Скажи: Мы все ожидаем конца. Подождите и вы, и узнаете, кто из нас идет по прямой дороге, кого направляют высшие силы.

А потом, ровно в ту минуту, когда я думал обо всем этом, о нашем крахе, о том, к какому способу нам следует прибегнуть, если мы хотим умереть, скорее всего к яду, я услышал будто бы рокот тамтама, резкую барабанную дробь, выбивавшую абсолютно неуместную мелодию, которая прорвала паутину колдовских чар, и я подумал, что с тех пор, как разрядились батареи, нам всем не хватало музыки.

 

Снимай скорей штанишки,

Снимай скорее лифчик,

Смотри, сияет солнце

И моря синева.

 

Алло, закричал чей‑то голос, алло, есть тут кто?

 

Давай любить друг друга,

Как любят все на свете,

Ведь мы уже не дети,

А мама не права.

Любовь полна загадок

И поцелуй так сладок!

 

Господи, песня, такая пошлая и одновременно веселая, что я остолбенел от изумления, вроде тех шлягеров, что прежде, когда мы их слушали по радио, наводили на нас ужас, Танец утят и Так дай же нам выпить, Марго, но что‑то в ней было такое, отчего я неожиданно для себя самого громко расхохотался.

 

Снимай скорей штанишки,

Снимай скорее лифчик…

 

Появился какой‑то человек в очках с большими диоптриями, толстых, как лупы, и со стрижкой – я даже икнул – клоун, да и только.

Мне показалось, что одновременно на стенах и потолках высветились гигантские диапозитивы и что на них была Марианна и много других знакомых мне людей.

А‑га‑гааааааа, гримасничал клоун, огогогого‑гооооо, остальная труппа хлопала в ладоши.

Их было человек десять, все напялили на себя дурацкие маскарадные костюмы, пестрые или слишком большие, в них было что‑то забавное, смешное, что сразу вызывало желание повеселиться, так что я, даже не подумав, как им удалось проникнуть в запретную часть замка, пробраться к нам, позвал Обсула посмотреть. Ты маленькая птичка, – одна из девушек окружила меня своими покровами и распущенными волосами, – ты маленькая птичка, легкая как перышко, лети, лети; и те же чары вмиг подействовали на Обсула, ибо, хоть он и валялся как скотина на кровати, лелея свою никчемность и страдания, едва появился карнавал, Встал король спозаранку, надел штаны наизнанку, как он тоже расхохотался, точно перед нами был какой‑то волшебный флюид, особый веселящий луч, словно явились Весельчаки, одержавшие бесповоротную победу над Печальниками.

– Бесповоротную, – провозгласил тот, что в бифокальных очках, – бесовски неповоротливую, вы хотите сказать?

И его сосед всплеснул руками, вопя, до чего ты умный, Роберто, до чего ж ты остроумный сегодня, бесовски неповоротливую, каково чувство поэзии, какая афористичность, и Роберто, скромник, ответил: знаешь, это просто игра слов, ничего больше, – откровенно издеваясь надо мной, но я даже всерьез не рассердился. На одном из диапозитивов я видел своего сына, того, что родился от меня у Марианны и умер, его тело было бледное, как слоновая кость, и мне показалось, что это красиво. Пись‑пись, изобразила одна девчушка, словно собиралась пописать прямо на землю, и Роберто спросил, где тут туалет, труппа подхватила, все хотели знать, где тут душ, кухня, затевая немыслимую перебранку с очкариком, он делал вид, будто извиняется, простите их, знаете, ведь это комедианты, бродячие комедианты, я вас уверяю, это чертовски трудно, хитро подмигивая нам с наигранным сожалением, а они уже разбегались повсюду, рылись в шкафах, тащили кофеварку, чтобы сварить кофе, – какой, к черту, кофе, сказал Обсул, он уже полгода как кончился, – переругались из‑за игры в Тысячу километров, которую откопал какой‑то малый в костюме Попай,[31] и учинили такой тарарам, что в конце концов сбежались слуги взглянуть, что происходит, что тут за базар, король, что ли, сошел с ума и в приступе безумия громит все вокруг.

– Все в порядке, – успокоил их Обсул, – это актеры, они пришли сыграть пьесу.

И все комедианты покатились со смеху, да‑да, пьесу, точно, у нас как раз есть спектакль с пылу с жару, мы бы вам его показали, ха‑ха!

Снаружи через дыры по‑прежнему виднелись тени выше деревьев, они взмывали к небу, словно ракеты, и, ухмыляясь, глядели на нас. Меня подмывало подвести окончательный итог, сложить по очереди все деяния, в которых я провинился с момента своего появления на свет, и в этой жизни, и в предыдущих, составить баланс и получить точный результат, быть уверенным, что вот это мне удалось, а это нет.

В какой‑то момент я подумал, что, быть может, это опять существа из зеркал, но поскольку от них не исходило того ощущения прозрачности, эфирности, как от привидений, я в конце концов решил, что, хоть они и вырядились нелепо, словно сбежали из какого‑то сверхъестественного дурдома, и выглядели так, что их легко можно было принять за персонажей фантасмагорических комиксов для взрослых, где реальность населяют чудные супергерои и совершенно невероятные и свихнутые существа, мы имеем дело просто‑напросто с настоящими людьми из плоти и крови.

Откровенно говоря, они были явно сродни татуировщику, который в одно прекрасное утро исчез, оставив по себе как единственный след своего мимолетного явления лишь картины, выгравированные на эпидермисе нашего немногочисленного населения.

Один из фигляров смахивал на Верцингеторига.

Другой на Багза Банни.[32]

Одна из девиц могла бы без проблем сыграть роль девчушки в какой‑нибудь детской сказке.

Еще там было трое здоровенных крепышей с обезьяньими физиономиями и в купальных костюмах и красивая блондинка, которой бы вполне пошло изображать святую. Того, что носил очки толщиной с донышко бутылки, звали Роберто, а их главный, если у них вообще имелся главный, носил имя Варнава и упорно напоминал мне одного персонажа из книжки, которую мне читали, когда я был маленький, – Восстание игрушек, где оный Варнава был весьма опасный злодей.

За несколько часов они завладели всей округой, мы сидели вконец огорошенные и растерянные, повсюду висели афиши, извещающие о скором представлении, Итак, они пришли, сыны неба, комедия в пяти актах, сочинение Б. Лемага, Р. Диаволо и В. Ангельер.

Все было в точности так, словно незримое непременно стремилось проявиться самым грубым и неуклюжим образом в виде своего рода карикатуры, нелепого видения.

Меня бил озноб, я был явно нездоров.

Я ковылял, хромая, под черным, грозным небом, откуда сыпался целый дождь молний, первал со всего размаху влетела в меня, но я все равно продолжал идти вперед, будь что будет, навстречу новым землетрясениям.

Пьеса начиналась такими стихами:

 

Видишь ли, прелестный дьяволенок,

Лишь в холодном сердце очага

Жар несет восторг, незрим и тонок.

 

Думаю, что если бы стянуть воедино те мрачные формы, что бродили в окрестностях, слепить их вместе на манер современных скульптур, где соединяются, взаимно уничтожаясь, остов автомобиля и несколько драгоценных камней, то из них бы вышло обличье самого Дьявола, абсолютного Зла, а может, наоборот, тучи бы рассеялись и мы в конце концов обнаружили за всей этой чернотой начало космического волшебства, лучистую и вечную сущность менее сложных небес.

Ради такого случая – нас пригласили на театральное представление – я вновь облачился в костюм специального советника, а Обсул – в императорское платье, которое ему сшили по моему заказу для церемоний.

Весь Шамбор собрался посмотреть на такое событие, с краю в толпе я приметил Жако с прочими охотниками, и мне показалось, что за моей спиной затевается нечто ужасное, что нам хотят зла и что конец мой близок.

И я опять видел числа, расставленные на невидимых нитях, горизонтальных и вертикальных, странных абсциссах и ординатах, подвешенных в эфире.

18. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть. [33]

Тучи нависали все ниже, но дождя по‑прежнему не было. Пьеса продолжалась, ее обступала тревожная, недобрая тишина.

– Огонь жжет, – кричал Багз Банни.

– Огонь делает больно, – отвечал ему Верцингеториг.

– В костер тиранов, – громогласно обратился Роберто к толпе, – в костер негодяев!

И с той стороны, где стояли охотники, кто‑то закричал, – по‑моему, это был Жако: Правильно, их давно пора сжечь, довольно мы натерпелись, грянул выстрел, и комедиант повалился на землю, и тут все охотники начали стрелять, карабины появились у них в руках словно по волшебству, и, прежде чем кто‑то успел среагировать, варваров перестреляли на месте, Обсула и меня связали и оттащили на первый этаж замка, я лишь успел увидеть, как Варнава бьет по земле рукояткой мотыги и произносит непонятную фразу, Дера даббо утхао, окончательно укрепив меня в мысли, что я от века был брошен на арену гигантского цирка; вся актерская труппа рассеялась столь же бесследно, как облако пыли на вечернем ветру, я сплю, я вижу сон, сон безумца, сейчас я проснусь, конец света так и не состоялся, я сейчас проснусь, позавтракаю, и все будет хорошо.

Но вместо этого на меня обрушился град ударов, я был скован цепями с висячим замком, потом меня привязали у подножия лестницы, в том пустом центре, вокруг которого обвивались две спирали, охотники поднялись на верхние этажи, и весь вечер мне пришлось выносить издевательства, в меня швыряли со смехом отбросы и экскременты, женщина, ребенка которой мы сожгли, пришла и, увидев меня в столь жалком виде, тоже засмеялась, легким, брызжущим смехом, смехом облегчения, наконец‑то чудовище наказано и уничтожено.

Вспоминая Нотр‑Дам, я был практически уверен, что в измерении, параллельном нашему, существует его точная копия, созданная из света и хрусталя. Но когда я пытался представить его себе, ослепительно сияющим в бледной эфирной лазури, он немедленно покрывался толстым слоем шоколадных сливок Монблан, придававших ему вид огромного растекающегося десерта, и мне казалось, что сам я обратился в свинец, что превращение, на которое я надеялся, не только не свершилось, но наоборот, я регрессирую и меня необратимо тянет вниз.

По всему замку раздавались радостные крики и восклицания, ближе к середине ночи революционеры пришли насмехаться надо мной, размахивая головой Обсула: на эшафот, на эшафот тиранов; голова была окровавленная и уже окоченевшая, с застывшим выражением лица, тем самым, какое бывало у него в состоянии глубочайшей подавленности. Я ждал, что меня постигнет та же участь, я буду просто‑напросто обезглавлен, но чуть позже мне сообщили, что сейчас собирают хворост для костра и меня сожгут живьем, огонь жжет, огонь делает больно, на костер колдунов, у меня в ушах еще звучали вопли карнавальных видений, огонь жжет, и это скоро станет моей участью.

Когда меня вывели, небо было еще черным, и кто‑то сказал: надо поторапливаться, скоро будет дождь. Я боялся боли и страдания. Я попытался возразить: все, что я сделал, я сделал ради них, на благо всем, сам я не извлек из этого никакого дохода и очень мало преимуществ.

Поднимаясь на кучу поленьев, я поскользнулся и разбил колено о чурбак. Мне вспомнился Храм Солнца, когда Тентена и Хэддока[34] инки приговорили к смерти, мне хотелось быть дома, читать или рисовать. Я попросил еще, чтобы они хоть обратили внимание на мои полотна, сохранили их, что речь идет об уникальном свидетельстве смутной эпохи на Земле, но бесстыжие палачи свалили все мои творения на костер.

– Умри, – вопили эти подонки, – сдохни, ты подохнешь, ублюдок.

Они бы с удовольствием изжарили меня в Саламандре, но газ кончился. Они швырнули факелы, и первые вязанки хвороста вспыхнули. У меня страшно стучало в ушах, бумм‑бумм, звук отдавался, словно в фонендоскопе, который прикладывают к животу беременных, чтобы выслушать сердце младенца. Перст Божий в белом небе, завопил тот же раздражающий рыжий, что комментировал перепалку между варваром и Обсулом в день моей первой охоты. Перст Божий в море крови, так будет правильнее. Я грезил, что ухожу с Багзом Банни, Верцингеторигом, толстым Роберто и обезьянами‑купальщиками. Дым становился невыносимым, и я закашлялся. Я сидел на переднем сиденье грузовика, Венди улыбалась мне, а Жоэль, пытаясь отыграться, рассказывал о каком‑то своем старом приятеле, который попал в тюрьму из‑за милашки семнадцати лет, ее звали Мари‑Пьер.[35]

Шум в фонендоскопе достиг адской громкости.

Варнава, который вел грузовик, прибавил газу, и я отметил, что дождь так и не начался и что погода, похоже, налаживается.

Я бы не удивился, если бы в небе появилась радуга.

Я глубоко вздохнул.

В конце концов, я был еще жив, а это все‑таки главное.

 

[1] И бросил Аарон жезл свой пред фараоном и пред рабами его, и он сделался змеем. И призвал фараон мудрецов (Египетских) и чародеев; и эти волхвы Египетские сделали то же своими чарами. Каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями; но жезл Ааронов поглотил их жезлы (Исх. 7:10–12). Здесь и далее прим. перев.

 

[2] То есть получения философского камня, главной цели алхимии

 

[3] Националистическая партия Ж.‑М. Ле Пена

 

[4] Монтелимар – город на юге Франции, где находятся знаменитые фабрики по изготовлению нуги

 

[5] Парк в северо‑восточной части Парижа

 

[6] То есть Веспасиана. Тит Флавий Веспасиан (19–79) – основатель династии Флавиев, восстановивший порядок и благоденствие в Римской империи после гражданских войн и пользовавшийся любовью народа, который считал его отмеченным особым расположением богов

 

[7] Крупный торговый центр в квартале Дефанс

 

[8] В басне Лафонтена Лисица сравнивает Ворону с Фениксом

 

[9] Еврипид. Электра / Перев. И. Анненского

 

[10] Роман Мориса Дантека. (Прим. авт.)

 

[11] Фильм Стенли Кубрика по Одноименному роману Стивена Кинга

 

[12] Эта и следующие цитаты, выделенные жирным шрифтом, заимствованы из эссе поэта и этнографа Мишеля Лейриса «О литературе как тавромахии» (1935).

 

[13] Быт. 18: 20

 

[14] Древнее семитское божество плодородия, упоминается в Библии как бог филистимлян, его имя означает чтимая рыба (см. далее сцену поедания рыбы)

 

[15] Исх. 20: 3‑17

 

[16] Откр. 9:1

 

[17] Откр. 7

 

[18] Ср. Быт. 46:8

 

[19] Вселенная задумана как страдание (греч.)

 

[20] Шамбор – замок на берегу Луары, возведенный при Франциске I, один из шедевров архитектуры Ренессанса

 

[21] Реминисценция из романа Г. Флобера «Саламбо»

 

[22] Двор чудес – старинное название квартала в центре Парижа, где вплоть до середины XVII века обитали воры и нищие; в нем разворачивается одна из знаменитых сцен «Собора парижской богоматери» Виктора Гюго

 

[23] То есть Леонардо да Винчи, который, по приглашению Франциска I, провел последние годы жизни во Франции; у современников Леонардо пользовался репутацией колдуна

 

[24] Роман Маргерит Юрсенар, написанный от имени римского императора Адриана

 

[25] Цезарь. Гражданская война, III, 47 / Перев. М.М. Покровского

 

[26] Папаша Мишлен – составленный из покрышек человечек, символ фирмы Мишлен, известного производителя автомобильных шин

 

[27] То есть Центра Жоржа Помпиду в Париже, включающего музей современного искусства, библиотеку, синематеку, театр и др.

 

[28] Слоненок Бабар – персонаж французских детских сказок

 

[29] Аквабульвар – водный развлекательный комплекс в Париже

 

[30] Фильм 1927 г. немецкого кинорежиссера Фрица Ланга

 

[31] Попай – персонаж комиксов и мультфильмов

 

[32] Верцингеториг (72–46 до н. э.) – вождь галлов, возглавивший антиримское восстание в 52 г. до н. э.; герой популярного исторического комикса.

Багз Банни – кролик, персонаж комикса

 

[33] Откр. 13:18

 

[34] Тентен, Хэддок – персонажи комиксов

 

[35] Венди, Мари‑Пьер – персонажи романов В. Равалека