Последствия и пределы акта необходимой обороны

Уголовный закон определяет необходимую оборону как правомерное причинение вреда обороняющимся посягающему, однако в ч. 1 ст. 37 УК не содержится четких указаний на то, каким образом должен причиняться такой дозволенный вред. Следовательно, акт необходимой обороны, и в то же время всякая юридическая ответственность обороняющегося, исключаются, когда посягающий по ошибке или невнимательности сам нанес себе повреждение, прервавшее дальнейшее осуществление посягательства, например, поскользнулся и потерял равновесие.

Согласно ч. 1 ст. 37 УК РФ при необходимой обороне вред должен причиняться только посягающему лицу. На этом же акцентируется внимание в абзаце 2 п. 25 Постановления от 27.09.2012 г. № 19. Как нам представляется это правило сформулировано не вполне корректно, ибо не охватывает случаев, когда во время посягательства имущественный вред причиняется третьим лицам, прямо или косвенно связанным с посягающим лицом. Например, обороняющийся повреждает или уничтожает орудие посягательства (транспортное средство, животное, оружие и другие вещи, с помощью которых совершается посягательство), находящееся в фактическом, в том числе незаконном, владении посягающего лица, единоличным собственником которого сам посягающий не является либо при обременении данного имущества правами третьих лиц (ограниченное вещное право, право залога, иные права требования).

Н.С. Таганцев отмечал, что защищающийся от опасных животных (быков, собак), причинивший таким образом вред их собственнику, вправе ссылаться на необходимую оборону, «когда это животное было натравлено или науськано… кем-либо, так что является простым орудием… ибо в этом случае нападающим является в действительности человек…»[234].  

Т.Г. Шавгулидзе рассматривал повреждение или уничтожение обороняющимся чужого имущества, использованного при совершении посягательства, как причинение вреда именно посягающему, что не исключает обязанность последнего возместить этот вред соответствующим собственникам или кредиторам^[235].

Аналогичная ситуация возникает не только в отношении орудий посягательства, но и любых чужих вещей в момент акта обороны находящихся при посягающем, в том числе захваченных при совершении посягательства. Например, допустимо повреждать похищаемое транспортное средство для отстранения посягающего от управления им (выталкивание с дороги, стрельба по колесам, разбивание стекол при открывании дверей), так же правомерно повреждение уносимой грабителем вещи при пресечении его попытки удержать похищенное – фактически речь идет о причинении вреда имущественным интересам потерпевших. Подобные случаи еще более осложняются, когда захваченная посягающим вещь тут же используется в качестве орудия другого посягательства. Думается, применения правил крайней необходимости при оценке правомерности имущественного вреда, нанесенного третьим лицам, в данных обстоятельствах привело бы к необоснованному ограничению вариантов отражения посягательства, заведомо делая их малоэффективными.

Нужно учесть и причинение нематериального вреда тем лицам, которые сочувствуют посягающему. Следовательно, вернее было бы говорить не о причинении вреда только посягающему лицу, а о причинении вреда только посягающему, а также лицам, прямо (при повреждении или уничтожении их имущества, находящегося в фактическом владении посягающего либо контролируемого им при совершении посягательства) или косвенно (при причинении им нематериального вреда) связанным с посягательством, в случае если их интересы неизбежно нарушаются вместе с интересами посягающего. По нашему мнению такое единовременное повреждение интересов можно охарактеризовать как идеальную совокупность.  

Причинение вреда лицам, не причастным к совершению посягательства, при ошибке в личности посягающего оценивается по правилам мнимой обороны. Если таковой ошибки у причинителя вреда не имеется, то при отсутствии иных ОИПД он подлежит ответственности на общих основаниях.

Не всякий вред, причиненный посягающему, охватывается необходимой обороной. В ч. 1 ст. 37 УК РФ подчеркивается, что не является преступлением причинение вреда именно при защите от посягательства, то есть вред должен объективно препятствовать совершению посягательства, затруднять и стеснять действия посягающего, побуждать его к прекращению своего деяния. Указанный вред может включать в себя причинение посягающему смерти, вреда здоровью различных степеней тяжести, удержание и ограничение свободы, изъятие, повреждение или уничтожение имущества, нравственные страдания.

В связи с вышесказанным мы ставим под сомнение гипотезу В.А. Блинникова о том, что закон не перестает охранять жизнь, здоровье и имущество посягающего, в подтверждение которой ученый ссылается на противоправность хищения имущества у посягающего, даже если последний сам в этот момент совершает другое хищение[236]. Противоправность хищения имущества, принадлежащего посягающему, обусловлена не тем, что его блага находятся под постоянной правовой охраной, а тем, что причинение подобного имущественного вреда при таких условиях никак не способно пресечь посягательство, и поэтому не может быть признано необходимой обороной. При необходимой обороне из-под правовой охраны выводятся именно те блага, причиняя которым вред, можно добиться предотвращения или пресечения посягательства, причем в зависимости от конкретных обстоятельств имущественные интересы, а равно и физическая неприкосновенность посягающего, могут как входить в этот перечень, так и оставаться под защитой закона. К примеру, если для совершения посягательства используется животное или другое не нуждающееся в постоянном управлении орудие, и посягающий, приведя орудие в действие, дожидается благоприятного для себя результата (с юридической точки зрения действие орудия признается действием самого посягающего), то при необходимой обороне допустимо причинение посягающему только имущественного вреда путем повреждения иди уничтожения этого орудия, ведь причинение посягающему физического вреда не повлечет прекращения посягательства (остановку запущенного орудия).        

Закон не требует, чтобы причинение вреда обязательно оказалось результативным, то есть привело бы к полному прекращению посягательства. Поэтому ответственность за вред, причиненный при отражении посягательства, исключается и в тех случаях, когда причинение такого вреда не смогло предотвратить или пресечь посягательство, хотя и было объективно направлено на таковое. В учет здесь следует принимать именно объективные признаки деяния обороняющегося, а не его цели или мотивы.

Обычно необходимая оборона выражается в силовых действиях обороняющегося. Если же лицо, осуществляя защиту от посягательства, добивается обманным путем того, чтобы посягающий сам причинил себе вред, то деяние защищающегося так же следует признавать необходимой обороной.

Однако, когда в результате обманных действий обороняющегося, направленных против посягающего, вред причиняется посторонним лицам, не причастным к совершению посягательства, имеет место невиновное причинение вреда. Например, в надежде пресечь посягательство, обороняющийся передал отравленную бутылку водки  посягающему, требовавшему спиртного. Получив желаемое, посягающий вместо немедленного распития содержимого ушел, взяв бутылку с собой. Впоследствии этим ядом отравилось третье лицо, получившее отравленный напиток от посягающего, а сам обороняющийся был осужден по ст. 109 УК РФ. Указанная квалификация действий обороняющегося справедливо критикуется С.В. Пархоменко[237].      

 Абзацы 4, 6 преамбулы Постановления от 27.09.2012 г. № 19 называют необходимую оборону действием. Необходимая оборона в форме бездействия отрицается и наукой уголовного права. Интересно отметить, что В.В. Меркурьев, отстаивающий допустимость необходимой обороны от бездействия по мотиву равной причиняющей способности с действием, исключает причинение посягающему вреда путем бездействия самого обороняющегося. Гипотеза доказывается им ссылкой на легальное определение превышения пределов необходимой обороны как действия[238]. Тут нам видится противоречие. Необходимая оборона и посягательство являются взаимосвязанными объективными категориями, поэтому бездействие, не имеющее значения при необходимой обороне, также потеряет свое значение и при посягательстве. Все же стоит заметить, что ч. 2 ст. 37 УК РФ определяет как действие именно превышение пределов необходимой обороны, а не саму необходимую оборону.

В отечественной науке уголовного права многократно поднимался вопрос о правомерности использования при необходимой обороне устройств для причинения посягающему вреда в автономном режиме, например, капканы, самоловы, ловчие ямы, отравленные приманки, мины-ловушки и тому подобные устройства, срабатывающие без непосредственного контроля со стороны обороняющегося, но под влиянием действий посягающего. В то же время, несмотря на отсутствие однозначной законодательной регламентации, правоприменительная практика, фактически подменяя собой законодательство, твердо шла по пути запрета на применение названных средств. На протяжении многих лет отечественной практикой отрицается наличие цели обороны и ставится под сомнение сам способ причинения вреда посягающему, а деяние обороняющегося квалифицируется как обычное преступление^[239].

Так, в п. 8 первого проекта Постановления 2012 г. запрет на применение автономных средств для защиты имущества физических лиц (никакие другие объекты защиты не назывались) оправдывался тем, что в момент их установки наличного посягательства еще не было. Аналогичное положение содержалось и в альтернативном варианте п. 11 второго проекта Постановления 2012 г., но обоснование запрета в нем было дополнено отсутствием реальной угрозы осуществления посягательства, чем теоретически допускалось применение автономных средств при наличии такой угрозы. В основном варианте п. 11 второго проекта Постановления 2012 г. установка автономных средств, включая даже взрывные устройства, разрешалась «для защиты охраняемых уголовным законом интересов от общественно опасных посягательств при условии, если эти приспособления не создавали и не могли создать опасность для лиц, не совершающих общественно опасные посягательства», причем, когда причиненный устройствами вред явно не соответствовал характеру и опасности посягательства, содеянное предлагалось квалифицировать как превышение пределов необходимой обороны. Рассматриваемая формулировка была крайне неудачна, поскольку требование о том, чтобы устройства не только не создавали, но и не могли создавать опасность для третьих лиц фактически невыполнимо.

В п. 17 Постановления от 27.09.2012 г. № 19 вопрос о правомерности автономных средств наконец-то получил положительное решение. Однако разрешено использование только тех средств, которые не запрещены законом. Причинение устройствами явно не соответствующего вреда рассматривается как превышение пределов необходимой обороны, а причинение вреда при отсутствии посягательства подлежит оценке на общих основаниях.

В российской науке XIX в. использование автономных средств считалось правомерным как способ осуществления лицом своего частного права[240] или по мотиву отсутствия причинной связи между их установкой и причинением вреда^[241]. Последнюю позицию занимает и М.А. Якуньков, отстаивающий допустимость необходимой обороны в автономном режиме. По его мнению, закон не требует личного контакта обороняющегося с посягающим, а запрет автономных средств ущемляет неприкосновенность жилища. Обороняющийся же, в свою очередь, не знает и не может знать произойдет ли проникновение вообще и когда именно. Если от автономного средства пострадает лицо, не осуществлявшее посягательства, то тогда вопрос об ответственности должен рассматриваться по правилам о мнимой обороне^[242]. 

Среди советских ученых господствовала точка зрения о недопустимости использования средств защиты в автономном режиме, которые способны причинить смерть или вред здоровью. Одни из сторонников этой доктрины ссылались на принципиальную общественную опасность установки подобных устройств^[243]. Другие указывали на явную несоразмерность посягательства и обороны, если устройством причиняется тяжкое телесное повреждение или смерть^[244], но, тем не менее, оговаривались о возможности установки устройств, при условии, что они должны поддаваться регулировке, действовать в момент общественно опасного посягательства и не причинять большего вреда, чем допустимо при необходимой обороне^[245], либо при условии, что устройства устанавливаются для защиты публичной собственности, но не частной (личной)^[246].

Некоторые ученые отвергали правомерность установки любых защитных устройств, поскольку необходимая оборона возможна только против конкретного посягательства, которое уже происходит или неминуемо произойдет^[247]. Аналогичную аргументацию использует и Е.А. Баранова, считающая, что установку опасных для жизни устройств «на всякий случай» нельзя признавать необходимой обороной, если таковые применяются не в тот момент, когда обороняющийся способен лично убедиться в наличии реального нападения, представляющего угрозу для жизни или здоровья^[248]. Кроме того, она утверждает, что от автономных средств могут пострадать не только те, кто совершает посягательство, приводя хрестоматийный пример с ребенком, пытающимся вернуть мяч, упавший за забор, а также пример с правоохранительным служащим, который вправе проникнуть в жилище, если есть основания полагать, что там произошел несчастный случай^[249]. Примечательно, что Е.А. Баранова указывает на соображения гуманизма как на основание недопустимости автономных средств^[250] и предлагает признавать их использование обычным преступлением против личности^[251].

Сходные возражения против охраны собственности с помощью опасных для жизни приспособлений высказывают и другие авторы^[252].

Вывод об отсутствии акта обороны при применении автономных устройств делает и А.В. Неврев, утверждающий, что обороняющийся должен иметь рецепторный, то есть основанный на личном восприятии, контакт с посягающим. Это требование, хотя прямо и не указано в законе, но вытекает из самой необходимой обороны как действия, предпринимаемого обороняющимся незамедлительно, в ответ на совершающееся посягательство, нельзя распространять правила необходимой обороны на использование различных защитительных механизмов без участия конкретного лица в момент посягательства. Правомерность их использования должна оцениваться не с точки зрения необходимой обороны, а применительно к иным обстоятельствам, исключающим преступность деяния^[253]. Но А.В. Неврев не называет какие именно ОИПД должны применяться в рассматриваемом случае.

Существование особой проблемы в оценке правомерности вреда, причиненного посягающему посредством автономных устройств, отрицается Т.Ш. Атабаевой, считающей применение автономных средств частным случаем необходимой обороны. На него распространяются все имеющиеся условия правомерности необходимой обороны. Если автономные средства направлены именно против посягающего и установлены в таких местах, куда не может попасть случайный, невиновный человек, их применение будет правомерным и при отсутствии предупреждения. Например, установка разного рода ловушек, петель в пределах самого участка в тех местах, куда не могут попасть случайные, посторонние люди. В случае, если устройства находятся в тех местах, куда могут попасть посторонние люди (в том числе дети), они не должны создавать угрозы причинения существенного вреда здоровью, например, забор из колючей проволоки^[254]. Однако, исходя из объекта защиты, предлагается ввести требование о соразмерности причиняемого вреда, поскольку если устройства автоматические, то они рассчитаны на то, чтобы действовать в отсутствие человека, и при их применении защищается не личность, а материальные интересы^[255].

А.П. Дмитренко допускает правомерность обороны имущества с использованием автономных устройств при условии уведомления возможных нарушителей и запрете установки устройств, создающих заведомую опасность причинения тяжкого вреда здоровью или смерти^[256]. Примечательно, что и в дальнейшем он не изменил заявленного мнения^[257]. Близкую позицию занимает М.А. Фомин, уточняющий, что обязанность информирования об установке автономных средств без указания их вида и места нахождения будет еще преследовать цель предупреждения преступлений[258].

В.Н. Винокуров справедливо отмечает, что в УК РФ отсутствует запрет на установку автономных средств. Привлечение за подобные действия к уголовной ответственности (приготовление к умышленному причинению вреда жизни и здоровью) возможно только при наличии прямого умысла у лица, установившего устройство, на причинение вреда с целью отомстить посягающему. Субъективное отношение лица относительно того, кому и какой степени тяжести может быть причинен вред, определяется такими объективными обстоятельствами, как предшествующее поведение этого лица, принятие или непринятие предупредительных мер с тем, чтобы не пострадали посторонние и так далее^[259]. Причинение вреда посредством автоматических устройств лицу, не осуществлявшему посягательства, например, правомерно (при крайней необходимости) проникающему в жилище пожарнику или сантехнику должно квалифицироваться как неосторожное преступление против жизни и здоровья^[260]. Решение проблемы оценки соразмерности причиненного вреда В.Н. Винокуров видит в сопоставлении на предмет явного несоответствия санкций норм Особенной части УК РФ, содержащих составы тех или иных преступлений, признаки которых усматриваются в деяниях посягающего и обороняющегося, на основании чего делается вывод о допустимости причинения тяжкого вреда здоровью для пресечения кражи с проникновением в жилище^[261]. Вместе с тем он входит в противоречие с обозначенной позицией, заявляя, что и «причинение смерти не всегда преступление» при данных обстоятельствах (причем именно умышленное причинение, рассматриваемое на примере с ядом, насыпанным в бутылку коньяка как приманку)^[262].

Р.М. Юсупов считает, что для снятия неопределенности законодатель должен в уголовном законе прямо разрешить автономные приспособления либо запретить их, чтобы не провоцировать граждан на преступление, ведь по общему правилу оборона собственности дозволена. Им выдвигается точка зрения о принципиальной допустимости применения автономных средств при условии, что они должны срабатывать именно в момент посягательства и исключают возможность причинения вреда лицу, не совершающему общественно опасного посягательства. При этом не имеет значения, для защиты какого имущества (государственного, общественного, частного) устанавливаются подобные устройства, а также его стоимость. Правомерным, при соблюдении названных условий, будет и использование защитительных приспособлений в целях обеспечения неприкосновенности жилища или предотвращения проникновения на определенную территорию^[263].

Такую же точку зрения на примере с заминированным дверным замком, срабатывающим лишь при попытке проникновения, высказывает и С.В. Пархоменко, поясняющая, что в обычной обстановке использование подобных средств защиты не создает угрозы причинения вреда законопослушным гражданам, и никакого правового значения не должно иметь, охраняется ли таким образом малоценное имущество или драгоценности, пустая квартира или квартира с дорогой мебелью и радиоаппаратурой. Уголовное право охраняет не вещи или предметы, а общественные отношения, носителями которых они являются. Отрицая в данном случае наличие цели обороны или – что более распространено – признака наличности и признавая виновным (на общих основаниях) собственника или другое лицо, представляющее его интересы, сложившаяся правоприменительная практика создает гарантии правовой неприкосновенности именно для посягающего. Собственник или другое лицо подлежат ответственности за противоправное причинение вреда только, когда используемые ими средства обороны, во-первых, фактически причиняют вред, а во-вторых, причиняют его действительно третьим лицам. Чтобы государство, сначала не обеспечив надлежащую охрану правоохраняемых благ, не провоцировало граждан на совершение «преступления», в законе должна быть прямо предусмотрена либо противоправность, либо правомерность применения автономных средств. Реализация данной нормы допустима лишь в контексте всего нормативного материала о необходимой обороне, в том числе в части, касающейся характера используемой силы. Поэтому представляется малоубедительным, по сути сводящим «на нет» идею легализации обороны в автономном режиме, предложение установить в качестве дополнительного условия ее правомерности такое, как исключение возможности причинения посягающему смерти или тяжкого вреда здоровью^[264].

Из всех рассмотренных наиболее обоснованными и конструктивными мы считаем точки зрения С.В. Пархоменко, Р.М. Юсупова и отчасти В.Н. Винокурова. В дополнение к высказанным данными учеными аргументам добавим и некоторые свои.

Во-первых, риск причинения вреда лицам, не осуществляющим посягательство, как традиционное возражение против автономных защитных устройств несостоятельно, поскольку ошибочное причинение вреда посторонним не исключено и в случае личного присутствия обороняющегося, например, при мнимой обороне. Ведь невозможно иметь полностью достоверное представление о намерениях другого человека, тем более, если его поведение двусмысленно. Но это же не ставит под сомнение институт необходимой обороны в целом. При мнимой обороне повреждение вполне может быть нанесено и тем, кто правомерно проникает на охраняемый объект, например, правоохранительным служащим. Более того, вероятна и «двухсторонняя» (или даже многосторонняя) ошибка действующих лиц.

Во-вторых, жизнь и здоровье лиц, которые по своим профессиональным функциям или роду службы обязаны действовать в опасных условиях, и могут пострадать от автономных защитных устройств, подлежит обязательному государственному страхованию, а вред их имуществу – компенсированию, например, правоохранительные служащие, военнослужащие, пожарные, спасатели^[265]. Такие лица целенаправленно выбирают для себя более опасные сферы деятельности и вольны сами распоряжаться своими благами, за исключением, пожалуй, только военнослужащих по призыву.

В-третьих, перефразируя блестящий аргумент В.Н. Винокурова^[266] о невозможности привлечения к уголовной ответственности хозяина, который запер в жилище агрессивную собаку крупной породы для того, чтобы она набросилась на любого постороннего, мы утверждаем, что так же должен решаться вопрос и в известном примере с ребенком, без разрешения последовавшим за мячом. Однако в дальнейшем В.Н. Винокуров утверждает, что «если лицу, проникшему в жилище, смерть причиняется техническим устройством… то такие действия следует квалифицировать как убийство при превышении пределов необходимой обороны»^[267]. Стоит заметить, что при приближении постороннего собака будет облаивать его, предупреждая о своем присутствии. Но что если проникающий на чужую территорию глух или неграмотен (в случае письменных предупреждений)? Следовательно, никакой принципиальной разницы между приводимым примером с агрессивной собакой и применением автономных технических устройств не усматривается. Как мы полагаем, в обоих случаях причинная связь развивается однотипно. Тем не менее, некоторые ученые, высказывающиеся в пользу ограничений на применение автономных средств, требуют даже при использовании животных исключать возможность причинения вреда невиновным лицам и соблюдать пределы необходимой обороны[268]. Если принять их точку зрения, то выходит, что обороняющийся обязан обеспечить безопасность посягающего.

В-четвертых, заблаговременность установки автономных устройств никак не сказывается на наличности посягательства или своевременности оборонительных действий, если устройства срабатывают именно в момент проникновения на охраняемый объект. По нашему мнению, необходимая оборона является юридическим фактом однократного (разового, одноактного) действия, а не юридическим состоянием (юридическим фактом длительного действия), поэтому устоявшееся в науке выражение «состояние необходимой обороны» представляется не вполне корректным. К примеру, В.В. Меркурьев прямо относит необходимую оборону к юридическим фактам-состояниям^[269], но, как представляется, логичнее будет говорить «акт необходимой обороны». Ведь уголовному праву важен именно момент причинения посягающему вреда, который и выступает правоустанавливающим юридическим фактом, или точнее – компонентом фактического состава, для возникновения правоотношения необходимой обороны. Немаловажно и то, что предварительная подготовка к обороне во многом предопределяет ее удачный для обороняющегося исход. Следует различать сам акт обороны и подготовку оборонительных действий, между которыми всегда существует разрыв во времени. Но уточним, что при наличии в подготовительных действиях обороняющегося признаков конкретного состава преступления и одновременном отсутствии иных ОИПД, он должен подлежать ответственности за совершенное преступление, например, за незаконное изготовление взрывных устройств.

В-пятых, ошибочным было бы полагать, что автономными устройствами защищается только имущество. Обороняющийся вполне может установить автономное устройство для защиты жилища на ночь, не покидая его при этом. В приведенном примере автономным средством будет одновременно охраняться как имущество, так и неприкосновенность жилища и личности. В целом присутствие обороняющегося на месте не влияет на наличность посягательства и своевременность оборонительных действий, однако способно повлиять на характер и степень опасности посягательства. Приводимое суждение верно, если посягательство понимать как объективную категорию (реальность является одним из требований к посягательству).

В-шестых, наличие у обороняющегося цели защиты, на наш взгляд, не является обязательным.

 Таким образом, в уголовном законе следует прямо предусмотреть право на использование автономных средств при необходимой обороне, и такая регламентация должна осуществляться именно специальной нормой. Это позволит устранить проблему определения направленности умысла посягающего и стадий реализации намерения, а также связанный с ней вопрос о превышении пределов необходимой обороны. Другие предлагаемые варианты представляются нам заведомо ущемляющими права обороняющегося. Например, по мнению Т. Орешкиной, при причинении защитным устройством тяжкого вреда здоровью или смерти лицу, проникающему в жилище с целью совершения имущественных преступлений, имеет место превышение пределов необходимой обороны, но если проникновение осуществляется с целью совершения посягательства против жизни, здоровья и половой неприкосновенности, то оборона соразмерна[270]. 

 Мы считаем, что установку смертельных автономных средств следует разрешить при необходимой обороне жилища, транспортных средств, зданий с земельными участками и прилегающими постройками, строений, сооружений и иных подобных объектов с ограниченным для посторонних доступом, если лицо, установившее эти средства, имеет право находиться там как собственник или иной титульный владелец. Однако нужно запретить автономные средства, способные уничтожить охраняемый объект вместе с посягающим, если при этом создается опасность для третьих лиц или их имущества. Ненадлежащая инженерно-техническая укрепленность объекта, охраняемого посредством автономных средств, поспособствовавшая свободному (без преодоления препятствий) проникновению постороннего лица, которое в действительности не осуществляло посягательства, но пострадало от автоматических средств, должна влечь ответственность за неосторожное причинение вреда. Во всех остальных случаях допустимыми могут быть средства, исключающие при обычном использовании причинение тяжкого вреда здоровью или смерти.   

Последним условием реализации необходимой обороны является соблюдение ее пределов. Именно данное условие реализации необходимой обороны наиболее широко рассматривается правоприменительной практикой.

В ч. 1 ст. 37 УК РФ, регламентирующей необходимую оборону против посягательств, сопряженных с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо непосредственной угрозой применения такого насилия, не упоминается о наличии каких-либо пределов вреда, который разрешено причинить при отражении посягательства. Сказанное позволяет утверждать, что любой вред, причиненный посягающему, будет правомерен.

Однако существование абсолютно неограниченных субъективных прав исключается, поэтому корректность понятия «беспредельная оборона» вызывает у нас обоснованные сомнения. Следовательно, случаи, предусмотренные ч. 1 ст. 37 УК РФ, вполне вписываются в пределы необходимой обороны. Законодатель, как мы полагаем, установил круг типичных посягательств, при отражении которых правомерно причинение смерти посягающему. Фактически в ч. 1 ст. 37 УК РФ речь идет о дифференцированном режиме необходимой обороны или, иначе говоря, перечневой системе, позволяющей сконцентрировать внимание как правоприменителя, так и потенциального обороняющегося на дозволении наиболее эффективных мер защиты при конкретно указанных условиях. Рассматриваемая норма разрешает обороняющемуся скорейшим образом с момента обнаружения способа и направленности посягательства принять решение о его пресечении, не задумываясь о точном соизмерении всех остальных обстоятельств.

До настоящего времени правоприменительная практика не восприняла в полной мере положения ч. 1 ст. 37 УК РФ как создающие дополнительные гарантии для обороняющегося. Так, ошибка нам видится и в приговоре Октябрьского районного суда г. Екатеринбурга, вынесенным по уголовному делу в отношении Х. Н.П., осужденного по ч. 1 ст. 114 УК РФ. Потерпевший Х-в И.Б. стал предъявлять претензии по поводу денег, в ходе чего взял нож и начал размахивал ножом перед лицом Х. Н.П., пытаясь ударить им в шею обороняющегося. В этот момент Х. Н.П. удалось перехватить руку Х-ва И.Б., в которой был нож, и, борясь за нож с посягающим, обороняющийся тем же ножом, зажатым в руке Х-ва И.Б., нанес последнему одно ранение в область живота. Причинение тяжкого вреда здоровью Х-ва И.Б. суд расценил как «очевидное несоответствие защиты характеру и опасности посягательства»^[271].

Установленная судом попытка ударить ножом в шею является характерным случаем посягательства, сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, поэтому пределы необходимой обороны в рассмотренном примере, полагаем, были соблюдены. Встречаются и другие случаи осуждения за превышение пределов необходимой обороны при отражении посягательств в виде попытки удара ножом[272].

Вполне понятно, что к посягательствам, сопряженным с насилием, опасным для жизни, также относится попытка удушения (захвата и сдавливания шеи жертвы руками или другими предметами), но и здесь правоприменитель приходит к выводу о возможности превышения пределов необходимой обороны[273].   

Похожая проблема возникает и при оценке посягательств, сопряженных с непосредственной угрозой применения насилия, опасного для жизни обороняющегося или другого лица. Приговором Орджоникидзевского районного суда г. Екатеринбурга от 17.05.2010 г., вынесенным по уголовному делу № 1-000/10 в отношении Ф., установлено, что А. совершил насильственное посягательство в виде множественных ударов монтировкой длиной 45,8 см по плечам и спине Ф. Всего было произведено не менее 7 ударов, не повлекших причинения Ф. вреда здоровью, поскольку в момент нападения, она была одета в зимнее пальто. Основываясь на данном обстоятельстве, суд пришел к выводу, что Ф. осознавала невозможность причинения реального вреда ее жизни или здоровью, но защищаясь от посягательства А., умышленно нанесла ему один удар ножом в область грудной клетки, превысив таким образом пределы необходимой обороны: от полученных повреждений посягающий скончался на месте. Ф. была осуждена по ч. 1 ст. 108 УК РФ[274].

На наш взгляд, и здесь имеется нарушение положений ч. 1 ст. 37 УК РФ, так как способ (физическое насилие) и орудие посягательства (монтировка) в совокупности свидетельствуют о существовании непосредственной угрозы применения насилия, опасного для жизни обороняющегося. Закон не обязывает дожидаться фактического применения посягающим указанного насилия, важна лишь непосредственность угрозы такового. Посягающий имел реальную возможность нанести Ф. удар монтировкой по голове. Кажется очевидным, что последствием названного удара закономерно могли быть как тяжкий вред здоровью, так и смерть. Кроме того, в приговоре отражено, что 4 января 2010 г. (за три дня до рассматриваемых событий) А. во время скандала с осужденной держал в руках топор и угрожал ударить ее (но тогда Ф. имела при себе молоток).

Весьма спорным также представляется приговор Орджоникидзевского районного суда г. Екатеринбурга от 11 февраля 2010 г., вынесенный по уголовному делу № 1-95/10 в отношении С., признанной виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 114 УК РФ. Суд установил, что потерпевший П. в ходе конфликта, достав из кармана перочинный нож, стал угрожать В. и С. «порезать их», после чего С. взяла кухонный нож, который ей передала В., и два раза ударила в спину П., «при этом С. не могла осознавать, что действия П. не представляют для них опасности, так как он лишь держал нож в руке, непосредственно нож он к ним не применял, ударов не наносил». Вместе с тем существование посягательства со стороны П. суд все же посчитал доказанным[275].

По всей видимости, при обосновании данного решения суд вместо объективных свойств деяния посягающего П., который на допросе утверждал, что хотел только напугать В. и С., принял во внимание именно его субъективные намерения. Причем, признавая отсутствие со стороны П. реальной угрозы для жизни и здоровья В. и С., суд подчеркнул неспособность С. осознавать это обстоятельство. Сказанное позволяет усомниться в превышении С. пределов необходимой обороны.

Встречаются и решения вовсе лишенные конкретной мотивировки, кроме как указания на «явное несоответствие защиты характеру и степени общественной опасности» посягательства. Например, превышение пределов необходимой обороны было констатировано при защите от вооруженного ножом посягающего, высказывающего угрозу убийством (кричал: «Прибью!») и пытающегося приблизиться к обороняющемуся, причем самим правоприменителем были признаны физическое превосходство посягающего (выше ростом на голову и сильнее), возможность обороняющегося объективно оценить степень и характер опасности нападения, а также то, что обороняющийся опасался за свою жизнь[276]. Правоприменитель так же не усмотрел непосредственной угрозы применения насилия, опасного для жизни, когда посягающий, высказывая угрозы расправы, приближался, размахивая ножом, а обороняющийся реально опасался за свою жизнь и жизнь защищаемых лиц[277].

В другом случае посягающий взял в руку нож и стал высказывать угрозу причинить вред здоровью. Вывод о превышении пределов необходимой обороны правоприменитель обосновал тем, что посягающий не предпринял никаких действий для осуществления угрозы, хотя обороняющийся воспринял ее реально[278]. На наш взгляд, положения ч. 1 ст. 37 УК РФ должны применяться и при таких фактических обстоятельствах.  

В противоположность этому, правила ч. 2 ст. 37 УК РФ прямо устанавливают обязанность оборо<