Пятому ежегодному съезду 26-27 апреля 1891 г.

15 апреля 1891 г.

Лондон, Риджентс-Парк, Авеню-Роуд, 19,

Европейская секция Теософского Общества

Пятому съезду Американской секции Теософского Общества

Братья теософы!

Я намеренно опустила какие бы то ни было упоминания о своем старейшем друге и соратнике У.К.Джадже в моем общем послании к вам, ибо считаю, что его неослабевающие самоотверженные усилия по укреплению и развитию теософии в Америке заслуживают отдельного рассмотрения.

Если бы не У.К.Джадж, то теософия в Соединенных Штатах не занимала бы того места, которое она занимает сейчас. Именно он главным образом укреплял среди вас это движение, именно он доказал тысячью способов свою полную преданность важнейшим задачам теософии и Общества.

Не стоит на Теософском съезде особо предаваться взаимному восхищению, но следует непременно отдавать дань уважения тогда, когда это нужно, и я рада, пользуясь случаем, открыто выразить устами моего друга и коллеги Анни Безант свою глубокую признательность вашему генеральному секретарю за его деятельность и во имя теософии публично, искренне и от всей души поблагодарить его за ту благородную работу, которую он уже проделал и продолжает осуществлять.

С братским приветом

Е. П. Блаватская

 

Приложение

ПИСЬМА РОДНЫМ ^[646]

I

Нью-Йорк (1875-1876)

Году в 1875 г-жа Желиховская ^[647], известная как личным вкладом в литературу, так и тем, что она — сестра г-жи Блаватской, прослышала о том, что Е.П.Б. начала писать свои работы каким-то особым способом, который еще несколько лет назад был бы для нее совершенно невозможен. Каким образом она обрела знания, удостоившиеся единодушного признания и английской, и американской прессы, было совершенно необъяснимо. Поползли слухи, что в основе всего этого лежит «колдовство», и, терзаемая страхами и дурными предчувствиями, г-жа Желиховская написала сестре, умоляя ее объяснить все это. Она получила следующий ответ:

Не бойся, я не безумна. Все, что я могу сказать, — это что некто определенно вдохновляет меня... более того, некто входит в меня. Говорю и пишу не я — это нечто внутри меня, мое высшее, лучезарное Я думает и пишет за меня. Не спрашивай меня, друг мой, что я при этом испытываю, ибо я не в состоянии ясно объяснить. Я и сама не понимаю! Единственное, что я знаю, — это то, что теперь, с возрастом, я стала чем-то вроде кладезя чьих-то чужих знаний...

Некто приходит, окутывает меня туманным облаком и неожиданно выталкивает меня из самой себя, и тогда я уже не «я» — Елена Петровна Блаватская, а кто-то другой. Кто-то сильный и могучий, рожденный совсем в иных краях. Что же касается меня самой, то я словно сплю или лежу рядом почти без сознания — не в своем теле, а совсем рядом, и удерживает меня подле него лишь какая-то тонкая нить, связывающая меня с ним. Однако временами я совершенно отчетливо все вижу и слышу: я прекрасно сознаю, что говорит или делает мое тело или, по крайней мере, его новый владелец. Я даже понимаю и помню все это так хорошо, что могу потом записать его слова...

В такие моменты я замечаю страх и благоговейный трепет на лицах Олькотта и других и с интересом слежу за тем, как он с некоторой жалостью глядит на них моими глазами и учит этих людей, пользуясь для этого моим материальным, физическим языком. Но не моим умом, а своим собственным, который окутывает мое сознание подобно облаку... Ах, на самом деле я не могу всего объяснить.

Изумление Е.П.Б., вызванное таким чудесным развитием ее способностей, видимо, было очень велико, судя по письму, которое она написала (примерно в 1875 или в 1876 г.) своей тетке, г-же Фадеевой, вместе с которой она воспитывалась и училась:

Скажите, милая моя, интересуют ли вас физиологическо-психологические тайны? Вот вам одна из таковых, вполне достойная того, чтобы повергнуть в изумление любого физиолога: в нашем [Теософском] Обществе есть несколько исключительно образованных членов, к примеру, профессор Уайлдер, один из первых археологов и востоковедов в Соединенных Штатах, и все эти люди приходят ко мне, чтобы учиться у меня, и клянусь, что я разбираюсь во всевозможных восточных языках и науках, как точных, так и абстрактных, гораздо лучше, чем сами эти ученые мужи. Это факт! А факты — упрямая вещь, с ними не поспоришь.

Так поведайте же мне: как могло случиться, что я, чье образование вплоть до сорока лет столь ужасно хромало, вдруг стала светочем знаний в глазах по-настоящему ученых людей? Этот факт — непостижимая тайна Природы. Я — какая-то загадка психологии, головоломка для будущих поколений, некий Сфинкс ^[648]! Вы только представьте себе: я, никогда в жизни ничего не изучавшая, не обладающая ничем, кроме поверхностных сведений самого общего характера, никогда не имевшая ни малейшего представления о физике, химии, зоологии и вообще ни о чем, теперь вдруг стала способна писать целые диссертации по этим предметам. Я вступаю в дискуссии с учеными мужами, в диспуты, из которых часто выхожу победительницей... Это не шутка, я совершенно серьезна, я не понимаю, как это все получается.

Это правда, что вот уже почти три года я днем и ночью все штудирую, читаю, размышляю. Но что бы мне ни случилось прочесть, все это кажется мне уже знакомым... Я нахожу ошибки в ученейших статьях, в лекциях Тиндаля, Герберта Спенсера, Гексли ^[649] и других. Если какому-либо археологу доводится вызвать меня на спор, то при прощании он непременно заверяет меня, что я разъяснила ему значение различных памятников и указала ему на такие вещи, которые ему никогда не пришли бы в голову. Все символы древности с их тайными смыслами приходят мне на ум и стоят перед моим мысленным взором, как только в беседе заходит о них речь.

Один ученик Фарадея ^[650], профессор X., которого в ученом мире единодушно окрестили «отцом экспериментальной физики», провел со мною вчерашний вечер и теперь уверяет меня, что я способна «заткнуть за пояс самого Фарадея». Может быть, все они — просто глупцы? Но ведь нельзя предположить, будто и друзья и враги объединились, чтобы выставить меня светилом науки, если все, что я делаю, окажется на поверку лишь моими собственными дикими теориями.

И если столь высокого мнения обо мне придерживались бы только преданный мне Олькотт и прочие мои теософы, то можно было бы сказать: «Dans le pays des aveugles les borgnes sont rois»^[651]. Но в доме моем постоянно, с утра до вечера, толпятся всевозможные профессора, доктора наук и доктора богословия... Например, есть тут два еврейских раввина, Адлер и Гольдштейн, причем оба считаются величайшими талмудистами. Они наизусть знают каббалу Симона Бен Йохая и «Назорейский кодекс» Бардезана ^[652]. Их привел ко мне г-н А. — протестантский священник и комментатор Библии, надеявшийся, что они докажут, что я заблуждаюсь по поводу одной формулировки в халдейской Библии Онкелоса ^[653]. И чем все кончилось? Я их победила. Я цитировала им целые фразы на древнееврейском и доказала раввинам, что Онкелос — один из авторитетов вавилонской школы.

В более ранних письмах Е.П.Б. г-же Желиховской тот разум, который, по ее выражению, «обволакивает ее тело» и использует ее мозг, именуется «Голосом» или «Сахибом». Лишь позднее она называет его, наряду с еще одним «Голосом», «Учителем». Например, она пишет г-же Желиховской:

Я никогда никому здесь не рассказываю об опыте моего общения с Голосом. Когда я пытаюсь убедить людей в том, что я никогда не была в Монголии, что я не знаю ни санскрита, ни древнееврейского, ни древних европейских языков, мне не верят. «Как это так? — говорят они, — вы никогда там не бывали и при этом все так точно описываете? Не знаете языков, но переводите прямо с языка оригинала?» И поэтому они отказываются мне верить ^[654].

Они думают, у меня есть какие-то таинственные причины для скрытности, да к тому же мне как-то неловко отрицать, когда все слышали, как я обсуждаю различные индийские диалекты с лектором, который провел в Индии двадцать лет. Ну что же, все, что я могу сказать: либо они спятили, либо я — просто подменыш!

Примерно в этот период Е.П.Б., по-видимому, стало одолевать сильное беспокойство, связанное с тем, что у некоторых членов зарождающегося Теософского Общества бывали «видения чистых Планетных Духов», в то время как сама она могла разглядеть лишь «земные эманации, духов стихий» той же самой категории, которая, по ее словам, играет решающую роль в спиритических материализациях. Е.П.Б. пишет:

В нашем Теософском Обществе каждый должен стать вегетарианцем, не потребляющим мяса и не пьющим вина. Это — одно из первейших наших правил. Хорошо известно, какое вредное влияние оказывают испарения крови и алкоголя на духовную сторону человеческой природы, раздувая животные страсти в бушующее пламя; поэтому на днях я решила попоститься сильнее, чем обычно. Я питалась одним лишь салатом и даже не курила целых девять дней, спала на полу, и вот что произошло: перед моим внутренним взором вдруг промелькнула одна из самых отвратительных в моей жизни сцен, и я ощутила, будто выхожу из собственного тела и с отвращением смотрю на него со стороны — как оно ходит, разговаривает, самодовольно предаваясь излишествам и погрязнув в грехе. Фу, как я себя возненавидела!

На следующую ночь, снова укладываясь спать на жестком полу, я была уже такой уставшей, что вскоре уснула и меня окутала тяжелая, беспросветная тьма. Затем я увидела, как появляется какая-то звезда; она зажглась высоко-высоко надо мною и стала падать прямо на меня. Звезда опустилась мне прямо на лоб и превратилась в чью-то ладонь. Ладонь эта оставалась у меня на лбу, а я сгорала от любопытства: чья же это рука?.. Я сосредоточилась на одной-единственной мольбе, на одном волевом импульсе, силясь постичь, кому же принадлежит эта светящаяся ладонь... И я поняла: тот, кто стоит надо мною, — это я сама.

Внезапно эта «вторая я» заговорила, обращаясь к моему телу: «Взгляни на меня!» Тело мое взглянуло и увидело, что половина второй меня была черна, как смоль, другая половина — бледновато-серая и лишь макушка — совершенно белая, сверкающая, лучезарная. И снова я обратилась к собственному телу: «Когда ты станешь такою же светящейся, как эта крохотная часть твоей головы, тогда взору твоему будет доступно то, что видят другие, чистые, сумевшие полностью очиститься... А пока что очищайся, очищайся, очищайся». И тут я проснулась.

Одно время Е.П.Б. была в исключительно тяжелом состоянии из-за болезни ноги, связанной с прогрессирующим ревматизмом. Врачи сообщили ей, что началась гангрена, и сочли это безнадежным. Однако ее успешно исцелил некий негр, посланный «Сахибом». Е.П.Б. пишет г-же Желиховской:

Он меня полностью излечил. И как раз в это время я стала испытывать весьма странное раздвоение. По нескольку раз на день я ощущаю, что кроме меня в моем теле присутствует кто-то еще, вполне отделимый от меня самой. Я никогда при этом не перестаю осознавать собственную личность; я просто чувствую себя так, словно сама я молчу, а «постоялец», который во мне, говорит моим языком.

Например, я знаю, что никогда не бывала в тех местах, которые описывает это мое «второе я», однако этот другой — «вторая я» — не лжет, рассказывая о местах и вещах, мне неизвестных, ибо он действительно их видел и прекрасно знает. Я решила не сопротивляться: пусть судьба моя ведет меня так, как ей заблагорассудится; да и что мне еще остается? Было бы совершенно нелепо, если бы я отрицала обладание знаниями, о которых заявляет мое «второе я», давая повод окружающим считать, что я держу их в неведении из скромности. По ночам, когда я одна лежу в постели, вся жизнь моего «второго я» проходит у меня перед глазами, и я вижу вообще не себя, а совсем другого человека — другой нации и с другими чувствами. Но что проку об этом говорить? Так недолго и с ума сойти. Пытаюсь с головою окунуться в эту роль и забыть о странности своего положения.

Это не медиумизм и уж никак не общение с нечистой силой, ибо оно намного сильнее и выше нас и ведет нас к лучшему. Никакой бес не стал бы действовать подобным образом. Может быть, «духи»? Но если уж на то пошло, то мои былые «привидения» больше не смеют ко мне приближаться. Стоит мне войти в комнату, где проходит спиритический сеанс, как все такого рода феномены, особенно материализации, разом прекращаются. Нет-нет, это нечто совсем иное, явление высшего порядка! Под руководством моего «второго я» все чаще происходят явления совсем другого рода.

На днях вышлю вам об этом статью. Это интересно.

 

 

II

Нью-Йорк (1877)

Газеты давали отчеты о некоторых из этих феноменов и описывали явления астральных посетителей, в том числе и некоего индуса. Посылая эти выдержки из прессы, Е.П.Б. сопровождает их своими комментариями:

Этого индуса я вижу каждый день так же, как могу наблюдать любого живого человека, с тою лишь разницей, что индус мне видится более, эфирным и прозрачным. Прежде по поводу подобных явлений я хранила молчание, считая их галлюцинациями. Однако теперь их стали видеть и другие люди. Он (индус) является нам и делится советами относительно того, как нам себя вести и о чем писать. Он явно знает абсолютно все, что творится кругом, вплоть до сокровенных мыслей других людей, и заставляет меня выражать его знания.

Порою мне кажется, что он затмевает меня целиком, просто входя в меня как нечто зыбкое и неуловимое, проникающее во все поры и растворяющееся во мне. Тогда мы приобретаем возможность вдвоем говорить с другими людьми, тогда я начинаю понимать и запоминать все, связанное с науками и иностранными языками, — все, в чем он меня просвещает, и это качество сохраняется даже тогда, когда он больше не присутствует во мне.

Сразу же после публикации «Разоблаченной Изиды» Е.П.Б. написала г-же Желиховской:

Тебе кажется странным, что какой-то индусский Сахиб столь вольно и бесцеремонно обращается со мною. Вполне могу тебя понять: человек, не привычный к такого рода феноменам, которые хотя и не являются из ряда вон выходящими, однако совершенно игнорируются, наверняка отнесется к ним с недоверием по той простой причине, что такой человек не привык погружаться в исследование подобных вопросов. Вот ты, например, спрашиваешь, не отказывает ли этот Сахиб себе в удовольствии попутешествовать по телам других людей так же, как он входит в мое тело. Точно сказать не могу, но вот в чем я уверена абсолютно.

Представь себе, что душа человека, его истинная, живая душа — это нечто совершенно отдельное от остального организма, что этот периспирит не приклеен к физическим «внутренностям» и что эта самая душа, которая есть во всем живом, начиная от инфузории и кончая слоном, отличается от своего физического двойника, ибо способна действовать свободно и независимо, будучи лишь более или менее защищена бессмертным духом. В случае с непосвященным мирянином душа действует так во время сна, в случае с посвященным адептом — в любой момент, какой он выберет по своему усмотрению. Просто попробуй это усвоить, и тогда тебе многое станет ясно.

Этот факт был известен, и в него верили еще в отдаленные эпохи. Святой Павел, единственный из всех апостолов являвшийся адептом, посвященным в греческие мистерии, довольно прозрачно намекает об этом, рассказывая о некоем молодом человеке, который «в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает», «восхищен был до третьего неба» ^[655]. Также и Рода говорит о Петре: «Это не Петр, но ангел его», то есть его двойник, или его душа. И в «Деяниях апостолов», когда дух Божий восхитил Филиппа, то вознесено было не тело его, не грубая плоть, а его Эго, его дух и душа. ^[656]

Почитай Апулея, Плутарха, Ямвлиха и прочих ученых людей — все они намекают на подобный феномен, хотя обеты, принесенные ими во время посвящения, не позволяют им говорить открыто. То, что медиумы совершают бессознательно, под влиянием внешних сил, которые обретают власть над ними, адепты могут совершать сознательно и по собственной воле. Вот и все...

Что же до Сахиба, то мы познакомились с ним уже давно. Двадцать пять лет назад он прибыл в Лондон вместе с премьер-министром Непала, а три года назад передал мне письмо через одного индийца, прибывшего сюда читать лекции по буддизму. В этом письме он напомнил мне о многих вещах, в свое время им предсказанных, и поинтересовался, верю ли я ему теперь и согласна ли ему повиноваться, дабы избежать полного краха. После этого он являлся неоднократно, не только мне, но и другим людям, в том числе Олькотту, которому он повелел быть президентом Теософского Общества и наставлял его, как положить начало этому Обществу.

Я всегда узнаю Учителя и часто говорю с ним, не видя его непосредственно. Как получается, что он в состоянии услышать меня отовсюду и что я тоже по двадцать раз на дню слышу его голос через моря и океаны? Не знаю, но это так. Не берусь с уверенностью утверждать, что это он сам входит в меня: если это не он сам, то значит это — его сила, его влияние. Я сильна только его силой, без него я просто ничто.

Естественно, что в сердца ближайших родственников Е.П.Б. закрался весьма ощутимый страх по поводу личности этого таинственного учителя индуса. У родственников никак не получалось воспринимать его как нечто большее, нежели «языческий колдун». И с этими представлениями Е.П.Б. решила изо всех сил бороться. Она рассказывала близким, что ее Учитель глубоко почитает дух учения Христа. Однажды она провела семь недель в лесу неподалеку от гор Каракорума, где была изолирована от всего мира и где только Учитель навещал ее ежедневно, в астральном теле или как-то иначе — утверждать она не берется. Но в этот период ей показали в пещерном храме скульптурные группы, представляющие великих учителей человечества.

Огромная статуя Иисуса Христа, представляющая его в тот момент, когда он прощает Марию Магдалину; другая скульптурная группа запечатлела Гаутаму Будду, предлагающего в своих ладонях воду нищему; еще одна группа статуй изображает, как Ананда пьет воду из рук отверженной проститутки.

Е.П.Б. написала г-же Желиховской (дата письма не установлена), что учится выходить из собственного тела, и предложила сестре ждать ее в гости, заявив, что сумеет «в мгновение ока оказаться у нее дома в Тифлисе». Это и испугало, и позабавило г-жу Желиховскую, которая ответила, что ей не хотелось бы, обременять сестру по столь ничтожному поводу. Е.П.Б. ответила:

А чего же тут бояться? Будто ты никогда не слышала о явлениях двойников. Я, то есть мое тело, буду спокойно спать в постели, и неважно, даже если телу придется дожидаться моего возвращения в уже пробужденном состоянии: оно окажется в положении невинного идиота. И неудивительно: ведь в нем в тот момент не будет присутствовать Божественный свет, улетевший к тебе; затем он прилетит обратно, и храм вновь озарится присутствием Божества. Но само собою, разумеется, что это произойдет лишь в том случае, если между ними сохранится связующая нить. Если же ты завопишь как сумасшедшая — тогда аминь моему существованию: я могу мгновенно умереть...

Я уже писала тебе, что однажды мы удостоились посещения двойника профессора Моузеса. Его лицезрели семь человек. Что же до Учителя, то его, как правило, видят и люди совершенно посторонние. Иногда он выглядит, словно живой человек — веселый, как ни в чем не бывало. Он постоянно подшучивает надо мною, и теперь я к нему совершенно привыкла. Скоро он заберет всех нас в Индию, и там мы будем видеть его во плоти, просто как обычного человека.

Из Нью-Йорка:

Ну вот, Вера, хочешь — верь, хочешь — нет, но со мною творится что-то чудесное. Ты и представить себе не можешь, в каком чарующем мире картин и видений я живу. Я пишу «Изиду»; вернее, не пишу, а скорее копирую и зарисовываю то, что Она сама мне показывает. Честное слово, временами мне кажется, что древняя Богиня Красоты собственной персоной ведет меня через все страны минувших веков, которые я должна описывать.

Я сижу с открытыми глазами и, судя по всему, вижу и слышу все действительно происходящее вокруг меня, но в то же время вижу и слышу то, о чем пишу. Чувствую, что у меня перехватывает дыхание, боюсь пошевелиться: как бы эти чары не развеялись. Медленно выплывают откуда-то издалека век за веком, образ за образом и проходят передо мною словно в какой-то волшебной панораме, а я тем временем мысленно свожу их воедино, приводя в соответствие эпохи и даты, и знаю наверняка, что не может быть никакой ошибки.

Расы и народы, страны и города, давным-давно сгинувшие во тьме доисторического прошлого, возникают и затем исчезают, уступая место другим, а потом мне сообщают последовательные даты. На смену седой древности незапамятных времен приходят исторические периоды; мифы излагаются мне наряду с действительно происходившими событиями и реально существовавшими людьми, и каждое мало-мальски значительное событие, каждая заново перелистываемая страница этой разноцветной книги жизни запечатлевается в моем сознании с фотографической точностью.

Мои собственные расчеты и выводы представляются мне впоследствии в виде отдельных цветных осколков различной формы, как в игре под названием casse-tete (головоломка). Я складываю их вместе и стараюсь расположить один за другим, и в конце концов возникает единое геометрическое целое...

И уж конечно, все это проделываю не я, а мое Эго — высший принцип, живущий во мне. И даже это я делаю с помощью моего Гуру и Учителя, который помогает мне во всем. Если я случайно что-нибудь позабуду, то мне достаточно мысленно обратиться к нему или к другому подобному учителю, и то, что я запяматовала, еще раз всплывает у меня перед глазами; иной раз перед моим мысленным взором проходят целые таблицы чисел, длинные перечни событий. Они помнят все. Они знают все. Не будь их, откуда бы я черпала свои знания?

Вскоре после выхода в свет «Разоблаченной Изиды» на Е.П.Б. посыпались приглашения о сотрудничестве от всевозможных газет. Это ее чрезвычайно позабавило, и она написала г-же Желиховской:

К счастью, усилия мои не пропали даром, и неважно, что у меня едва ли найдется хоть какое-то время на то, чтобы публиковаться за деньги в чужих изданиях... Работа наша расширяется. Я обязана трудиться, должна писать и писать — лишь бы нашлись издатели для моих сочинений. Поверишь ли ты мне, что, пока я пишу, я все время не могу отделаться от впечатления, что несу вздор, галиматью, которую никто никогда не сумеет понять? Затем написанное появляется в печати и кругом поднимается волна бурного одобрения. Люди это перепечатывают, приходят в восторг. Я нередко диву даюсь: ну как можно быть такими ослами, чтобы так восторгаться? Вот если бы я имела возможность писать по-русски и удостоиться похвалы соотечественников, тогда бы я еще поверила, что делаю честь своим предкам, блаженной памяти графам Ган-Ган фон дер Ротен Ган.

Е.П.Б. часто объясняла своим близким, что не испытывает авторской гордости от написания «Разоблаченной Изиды», что не имеет ни малейшего понятия, о чем же она, собственно, пишет, что ей просто было велено сесть и писать и что единственная ее заслуга — в повиновении приказу. Лишь одного она боялась: что не сумеет должным образом описать то, что ей показывали в чудесных картинах. Она писала сестре:

Ты не веришь, что я рассказываю тебе святую правду о моих Учителях. Ты считаешь их фигурами мифическими, но как же ты не уразумеешь, что без их помощи я не смогла бы ничего написать о «Байроне и серьезных материях», как выражается дядюшка Ростер? Что мы с тобою знаем о метафизике, древних философиях и религиях, о психологии и всяких прочих головоломных вещах? Разве мы не учились вместе — с тою лишь разницей, что ты лучше делала уроки? И теперь полюбуйся на то, о чем я пишу, а ведь люди — и какие люди! ученые, профессора — читают да нахваливают! Раскрой «Разоблаченную Изиду» на какой угодно странице — и сама делай выводы. Что до меня, то я говорю правду: Учитель мне все рассказывает и показывает. У меня перед глазами проходят картины, рукописи, даты, и все, что мне остается, так это копировать, а записываю я так легко, что это вовсе никакой не труд, а одно удовольствие.

Однако древние манускрипты, упоминаемые Е.П.Б., демонстрировались ей не только при помощи духовного зрения. Ходжсон, великий разоблачитель (вернее, саморазоблачитель) из О.П.И., обнаружил в Адьяре страницу из одной таинственной древней рукописи. Записи были сделаны непонятным для него шифром, и это послужило ему доказательством того, что Е.П.Б. является русской шпионкой. Это была страница из рукописи на языке сензар ^[657], которую Е.П.Б. потеряла и горько сокрушалась по поводу утраты!

В другом письме, написанном примерно в то же время, Е.П.Б. призывает сестру:

Не верь, что теософия направлена на опровержение или, что еще хуже, на уничтожение христианства. Она уничтожает не семена истины, но лишь плевелы: предубеждения, богохульные религиозные предрассудки, иезуитский фанатизм... Мы слишком уважаем человеческую свободу совести и духовные устремления людей, чтобы затрагивать в нашей пропаганде религиозные принципы. У каждого уважающего себя и мыслящего человека есть своя святая святых, к которой мы, теософы, требуем уважения.

Наше дело имеет отношение лишь к философии, этике и науке. Мы во всем требуем правды; наша цель — реализация доступного человеку духовного совершенствования: расширение знаний, раскрытие духовных способностей и всех духовных граней его существа. Наше теософское братство должно стремиться к осуществлению идеала общечеловеческого братства, к установлению мира во всем мире, к укреплению милосердия и бескорыстия, к сокрушению материализма — этого вульгарного неверия и эготизма ^[658], истощающего жизненные силы нашей страны.

 

III

Нью-Йорк (1875-1877)

Следующее письмо было написано в преддверии основания Теософского Общества. В книге г-на Синнетта «Случаи из жизни мадам Блаватской» ^[659] появился несколько неточный перевод его и были сделаны некоторые добавления, поэтому интересно, что же писала Е.П.Б. на самом деле.

Чем больше я бываю на спиритических сеансах в этой колыбели, этом рассаднике спиритизма и медиумов, тем больше убеждаюсь, насколько опасны они для человечества.

Поэты говорят о тонкой грани между двумя мирами. Никакой грани просто нет. Такого рода перегородку выдумали слепцы вследствие того, что наши грубые, неуклюжие органы слуха, зрения и осязания не позволяют большинству людей постичь разноплановость бытия. К тому же Мать-Природа поступила мудро, наделив нас грубыми органами чувств, ибо в противном случае индивидуальность и личность человека стали бы невозможны, потому что тогда мертвые постоянно смешивались бы с живыми, а живые уподоблялись бы мертвым.

Это было бы не так плохо, если бы нас окружали только духи той же разновидности, что и мы, — полудуховные останки смертных, которые умерли, так и не примирившись с великой неизбежностью смерти. Тогда мы смогли бы подчиниться неминуемому. Так или иначе, мы не можем — физически и совершенно бессознательно — не отождествляться с мертвыми, впитывая в себя атомы, составляющие то, что жило до нас: с каждым вдохом мы вдыхаем их, а выдыхаем то, что подпитывает бестелесные создания, элементалов, плавающих в воздухе в ожидании возможности трансформироваться в живые существа.

Это не только физический процесс, но отчасти и нравственный. Мы уподобляемся тем, кто жил до нас, постепенно поглощая молекулы их разума и обмениваясь нашими ментальными аурами, а значит, мыслями, желаниями и стремлениями. Такой взаимообмен является общим для всего рода человеческого и для всего живого. Естественный процесс, следствие законов устройства природы... Это объясняет сходство — внешнее и духовное...

Но существует еще один абсолютный закон, проявляющийся периодически и спорадически: это закон, так сказать, искусственной и принудительной ассимиляции. Во время такого рода эпидемий царство мертвых вторгается в мир живых, хотя, к счастью, подобные останки связаны узами своего прежнего окружения. И поэтому, будучи вызываемы медиумами, они не могут пробиться сквозь барьеры и границы, в которых они жили и действовали... И чем шире открываются для них двери, тем дальше распространяется эта некромантическая эпидемия; чем единодушнее медиумы и спиритисты в распространении магнетических флюидов своих вызываний духов, тем большую мощь и жизнеспособность обретают чары.

Госпожа Желиховская говорит, что «Елена Петровна описывала множество сеансов, не скупясь на выражения ужаса в связи с теми зрелищами, которые ей доводилось наблюдать благодаря своему ясновидению. Она замечала детали, скрытые от взоров других присутствующих: настоящие вторжения полчищ бездушных останков умерших, "переплетение плотских страстей, злобных мыслей, порочных чувств, которые пережили тело"». А сама Е.П.Б. писала:

Следует уразуметь, что подобные бренные останки, которые неудержимо влечет к земле, не могут последовать за душою и духом — этими высшими принципами человеческой сущности. С ужасом и отвращением я часто наблюдала, как такого рода ожившая тень отделяется от медиума; как, отделившись от его астрального тела и облекшись в еще чью-нибудь оболочку, она притворяется чьим-то родственником, приводя человека в восторг и заставляя окружающих широко раскрывать свои сердца и объятия этим теням, которых они искренне считают своими отцами и братьями, воскресшими, дабы возвестить им о жизни вечной или просто повидаться с близкими...

О если бы эти люди узнали правду, если бы они только поверили! Если бы они увидели, как нередко доводилось видеть мне самой, некое чудовищное, бестелесное создание, ухватившееся за кого-либо из присутствующих на подобных спиритических шабашах! Оно словно черной тучей окутывает человека и медленно исчезает, растворяясь в нем, как будто тело всасывает эту тучу всеми своими порами.

Году в 1878-м или около того защиту современного спиритуализма взял на себя Альфред Расселл Уоллес, что весьма обрадовало Е.П.Б., которая писала сестре по этому поводу:

Посмотри, насколько разумно он доказывает, как заблуждаются те, кто утверждает, будто мы распространяем древние предрассудки и суеверия; как убеждает он, что организация, состоящая из людей, которые проповедуют изучение человеческой природы и учат, что обретение вечного блаженства — это последовательное достижение полного совершенства своих нравственных и духовных способностей, что эта организация является злейшим врагом не только грубого материализма, но и всевозможных проявлений фанатизма и поклонения всяческим мифам.

Спиритуализм — наука экспериментальная; ее развитие — а это и есть цель Теософского Общества ^[660] — даст возможность обрести фундамент для истинной философии. Существует лишь одна истина, и она превыше всего. Теософия настроена на искоренение таких понятий, как «чудо» и «сверхъестественное». В природе все естественно, но не все изучено, и все-таки нет ничего более чудесного, нежели ее силы, как скрытые, так и проявленные.

Спиритуализм, если понимать под ним духовные силы человека и глубинное знание психических аспектов жизни, что проповедуем мы, теософы, излечит от застарелого зла религиозных распрей, из-за которых вера человека в изначальные истины бессмертия и воздаяния по заслугам исчезает. Уоллес говорит истину, заявляя, что спиритуализм вполне заслуживает симпатии со стороны моралистов, философов, даже политиков и вообще всех, кто желает усовершенствования нашего общества и нашей жизни.

Рисуя забавные подробности жизни своего окружения, Е.П.Б. не щадила и себя. Американское френологическое общество обратилось к ней в письме с просьбой позволить написать с нее портрет и сделать гипсовый слепок с ее черепа, и профессор Бьюкенен, френолог и психометрист, попросил ее о встрече. Е.П.Б. описывает этот случай в письме к г-же Желиховской:

И вот прислали ко мне эту бедную жертву (жертву ввиду чудовищности предстоявшей задачи) — этакого оккультиста от френологии, который заявился ко мне с гигантским букетом (словно я примадонна какая!), да еще и наврал с три короба, рассыпаясь в комплиментах. Он все щупал и щупал мою голову пальцами, вертел ее и так и сяк. Он пыхтел надо мною, пыхтел, как паровой двигатель, пока мы оба не вспотели.

— И это, по-вашему, голова? — спрашивает Бьюкенен. — Да это вообще не голова, а клубок противоречий. На этой голове, — говорит, — идет нескончаемая война между самыми противоречивыми шишками, сплошь турки да черногорцы ^[661]. Ничего не могу поделать с этим хаосом невероятностей и вавилонским столпотворением. Вот здесь, например, — говорит он, тыча пальцем в мой череп, — шишка самой пылкой веры и силы убеждения, а вот здесь, бок о бок с нею, горделиво высится шишка скептицизма, пессимизма и недоверчивости. А вот вам, если угодно, шишечка искренности, идущая рука об руку с шишкой лицемерия и коварства. Шишечка домашнего уюта и любви к родине соседствует с шишкой странствий и любви к переменам. И вы хотите сказать, что считаете свою голову достойной?

Профессор схватился за свою шевелюру и в отчаянии выдрал изрядный клок волос из своей достойной головы, отвечающей высшим стандартам френологии...

Но все равно Бьюкенен описал и зарисовал бедную мою головушку и опубликовал ее изображение на потеху сотне тысяч подписчиков «Френологического журнала». Увы, увы, «тяжела ты, шапка Мономаха!» Ореол собственного величия, столь незаслуженно обретенный, на меня просто давит. Вот высылаю вам копию моей несчастной головушки, как ты просила, кушайте без всякого соуса. Ею вот-вот полакомится сотня тысяч янки, так что я решительно настроена сохранить кусочек для своих родных!

В следующем письме она пишет: А теперь внимание, братцы! Посылаю вам весьма любопытную вещицу. Изучайте ее, дивитесь и совершенствуйтесь. Английские масоны, Гроссмейстером которых является Принц Уэльский, прислали мне диплом, из коего следует, что я достигла высокого масонского звания, и мой титул теперь — «таинственная масонка». Увы, мне! В следующий раз меня, вероятно, изберут папой римским за мои добродетели. Знак отличия, присланный ими, очень красив: рубиновый крест и роза. Посылаю вам вырезку из «Масонского журнала».

В результате публикации «Разоблаченной Изиды» на Е.П.Б. со всех сторон посыпались почести. Одно весьма древнее общество в Бенаресе, основанное еще до начала христианской эры и носящее название «Сат Бай», прислало Е.П.Б. диплом на санскрите, украшенный множеством символов. Примечательно, что в этом дипломе Елена Петровна упоминается как «брат женского пола». «С этого времени наш брат Рад за свои великие познания наделяется властью над служителями низших ступеней, посыльными, слушателями, писцами и глухими». Е.П.Б. получила также старинный экземпляр «Бхагавадгиты» в переплете из золота и перламутра — подарок от одного индийского князя.

Когда началась русско-турецкая война 1877-1878 гг., Е.П.Б. написала множество статей против католиков, поскольку папа римский благословил турецкое оружие. Под статьями стояла подпись: «Русская женщина». Они наделали столько шуму, что кардинал Мак-Клоски направил к ней своего секретаря-иезуита под предлогом завязать знакомство «со столь выдающейся женщиной, мыслителем-первопроходцем, человеком, знающим, как избавиться от старого предрассудка — патриотизма — и как завоевать для себя независимое положение в независимой стране». В феврале 1877 года Е.П.Б. написала сестре:

Я сказала ему, что все его усилия напрасны и во что лично я как теософ могу верить — это вообще не его дело; что вера моих русских предков для меня священна, что я всегда встану на защиту этой веры и России и всегда, пока рука моя способна держать перо, буду выступать против нападок на них со стороны лицемеров католиков и не дам себя запугать угрозами их папы или гневом их церкви, этого великого Зверя Апокалипсиса!

В результате этого визита вышла в свет новая статья, направленная против главы западной христианской церкви, благословляющего мусульман, дабы те могли успешнее уби