Глава вторая, в которой все ругаются, но по разным поводам.

 

Всем известно, от малых детей до стариков, что Слово, Искупителем людям подаренное, одно на всех.

Вот только произносим мы его по‑разному.

Если кто, по дурости или по великой любви, что в общем едино, другому свое Слово доверит – Слова неравны будут. И опасность не в том, что можно свое достояние потерять, наоборот. То Слово, которое раньше звучало, в себя и новое вбирает. Вот, если, к примеру, Хелен со мной поделится Словом, на котором запал ее планёра, да и всякие женские побрякушки, наверное, хранятся… Мне к ним все равно доступа не будет, никак. Мое Слово – от ее Слова произойдет. Может оно и сильнее окажется, и я куда больше добра на него сложить смогу, но вот Хелен в любой миг ко всему дотянуться сможет… ну, конечно, если будет доподлинно знать, что там у меня спрятано.

Потому и хранят Слово, от детей родных, от жен любимых скрывают. Страшен искус. Как жить, зная что все достояние в любимой момент может тому достаться, кто тебя Слову научил? Не проще ли покончить с тем, от кого ниточка протянулась?

Когда аристократ обучит наследника Слову – то еще игрушка малая. К главной казне все равно доступа не будет. Надо со Слова на Слово ценности передать… если успеешь, конечно… А вот если ценностей особых нет, кроме самого Слова – то велик искус… велик…

И понятно, что то Слово, что вначале было… которое Искупитель произнес, римских солдат устрашая, нож Сестрой принесенный, да копья в него нацеленные, разом в Холод пряча…

Это Слово – самое главное.

Словно дерево, от тонкого корня растущее, крону до неба раскинувшее, тянутся, ветвятся Слова, в которых сила и власть всей Державы.

А внизу, тьмой веков скрытое, первое Слово. Изначальное. Истинное.

Искупителем сказанное.

И если знать его, если суметь произнести, потянуться…

Обдало меня таким ознобом при этой мысли, словно я и впрямь это Слово узнал, и дотянулся до вечного Холода.

Все!

Все сокровища мира, спрятанные ныне, да в прежние века утерянные!

То, что Наполеон в Руссии взял, да и унес с собой, на Бородинском поле саблей казачьей сраженный… Сокровища Кромвеля и Марии Антуанетты… Чудесные машины Леонардо… Баронские накопления, казны графов и маркизов… Кладовая Владетеля, залог всей его власти… Церковные богатства… Мелочь, мелкими людишками на Слове потерянная… только таких, безвестных обладателей Слова за две‑то тысячи лет немало было…

– Спаси, Сестра… – прошептал я. – Пощади, Искупитель…

Марк будто осунулся и посерел, сказав нам про Изначальное Слово. Сестра Луиза мрачно следила за Хелен.

– Да как ты еще жив, принц… – прошептала летунья. – Как ушел с таким… с такой силой…

– Сестра берегла! – торжественно произнесла настоятельница.

– Сестра того бережет, кто сам не зевает… – Хелен с силой прижала ладони к лицу, будто и позабыв, что одна рука сломана. – Это смерть. Смерть, мальчик. Всем, кто к тебе прикасается. Всем, кто рядом стоял. Просто так… на всякий случай… Я думала, врали…

– Что врали? – тихо спросил Марк.

– Да этап ваш несчастный, на который ты, щенок, попал… Всех каторжников допросили, загнали обратно на судно, велели отойти от берега… а потом линкор его сжег начисто, огненные бомбы не пожалели…

Я даже не вскрикнул – тихое сипение вырвалось из горла, стянутого ужасом. Закричал Марк:

– Как? – Кинулся к Хелен, схватил ее за руки, повторил: – Как?

– Просто! Из главного калибра, в упор! Вместе с командой! Как зачумленных в Черные Годы!

У меня круги поплыли перед глазами. Будто всех я увидал: и душегуба Славко, и верзилу‑кузнеца, и хитрого Локи, и безобидного певца Волли, и казнокрада Плешивого, и надсмотрщика с безобидным прозвищем Шутник, и тех, чье имя уже забылось, и матросиков из команды…

– Гад, – вдруг прошептала Хелен. – Ох, какой гад… сдохнуть тебе без покаяния…

Не к Марку были ее слова, она мальчишку, на ней повисшего, и не замечала. И не ко мне. Кому‑то другому, далекому, проклятие адресовалось.

Огонь и вода. Качается на волнах золотая туша линкора, и палит из всех орудий. С неба огонь, под ногами вода, на руках кандалы… Пылает палуба, рушатся мачты, вопят в трюме каторжники, смерть почуяв, капитан в ужасе линкору сигналит…

Смерть. Огонь и вода все скроют. Вдруг да и выдал мальчик кому‑то Изначальное Слово? Сам понял, и другим передал?

Вдруг кто получит такую власть, которой никогда над миром не было?

– Что же ты наделал! – закричал я, вскакивая. Оторвал мальчишку от Хелен, швырнул на пол. – Зачем? Зачем ты нашел эту книгу? Зачем в руки взял, зачем рассказал, как посмел уйти с ней?

Значит – пока я по Лузитании скитался, железо на монеты обменивал, да с комфортом через Державу ехал – товарищи мои этапные от огня и воды лютую смерть приняли? Не было у меня среди них друзей, да только все едино – вместе нас судьба свела, а потом…

Потом Марк, по глупости своей, по незнанию простой жизни, как бродяжка в тюрьму попал. Судье надерзил, забывшись, кто он такой… и вошел на этап, словно прокаженный в здоровое селение.

Я все тряс младшего принца, а тот даже не сопротивлялся. Дурацкий платок, под которым он прятал коротко стриженные волосы, свалился на пол.

– Зачем? – кричал я. – Зачем, зачем…

Будто все остальные слова забыл…

– Думал – не станут сильно искать, – отчетливо произнес Марк. – Думал, не поймут, что у меня на Слове. А они поняли. Знали. Про эту книгу знали, только найти не могли. Не там искали. Отпусти меня, Ильмар! Отпусти!

На меня его властность врожденная не действовала, я как Марка с этапа тихим беспомощным пацаном запомнил, так уже никогда принцем высокородным не приму. Другое меня остановило – в глазах у него были слезы. Плакал маленький принц Маркус, и не за себя, дуралея, чья жизнь – как последний лепесток пламени на гаснущей свече, а за всех тех, заживо в факелы превратившихся. И за дубину Славко, что не упускал случая над ним поиздеваться, и за глупого доброго Волли, что вечно уговаривал ему подпевать, и за кузнеца‑славянина, ласково успокаивавшего перепуганного мальчишку…

Нет, не хотел он того. Не хотел и не ждал.

Отпустил я Марка, и тот стоял, пошатываясь, слезы глотая. Молчала настоятельница Луиза, и гордость, что на миг мелькнула в ее глазах – «поняли теперь?» исчезала. Молчала летунья Хелен, перестав балансировать на грани произнесения своего Слова. Молчал и я, глядя в окно, где били фейерверки над шумным карнавалом… Обнял я Марка, похлопал по спине, а потом глянул в глаза Хелен.

– Что еще ты сказать позабыла, Ночная Ведьма?

– Ты о чем, Ильмар‑вор?

– Хелен‑летунья, не надо! Говори начистоту.

– В чем ты меня упрекаешь, Ильмар?

– Двойную игру ты ведешь, Хелен!

Летунья тряхнула головой, с иронией спросила:

– И давно заподозрил?

– По пути сюда, Хелен. Уж больно ловко ты сломанной рукой рычаги тягала.

Хелен молча посмотрела на свою руку. Вздохнула.

– Да, Ильмар. Нет там ни перелома, ни трещины. Только ушиб был…

Настоятельница печально покачала головой.

– Решила выдать Маркуса Владетелю, – сказал я. – Мной, как ищейкой попользоваться, а чтоб уж совсем тебя не подозревал, беды не ждал – калечной прикинуться?

– Не выдать, а домой доставить, – неохотно сказала Хелен. – И тебе, Ильмар, впрямь было прощение обещано, полное. Так что… я не лгала. Так бы все и прошло, как я тебе говорила. Маркусу – прощение и ссылка, мне полная реабилитация, тебе – прощение и титул.

– И ты поверила? – спросил я.

– Да. Я не знала, что в той книге. Не знала!

Марк медленно отошел от меня, спросил, заглядывая Хелен в лицо:

– Так у тебя была аудиенция… с Владетелем?

Летунья молчала.

Младший принц мимолетно глянул на меня. Глаза у него блестели, но уже не только от слез, но и от робкой надежды.

– Он сам сказал? Ночная Ведьма, он сам сказал, что я буду прощен?

– Нет, – неохотно сказала Хелен. – Нет, мальчик. Не он. Мне передал… человек, которому я всецело верю. Именное повеление Владетеля, перехватить вора Ильмара, двигающегося в епископской карете по направлению от Брюсселя к Лиону. Объяснить ему, что единственное спасение – отыскать и доставить в Версаль Маркуса. И… и награда мне, прощение тебе, снисхождение к Ильмару.

– Владетель не лжет, – тихо сказал Марк. – Да, но… только если сам дает обещания.

– Тому, кто передал его слова, я верила как себе!

– Глупые вы, женщины, – вздохнул Марк.

– Не настолько, как мужчины.

Настоятельница Луиза встала, простерла вверх руки, словно призывая всех замолчать:

– Остыньте, высокородные! Графиня Хелен, тебе было поручено отбить Ильмара у святого паладина Церкви?

– Да!

В пылу перепалки я как‑то не обратил внимания на эти слова Хелен. Зато теперь стало совсем тошно.

Церковь пыталась доставить меня в Урбис втайне от Дома. Владетель, прознав про то, послал Хелен… да и не одну Хелен, наверняка, это просто ей удача привалила, отбить меня и использовать как ищейку. Что уж говорить, Владетель поступил умнее, видно, лучше знал своего незаконнорожденного отпрыска, понимал, что тот со мной тайной не поделится.

Значит, мало того, что в самой Церкви раскол назревает! Еще и власть светская с властью духовной на ножах!

И все из‑за старого фолианта, что лежит у Марка на Слове…

– Марк! – крикнул я. – Кто учил тебя Слову? Кто? Он может забрать с него книгу?

Меня вдруг обуял страх, что мальчик по наивности об этом не думал. Но Марк покачал головой, ничуть не удивившись запоздалой панике.

– Никто меня не учил, Ильмар‑вор. Я сам… прочитал.

– Так у тебя то самое Слово? – выпалил я, уже не соображая, к чему катится мир. – Изначальное?!

– Да… нет… не знаю… – Марк смешался. – Это трудно, понимаешь? Я пробую, по‑разному, но Слово все еще слабое… Может быть, у меня способностей нет. Может, я просто не умею.

– Покажи мне книгу, – попросил я. – Те страницы, где описано…

– Нет!

У меня никаких сомнений не было – Марк не покажет.

– Мальчик, – Хелен подошла ко мне, словно подчеркивала – мы сейчас действуем заодно. Марк чуть отстранился. – Как бы там ни было… на твоей совести уже полсотни жизней. И скоро могут наши прибавиться. Что ты собираешься делать?

Марк затравленно посмотрел на настоятельницу. И взгляд этот возымел свое действие, та вздохнула, укоризненно посмотрела на Хелен:

– Графиня, чего вы требуете от бедного, загнанного ребенка? Он понял, что люди еще недостойны этой святой книги. Понял, что знания, в ней описанные, – не для нашего жестокого века. И сделал то, что смог придумать – убежал, унося с собой бесценное сокровище…

– Скорее – все сокровища мира… – тихо сказал я.

И вспомнился мне вдруг, встал перед глазами старый лекарь Жан. Как он о Марке говорил: «Решил, кто будет для него более полезен…»

Неужели и впрямь?

Когда же он настоящий, когда по каторжникам плачет, или когда помощников себе вербует? Или и так, и так?

А Марк, словно решив подтвердить мои слова, шагнул к Хелен. Опустил голову, и прошептал:

– Графиня, лучше вы скажите, что мне теперь делать… Скажите…

Он вдруг вскинул на летунью сияющий взгляд:

– Давайте, я отдам вам книгу! Доставьте ее в Урбис, или в Версаль! Пусть не ищут меня только…

Я мысленно крикнул: «соглашайся!» Проверь, всерьез ли говорит! Но Хелен вздрогнула, будто от удара.

– Мне такого счастья не надо, мальчик. Я… я недостойна.

– Тогда что же мне делать? – жалобно спросил Марк.

Вот. Уже не мы вопросы задаем, а он. Связаны мы теперь, едва узнали тайну, страшной силой святой книги. Именно страшной, прости, Господи. Рано она из тьмы вынырнула, не готовы к ней люди. Не рассказ о жизни Искупителя, Сестрой написанный, каждому нужен, а только лишь – Изначальное Слово. И пусть желание это каждый объяснит благородно и возвышенно – Владетель заботой о Державе и простых гражданах, Преемник – стремлением к святому… Одно, одно стоит перед глазами у каждого, знающего тайну – горы сокровищ. Железо и сталь, медь и золото, оружие и доспехи, машины и книги, картины и скульптуры… Власть – чего стоят заносчивые маркизы и герцоги, когда в любой миг можно лишить их всего состояния?

– Раньше надо было… делать… Вешаться! – рявкнула Хелен.

– Думайте, что говорите, графиня! – настоятельница вновь повысила голос. – Святая книга сама решает, когда к людям прийти! Из тьмы веков выплыла, себе хранителя избрала! И наш долг теперь…

– Луиза Миллер, баронесса Франкфуртская, вас всегда губила излишняя экзальтированность… – бросила Хелен.

Ой!

Они знакомы!

– Я давно не баронесса, милая графиня, и моя мирская жизнь…

– То‑то и оно, что мирская жизнь вам покоя не дает, – устало сказала Хелен. – Ваш долг, как верной служительницы Церкви, состоял в том, чтобы со всей любовью и заботой проводить принца Маркуса в Урбис. И… быть может… тем спасти множество жизней.

Женщины окинули друг друга ненавидящими взглядами.

Беда с этими высокородными! Все они друг друга знают, за каждым тянется хвост титулов, интриг, недомолвок. Даже помыслить страшно, что произойдет, если в их кругу окажешься.

– Тихо, тихо! – завопил я, бросаясь между Хелен и Луизой. Похоже и старая баронесса, и молодая графиня уже были готовы выяснять отношения словно базарные торговки. – Забудем старые распри! Опомнитесь! Что произойдет, если мы доставим мальчика в Версаль или Урбис?

Марк тихо стоял в углу, будто всецело отдался нашей воле. Ох, не люблю таких тихих и покорных!

– Смерть! – рявкнула Хелен. – Кто бы ни завладел книгой – всегда будет опасаться, что мы тоже знаем Изначальное Слово.

– Смерть, – подтвердила Луиза. И, словно смутившись от того, что согласилась с летуньей, добавила: – Возможно, вечное заточение. Под Версалем глубокие подземелья.

– Под Урбисом тоже, – буркнула Хелен, ухитрившись оставить последнее слово за собой.

– Тоже так думаю, – согласился я. – Маркус?

Мальчик пожал плечами:

– Если Владетель не поклялся нас помиловать лично… значит…

Все ясно.

– Хорошо, – я не давал женщинам передышки. Все‑таки особенности женского ума не дают им сразу несколькими делами заниматься… уж если начали думать, так на ссору энергии не хватает. – Значит, с этим понятно. Сдавать Маркуса уже поздно, все равно нас прикончат.

– Не в этом дело, – чуть напыщенно сказала Луиза. – Будь то ко благу Державы и Церкви – то и жизнь не дорога. Но что случится, если Слово Исконное употребят в злых целях? Захотят над миром возвысится? Среди святых братьев и сестер тоже всякие люди случаются… прости их, Господи…

Хелен промолчала, и я счел, что она подобное самопожертвование не разделяет.

– Что тогда нам остается? Я говорю нам – потому что мы теперь все в одной упряжке. И ссорится – только себя карать. Луиза, Хелен, Марк?

Летунья вздохнула:

– Не знаю. Я даже не думала, что так все повернется. Наверное, бежать, Ильмар. Куда угодно. В Колонии, в Африку, в Китай. Чем дальше уйдем, тем больше проживем.

– Нельзя нам убегать! – радостно возразила Луиза. – Книга не зря на державной земле хранилась, тут ее место! Судьба нас свела, чтобы мы святую книгу берегли, хранили… ждали, пока сердца людские смягчатся, и станем мы достойны подлинного Слова. Тогда… тогда и подарим ее Церкви, Дому, людям. Каждый бедный крестьянин Словом Божьим владеть станет! Все в мире станет общим, кому что понадобится – тот в Холод потянется, и возьмет, сколько нужно! Вот тогда и настанет Железный Век, воцарится на земле Царство Божие, уверуют язычники, просветлеют грешники…

– А потом в программе должен быть Страшный Суд, – пробормотала Хелен. К счастью, увлеченная своей речью настоятельница ее не услышала, а то пришлось бы мне разнимать двух дерущихся баб, а в этом деле всегда страдают посторонние.

– Так, – сказал я, пытаясь собраться с мыслями. – Значит, святая сестра, вы предлагаете где‑то в Державе укрыться, и жить тихонечко…

– Да!

Что в лоб, что по лбу. Можно, конечно… неизвестно, где нас раньше схватят. Только все равно ведь схватят, и не помилуют.

– А доживем ли мы, настоятельница, до всеобщего просветления и умиротворения? Уж сколько веков люди по заветам Божьим живут, а зло все не кончается…

– Не мы – так дети наши доживут.

Еще веселее. Значит, нам должно маленькой общиной обосноваться, да и начать семейную жизнь. Мне, видно, Хелен в жены предназначена, ну а для себя сестра Луиза Марка вырастит…

– Маркус?

Я заметил, что взгляд принца быстро обежал всех – и Хелен, и Луизу, – прежде чем на мне остановился.

– Да, надо скрываться, – решил мальчик наконец. – А где… это вам виднее.

– Ильмар, – Луиза вдруг заговорила со мной удивительно любезно, даже с теплотой в голосе. – Не зря, не зря тебя Сестра с Маркусом свела! Всегда среди святых были раскаявшиеся грешники, в напоминание людям, что никогда не поздно прощение получить! А твой опыт в делах… тайных нам поможет от Стражи укрыться…

Вот она чего к нам пришла. Опыт мой ей требуется. Да за кого она меня принимает – я же простой вор, а не карбонарий, не государственный преступник. От сонной Стражи укрываться – одно, от всей Державы, включая Церковь – совсем другое.

– Вначале нам надо уйти с острова, – решил я. – Хелен, скажи, кто знает про твое задание?

– Никто, кроме нескольких людей в Версале, – твердо сказала летунья. – Моя миссия маленькая, вряд ли кто верил, что я тебя найду, а еще меньше – что ты знаешь что‑нибудь полезное. Но таких как я, одиночек, много могло быть послано. И по той ниточке, что от епископа Ульбрихта тянулась, и по прочим.

– Могут здесь искать Маркуса?

Летунья только покачала головой:

– Не знаю. Его везде ищут… а какие места решат проверить особо тщательно… не мне судить. В общем‑то, по уму, могут и взяться за Капри. Марк, где тебе еще приходилось бывать?

– В Лондоне, в Варшаве, на Ривьере… – он задумался. – Ну, в Риме и в Париже, конечно. И все. Я редко выезжал из Версаля.

– Здесь не стоит долго оставаться, – твердо сказала Хелен. – Сестра Луиза…

По ее тону я заключил, что летунья согласилась с необходимостью примирения.

– Да, Хелен?

Видимо, и бывшая баронесса пришла к тому же решению.

– Никто в вашем монастыре не знает о… личности Маркуса?

– Нет, – твердо сказала Луиза. – Мы порой принимаем девочек‑сирот, это долг любого монастыря. Решение принимаю я лично, и это не первый случай.

– Сестра‑настоятельница, а вы уверены, что никто не заподозрил… ну, что это не совсем сиротка?

Луиза помолчала, вопрос был явно болезненный.

– Не знаю. Мне кажется, что некоторые сестры поглядывали на мальчика… с удивлением, быть может. Ему не всегда удавалось вести себя адекватно. Но даже если подозрения и возникли, то полной уверенности ни у кого быть не может. Я выделила Маркусу отдельную келью и назначила одиночное покаяние. Пустила слух, что… что девочка согрешила с родным братом, пришла к нам замаливать грехи, и до полного раскаяния ее не стоит тревожить.

– Ну и затейницы вы, святые сестры, – вздохнула Хелен. – Луиза, можно было придумать не столь интригующую историю?

– Прятать большой скандал надо в скандале мелком! – отрезала настоятельница. – Пусть лучше сестры полночи перешептываются о всяких гадостях, чем зададутся вопросом, девочка ли пришла в монастырь!

Спорить тут было бесполезно. Я был вполне солидарен с Хелен, тут стоило придумать историю простую и незатейливую, но что уж теперь?

– Ладно. Этого не изменить, – решила летунья. – Пока нас не ищут, это уже прекрасно. Завтра утром мы сядем в планёр… и отбудем на материк.

– Вчетвером?

Хелен вздохнула.

– Да, сестра. Я не в восторге, скажу прямо, в планёре лишь два кресла. Но есть грузовой отсек, а перелет небольшой, дотянем на одних толкачах.

Луиза молча обдумывала сказанное.

– Почему не морем, паромом?

– Потому что в небе мне никто не указ, настоятельница. Там не бывает ретивых чиновников, солдат, любящих притиснуть девочку в угол, и прочих ненужных проблем. Довезу я всех, Маркус и Ильмар подтвердят.

– Она довезет, – немедленно согласился Марк.

Видимо сестра Луиза сочла разговор законченным. Набросила платок, укрывая голову, кивнула Марку:

– Пойдем, сестренка…

Молодец, уже входит в роль. Только куда они собрались?

– Мы будем ночевать в монастыре, – не терпящим возражений голосом пояснила Луиза. – Мне надо оставить распоряжения сестре‑экономке, привести в порядок бумаги и вещи. Я ведь ухожу навсегда.

– И все‑таки… – начала Хелен.

– Пойдем, Маркус!

Мальчик со вздохом поднял платок, стал повязывать. Луиза молча помогла ему, спросила, не глядя на летунью:

– Нам прийти утром?

– Да. В шесть.

– Маркус не выспится.

– Зато голову сбережет. Не стоит тянуть.

– Мы придем в половине седьмого, – решила Луиза. И, взяв Марка за руку, потянула к двери.

– Семени помельче! – посоветовал я мальчику, когда тот на миг обернулся. – И глаза потупь.

Едва дверь за ними закрылась, как Хелен издала тихий, придушенный вой:

– Старая дура… сумасшедшая святоша… наивный щенок…

Мечущаяся по комнате летунья сама казалась безумной. Я не рискнул ее останавливать, пусть сбросит пары.

– Я ее в грузовой отсек посажу, чтоб он под ней, толстозадой, провалился… Вот ведь… урвала свой шанс, зараза!

– О чем ты? – спросил я, продолжая держаться на безопасном расстоянии.

Хелен села в кресло, провела по лицу ладонью. Попросила:

– Дай чего‑нибудь выпить, Иль…

– Ничего уже нет. Подожди, я позову слугу…

– Коньяк! – велела летунья.

Я позвонил, через минуту пришел заспанный, но любопытный слуга. Едва заметно покосился на растрепанную, красную Хелен, выслушал заказ, и удалился.

– Подумал, что мы тут с монашками оргию устроили, – предположил я.

– Да пусть хоть что подумает… в Миракулюсе затейников много.

Когда слуга принес маленькую бутылку «Реми», я разлил коньяк по бокалам и решился спросить:

– Откуда ты знаешь эту монашку?

– Мир тесен, Ильмар… – Хелен покачала головой. – Да и знаю‑то я ее… чуть‑чуть. Когда стала в свете появляться, она уже в религию с головой нырнула.

Одним глотком осушив бокал, летунья удивленно произнесла:

– Маркус… нет, словно знал, к кому за помощью идти…

– Почему?

– Ну, Иль, есть такая порода женщин, которым вечно кажется, что они рождены для великих дел. Положенное место их не устраивает. Или супругой Владетеля стать…

Я невольно вспомнил рассказ про мать Маркуса, и кивнул.

– Или в науках прославится, воинским делом овладеть…

– Ты ведь тоже из таких, – сказал я.

– Конечно. Только кто‑то все силы свои прикладывает, как Сестра приложила. А кто‑то руки заламывает, головой о пол бьется, да сокрушается, почему жизнь не удалась. Так вот, баронесса Луиза Миллер – из таких. Муж у нее был дворянин добрый, но небогатый. Жену боготворил. Она, стерва, из него все соки выпила. Устраивала приемы, разъезжала по всей Державе, в Дом стала вхожа… а тот чуть ли не сам киркой на рудниках махал, да плетью из крестьян последнее вытрясал, лишь бы ее аппетиты удовлетворить. Лучше б любовника себе завела богатого! Так нет, в этих делах она всегда отличалась редкостным благочестием. Себя блюла строго, всегда могла другим укор высказать, а то и ославить молоденькую девицу…

Ага. Вот оно что, летунья.

– С мамашей Маркуса, кстати, была знакома… явно хотела через красивую фаворитку сама вверх подняться. А потом, когда муж ее вконец разорился, связи все рухнули, хода в Дом не осталось – внезапно набожность Луизы в фанатизм переросла. Имение, земли – все подарила Преемнику, на богоугодные дела. На самом‑то деле все и так было в долгах, перед Версалем, перед Урбисом, у нее просто выхода иного не оставалось. Но в награду за такое дело получила Луиза Миллер сан, и была отправлена настоятельницей в монастырь, в Миракулюс. Тогда это обычный курорт был, но все‑таки местечко приятное.

– Все‑таки она своего добилась, – сказал я.

– Конечно. Стала покровительницей хранителя Святой Книги. Почти как Сестра при Искупителе, наверняка уже все параллели провела… – Хелен мрачно усмехнулась. – Ильмар… скажи… есть у тебя такое чувство, будто нас на поводок посадили?

– Есть, – признался я.

– Ну, ведь все было так хорошо задумано… – вздохнула Хелен. – Все! Одного я не учла… размаха этой беды…

– Ты понимаешь, как ловко Маркус загнал нас в угол? – спросил я.

– Понимаю. Кровь Владетеля, что ни говори. Он это умеет.

– А ты заметила, что сам Маркус о своих планах ни слова не сказал?

Мы переглянулись.

– Да нет у него никаких планов… – неуверенно ответила Хелен.

– Я тоже так думал, когда с Печальных Островов бежал.

– Влипли, – зло сказала Хелен. – Ох, влипли. Иль… тебя что, даже не обидело, что я тебя искала по заданию Дома?

– Я все равно это предполагал. Ну, странно было, что ты меня нашла без чужой помощи, так ловко все факты соотнесла, рассчитала, куда я двину. Надеялся лишь, что ты и впрямь поможешь мне наказания избежать.

– Если бы все сложилось, как я надеялась. А теперь… Ильмар, может быть…

Она не закончила, но я все понял по взгляду.

– Улететь? Сейчас?

– Да! Пусть выпутываются сами.

Я размышлял. Что ни говори, а в словах Хелен был резон.

– Их схватят, – предположил я. – Почти наверняка. Если Луиза – такая, как ты о ней говоришь, то быстро на неприятности нарвутся.

– Все в воле Божьей, – Хелен сложила лодочкой руки. – Ильмар… та книга, она и впрямь написана Сестрой?

– Полагаю, да. С чего бы иначе Дом и Церковь так задергались?

– Тогда надо уходить. Решайся.

Подумал я о Марке, который надеется на нашу помощь. А потом опять старика‑лекаря вспомнил, с его словами, как принц умеет людей вокруг себя использовать. И этап наш несчастный вспомнил.

– Ты права, Хелен, – сказал я. – Спасать их – пользы нам с того не будет никакой. А ради чего шеей рисковать – не вижу. Уйдем сами.

– Если есть на то воля Искупителя, так Маркус и сам уйдет, – жестко добавила Хелен. – А если решил Господь, что пора людям узнать Истинное Слово – то прятать Маркуса грех, причем грех все равно бесполезный.

Мы смотрели друг на друга, и невольно улыбались. Шок, охвативший нас, когда Марк достал из Холода святую книгу, прошел. Осталась злость на то, как ловко нас пытаются втянуть в чужие игры.

– Поспим, – решила Хелен. – Часа три, хотя бы, а то совсем сил нет. В пять встанем, я умею просыпаться, когда нужно, и на планёрную площадку. Машина готова, сразу улетим.

– Куда?

Летунья поникла.

– Далеко, Иль. Далеко‑далеко… в чужие страны. Я подумаю, гляну на погодные карты, да и ты реши, где прятаться легче. У меня есть кое‑что ценное на Слове, у тебя – опыт большой. Вдвоем сможем укрыться.

– Согласен, графиня, – сказал я. Подошел, и поцеловал ее в губы, мягко, без страсти, с одной лишь нежностью. – От меня предательства не жди.

Она помедлила, прежде чем ответить:

– И от меня не жди, Ильмар. Клянусь, я верила, что схватим пацана – тебя помилуют.

На поцелуй Хелен ответила так же как я, ласково и тихо. Сил у нас никаких не было, одна усталость и опустошенность. Закрутил я газовый рожок – смертельное это дело, лампу без пригляда оставлять, и мы пошли в спальню. Рухнули на кровать, не раздеваясь, ничего больше не обговаривая. Хелен нашла в темноте мою руку, взялась крепко, и вмиг уснула. А я еще успел удивиться, как все странно в жизни складывается.

Лишь потом уснул.