Веранда дома Соколова. Некоторое время спустя.

«Вот оно что! Надобно было токмо о дружбе разговор завесть». – Беклемишев, хмыкнув, оглядывал длинный составной стол, ломящийся от выставленных на нём явств: дымились горки варёной, сдобренной маслом каши в керамических плошках, покрытых незатейливым узором; исходили густым ароматом наваристые щи; пышущее жаром мясо неровными кусками было навалено по мискам.

– Кстати, попробуйте картошку, воевода! – Соколов подвинул поближе к енисейцу широкое блюдо с жареным картофелем, луком, грибами и мелко нарезанным мясом. Затем Вячеслав сам наложил воеводе полную тарелку и, улыбаясь, стал наблюдать за ним. – Ну как?

– Душевно, Вячеслав Андреевич, – проговорил воевода, уминая картошку.

– Я вам мешок ссыплю, для ваших огородников, – предложил Соколов, видя, что блюдо ему действительно понравилось.

– Благодарствую, князь. А что, хмельного сызнова ничего нету? Нешто для этого ещё чего соблюсти надо?

– Василий Михайлович, вы на больную мозоль сильно не давите! Князь наш вместе с главным боярином учудили… то есть учинили… Короче, запретили это дело – ничего хмельного в Ангарском княжестве нет и не предвидится. И табаку тоже не будет. – Саляев с показушно огорчённым видом развёл руками.

– Так за дымопускание бесовское у нас, на Руси, ноздри рвут. А уж хмельного для сугрева и веселья запрещать не удумали! – воскликнул воевода.

– Ну, может, потом Вячеслав Андреевич хоть медовуху позволит? – подмигнул Соколову Ринат.

– Может быть, но потом. А то у нас тут не так давно кое‑кто пытался аквавиту гнать.

– И как получилось пойло фрязское? – с интересом спросил Беклемишев.

– Не очень, мужички наши чуть Богу души не отдали, а как поправились, так по пятнадцать плетей перед товарищами и получили, – серьёзным тоном ответил Соколов и, заметив понимающее выражение лица воеводы, добавил: – А давайте сменим тему. Вот тебе, воевода, ружьё наше понравилось? Верно ли?

Беклемишев чуть не подавился куском мяса. Ведь если князь сам сказал о том, что енисейцу понравилось ружьё, быть подарку! Иначе и быть не может. Воевода, разом захмелев от радости, выпалил:

– Зело понравился мушкет! Кабы у меня был такой… – И тут Василий поперхнулся своими словами. «Бекетов!» – молнией сверкнуло у него в голове. – Погоди, княже! А что, ежели ты с меня за то будешь службу какую требовать? Как и с Бекетова, вона, службишку затребовал? – нахмурился воевода.

– Нет, Василий, не стребую с тебя ничего. А Бекетов потому пришёл, что обвинил его прежний воевода енисейский в измене.

– Ну, коли ничего, то добро дело.

– А хотя нет, стребую! – Соколов наклонился к столу.

– Чего же? – деловым тоном спросил воевода, подвигая к себе лохань со щами.

– Стребую, чтобы вражды промеж нами с тобой не было впредь! Не люблю я, когда славяне друг другу глотки рвут. Надоело.

– Так славяне испокон веков друг другу глотки и рвали, нешто не так? – наколол кусок мяса Василий.

– Оттого и беды на Руси, что нет единства! Посему ляхи, крымчаки да свеи родину нашу и терзают! – воскликнул Соколов.

– Эка, твои слова да князьям былым в уши, – сказал воевода и после некоторой паузы осторожно добавил: – Погоди, а у тебя мыслишка какая? Не хочешь ли новую смуту на Руси учинить отседа? К трону московскому не примериваешься ли?

На открытой веранде повисла гробовая тишина. Осип неловко уронил ложку, да так, что она брякнулась об пол. На внезапный шум все разом повернули головы, кроме воеводы, который не мигая смотрел на Соколова.

– Василий Михайлович, нешто ты во мне дырку проделать желаешь? – усмехнулся Вячеслав. – Нет, не желаю я трона московского, уж больно далеко до него. А уж смуты новой и подавно не желаю, нешто я ирод какой? Отсюда мы никуда не уйдём. Да понял ли ты меня, воевода? Не молчи!

– Извиняй, ежели обидел словом дерзким, князь. Понял я тебя.

Раскрасневшийся воевода, неуклюже встав с лавки, потопал к Вячеславу. Обойдя стол, Василий обнял его, показывая тем самым свою к нему расположенность.

А после обеда Соколов показал Беклемишеву кузницу, станочный и литейный цеха.

В кузнице, смежной с литейным цехом, было привычно жарко и душно. Немного полюбовавшись на деловитую работу кузнецов и литейщиков, которые не обращали на гостей ровно никакого внимания, воевода прошёл далее. Он, казалось, даже не заметил, как мастера сковывали намотанный на прут лист стали, закругляли его молоточком и сваривали в горне. Вот и готов ствол.

А в станочном цехе Беклемишев с изумлением воззрился на ряд из четырёх токарных станков. На этих станках вращение изделия осуществлялось от трансмиссионного привода, а суппорт с режущим инструментом перемещался при помощи ходового винта. Работа на них не прекращалась, лишь заменялись часто выходящие из строя резцы. Однако со временем, получая всё лучший металл, качество инструмента лишь увеличивалось, что отражалось на их работоспособности и производственном долголетии. Соколов с умело спрятанной гордостью заявил енисейцу, что это уже устаревшие станки, новые же скоро будут собираться, дело лишь за лучшим по качеству металлом, следующим будет токарный станок со ступенчатым шкивом и перебором. Станины же к ним уже отлиты. Воевода машинально покивал, нисколько не поняв, что вообще сказал князь. Единственно, что он усвоил, что стволы мушкетов ангарцы делают настолько запросто, что им ничего не стоит вооружить всех своих людей. Это добавило ещё большей уверенности в том, что, приехав к царю с докладом о состоянии дел на далёкой окраине государства Московского, следует всячески убеждать его о дружбе с Ангарским княжеством, а тем паче – о развитии торговли с ангарцами.

«Прибыток и нам будет, и им, знамо дело», – думал Василий.

Результатом показанных Соколовым достижений Ангарского княжества явился разговор князя с воеводой с глазу на глаз, без свидетелей. Воевода поклялся не замысливать ничего дурного против Вячеслава да убедить в этом же царя московского. По достижении же официального признания Москвой Ангарска последует устройство торговли – Вячеслав обязался поставлять товары Москве по ценам, ниже на порядки, чем на аналогичные товары, приходящие на Русь из Европы.

– Потом можно будет подумать и о продаже мушкетов, воевода. А пока у тебя одного такой будет! – Соколов передал сияющему енисейцу ружьё, именуемое им мушкетом, в кожаном чехле. Патроны в количестве пятидесяти штук лежали в подсумке, там же, прихваченный ремешками, был и штык в деревянных ножнах.