Ангелы, которые сотворили мир

Подавляющее большинство христианских гностических систем создано ересиологами, ориентированными на сирий­ский тип, включая и принимающих изначальную Тьму в платонической форме пассивной материи. Это говорит не только о том, что все они с удовольствием занимались тем родом трансцендентальной генеалогии, о котором мы упоми­нали. В сущности, где бы ни говорилось о том, что «ангелы» |или «демиург» были создателями и правителями мира, даже не обращаясь к их отходу от высшего Бога, мы имеем дело с принципом не совершенного зла, но скорее худшего и вырож­дающегося начала как причины и сущности творения.

Таким образом, Карпократ без всякой попытки дедук­ции (насколько показывает отчет Иринея) просто утверж­дает, что мир был сотворен ангелами, «которые намного ниже, чем нерожденный Отец»: Иисус и все души, кото­рые, подобно ему, остались чистыми и сильными в памяти непорожденного Отца, могут презирать творения и проходить через них (Iren. I. 25.1 - 2). Менандр учил, подобно Симону, что Первая Власть известна не всем, и мир сотворен ангелами, о которых он, «подобно Симону, говорил, что они про исходят от Эннойи»; он утверждал, что магия способна победить этих правителей мира (цит. соч. 23. 5). Сатурнин, опуская Эннойю или любой подобный женственный прин цип, просто учил, согласно Иринею, что «один непознанный Отец сотворил ангелов, архангелов, силы и власти. Однако мир и все в нем сущее сотворили семь определенных ангелов, и человек также представляет собой творение ангелов», для которых иудейский Бог — единственный. Этих ангелов он описывает, в свою очередь, как плохих ремесленников и как мятежников. Христос пришел низложить Бога иудеев. Кроме этих ангелов, как определенную точку зрения Сатурнин также допускает дьявола, который «является анге­лом, врагом этих ангелов и богом иудеев» — род частной вражды в лагере низших сил (цит. соч. 24. 1 - 2).

Развитые системы, с другой стороны, как уже было ука­зано, в деталях разработали отход низшего порядка от выс­шего принципа в чрезмерных и чрезвычайно запутанных генеалогиях — разновидности метафизической «цепочки», за­канчивающейся падением этого мира. Так, например, Василид провел линию спуска через длиннейшую цепь, ко­торая в виде некоторого числа духовных фигур, подобных Нусу, Логосу и т. д., проходит через 325 последовательно со­зданных небосводов с их ангельским населением, последний из которых — тот, что мы видим — населен ангелами, сотво­рившими этот мир. Их глава — бог иудеев. Сюда безымян­ный Отец посылает Христа, вечный Нус, освободить тех, кто верит в него, от власти создателей мира. Его страсти — ложь, С2имонКиреянинумернакрестевегооблике (цит.соч.24. 3 -4). Два других выдающихся примера этого рода, барбелиотский и валентинианский, мы рассмотрим позже.

Во всех этих случаях силы, которые ответственны за мир и против которых направлена работа по спасению, более пре­зренны, чем зловещи. Их низость — не низость предвечно­го врага, не вечная ненависть к Свету, но низость невеже­ственных захватчиков, которые, не подозревая своей под­чиненности в иерархии бытия, присвоили себе власть, а в союзе слабых умов со злом и воля к власти может стать толь­ко карикатурой на истинную божественность. Мир, создан­ный ими в незаконном подражании божественному творче­ству и в доказательство их собственной божественности, в является свидетельством их вторичности, как по устройству, так и по управлению.

Одна повторяющаяся особенность — утверждение, что пророки и Законы Моисея происходят от этих управляющих миром ангелов, среди которых иудейский бог является са­мым выдающимся. Это обусловлено специфическим анта­гонизмом с ветхозаветной религией и ее Богом, реальность которого ничуть не отрицается. Наоборот, после того, как он первый в астрологии дал свои имена четырем из семи плане­тарных архонтов, которых гностики затем выдвинули в творцы мира, в полемической обрисовке его образа на первый план выступила несомненная карикатура на библейско­го Бога — не подлинно освященного веками, но все же гроз­ного. Среди Семи это главным образом Иалдаваоф, который приписывает себе это величие и подобие. В системе офитов, как описывает Ириней, он — первенец низшей Софии, или Пруникос, и он породил из вод сына, названного Иао, кото­рый, в свою очередь, тем же способом создал сына, Саваофа, и так далее до семи. Таким образом, Иалдаваоф опосредован­но является их отцом, и в связи с этим — отцом творения: «Он хвалился тем, что было в его деяниях, и сказал: «Я Отец и Бог, и нет никого выше меня» (по образу определенных фор­мул Ветхого Завета, таких как Ис. 45:5: «Я Господь, и нет иного, нет Бога кроме меня»). Ему возражает его мать: «Не лги, Иалдаваоф: выше тебя Отец всего, Первый Человек, и Человек, Сын Человека» (цит. соч. 30. 4 - 6).

Тема демиургического тщеславия нередка в гностичес­кой литературе, включая ветхозаветные аллюзии. «Для всего, что управляется великим Архонтом, чья власть про­стирается до небесного свода, который верит, что он — единственный Бог, и что нет ничего выше его» (Василид, в Hippol. VII. 25. 3, ср. 23. 4 f.). На шаг дальше в клевете продвинулся Апокриф Иоанна, где Иалдаваоф, чтобы по­лучить власть, обманывает собственных ангелов тем, что, даруя, он отказывает им во власти, и где его ревность вы­дает скорее знание, чем неведение высочайшего Бога:

Онразделил между ними свой огонь, присущий ему, и свою власть; но чистый Свет власти, унаследованный им от Матери, он не дал никому. По этой причине он удержал власть над ними, потому что слава, что была в нем, была от власти Света Матери. Поэтому он позволил себе называть­ся «Богом», отрекшись от материи, из которой он произошел... И он созерцал творение под собой и множество ангелов под собой, которые произошли от него, и он сказал им: «Я — рев­нивый бог, и нет бога, кроме меня» — таким образом указав ангелам под собой, что существует другой Бог: ведь если бы не было ни одного, почему он был бы так ревнив?

(42:13 ff.; 44:9 ff., Till).

Мандейские спекуляции о началах изобилуют той же те­матикой, хотя здесь не очевидна ссылка на ветхозаветного Бога: «Б'Хаг-Зива решил, что он могуществен, и отказался от имени, сотворенного Отцом [для него]. Он сказал: «Я отец Утр, который сотворил ш'кина для них». Он размышлял над мутной водой и сказал: «Я сотворю мир» (G 97 f).

Типичным также представляется возражение свыше, которое ставит создателя на место82. Но даже более оскор­бительным является подобный выговор от восходящей души пневматика, который похваляется своим высшим началом перед лицом повелителя, или повелителей, мира: Я — сосуд, более драгоценный, чем женщина, что породила тебя. Твоя мать не знает своего начала, но я знаю себя и знаю, куда я иду. Я взываю к неподкупной Софии, обитающей в Отце и являющейся матерью твоей матери... Но женщина, родив женщину, понесла тебя дальше, не зная собственной матери и веря, что она произошла из себя: но я воззвал к ее матери.

(Iren. I. 21. 5)

Подобные формулы, которых существует множество, убедительно выражают доверие гностическому избранни­ку и его беспредельное презрение к низшим силам, даже если они и являются правителями мира. Это не исключает смерти, восприятие которой мы с интересом находим сме­шанным со смелой провокацией. Главной заботой души представляется уход от ужасных архонтов, и, чем встре­тить их лицом к лицу, она предпочтет, если сможет, ус­кользнуть от них незамеченной. Соответственно, в опре­делении цели таинств иногда говорится о необходимости придания душам в их последующем восхождении невиди­мости для архонтов, которые могли бы преградить им путь, особенно для главного, который в роли судьи мог бы сде­лать их ответственными за их деяния перед его законом. Так как главным пунктом этого закона является «справед­ливость», то у гностиков, подразумевающих уход от его санкций (часть общей антиномичной позиции), такое пред­ставление выражает отречение от ветхозаветного Бога в его нравственных заповедях. Мы еще вернемся к данному субъекту в связи с гностическим вольнодумством; вскоре обнаружится и связь с противопоставлением закона и ми­лосердия у Павла.

У некоторых христианских гностиков фигура мирового бога полностью поглощена множеством ангелов или архон­тов и стала, как это видно в Библии, лишь символом творе­ния и его законом, так что весь вопрос о спасении свелся к вопросу отношений между ним и непознаваемым Богом вов­не. У нас есть несколько примеров такого квазимонотеистического развития, насколько это касается космической сферы. Керинф учил, что «мир был создан не первым Бо­гом, но силой, которая отошла и отделилась от источника бытия и даже не знала о Боге, который превыше всего»: Христос был первым, проповедовавшим непознаваемого Бога в мире (Iren. I. 26.1). В том же духе Кердон провозг­ласил, что «Бог, которого проповедовали Моисей и проро­ки, не Отец Иисуса Христа: одно познаваемо, другое — нет, одно очень просто, другое — хорошо» (цит. соч. 27.1). Уче­ние Кердона, о котором мы не говорим ничего, кроме этого краткого упоминания, приводит к ближайшему соседству с Маркионом, величайшим учителем этой группы.

ЕВАНГЕЛИЕ МАРКИОНА

Маркион Синопский из Понта занимает уникальное мес­то в истории гностической мысли, как и в истории христиан­ской Церкви. В отношении последней он был наиболее непо­колебимым и подлинным «христианским» гностиком, и именно по этой причине бросил величайший вызов христи­анской ортодоксии; или, точнее, его вызов более, чем любая другая «ересь», определил потребность формулирования ор­тодоксального вероучения как такового. В рамках гностичес­кой мысли уникальность его позиции такова, что его клас­сификация целого движения была отвергнута не меньшим количеством комментаторов, чем классификация Гарнака.