Глава 3. «Незаметный» поворот направо 1987–1988 годов

 

«В то время все единодушно сходились к мнению, что основной причиной приближающегося кризиса являлся процесс нарастающего разложения и даже распада механизмов центральной власти». Эта мысль из исследования М. Эльмана и В. Канторовича «Разрушение советской экономической системы» не без основания занимает первое место среди вступительных замечаний к содержанию следующей главы книги.

Опять-таки не случайно на второе место следует поставить предельно откровенное заявление Александра Яковлева (имеющего немалое основание оспаривать первую роль Горбачева в деле практического вклада в разрушение СССР и советского социализма.) В изданной в 1993 году (опять далеко не случайно) Йельским университетом США его книге «Судьбы марксизма в России», он, так сказать, «черным по белому» пишет следующее:

«В какой-то момент в 1987 году мне уже стало предельно ясным, что просто нельзя реформировать общество, созданное на основе насилия и страха. Тогда я понял, что перед нами стоит и впрямь гигантская историческая задача подлинного разрушения целой общественно-экономической системы и всех существующих и реально функционирующих в ней идеологических, хозяйственных и политических органов и институтов».

Третьим пунктом вступительных замечаний к данной главе книги поставим категорическое утверждение тогдашнего генерального секретаря КПСС: «Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют о том, что национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен».

Хотя и с некоторыми нюансами, преимущественно стилистического толка, такая позиция неуклонно повторялась как в проекте новой программы партии, представленном Горбачевым на пленуме ЦК в ноябре 1985 года и утвержденном затем XXVII съездом в 1986 году, так и в его докладе, посвященном 70-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Трудно сказать, что в большей степени способствовало столь упорному отстаиванию подобной позиции со стороны официально признанного «отца перестройки». Истории еще предстоит выяснить, в какой мере это являлось следствием двуличия, простого незнания подлинного положения в стране или, может быть, вполне сознательного и преднамеренного закрывания глаз на существующие факты.

В этой связи, на фоне конкретного хода событий в СССР того времени, мы вновь возвратимся к анализу личностей и взглядов Бухарина и Хрущева, воплотившего в своих действиях несколько десятилетий спустя многие бухаринские идеи. Для начала придется привести пространную цитату из книги «От Бухарина к современным реформаторам. Политический подтекст дискуссий о советской экономике» (Моше Левин, 1975, университет Принстона, США). В ней говорится: «Действительно удивляет факт того, в какой степени нынешние «реформаторы» привыкли представлять идеи антисталинистской программы Бухарина 1928–1929 годов, как свои собственные. Зачастую они не только следуют общему ходу его мысли, но прибегают даже к характерному для Бухарина способу их выражения. Причем это применительно как к их критике существующего положения вещей, так и формулируемым ими взглядам и прогнозам развития на будущее. Трудно сказать, в какой мере заметное в подобных случаях «соавторство» с политическим и идейным наследием Бухарина происходит по соображениям тактическим или просто является следствием отсутствия соответствующих знаний истории.

…Наряду с этим, следует учитывать, конечно, и то обстоятельство, что условия в СССР в 60–70-х годах в корне отличались от положения в 20-х. Одно дело – решать задачи индустриализации преимущественно сельской страны, другое – когда перед тобой проблемы рационального управления современными промышленными гигантами. Так что, с одной стороны, вполне естественно, если иногда взгляды и намерения нынешних «реформаторов» будут заходить за рамки идеи времен нэпа… Одновременно с этим нельзя не удивляться тому, в какой мере не только аргументы, но зачастую и сами слова «реформаторов» этих двух эпох просто совпадают».

 

* * *

 

Период 1987–1988 годов, являющийся объектом исследования данной главы, стал временем отхода Горбачева и его «команды» от первоначально объявленных намерений и преобразований 1985–1986 годов и перехода к уже совершенно иному политическому курсу так называемой «перестройки». С одной стороны, это происходило под уже знакомым лозунгом «ускорения». На сей раз, однако, усилия были направлены преимущественно на преодоление «сопротивления консерваторов» в партии и государстве.

Эта «новая линия» была выдвинута Горбачевым и его советниками на пленуме ЦК КПСС в конце января 1987 года и на XIX Всесоюзной конференции партии в июне 1988 года. Принятые на них установки подтачивали сами основы социализма в СССР. Ревизии подвергалась как руководящая роль КПСС в обществе, так и само существование экономического уклада, основанного на системе преобладающей общественной и государственной собственности на средства производства и единого планирования хозяйственной деятельности. Одновременно с этим серьезно расшатывались и сами основания стабильности и единства СССР как многонационального федеративного государства.

Как и все прочие начинания Горбачева, данный поворот его политики осуществлялся далеко не прямым и открытым способом. Его также трудно отнести к какому-нибудь более или менее четко выраженному моменту времени. Начало его реализации было заложено в период с января 1987 по июль 1988 года. Однако потом он продолжался и дальше, когда курс «радикальных политических и экономических реформ» все больше приходил на смену первоначальных преобразований созидательного характера, дойдя в конечном итоге до своей полной противоположности и превратясь в программу разрушения социализма и самого государства СССР.

Процесс осуществления этого «нового курса» в области внутренней политики постепенно, но неуклонно приводил к ослаблению и реальному ограничению полномочий и функций системы централизованного планирования народного хозяйства в пользу дальнейшего утверждения механизмов рынка и частной собственности. В плане внешнеполитическом эта линия выражалась в дальнейшем уходе от принципов и позиций международной классовой солидарности.

Центральное место в таких усилиях отводилось парализации деятельности Коммунистической партии и непрерывной эрозии ее организационных структур. Весьма интересной в этом плане была статья историка Роберта В. Даниэлса об американских научных исследованиях советского общества, изданная в 1999 году в сборнике под названием «Давайте переосмыслим развал Советского Союза». Там он подчеркивает, что начатая Горбачевым кампания по подтачиванию власти политического центра и, прежде всего – силы, влияния, законных и моральных оснований самого существования Коммунистической партии, была полной неожиданностью. Вместе с тем, сами действия данной кампании, ввиду общественного положения ее главного зачинщика, как бы находились вне каких бы то ни было опасений и подозрений. В этой связи автор категорически подчеркивает личный вклад Горбачева в то, что выдвинутая в 1988–1989 году от имени Коммунистической партии и ее руководства политика «демократизации и децентрализации» обернулась на деле против самой партии, притом практически необратимым образом.

 

* * *

 

Ввиду всего этого вполне основательно встают вопросы: «А как вообще могла оказаться возможной общественно-политическая мутация подобного рода? Как могло случиться, что человек на посту генерального секретаря КПСС встал на путь такой политики и подобной линии политического поведения? И почему, в конце концов, оказалось возможным, чтобы он продолжал оставаться на таком посту без каких-либо видимых последствий для своей карьеры и личности, даже после того, как стало очевидным, что именно вследствие предпринятых им действий наметился спад экономики в 1988 году и вспыхнули кровавые взрывы сепаратизма и реакционного национализма в ряде союзных республик?»

По данному поводу ведущий британский исследователь А. Браун отмечает в своей книге «Фактор Горбачева» (изданной в Оксфордском университете в 1997 году), что «Горбачева, наверняка, тотчас бы убрали решением ЦК по малейшему знаку со стороны Политбюро, если бы он позволил себе хоть чем-нибудь открыто выступить против социализма или коммунизма».

Когда заходит речь о последнем периоде существования СССР (1985–1991 гг.), обычно обращают внимание на явные признаки разрухи и распада, появившиеся к 1989–1991 годам, а также на стычки на этнической почве, массовые демонстрации протеста (вне зависимости от их целей и характера), очереди за хлебом, забастовки горняков и т. д. Однако по непонятным причинам как раньше, так и теперь, за пределами такого внимания продолжают оставаться события и процессы предшествующих двух лет: 1987–1988 годов.

Но именно в этом, казалось бы, «промежуточном» периоде «перестройки» произошли решающие перемены классового и политического содержания ее курса. Основным элементом в них была подмена 70-летней традиции классовой революционной борьбы против капитализма на курс полной капитуляции перед ним.

Вместе с тем, как мы уже отмечали, поворот этот являлся также и порождением весьма долголетней исторической традиции, а именно– склонности к компромиссам с идеологией и практикой капитализма как внутри страны, так и в международном плане. В разных формах, с меняющейся интенсивностью и претензиями, эта тенденция, так или иначе, на деле всегда сопутствовала подлинному революционному движению, практически, с самого момента его возникновения и организационного становления.

К середине 50-х годов в СССР эта тенденция стала заметно утверждаться и расширять свою социальную базу. В тот период последовательно был проделан ряд существенных попыток «пересмотра» как самой теории марксизма-ленинизма, так и практики непосредственного строительство социализма. Не без основания их можно рассматривать и с позиции отступления перед идеологией капитализма и его системы «эффективно действующей» экономики частной собственности и «свободного рынка». Хоть и в сильно ограниченном и первоначально находящемся под контролем масштабе, отдельные ростки такой системы постепенно стали складываться и продолжали действовать и в условиях социализма.

В последующие периоды позиции тех кругов и деятелей партии и государства, которые проявляли склонность искать «более легкие» варианты решения проблем развития страны на пути уступок и «приспосабливания» к капитализму, получили дополнительную поддержку вследствие определенных трудностей финансово-экономического плана, связанных с необходимостью поддержания военно-стратегического паритета со странами Запада. Крайне агрессивный, открыто враждебный курс администрации Рейгана, очевидно, тоже дал значительной толчок утверждению и усилению подобных настроений и тенденций. По всей видимости, во второй половине 80-х годов прошлого столетия они получили уже и непосредственные возможности прямого и все более открытого управленческого воздействия на решение важнейших вопросов жизни и судеб партии, страны, ее населения и ресурсов.

 

* * *

 

Так что Горбачев и его политика в действительности вовсе не «упали с неба». Просто в современных условиях именно Горбачев оказался наиболее удачно подобранным «проводником», который должен был провести в жизнь определенный комплекс политических и экономических идей, издавна «мирно сосуществовавших» с социалистическими как в самой партий, так и в структурах государственного управления обществом. В сталинское время, а также в первые годы после снятия Хрущева с должности, видимое присутствие таких идей и их приверженцев в жизни страны ощутимо уменьшилось. Однако, как показал дальнейший ход истории, они не исчезли совсем, а, скорее, временно перешли в некоторое более «замкнутое в себе», так сказать, латентное состояние, в котором просто выжидали наступления более благоприятных условий с тем, чтобы вновь «восстать» и приступить к более активным действиям.

По данному поводу сотрудник известной ежедневной газеты «Вашингтон пост» Роберт Кейзер пишет в своей книге о Горбачеве следующее: «Для преобладающей части западного общества выход Горбачева на политическую сцену был полной неожиданностью. Однако в действительности реформистская линия в партии существовала чуть ли не с самого ее зарождения. «Родоначальником» ее в советский период считается Николай Бухарин. Он хоть и подвергался часто критике со стороны Ленина, но все же годы подряд работал в непосредственной близости от него и пользовался авторитетом одного из наиболее уважаемых деятелей партии».

По сути дела, в 1987–1988 годы Горбачев просто снял с себя уже ненужные ему прежние идейно-политические «одеяния» марксиста-ленинца, роль которого он довольно успешно сумел сыграть непосредственно после своего прихода к власти, и перешел к выполнению других, в корне отличающихся от прежних, «ролей». Или, может быть, все-таки точнее будет сказать, что и в период 1987–1988 годов Горбачев все так же предпочитал ходить «одним рукавом» в «одеянии» коммуниста-ленинца, оставаясь на самом деле кем-то совершенно иным.

Основные постулаты «новой линии» тогдашнего генерального секретаря ЦК КПСС получили немалое распространение и влияние еще в период Хрущева. Однако, в отличие от самого Хрущева, им удалось политически пережить его и сохраниться на протяжении последующих десятилетий двадцатого века, чтобы вновь прорасти и укрепиться, на сей раз с последствиями гораздо более пагубными, уже в середине 80-х годов.

Чрезвычайно показательно, что долгое время основные элементы этих идей считались составными частями всяких, преимущественно диссидентских, платформ и программ, выдвигаемых отдельными группами интеллигенции и других заинтересованных кругов. Они содержали требования так называемого «культурного либерализма», уменьшения и значительного ограничения идеологической роли КПСС и доходили до прямо буржуазных взглядов «либеральной демократии», полного отвержения классовой борьбы и солидарности, а также до открытых восхвалений и преклонений перед всем западным.

Нет ничего более далекого от истины, чем попытки представить все эти «платформы» и постулаты неким «порождением» русского (или нерусского) «национализма», будь он даже в самых отъявленных антисоветских и антикоммунистических расцветках. Все они – без исключения! – являлись специально изготовленными продуктами пропагандистских и идеологических центров Запада или, по крайней мере, неким переработанным «эхом» тех или иных уже известных, тоже западных, доктрин.

Что касается непосредственной обработки, приспособления и распространения взглядов и «рецептов» этих доктрин в конкретных условиях СССР, то они уже были делом определенных групп интеллигенции, да и самих правящих кругов советской «элиты», у которых были определенные возможности как прямых контактов с Западом, так и общественного воздействия внутри страны. Это особо сказалось на процессах формирования взглядов и политики в области управления экономикой. Именно здесь, кажется, раньше чем в остальных областях, стали складываться и пробивать себе дорогу идеи о «преимуществах» «децентрализации» по сравнению с «обязательной скованностью централизма». А дальше уже речь пошла о замене методов якобы «принуждения и насилия» методами «преимущественно эволюционного» развития, что в переводе на язык экономики означало упразднение системы единого планирования и переход к «свободному рынку» и частной собственности на средства производства.

В том же духе много говорилось и о «необходимости» искать и выводить «на передний план» какие-то (и по сей день оставшиеся до конца невыясненными) весьма неопределенные, «естественные преимущества» системы. Эта фраза, кстати, была в исключительно широком обращении во времена Горбачева. Важной частью ее содержания, или, скорее всего – предназначения, являлось провозглашение так называемого «социализма производительных сил».

Очень обстоятельный анализ этой концепции содержится в научном исследовании Делии Льюис Лопес Гарсия, посвященном подходам к проблемам экономического кризиса и демократии на Кубе (опубликованном в изданном в 1999 г. в Гаване сборнике «Куба в 90-е годы XX века»). На деле это является приемом преднамеренного отрыва в целях дальнейшего их противопоставления отдельных составных частей марксистского понимания способа общественного производства как органического единства уровня развития производительных сил, с одной стороны, и характера господствующих в данном общественном строе производственных отношений – с другой. А это, как известно, является одним из основных столпов всего марксистского видения устройства мира, характера и структуры общества и общественно-экономической практики. «Выведение» производительных сил из общего, синтезирующего понятия способа производства на деле обессмысливает и другую его составную часть, прямым образом связанную с пониманием общественного развития и прогресса и необходимостью совершенствования производственных отношений. А устранение классового разделения общества и проистекающих из него антагонистически-непримиримых классовых противоречии является первым и безусловно необходимым шагом в этом направлении.

Таким образом, выходит, что к определенному этапу развития СССР значительная часть руководящих кадров КПСС, очевидно, оказалась в плену забот и мыслей, преимущественно связанных с проблемами объема производства и экономического роста. Оказалось, однако, что при этом почти полностью забыли о не менее важной необходимости непрерывно держать под контролем структуры и механизмы рынка и частной собственности. А последствия этого оказались не только плачевными, но и прямо пагубными, в том числе и для тех проблем экономического роста и производства, к которым вроде бы относились с таким вниманием и заботой.

 

* * *

 

Своего рода кульминацией подобного стиля мышления и подхода стал предпринятый в 1987–1988 годах со стороны Горбачева и его окружения так называемый «новый курс». В нем содержались следующие основные направления:

– во-первых, намечался отказ от «реформы партии» и переход к курсу ее ликвидации и устранения от власти;

– во-вторых, под предлогом развертывания «гласности», средства массовой информации в СССР приобретали исключительно антикоммунистический, антисоветский и антисоциалистический характер;

– в-третьих, в ход пошла полная и ничем не ограниченная «реабилитация» и утверждение идеи и практики частной собственности и так называемой «свободной» предпринимательской деятельности.

Как известно и уже было сказано, на первом этапе «перестройки» в 1985–1986 годах средства массовой информации, находящиеся тогда под контролем партии, призывали положить конец «ошибкам, недостаткам и извращениям», имеющим место в ее работе. В связи с этим была развернута широкая кампания против коррупции, покровительства и протежирования со стороны вышестоящих руководителей. Критике подвергалась также практика приспособленчества, формализма, недостаточной подготовки кадров, слабая идеологическая подготовка.

В ответ на такую критику на XXVII съезде КПСС были намечены специальные меры об изменениях в партии. Они предусматривали принятие съездом новой редакции Программы и Устава КПСС. В соответствии с ней следовало всемерно усилить роль критики и самокритики. Предусматривался также и новый подход к практике коллективного руководства, повышенное внимание уделялось личной ответственности. Съезд также специально призвал к строжайшему партийному контролю за действиями высших руководителей партии.

Горбачев, однако, так никогда и не начал проводить в жизнь эти решения и установки съезда. Вместо этого в 1987–1988 годах он выступил с идеей, что именно КПСС является «основной помехой перестройке», после чего объявил о своем решении начать «радикальную политическую реформу», направленную на ослабление позиций и влияния партии. Как правило, все кампании против Коммунистической партии за последние десятилетия неизменно начинались призывами о «десталинизации». Так поступил и Горбачев.

В своей книге «Гласность» (изданной в Нью-Йорке в 1989 г.) Стивен Ф. Коэн и Катрина ван ден Гейвель подчеркивают, что Хрущев был первым, применившим последовательно это «оружие» против своих политических противников внутри партии как в 1956, так и в 1961 году. Очевидно, следуя его примеру, Горбачев и Яковлев в 1987–1988 годах также начали чрезвычайно широкую кампанию в подчиненных им средствах массовой информации по «пересмотру и ревизии» истории партии.

Потом с тем же подходом подошли и к экономике. По непосредственной инструкции и с одобрения Горбачева в публичном пространстве систематически стали появляться обвинения советской статистики в «фальсификации» и стремлении скрыть «подлинные масштабы» экономических проблем страны. К тому же Горбачеву, очевидно, было нужно внушать, что такие проблемы были намного глубже и «катастрофичнее», чем это казалось людям, и что причины столь «кризисного» состояния кроются… в «корнях сталинизма», якобы неизменно вызывающих явления дефицитов, спада и застоя.

 

* * *

 

Наряду с обслуживанием становящихся все более явными антисоциалистических целей стратегии Горбачева, он, видимо, нуждался в очередных «разоблачениях Сталина» и обвинениях в «сталинизме» для непосредственной политической борьбы со своими противниками в партии, в том числе и в самом Политбюро. При помощи подобных аргументов он добивался ослабления позиций Лигачева и его сподвижников, целенаправленной компрометации их взглядов и личностей в глазах общества.

Отношения с Лигачевым, отвечающим в партии непосредственно за средства массовой информации, резко испортились после февраля 1987 года, когда Горбачев предпринял очередную свою акцию по ослаблению партийного руководства этой областью. «Аргументы» его и на сей раз сводились к якобы «неотложной необходимости» усиления критики Сталина и «сталинизма».

По мнению Маршалла И. Гольдмана, приведенному в его книге «Почему не удалась перестройка» (1991), поворот такого рода являлся, по крайней мере, отказом от публично заявленной шесть месяцев тому назад самим Горбачевым позиции – «не копаться больше в прошлом». Очевидно, в 1987 году нападки на Сталина понадобились в целях сколачивания некой достаточно широкой политической и общественной коалиции, направленной против подлинных сторонников социализма, их руководителей и деятелей. Так, историк Стивен Коткин (Kotkin Stephen) из Оксфордского университета Великобритании отмечает, что целью подобной коалиции было собрать «воедино» как «людей, склонных отречься от Сталина во имя совершенствования и преобразования социализма, так и общественных деятелей…, откровенно добивающихся его уничтожения».

Необходимость в дальнейшем поддерживании столь разношерстной общественной коалиции, вероятно, отпала после того, как несколько позже, в 1987 году, во имя «борьбы против сталинизма» руководство средствами массовой информации полностью перешло в руки отъявленных антикоммунистических, антисоветских и антисоциалистических сил. Вскоре после того Горбачев снова внес на утверждение в Политбюро предложение уменьшить на 50 % уже одобренные объемы государственных заказов с тем, чтобы в дальнейшем предприятия были вынужденными сбывать оставшуюся часть своей продукции на рынке. Как вспоминает об этом в своей книге Егор Лигачев, любые попытки возражений или дискуссии в связи с подобными мерами столь откровенно авантюристского характера буквально тотчас «глушились» яковлевскими антикоммунистическими и антисоциалистическими СМИ. Людей, отважившихся на подобные «проступки», сразу дискредитировали, обвиняя их в «консерватизме», якобы чреватом угрозами «новых экономических спадов и кризисов». В такой обстановке Политбюро просто оказалось вынужденным одобрить предложенный Горбачевым «прыжок в темноту», приведший в конечном итоге всю страну в хозяйственный тупик таких размеров, выхода из которого и по сей день не видать.

Наряду с самим Горбачевым, особые «заслуги» в этом плане принадлежат и Александру Яковлеву, второму из «злых гениев» «перестройки». Его политическое присутствие и влияние стало особо заметным как раз после 1987 года. На деле он являлся как «главным конструктором», так и непосредственным «экзекутором» тех основных направлений политического курса Горбачева, где шла речь о мерах подтачивания влияния и парализации деятельности КПСС и выдвижения на решающие посты в государстве и обществе кадров откровенно антисоветского толка, открыто придерживающихся идейных позиций и практики капитализма. Часть этих кадров подбирали среди определенных групп интеллигенции, имена которых пользовались определенной известностью в обществе. «Досье» других из них, очевидно, еще долго будут храниться в сейфах подлинных «архитекторов» и зачинщиков «перестройки.

По заявлениям самого Яковлева, он являлся «социал-демократом». Очевидно, в кругах «перестройщиков» это считалось особо приемлемым ярлыком. Так, например Георгий Шахназаров, один из главных советников Горбачева, тоже любил повторять, что являлся «социал-демократом» еще с 60-х годов. По свидетельствам британского аналитического обозревателя А. Брауна в его книге «Фактор Горбачева» в свое время сам Горбачев представил тогдашнему социалистическому премьер-министру Испании Фелиппе Гонсалесу своего ближайшего помощника Анатолия Черняева как своего «друга и тоже социал-демократа». Что касается оценки самого А. Брауна, по его мнению, сам Черняев являлся деятелем и мыслителем «откровенно либеральных политических убеждений». Д'Агостино подчеркивает в своей книге «Революция Горбачева» (1995), что именно «Черняев, Шахназаров и Яковлев в основном изготовляли тексты речей, публичных выступлений и других важных материалов деятельности тогдашнего генерального секретаря». А по наблюдениям опять того же Брауна, все имеющие место изменения, пересмотр основных политических понятий и установок «перестройки» проводились при непосредственном участие и под идеологическим надзором Александра Яковлева. Таким образом, «социалистический плюрализм», о котором говорилось сначала, постепенно превратился в «плюрализм мнений», а наконец уже полностью приобрел содержание просто «политического плюрализма».

 

* * *

 

Аналогичным способом и сам Горбачев первоначально вроде бы убежденно призывал к необходимости «реализации разных форм социалистической собственности». Постепенно, однако, он все чаще стал не то «забывать», не то «пропускать» сначала слово «реализация», затем «социалистическая», пока под конец не начал говорить уже просто о «разных формах собственности». Примерно так же и объявленное сначала «социалистическое правовое государство» в конечном итоге превратилось… всего лишь в «правовое государство».

Призывы о развитии возможностей «социалистического рынка» по ходу дела обернулись сначала «рыночным социализмом», а под конец приобрели уже, по всей видимости, свою окончательную редакцию, смысл и значение как «регулированная рыночная экономика», что является понятием развитого капитализма. (Правда, вскоре оказалось, что даже это являлось не более чем «временной остановкой» тактического плана, поскольку и прилагательное «регулированная» тоже отпало, дабы уступить место уже ничем не ограниченной, «чистой», «священной» рыночной экономике.)

Очевидно, применяя те же самые «методологические принципы», Яковлев и подчиненные лично ему средства массовой информации старались даже не упоминать слова «национализм» и «сепаратизм» применительно к набирающим силу конфликтам и очагам напряженности на межэтнической и националистической почве в некоторых нерусских союзных республиках. Вот как Арчи Браун, симпатизирующий, между прочим, Горбачеву, объясняет в своей книге «технологию» этих методов и подходов: «Один из приемов Горбачева заключался в том, чтобы сначала вновь «пустить в обращение» опредленные идеи и понятия, которые в силу ряда причин на протяжении предшествующих десятилетий просто вышли из употребления в советской общественной жизни и политическом словаре. В первые годы после своего избрания на пост генерального секретаря он применял их, добавляя к ним, как правило, прилагательное «социалистический».

Потом смысл и содержание таких, получивших «новую жизнь» «новаторских понятий», становились объектом дополнительных объяснений и толкований со стороны особо «реформистски» настроенных маститых представителей интеллигенции. В результате такой «вторичной обработки» к 1988 году понятие «социалистический» уже почти полностью вышло из употребления… То, что действительно впечатляло у Горбачева, были не столько его «новшества» и «нововведения», сколько его способность придавать «гражданственность» совершенно чуждым марксизму-ленинизму идеям при помощи простой добавки к ним прилагательного «социалистический» или чего-нибудь другого в этом роде. Через год-два эти добавки просто становились лишними, но выше упомянутые немарксистские понятия и идеи уже воспринимались без каких-либо особых возражений».

Такими впечатлениями делится и Лигачев в своей книге.

 

* * *

 

После 1987 года Яковлев уже совершенно открыто работал против социализма. Под его руководством и при его личном участии установка о «мирном сосуществовании» как о форме борьбы против капитализма всеми силами и средствами, кроме военных, приобрела уже совершенно иной смысл в духе якобы «обязательных для всех» в условиях современности так называемых «общечеловеческих ценностей».

Сам процесс «поиска» и «запуска в обращение» данного понятия, похоже, тоже не лишен довольно большой степени преднамеренности. Так, например, в изданной еще в 1943 году в Нью-Йорке книге Г. Селсама «Социализм и этика» отмечается, что, по Ленину, такие классовые ценности рабочего класса как солидарность, сотрудничество, дружеская взаимопомощь, единство и др. будут обретать общечеловеческую, универсальную стоимость и станут общепринятыми по мере того, как общество социализма будет становиться уделом преобладающей части человечества и будет ею воспринято. При этом Ленин специально указывает на то, что рабочий класс особенно заинтересован в становлении такого вида этики, которая будет одновременно как классовой, так и общечеловеческой – в том смысле, что будет полезной и охватит непосредственно или в перспективе всех людей на земле.

Однако в интерпретациях Яковлева и в политической практике Горбачева идеи «универсальных, общечеловеческих ценностей» приобретали смысл и значение прежде всего как средство оправдания проводимого им курса все более откровенного, тесного сговора и союза с силами империализма. Очевидно, во имя тех же самых целей и «социалистическая демократия», первоначально объявленная «знаменем» перестройщиков, вскоре после этого была заменена просто «демократизацией». С тому же она подразумевалась исключительно в виде способа ограничения общественного влияния и политической роли Коммунистической партии.

В том же духе в конечном итоге и сам социализм стал всего лишь «социалистическим выбором». Причем речь шла уже далеко не об отдельном и реально существующем общественно-экономическом строе и этапе общественного развития, а всего лишь о проявлении некоего «общего стремления» к социальной справедливости.

Аналогичным способом и реально достигнутая степень уменьшения международной напряженности и установления атмосферы безопасности и взаимовыгодного сотрудничества между социалистическими и капиталистическими странами в Европе, каким-то чуть ли не магическим способом были объявлены… вехами некоего «общего европейского дома». Хотя на деле все это стало возможным преимущественно вследствие возрастающей роли системы социализма во всем мире, неуклонно нарасщивающей свои силы и потенциал за счет самоотверженных усилий и труда своих народов.

А понятие типа «общеевропейского дома», как справедливо замечает в своей книге Джерри Хью, «кроме общей озабоченности в сохранении мира, в обязательном порядке предполагает также и наличие гораздо большей степени общности взаимных интересов, взаимовыгодной торговли и ряда других подобных форм сотрудничества». К сожалению, достижений такого рода в Европе, да и во всем мире не было как тогда, так и теперь. (Заключение такого рода содержится в книге Джерри Хью «Демократизация и революция в СССР 1965–1990 гг»., изданной в 1997 году Брукингским институтом в Вашингтоне, который часто привлекается к непосредственному обслуживанию политических интересов администрации США.)

Таким образом, как рассказывает о том же в своей книге и Лигачев, не торопясь, но исключительно систематически и постепенно менялись как слова и понятия, так и само содержание всех прежних основных политических, экономических и международно-стратегических доктрин партии и государства. Всевозможной словесной эквилибристикой их просто переворачивали «наизнанку». В своем исследовании о развале Советского Союза и мемуарной литературе на эту тему (опубликованном в издании «Евро-Азиатские исследования» за март 1997 года) авторы М. Эльман и В. Канторович пишут следующее: «По всей видимости, шла настоящая война против официальной идеологии… Причем она началась задолго до того, как в партии были приняты на сей счет радикальные решения». (22)

И действительно, еще с начала 1987 года, находясь все еще в меньшинстве в составе тогдашнего Политбюро (настроенного в общем-то на реформистский, но далеко не ревизионистский лад), Горбачев и его сподвижники (первоначально не без некоторых рисков для себя) приступили к активной подмене основного идейного содержания «перестройки» уже совершенно иной, «новой», преимущественно «антисталинской» направленностью. В этой связи журналист из США Роберт Кейзер пишет в своей книге о Горбачеве (1991 г.) следующее:

«Несомненно, Горбачев, Яковлев, Шеварнадзе и работающее на них были изобретательнее и энергичнее своих противников… В действительности, с конца 1986– начала 1987 гг. Горбачев и его союзники в партии и в кругах интеллигенции просто стали вести себя подобно мальчикам, которых пустили в кладовую с фарфоровой посудой и дали им возможность ломать там все, что попало, с тем, чтобы наслаждаться самим звуком своих действий». При этом весьма показательным было то, что вся эта активность, осуществляемая преимущественно средствами массовой информации, происходила в обстановке удивительной координации с информационнами системами Запада и их постоянно аккредитованных представителей в Москве. На это обстоятельство, между прочим, еще в свое время неоднократно обращал внимание и Лигачев.

Так, например, главный корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» Дэвид Ремник казался как будто бы постоянно «подписанным» на встречи и интервью с Яковлевым. Немудрено, что мнения и позиции последнего регулярно появлялись в известной в то время серии «Обзоры и репортажи у могилы Ленина». Без сомнения, сам Яковлев за время своего столь долгого пребывания в Северной Америке тоже успел очень хорошо оценить чрезвычайно могучую роль данной газеты в формировании общественного мнения этой части мира.

 

* * *

 

С течением времени на общественные настроения в СССР все больше стали влиять проблемы экономического развития. Очевидно, это совпало и с той повышенной ролью, которую предстояло сыграть в разворачивающихся процессах уже открытого антисоциализма, антисоветизма и антикоммунизма все более усиливающимся секторам и группам преимущественно нелегальной до тех пор «второй экономики». В этой связи А. Джонс и В. Москофф отмечают в своей книге «Возрождение духа предпринимательства в Советском Союзе» (1991 г.), что разные виды кооперативных предприятий, особенно широко распространившиеся в сфере торговли и некоторых видов потребления и услуг, за весь период существования Советского Союза являлис<