Она сложила руки на столе и на минуту задумалась.

— Ну как что... А ты куришь?

— В июне бросил.

— Почему?

— Да надоело. Кончились ночью сигареты, например, и мучаешься потом, и все такое. Вот и бросил. Не особо люблю от чего‑то вот так зависеть.

— Вот с виду и не скажешь, а ты, оказывается, на вещи так серьезно смотришь, да?

— Не знаю, может и так. Потому, может, и люди ко мне особо не тянутся, из‑за характера такого. Всегда такой был.

— Это потому, что кажется, что тебе все равно, что ты кому‑то не нравишься. Некоторые, может быть, тебя и не любят поэтому, — сказала она неуверенно, подперев подбородок рукой. — А вот мне нравится с тобой говорить, и как ты говоришь по‑особому. Вот как сейчас: «Не особо люблю от чего‑то зависеть».

Я помог ей помыть посуду. Стоя рядом с ней, я спросил ее, протирая тряпкой и ставя в сушилку посуду, которую она уже помыла:

— А твои все куда ушли сегодня?

— Мама на кладбище. Умерла два года назад.

— Это я уже слышал.

— Сестра с женихом встречается. На машине куда‑нибудь кататься поехали, наверное. У сестры парень в автомобильной компании работает. Поэтому машины обожает. А я не очень машины люблю.

Она ненадолго опять замолчала и продожала мыть посуду, а я молча продолжал ее вытирать.

— А папа... — заговорила она снова через некоторое время. — Папа шесть месяцев назад уехал в Уругвай и не вернулся.

— Уругвай? — удивился я. — В Уругвай зачем?

— Папа хотел в Уругвай эмигрировать, дурак. Человек, с которым он в армии дружил, там завод держит, вот он и думал, видно, что сможет там устроиться как‑нибудь. Сказал как‑то вдруг об этом, потом сел один на самолет и улетел. Уж как мы его только ни отговаривали. Ну что в таком месте делать, ты и языка‑то не знаешь, да и не был нигде никогда, кроме Токио. Но все напрасно. У папы явно сильный шок был от того, что мама умерла. Вот что‑то с головой и случилось, видно. Так сильно папа маму любил. Честно.

Я смотрел на нее, открыв рот, не в силах что‑то сказать.

— Знаешь, что папа нам с сестрой сказал, когда мама умерла? Он сказал: «Мне сейчас так обидно. Чем вашу маму потерять, да лучше бы я вас обеих потерял». Мы так растерялись, что сказать не могли ничего. А ты бы смог? Как бы там ни было, но такое сказать... Конечно, потерять человека, которого больше всех любил, это тяжело, грустно, больно, я все понимаю. Мне его жалко. Но разве можно родным дочерям сказать, да лучше бы вы взамен умерли, разве не так? Это не черезчур разве?

— Ну да.

— Нам же это неприятно. В общем, все у нас в семье какие‑то не такие. Все с какими‑то странностями.

— Похоже на то, — согласился я.

— И все‑таки, это здорово, когда один человек другого любит, правда? Когда жену любит так, что дочерям может сказать, лучше бы вы вместо нее умерли...

— Ну, если так посмотреть, может оно и так.

— И вот, в Уругвай уехал. А нас бросил.

Я вытирал посуду, ничего не говоря. Когда я все вытер, она аккуратно расставила посуду по полкам.

— И что, от отца вестей нет?

— Раз только открытка с картинкой пришла. В марте. Но никаких подробностей не было. Очень, мол, жарко, фрукты совсем не такие вкусные, как думал, и все типа такого. Бред какой‑то. да еще открытка была с каким‑то дурацким осликом на картинке. С головой у нашего папы не все в порядке. даже про этого не то друга, не то знакомого, ни слова — нашел его, не нашел. В конце было, правда, написано, что когда малость на ноги станет, нас с сестрой заберет. И с тех пор ни строчки. Я письмо ему написала, даже не ответил.

— А если отец твой скажет ехать в Уругвай, что будешь делать?

— Я хочу съездить. Интересно же. А сестра говорит, ни за что не поедет. Сестра грязные вещи, грязные места терпеть не может.

— Что, в Уругвае так грязно?

— Не знаю, но сестра так считает. Типа там на дорогах ослиное дерьмо, над ним мухи жужжат, в туалетах воды нет, ящерицы со скорпионами ползают... В кино, наверное, видела где‑нибудь. Сестра насекомых ненавидит. Что она любит, так это на сверкающей тачке куда‑нибудь в Сёнан прокатиться.

— Хм.

— А Уругвай — плохо, что ли? Я бы поехала.

— А кто сейчас в магазине работает?

— Сестра. Родственник, что по соседству живет, каждый день помогать приходит. доставку делает. Я тоже, как время есть, помогаю. В книжном магазине тяжелой работы нет, так что потихоньку справляемся. Если совсем ни в какую станет, думаем магазин продать, правда.

— Любишь отца?

Она покачала головой.

— Не могу сказать, что очень уж люблю.

— Тогда почему говоришь, что в Уругвай готова ехать?

— Потому что верю.

— В смысле, веришь?

— Ну да. Не очень люблю, но верю, папе‑то. Хоть он и махнул рукой и на детей, и на работу из‑за шока, когда мама умерла, и в Уругвай уехал, но я ему верю. Понимаешь?

Я ответил, вздыхая:

— Вроде и понимаю, а вроде и не понимаю.