Трубы смолкли, барабаны затихли, толпа, прихлынувшая к помосту, замерла.

- "Всемилостивейший хан и солнцеравный повелитель Коканда и прочих благоденственных земель, - гулким и зычным голосом начал глашатай, - владыка, затмевающий славою всех прочих земных владык, лю бимый избранник аллаха и наследник Магомета на земле..."

Хан подал знак дворцовому управителю, тот подошел к глашатаю, взял из его рук свиток и ногтем отчеркнул добрых три четверти написанного, оставив это все для прочтения себе одному за свое дополнительное жалованье; глашатай, неожиданно лишившийся привычного разбега, начал мычать и мямлить; затем, не без усилия, перекинул глаза к нижним, замыкающим строкам:

- "сим повелеть соизволил: первую награду в сорок тысяч таньга, за несравненную красоту и резвость коней, присудить..."

- Защиты и справедливости! - вдруг послышался из толпы чей-то вопль. - Молю великого хана о пресечении обид!

Хан поднял брови. Придворные тревожно загудели. В такой час, на этом празднестве! Неслыханная дерзость!

Толпа расступилась, пропуская к помосту купца, - без чалмы, босиком, но в парчовом халате и с начищенной гильдейской бляхой на груди. Царапая ногтями лицо, вырывая клочьями бороду, он упал на колени, бросил себе на голову горсть пыли и закричал:

- Защиты и справедливости! Черные усы вельможи словно бы отделились от его лица и повисли, - так он побелел!

- Поднимите! - гневно сказал хан. - Поднимите этого смерда, осмеливающегося своими воплями омрачать сегодняшнее торжество. Поднимите и подведите ко мне!

Стражники схватили купца под руки, поволокли на помост. Они вознесли его по лестнице с такой стремительностью, что его короткие ноги, болтавшиеся на весу, не коснулись ни одной из ступенек.

Волнение среди придворных усилилось: купца узнали. Визирь по торговым делам склонился к хану и что-то тихо сказал.

- Богатый купец? - с удивлением переспросил хан. - Один из достойнейших? Но почему в таком виде? Пусть подведут его ближе, и пусть он скажет.

Стражники подтащили купца; он висел мешком у них на руках, он хотел говорить - и не мог, толстые губы в бороде шевелились беззвучно.

Хан ждал, придворные ждали. Вельможа затаил дыхание, взгляд его, устремленный на купца, был ужасен...

Тем временем весть о победе текинцев уже летела по базару, по чайханам и караван-сараям - и достигла моста Отрубленных Голов.

"Теперь купец обязательно уж придет, - размышлял Ходжа Насреддин. - Первую награду на скачках у него вырвали, вряд ли он захочет увеличить свой убыток потерей многотысячных коней".

И опять Ходжа Насреддин ошибся: купец не пришел. Вместо купца прискакали, со свободной лошадью в поводу, конные стражники, схватили Ходжу Насреддина и, ни слова не говоря, умчали куда-то; совершилось это в одну минуту, он едва успел посовать в мешок свое гадальное имущество - книгу, тыкву и прочее.

Управительская ниша опустела.

Долго стояло на мосту недоуменное молчание. Потом среди гадальщиков начались пересуды и споры. Куда его повезли? В тюрьму? На плаху? Или, может быть, он еще вернется, -но в каком-нибудь новом обличье?

Большинство, однако, склонялось ко мнению, что теперь ему пришел безвозвратный конец. Трое льстецов, поспешивших отречься от старика и переметнуться, горько пожалели о своей поспешности, особенно же - о злобных насмешках над черепом.

Первым к нише старика подошел Хаким - тот самый, что долгое время жил у него в доме, будучи принят, как сын.

- Не сыро ли тебе здесь, о мой многомудрый покровитель? - спросил он со лживой сыновней заботой в голосе. - Хочешь, я отдам тебе свою новую камышовую подстилку, умягченную ватой?

Двое других, испугавшись, как бы он не опередил их в заискивании, тоже подошли к нише.

- О мудрейший наставник! - медовым липким голосом начал первый. - Некая весьма богатая вдова пришла ко мне вчера за советом. Дело у нее трудное, запутанное, и я не могу разобраться в нем. Позволь же, когда она придет сегодня, направить ее к тебе, чтобы ты разрешил ее сомнения и, разумеется, извлек в свою пользу все доходы, сопряженные с этим. Твоя глубокая мудрость...

- И несравненные познания! - подхватил второй.

- И высота помыслов! - заторопился первый.

- И этот вещий череп! - воскликнул второй. А третий -Хаким - в это время извивался и

Подвизгивал сзади, выискивая место и для своего

Слова.

- И несказанная доброта! - заверещал он. - Какой благосклонной улыбкой озарялось вчера твое лицо, о многотайнопостигательный старец, когда ты внимал моим беззлобным шуткам, понимая, что они подсказаны единственно лишь добродушием и веселостью нрава...

Старик не поднимал глаза, на его высохших губах мерцала скорбная усмешка. Вот когда он вплотную приблизился к стародавней истине: "Мудрость - не достояние возвысившихся, но только смиренных!.." Однако страшные слова, произнесенные им, свидетельствовали, что мудрость его обращена своим ликом во тьму. Он сказал:

- Для каждого из вас я совершил в свое время доброе дело и ныне за это наказан. Таков закон нашего скорбного мира: каждое доброе дело влечет за собою возмездие совершителю.

Вряд ли он сам, да и те, что слышали его, поняли до конца весь гибельный смысл этих слов, после которых - если бы только они оказались правдой, - жизнь должна была бы остановиться; но благостна Жизнь! - они не были правдой, а лишь оправданием для утративших веру или поддавшихся отчаянию, как этот старик.