Четвертый рассказ от 26 сентября 2015 года. Выпуск 4 октябрь/ноябрь

В воздухе – аромат воспоминаний…

Энгин Акьюрек
(для журнала Kafasına Göre)

Когда становится жарко, чувствуешь себя так, будто у тебя на голове пекут трабзонский хлеб. Головы людей похожи на пекарские лопаты, подмышки в пятнистых разводах, тела влажные, как в парилке, люди, словно земляне, выдворенные из преисподней за то, что подглядывали сверху. Ну вот… Когда стало еще жарче, будто у лета «сбились все настройки», люди наивно пытались как-то объяснить эту изнуряющую жару. Кто-то был благодарен за это, кто-то вымаливал благословение Аллаха для того, кто изобрел кондиционеры, а кто-то вообще ничего не говорил, как будто всегда только то и делал, что впитывал этот воздух и глазами, и носом. От жары люди были в таком состоянии, что моя страна, с трех сторон окруженная водой, казалось, была погружена в надувной бассейн, к которому направлялись целыми семьями. Весь транспорт и все вокруг было забито моими соотечественниками в соломенных шляпах, жаждущими найти воду, в которую можно было бы окунуть ноги. Более того, приторность меню десертов «Праздник сладостей» 5-звездочного отеля вызывала ощущение переполненного желудка, как у тех, кто объелся тушеной баранины на Курбан-Байрам.
Ничего нельзя было поделать с этой жарой. Попытки побороть природу – глупость, присущая людям, также как и беспомощность «16-ти градусов Цельсия», которая сводилась всего лишь к выключению кондиционера. Это, как если бы я превратился в донер-кебаб в самом прохладном уголке моего дома и поймал бы себя на том, что сам себя упаковываю. Настежь распахнув все окна и двери, я уперся руками и ладонями в кресло и поманил к себе ветер всем телом – с головы до ног, чтобы он не почувствовал себя непрошеным гостем.
Самое лучшее, что можно делать в такую жару, это поехать в такое место, где я смогу окунуть ноги в воду, как те соотечественники, которых я видел. Я попытался заказать билет по интернету в моем телефоне. Я был тронут до слез высокой организованностью моих соотечественников. Все уже раскупили билеты и упаковались, чтобы присоединиться к длинной очереди ожидающих, как показывали в программе новостей. Я начал по очереди обзванивать фирмы автобусных перевозок и автовокзалы, подумав, что будет логично использовать самые примитивные технологии связи, раз уж мой интернет-поиск оказался неэффективным. Я надеялся, что смогу купить билет хотя бы на место сзади, на колесе. Итак, я продолжал искать, игнорировал предложения мест в багажном отделении и сидения для стюарда, гордясь своим упорством. Наконец, после того, как мне указали на фирму автоперевозок, о которой я раньше и не слышал, мне повезло достать билет на место у окна.
Схватив в охапку плавки, шлепанцы и зубную щетку и упаковав вещи за доли секунды, я выехал на автовокзал. Мое решение сбежать от этого изнуряющего зноя хоть на пару дней привело каждую клеточку моего организма в такой детский восторг, что мое разгоряченное, возбужденное сердце и глуповатый рот пожелали мне счастливых праздников заранее. Я осознал всю глубину происходящего, когда прибыл на автовокзал и увидел баррикады из автобусов и атакующие их толпы, как будто люди спасались от чумы в средневековье. Автобус медленно подъехал и, шипя, открыл дверь, так что мне пришлось радостно размахивать своим билетом, как ребенок в День детей 23 апреля, будто это именно из-за нас автобус ждал два часа. Все были нервные и злые. Маленькие дети спали в самодельных кроватках из двух баулов и не шли на компромисс с человечеством по поводу своего сна, словно желая еще больше досадить своим отцам, которые ругались с шоферами. Я же всегда сохраняю спокойствие в таких ситуациях. Потому что те, кто больше всех возмущался и жаловался, выкрикивая: «Что за задержки такие! Как вы можете заставлять нас ждать целых два часа?» на самом деле первыми снимали обувь, отодвигали свои сидения назад до упора и жаждали фрейдистского толкования этой ситуации.
Я шел по проходу, слегка касаясь спинок сидений, как будто автобус был моим закадычным другом, в поисках места №37. Место №29… Место №30… И сразу за местом №35, которое я торопливо миновал, я увидел место, которое будет моим в течение последующих девяти часов.
«Прошу прощения! Это мое место», – сказал я. Он отодвинулся на свое 36-е место, не удосужившись даже сказать «Пардон» или ответить мне любым другим иностранным словом, заимствованным в турецкий язык. Казалось, он занял свое сидение всем телом, даже не отодвинув ноги, чтобы дать мне пройти. Будто перескакивая через ручей с закатанными штанами, я перепрыгнул через него и плюхнулся на мое место. Я думаю, это были сдвоенные сидения, именуемые «местами для влюбленных». Пожилой человек, занимавший 36-е место, был гораздо старше среднего возраста – что-то между очень старым и среднего возраста. На его лице отражалась зрелость и ворчливость стариков, а глубокие и выразительные морщины, характерные для людей его возраста, казалось, шли прямо из его глаз, будто он хранил все пережитое где-то в глазах. Автобус был почти заполнен, и перебранки пассажиров по поводу мест постепенно сменились требованием воды. Во взглядах стюарда на людей, которые просили воды, можно было проследить некоторые намеки на степень его гостеприимности во время нашей поездки. Автобус тронулся как-то неестественно, словно преодолевая законы физики, и мы выехали.
Старик, которого я изо всех сил старался не задевать локтем, смотрел в одну точку. Многозначительность и покой в его глазах выглядели, как колыбельная для чего-то внутри себя, что он пытался усыпить. Мне хотелось с ним поговорить. Если бы только он сказал что-то о жизненном опыте, приобретенном за прожитые годы, это удовлетворило бы мое любопытство. Пожелав ему приятной поездки, я попытался завязать разговор. Он кивнул с выражением то ли улыбки, то ли еще чего-то, что я не совсем понял, и сказал «Вам тоже», тоном, который означал, что он не хочет разговаривать. Самое важное, чему нас учили наши матери, – это уважать людей и не беспокоить их. Они также учили нас не разговаривать с незнакомцами и не есть ничего, что они нам дадут. Впрочем, у старика не было ничего, что он мог бы мне дать. Когда человек смотрит вдаль или в одну точку, не моргая, я обычно полагаю, что он разговаривает с кем-то, невидимым для всех остальных. Я сказал: «Вы можете пересесть на место у окна, если хотите», считая, что это хоть немного обеспечит ему уединение. В долгих поездках возможность прислониться головой к окну может превратить путешествие в эпическое сказочное событие, как у детей, которые мечтают, укрывшись с головой одеялом. Меня интересовали герои сказки этого старика. Он ответил мне, что в этом нет необходимости. Он заинтересовал меня, несмотря на жару и все тяготы, которые я вытерпел в поисках этого билета. Отношение старика к происходящему было таким, словно он отгородился от всего мира и считал свое сидение местом упокоения, как в гробу. Он словно ехал в этом автобусе в свой Рай, и мы все тоже приближались к собственному спасению, путешествуя вместе с ним. Сердитое выражение его лица и его воспоминания, как спрятанные от всех сокровища, были стары, как степь, по которой мы ехали. Поскольку старик оборвал все каналы связи, я плотно прижался к окну. Можно было бы установить еще одно сидение между стариком и массой моего тела. Жара внутри автобуса уже возвела мексиканскую границу между мной и стариком. Наш стюард, который оказался даже нахальнее нашего шофера, наконец-то подошел ко мне, после того, как я нажал на кнопку вызова не менее пятнадцати раз.
«Вот это да! Ну и жара же здесь, брат!» Он потрогал воздуходувку кондиционера, пощелкал выключателем, побегал от меня к водителю и обратно и наконец сказал: «Брат, твой кондиционер сломан, вот потому он и дует горячим воздухом» тоном, который был мне хорошо знаком. Старик все так же продолжал смотреть в одну точку. Я сказал раздраженно: «Я понял!» и закрыл воздуходувку пластиковым пакетом. Я пришел в восторг от собственной творческой изобретательности в спонтанном подборе проклятий, которые я мысленно адресовал себе.
Я думаю, самой интересной частью поездки было молчание старика по поводу этой ситуации, без придания ей масштабов общенациональной трагедии, как делает большинство людей. Иногда самым лучшим попутчиком бывает человек, который спокоен и не храпит. Я смирился с реальностью и попытался уснуть, принимая молчание старика за колыбельную. Наверное, свистящий звук от пластикового пакета, закрывающего кондиционер, вступил в гармонию с горячим воздухом, наполнившим мои легкие, потому что я уснул. Я почувствовал, что у меня изо рта течет слюна. Я показал хорошее время реакции, как ребенок, который успевает шмыгнуть носом как раз до того момента, как из носа начнет течь. Я прикасался головой к окну, и воображаемые картины занимали большую часть моего сознания, хотя я видел и осознавал, где я нахожусь. Я выдумывал для себя игру, иначе я бы не смог выдержать 9-часовую поездку под сломанным кондиционером, который дул горячим воздухом. Я мысленно превратил окно, к которому прижимался головой, в экран, и начал возвращаться обратно в подсознании, как машины, которые проезжали мимо на соседней дороге. Я мысленно перенесся на ту дорогу и проносился мимо машин и грузовиков, как будто я куда-то спешил. Когда я прибавлял скорости, мои руки и ноги становились тяжелее от усталости, непривычной для моего возраста. Когда я увидел отражение своего лица в окне машины, я осознал, что я состарился. Но я должен был отдать себе должное, потому что я выглядел хорошо для своего возраста. Я замедлил темп и перешел на ходьбу. Когда дорога опустела, и поток транспорта уменьшился, я осмотрел свое лицо, внешний вид, руки и фигуру. Когда я наблюдал молодых с виду владельцев других машин, я убедился, что приветствую их улыбкой, подходящей для моего возраста.
Проходя мимо, я заметил тех, кто мне дорог. Я думаю, то, что я их увидел, пусть и во сне, так на меня повлияло, что я не успел сглотнуть слюну до того, как она капнула изо рта. Я хотел поздороваться с теми, кого люблю, но все они казались очень молодыми. Я подошел к девушке в конце дороги, которая пристально смотрела на меня. Она так приятно улыбалась, что бесплодная земля вокруг тотчас же зазеленела. Я оформил свой сон с помощью таких высоких технологий, что даже Голливуд бы обзавидовался. Совмещая мои старческие глаза и молодое сердце, я взглянул на нее умиротворенно. Я не осмелился заговорить, потому что боялся, что все разлетелось бы на маленькие воздушные шарики, если бы я издал хоть звук. Я знал, что должен идти. Мы так приятно улыбались друг другу на «картинке», которая выглядела размытой и нечеткой даже в моем сне, что я поднял вверх руку, словно давая ей понять, что снова стану молодым и найду ее, и я опять улыбнулся ей. Кто-то, мчащийся среди машин, как и я, привлек мое внимание. Когда я подошел поближе, я почувствовал, что он смотрит на меня. Я узнал его по глазам. Тело старика теперь стало молодым, и он пришел посмотреть на меня состарившегося.
«Ну, как дела?» – я не удивился, впервые услышав его голос. Я ответил: «Пойдем, присядем по ту сторону дороги». Мы медленно шли. Он пропускал меня вперед, уважая мой возраст. Используя старые приемы подсознания, я немедленно соорудил насыпь на обочине дороги, на которую мы могли бы присесть. Я хотел заговорить первым, как только мы расположились, поскольку я чувствовал, что нам надо было многое обсудить.
«Кем бы ты хотел быть, если бы родился заново?» – спросил я. Я от себя такого не ожидал. Подняв свое старое тело, сам не знаю, зачем, я с любопытством ожидал его ответа. Владелец 36-го места посмотрел вдаль и сказал: «Я хотел бы снова быть собой, чтобы иметь возможность встретить тех, кого я люблю».
Словно вырезая самые красивые предложения, самые логичные диалоги, самые яркие сцены в кинофильме, направив видоискатель камеры на тучи, стюард был режиссером своего собственного фильма. Он похлопал меня по плечу рукой, которая высовывалась из короткого рукава его синей рубашки.
«Брат! Не желаешь съесть булочку?»
«Спасибо, брат». Было слишком некомфортно возвращаться к «хрустящей» реальной жизни с булочкой, именно тогда, когда я нащупал самую значимую вещь в таинственных уголках моего сна. Когда стюард подавал мне булочку, я поймал взгляд старика. Глядя на меня, он улыбался, выглядел бодрым, и его глаза были молодыми. Во мне растеклись искрящиеся реки. Стюард в синей рубашке с короткими рукавами, которого я ни разу не повстречал в моем сне, подал старику его чай, бесстыдно ухмыльнулся мне и сказал: «Брат, может, я тебе принесу воды? Ты говорил сам с собой. Наверное, тебе очень хочется пить». Путешествуя автобусом, мы со стариком ели наши булочки и улыбались.