Здесь Ходжа Насреддин понял, что нужного слова об озере он и в этот раз не услышит.

- Я могу помочь тебе в поисках веры, пусть это будет моей благодарностью, - продолжал старец; его розоватое мерцание перешло в прозрачно-серебристое, затем - золотистое и вдруг вспыхнуло многоцветными радужными переливами, так что Ходжа Насреддин даже зажмурился. - Не называя прямо, я укажу тебе путь, на котором следует искать ее.

- Это было бы не лишним, почтенный старец, - из вежливости согласился Ходжа Насреддин.

- Возьми своей правой рукой мою левую руку. Взяв его руку. Ходжа Насреддин обрел только прохладную влажность - и никакой плоти. Сияние внутри старца усилилось, радуга залила своими отблесками всю беседку.

- Закрой глаза! - торжественно возгласил старец. -Следуй за мной!

Был полет - мгновенный и такой стремительный, что Ходжа Насреддин задохнулся.

- Теперь - открой! - услышал он голос старца; вернее -не услышал, а каким-то иным способом уловил, без помощи слуха.

Он открыл глаза.

Беседки не было, вокруг расстилался густой голубой туман, напущенный, видимо, старцем.

- Смотри и вникай, - сказал старец, вернее - промерцал, потому что вместо голоса из его уст изошло переливчатое мерцание в виде как бы удлиненного облачка, и в этом облачке непонятным образом возникли слова, которые Ходжа Насреддин уловил не слыша.

- Ничего не могу разглядеть, ни во что не могу вникнуть, - ответил он и вдруг понял, что сам отвечает старцу тоже мерцанием; взглянув на себя - изумился: он, как и старец, был весь туманно-переливчатым и сквозным, состоящим из одного только призрачного сияния, без всяких следов своей обычной плоти.

Испугать Ходжу Насреддина было нелегко, но здесь он перепугался: этот звездностранственный старик сыграл с ним, кажется, весьма опасную шутку!

- Это... это как же?.. Это что же? - растерялся Ходжа Насреддин и сам почувствовал свое мерцание неровным, прерывистым, как бы заикающимся. - А где же.... где я сам? Почтенный старец! А?.. Это уже лишнее, скажу я тебе, - куда ты девал меня?

Старец ответил успокоительным переливом чистейшего изумруда:

- Не бойся. Ходжа Насреддин, ты со мною. По чести говоря, не могу понять твоего крайнего перепуга:

Ну чем она столь драгоценна для тебя - твоя ничтожная плоть?

- Почтенный старец, между нами большая разница! -взмолился Ходжа Насреддин, испустив чреду торопливых, тревожных, бледно-лиловых зарниц. - Разве дано мне возвыситься до твоей необъятной мудрости, до такого совершенства духа?

Этими заискивающими словами он хотел на всякий случай подольститься к старцу, дабы не вздумал тот оставить его навсегда в бесплотности, - и сейчас же в его мерцании появилась неприятная мутная желтизна.

Старец, к счастью, не заметил, а может быть, и заметил, но из вежливости промолчал: ответного укоризненного мерцания не было.

- Успокойся, Ходжа Насреддин, твоя плоть вернется к тебе. Вон она. Смотри.

И перед бесплотным зрением Ходжи Насреддина возникла где-то внизу, вдали, беседка, и в ней он увидел себя самого спящим.

- Твоя плоть на месте, где предается низменному телесному сну, в то время как твой дух находится в звездностранственном вещем бодрствовании, - заключил старец. - Тебе откроется многое, только сумей понять.

Но сколько ни вглядывался Ходжа Насреддин в напущенный старцем туман - разглядеть и понять ничего не мог. Все зыбилось, расплывалось, мысль ни за что не могла зацепиться, все казалось равно возможным, но и равно произвольным, недостоверным, обо всем можно было думать и так, и этак, и по-третьему; тщетно Ходжа Насреддин искал в тумане хотя бы один какой-нибудь земной предмет, от которого отправляясь, можно было бы ковать цепь последовательного размышления, - ни одного такого предмета он вокруг не увидел.

- Ничего не понимаю, - повторил он. - Почтенный старец, здесь только вопросы, и - ни одного решения. Где земля, где люди, где их радости, горести и заботы, где, наконец, то самое деятельное добро, ради которого я, по твоим же словам, послан в мир? Как я могу творить добро в этом непроглядном тумане, где все недостоверно и сомнительно, и для кого должен я стараться, если здесь нет людей? И где зло, с которым я призван бороться, против кого оно устремлено? Против звезд?.. Нет, почтенный старец, высоты звездных постижений - не для меня; прошу, верни меня вниз, на землю, там мое место!..

По мере того как он говорил, - мерцающий старец все тускнел, тускнел и вдруг на глазах Ходжи Насреддина растаял, бесследно исчез. И все смутное вокруг исчезло, туман рассеялся - и опять к Ходже Насреддину вернулась его земля, где все можно видеть, слышать, осязать, исследовать, где живут люди в противоречивом сплетении своих страстей, самоотверженных усилий помочь друг другу - ив неизменном вечном устремлении всегда вперед, ко всеобъемлющему общему благу, в котором каждый сможет найти благо и для себя.

Ходжа Насреддин проснулся, открыл глаза. Вокруг была влажная темная свежесть; ветер, залетевший в беседку, скользнул прохладой по его лицу; сияли сквозь листву далекие звезды; была ночь - ее вторая половина, за полуночным рубежом.

Голова еще слегка болела, но мысли уже обрели привычную ясность. Ходжа Насреддин усмехнулся:

Нет, он старцу не попутчик в межзвездных полетах, его место, его родной дом - земля. Это, конечно, очень хорошо и возвышенно - постигать, но для себя он избирает простое земное понимание, в котором он - хозяин своих помыслов и дел.

Вернувшись раздумьями к озеру, он почувствовал себя полностью свободным от всех сомнений, тяготивших его накануне: все было ясно, просто и до конца бесспорно. "Удивительно, как же я раньше не сообразил!" - воскликнул он, не догадываясь, что и не мог сообразить, ибо избрал себе по этому поводу неправильных собеседников: кувшин и туманного старика.