уже прошла почти всю Красную площадь: он входил во въездные ворота-1, готовя проход. «Надо всем валить из Москвы, – думала Аня на ходу, – подальше от Кремля и всевозможных глаз, которые мы можем намозолить». Заканчивалась подготовка специальной базы под Нижним Новгородом, полным ходом шла реконструкция здания городской администрации в Новосибирске – там обустраивали отрицательные уровни, такие же, как в гостинице «Москва». Были сданы на экспертизу проекты спецбаз, первая из которых должна была появиться под Томском. Аня решила сразу после разбора первой корреспонденции и текущей информации проверить график строительства этих объектов. Кому-то, безусловно, придется остаться и в Москве, но не всем Советникам, ассоциированным Советникам и их аппарату. «Данила наверняка захочет, чтобы в Москве осталась я, – подумала она, – а он всегда умеет настоять на своем…» Она шла уже по внутреннему закрытому сектору Кремля, когда замедлила шаг. «Ты тоже, оказывается, умеешь настоять на своем, старая дура, – подумала она, – и как тебе это удалось? Что же подчинило великого и ужасного?» И вдруг снова какое-то странное ощущение в теле захватило ее. «Что это?» Она остановилась, раскрыла свой портфель и сделала вид, что ищет в нем что-то. Ей нужно было время, чтобы отдышаться. Совладав с собой, она двинулась дальше.

В коридоре по пути к своему блоку она встретила сначала Колю Хабарова, который, поздоровавшись, сказал ей со своей обычной обезоруживающей искренностью:

– Прекрасно выглядишь, молодец, что выспалась. Ты уделишь мне сегодня полчаса?

– Обязательно, – ответила Аня, – только давай после трех часов, хорошо?

«Ты, дура, забыла съесть лимон», – зло сказала она себе мысленно. Вторым из Советников, уже перед самым кабинетом, ей встретился Киреев. Он сначала расплылся в улыбке и поднял руку в приветствии, но потом что-то в его лице переменилось, и ей показалось, что по его лицу едва заметно пробежала целая череда выражений.

– Аня, доброе утро, – сказал он, продолжая улыбаться, когда она подошла вплотную, – позволь, я тебе помогу.

Она решила не сопротивляться. Киреев забрал у нее портфель и компьютер и вместе с ней вошел сначала в ее приемную, мимо одновременно работающей на компьютере и говорящей по коммуникатору Инги, потом в кабинет. Год назад, в начале активных контактов с американской и европейской элитами, этот кабинет много кого повидал. Тогда наличие женщин среди загадочных и страшных Советников многим на Западе показалось добрым знаком, особенно европейцам. В начале контактов западные переговорщики были настроены весьма наивно, и поэтому, когда они узнали, что одна из женщин входит в группу ключевых Советников, они сделали все, чтобы обаять ее. Наивный период в общении между западной элитой и Советниками быстро закончился, и сейчас, пожалуй, ее ненавидели даже больше, чем всех остальных Советников. Когда женщина европейской внешности, образованная, разумная и знающая два иностранных языка, спокойно и внятно демонстрировала «чуждость западным ценностям», такое не прощалось. Однако времена наставали другие, и прагматизм брал верх. То ли не оставляя своих надежд на половой фактор, то ли по привычке к ней продолжали обращаться. В этом была и другая логика: когда европейцы наконец поняли, к чему все идет, Советники уже практически полностью устранились от постоянных контактов, передав процесс в руки Администрации Президента и МИДа. Согласившись со многими условиями российской стороны, западные элиты пытались вести хоть какую-то собственную игру на поле Советников. Суворов во встречах никогда не участвовал, Никитин, которому был поручен контроль переговорного процесса со стороны Совета, всегда держался в рамках официальной линии, а вот зеленоглазая «miss may be», хотя и обманула их ожидания годичной давности, всегда была приветлива, внимательна, готова обсуждать любые вопросы и всегда оставляла надежду. То, что это своеобразный вариант игры в злого и доброго полицейского, западные переговорщики, безусловно, понимали, но перекрыть канал достаточно откровенного общения с одним из самых влиятельных людей России было бы просто безумием. Аня была уверена, что и сегодня ей, по меньшей мере, придется обработать парочку сообщений из Европы или Штатов, а может быть, и поговорить с кем-нибудь по телефону. Чего ее собеседники и корреспонденты не понимали, так это того, что даже в этих контактах она оставалась прежде всего хранительницей графика и делала все для того, чтобы график выполнялся.

Она сняла плащ, повесила его в шкаф, забрала у Киреева компьютер, раскрыла его и стала подключать беспроводное сетевое устройство. Киреев поставил ее портфель на стол и наткнулся глазами на свеженький компнот в полиэтиленовой упаковке и чип памяти, лежавшие на столе рядом с чашкой крепкого чая, приготовленной предупредительной помощницей. Все то время, что потребовалось Ане, чтобы подсоединить сетевое устройство и шнур питания к компьютеру и нажать на кнопку включения, Киреев, не мигая, смотрел на компнот, потом он поднял глаза на Аню, и их взгляды встретились.

– Аня, ты нормально себя чувствуешь? – спросил он.

– Что, с твоей точки зрения, мне вредно высыпаться? – отозвалась Аня.

Киреев не ответил и долго смотрел ей в глаза. Она не отводила взгляд и даже улыбнулась. «Обойдешься, Сашка», – еще раз подумала она и вдруг всплыли откуда-то слова: «Не просыпайся пока. Еще рано». «Что это значит?» – подумала Аня, тряхнула головой и отпила чай из своей чашки.

– Хочешь чаю? – спросила она.

– Нет, спасибо, – ответил Киреев, снова улыбаясь, – я сейчас пойду. Но ты, мне кажется, чем-то взволнована. Если что, связывайся, я всегда рядом.

– Спасибо, Саша, я знаю.

Смотреть на него с безмятежным видом было сложно, но она, как ей показалось, справилась. Он попрощался и пошел к двери. В этот момент на нее снова что-то накатило. Ей казалось, что он идет, как в замедленной съемке, идет целую вечность. Когда он наконец дошел до двери, добавилось еще и то самое ощущение, которое она испытала после утреннего душа и только войдя на территорию Кремля. Это было очень знакомое ощущение, и она наконец поняла, что это такое. «Нет! – подумала она. – Нет! Это немыслимо, этого не может быть, и это нельзя почувствовать так скоро…» Когда Киреев открыл дверь и обернулся на нее, прежде чем выйти, она едва сдержала себя, чтобы не остановить его. Когда закрылась дверь и мягко чмокнул электромагнитный замок, мир вернулся к обычной своей скорости, звуки стали нормальными, а краски яркими. Небо не упало на землю, мир не рухнул, Советник Филиппова была на своем рабочем месте.

Оставшись одна, она какое-то время размышляла только над одним вопросом: «Одна или вдвоем?» Не придя ни к какому решению, она решила, что начнет сегодня же разыгрывать нарастающее нервное истощение. Ей понадобится отпуск, долгий отпуск, и этот отпуск надо как следует обыграть. И еще придется вносить кое-какие коррективы: ее временное отсутствие никак не должно повлиять на выполнение намеченной Советниками программы. Простой расчет показывал, что, исчезнув в августе, она сможет снова появиться на своем месте во второй половине 2011 года. До, во время и после график должен соблюдаться досконально во всех деталях. И она сделает это. Просьба никому не беспокоиться: никто ни в стране, ни в мире не уйдет от своего места в графике, все пойдет по плану. Аня улыбалась.

 

Глава 17