Кодекс нравоописателя, или о способах стать бальзаком

КОДЕКС ПОРЯДОЧНЫХ ЛЮДЕЙ,

ИЛИ

О СПОСОБАХ НЕ ПОПАСТЬСЯ НА УДОЧКУ МОШЕННИКАМ

 

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

 

Сегодня за деньги можно купить все: радости и уважение, друзей и успех, талант и даже ум; следственно, восхитительный этот металл постоянно должен быть предметом нежных забот для смертных любого возраста и состояния, от королей до гризеток, от новых собственников до собственников бывших.

Однако деньги не только источник всех радостей и отправная точка всех побед, они еще и цель разнообразных поползновений.

Жизнь есть не что иное, как беспрестанная битва между богачами и бедняками. Первые, запасшись водой и провиантом, затворились в крепости за прочными стенами; вторые рыскают поблизости, готовят атаки и делают подкопы, так что, какие бастионы ни возводи и какие орудия ни заряжай, как ни укрепляй ворота и ни углубляй рвы, бедняки, эти казаки благоустроенного общества, все равно так или иначе отыщут у тебя слабое место.

Деньги, отнятые цивилизованными бандитами, потеряны навсегда; тем полезнее дать несколько советов относительно того, как обороняться от хитроумных проделок этих неуловимых Протеев. Именно это мы и намерены сделать; мы откроем порядочным людям глаза на их козни.

Кто такой порядочный человек, которому мы адресуем наше сочинение?

Он еще молод, любит удовольствия, богат и умеет с легкостью зарабатывать деньги законным путем, неукоснительно честен во всем, чем бы он ни занимался, весел и остроумен, открыт и прям, благороден и великодушен.

Именно к нему мы обращаемся, ибо желаем сохранить в его кошельке все те деньги, которые умельцы могут хитростью выманить у него так ловко, что он даже не заметит.

Недостаток нашего труда заключается в том, что натура человеческая предстанет на его страницах в самом черном свете. Как, скажут нам, неужели мы должны подозревать в нечестности всех и каждого? Неужели на свете не осталось порядочных людей? Неужели нам следует опасаться даже друзей и родственников? Да! Опасайтесь всех, но ни в коем случае этого не показывайте. Берите пример с кошки: держитесь ласково и нежно, но будьте готовы в любую минуту улизнуть и помните, что порядочным людям далеко не всегда удается приземлиться на четыре лапы. Будьте всегда начеку и добейтесь, чтобы ум ваш был мягок, как бархат, и тверд, как сталь.

Все эти предосторожности бесполезны, возразят нам.

Мы прекрасно знаем, что в наши дни убийцы по вечерам не подстерегают своих жертв на улицах, что воры пускают в ход свое мастерство не так часто, как прежде, что они почтительны с часами, церемонны с кошельками, предупредительны с носовыми платками. Знаем мы и об огромных суммах, которые ежегодно тратятся на жандармов и полицию.

Пурсоньяки и Даньеры сегодня не более чем плоды писательского вымысла; образцов у них не осталось. Сбригани, Криспены и Картуши[8] живы только на бумаге. В наш век не сыскать ни провинциалов, которым можно заморочить голову, ни опекунов, которых можно обвести вокруг пальца; нынче дела делаются совсем иначе, с куда большей приятностью.

Нынче любой юноша в двадцать лет хитер, как старый дознаватель. Все знают цену золоту. Парижские улицы стали много шире, и карманники пригорюнились. Старый Париж без порядка и без света остался в прошлом; фонарей, конечно, не прибавилось, но их заменяют жандармы и полицейские — светильники особого рода.

Отдадим должное новым законам: смертную казнь теперь применяют реже, чем прежде, и оттого преступники больше дорожат жизнью. Видя множество способов разбогатеть с помощью мошенничества, не рискуя головой, воры предпочитают не убивать, а лишь обманывать; оттого происходит повсеместное смягчение нравов.

Прежде у вас грубо спрашивали: кошелек или жизнь; нынче никто не интересуется ни первым, ни вторым. Прежде порядочные люди боялись убийц; нынче им грозят только ловкачи. Нынче оттачивают не ножи, а ум. Следственно, защищать свои деньги надобно не от грабителей, а от мошенников. И защита, и нападение диктуются одной и той же финансовой потребностью. Дело идет между порядочным человеком, который ест досыта, и порядочным человеком, который остался без обеда.

Элегантность наших манер, обдуманность наших обычаев, безупречность нашей учтивости отражаются на всем, что нас окружает. После того как в наших гостиных появились прекрасные ковры, драгоценный фарфор, роскошная мебель и старинные гербы, воры, умнейшие из людей, почуяли, что обязаны соответствовать новым обстоятельствам: тотчас же они обзавелись тильбюри, в каких ездят биржевые маклеры, кабриолетами, в каких ездят нотариусы, двухместными каретами, в каких ездят банкиры.

С этих пор способы завладеть имуществом ближнего сделались столь разнообразны, облеклись в формы столь изысканные, ими овладели люди столь многочисленные, что способы эти стало невозможно ни предвидеть, ни исчислить в наших сводах законов; да что там говорить, обманутыми оказались парижане — да-да, сами парижане!

Если уж парижанин, существо тонкого вкуса и редкостной предусмотрительности, изощренного эгоизма, острого ума и исключительной чуткости, постоянно попадается в умело расставленные силки, в таком случае раззявам и глупцам, иностранцам и людям порядочным надеяться вовсе не на что — разве что они справятся с учебником, в котором, как мы надеемся, отыщут описания всех грозящих им ловушек.

Для многих людей сердце человеческое — все равно что темный лес; люди эти не знают своих ближних, не понимают ни их чувств, ни их повадок; они не изучили тот сложный язык, которым говорят взгляды, походка, жесты. Пусть же книга наша послужит им картой; пусть порядочные люди возьмут пример с англичан, которые не выходят на парижские улицы без карманного путеводителя, и прислушаются к советам опытного доброжелателя.

 

Книга первая

Раздел первый

МЕЛКИЕ ВОРИШКИ

 

Мелкими воришками испокон веков именуют тех несчастных ловкачей, которые кладут глаз лишь на предметы самые ничтожные.

Всякому ремеслу надобно обучиться: ученикам нужно давать самые легкие задания, чтобы они не могли ничего испортить, а затем, если они делают успехи, постепенно ставить перед ними задачи более сложные. Мелкие воришки — это как раз и есть ученики воровского цеха; они учатся in anima vili[16].

Некогда аббат Фариа[17] использовал для обучения своих подопечных магнетизерскому искусству болванку для парика; сходным образом мелкие воришки упражнялись некогда на болтающемся в воздухе чучеле. Если ивовый человек шевелился, он приводил в действие пружину, а та, в свою очередь, заставляла звенеть звонок; тотчас прибегал профессор воровских наук, без всякой жалости наставлял ученика на путь истинный, а затем снова показывал ему, как вытаскивать носовой платок из чужого кармана ловко и бесшумно.

Однако золотой век мелких воришек остался далеко в прошлом; искусство их, достойное Спарты[18], приходит в упадок; оно знавало разные времена и вот к чему пришло ныне.

Карманные воришки, можно сказать, учатся в своего рода воровской семинарии, откуда рекрутируются преступники более высокого пошиба; карманники — не более чем одинокие бойцы великой армии промышленников, промышляющих без патента.

Утратив тот ореол, в каком блистали они с 1600 по 1789 год, эти последователи Ликурга ныне, стремясь обрести прежнее величие, овладели, по слухам, двумя ремеслами, известными еще в Древней Греции.

Если мелкий воришка уже немолод, ему никогда не выбиться из низов; он не блещет умом и потому не знает иной добычи, кроме часов и печаток, носовых платков, дамских сумочек и шалей, а подвиги его не интересуют никого, кроме исправительной полиции.

У него есть все шансы провести остаток жизни без тревог и забот, на казенном коште в Сен-Лё или Вержеле, где на сей предмет нарочно выстроены каменные дома[19]. В этом случае он уподобится древним грекам в Пританее[20] или героям Вергилия в загробном мире: у тех и других было довольно времени, чтобы обдумать прошедшую жизнь.

Другое дело, если мелкому воришке лет пятнадцать-шестнадцать; в этом случае, воруя кошельки, он лишь упражняет руку в ожидании серьезного дела; докончит он свое образование на галерах или в тюрьме; там он примется изучать уголовный кодекс и вынашивать дерзкие замыслы, достойные Митридата[21]; он будет десятки раз рисковать жизнью и испытывать удачу, а умрет, очень возможно, coram populo[22].

Чтобы составить представление об одном из обликов, в каких предстает мелкий воришка (а таких обликов у него множество), следует вообразить юношу, слоняющегося по бульварам; он строен и развязен; на нем фрак с чужого плеча и скверный кашемировый жилет. В наряде его соединились самые разные моды: панталоны на нем казацкие[23], а фрак английский. Голос у него хриплый: он провел ночь на Елисейских Полях[24] под открытым небом; для виду у него целых две трости и множество цепочек.

— Не желаете ли отличную бумбуковую  трость?

— Купите золотую цепочку, совсем как настоящая, не прогадаете.

Перед нами один из парижских дикарей, существо, обитающее в самом сердце Франции, но не имеющее родины, сирота при живых родителях, человек без общественных связей и без идей, горький плод нынешнего соседства ослепительного богатства с неописуемой бедностью; иными словами, перед нами мелкий воришка.

Порядочные люди предпочитают не связываться с этими недочеловеками: они не удостаивают воришек ничем, кроме глубочайшего презрения, палочных ударов и наставлений, неизменно заканчивающихся сакраментальным пожеланием: «Ступай подобру-поздорову и больше мне не попадайся!» Что в переводе означает: «Я не жандарм и не хочу никого отправлять на виселицу; мой покой мне дороже; неужели из-за каких-то часов я потащусь в полицию или в суд!»

 

Глава первая

Глава вторая

Раздел второй

МОШЕННИЧЕСТВО

 

Мошенничество требует известной тонкости, изобретательности, ловкости. Мошенник должен придумать план, расставить ловушки. За ним наблюдаешь едва ли не с сочувствием.

Среди воришек мошенники — своего рода аристократы, они обладают приятной наружностью, одеваются, как порядочные люди, держатся с достоинством, говорят без ошибок; они проникают повсюду, бывают в кофейнях, нанимают квартиру, а из орудий физического труда признают лишь перо, которым ставят свою подпись. Встречаются среди них и такие, которые, разбогатев, выходят из дела и действительно приобщаются к сословию порядочных людей.

Человек здравомыслящий не может не содрогнуться при мысли обо всех опасностях, которые подстерегают его в Париже. Подсчитано, что в столице Франции проживает не меньше двадцати тысяч индивидов, которые, проснувшись утром, не ведают, где и как будут обедать. Но интересно не это; интересно, что обед они всегда добывают, и притом очень хороший.

Как видно, сословие мошенников весьма многочисленно и отличается любопытными особенностями.

Собственно говоря, представитель этой воровской аристократии живет одним днем. Он подобен тем насекомым с берегов реки Гипанис, о которых говорит Аристотель[35]. Если до захода солнца он раздобыл себе обед, день его прожит не зря.

Парижский гарнизон насчитывает в обычное время двадцать тысяч человек; забавное совпадение: ровно столько же проживает в Париже ловкачей, которые каждое утро измышляют двадцать тысяч ловушек для своих соотечественников, которых защищают всего двадцать тысяч солдат.

Кое-кто утверждает, что эта армия ловкачей частично погашает свой долг перед обществом посредством самоубийств: определенную часть этих аристократов уносят ежегодно бурные или тихие, смотря по погоде, воды Сены, что делает этот общественный долг в прямом смысле слова плавающим.

Число самоубийств в самом деле колеблется между двумястами шестьюдесятью и тремястами в год, однако мы обязаны предупредить порядочных людей и власти предержащие, что это вовсе не должно их успокаивать.

Во-первых, доказано, что мошенники не тонут, а если это правило и знает исключения, число умельцев сверх штата, дожидающихся своей очереди, всегда сильно превосходит число ловкачей, выходящих в отставку именно этим способом; да что там говорить, происхождение всех самоубийц давно выяснено, и науке статистике оно прекрасно известно; итак, парижанам по-прежнему угрожают двадцать тысяч ловушек, и ни одной меньше.

Аристократу воровского сословия всегда под сорок, ибо этот воровской Фигаро, прежде чем заняться своим опасным ремеслом, должен пройти через целую череду испытаний.

Он имеет представление о светской жизни и хороших манерах, он человек красноречивый и совестливый.

Из всех частей его туалета быстрее всего снашивается обувь; поэтому человек наблюдательный прежде всего обращает внимание на обувь собеседника. Это — указание несомнительное. Плуту никогда не носить безупречной обуви, ведь его ноги кормят. Кое-кому из этого класса ловкачей случалось, подобно Карлу XII, не снимать сапог пятьдесят дней подряд[36].

Чтобы получше узнать этого нового Жильбласа[37], познакомимся с ним в час его торжества. Видите вон в той гостиной прекрасно одетого усача с густыми бакенбардами? Он, должно быть, мог бы давать уроки завязывания галстука, по двадцать франков за урок: недаром собственный его галстук такой гладкий, белый и так прекрасно завязан. Этот красавец носит шпоры; ничего удивительного: он же настоящий рыцарь!

Он застыл на посту подле стола, за которым играют в экарте; он делает ставки и ждет своей очереди[38]. Ничто в его лице не обличает ни любви к золоту, ни худосочности кошелька. Он говорит уверенно, отпускает шутки, любезничает со здешними дамами; однако стоит возникнуть спору, и наш миротворец, подобно тому, которого описал Вальтер Скотт[39], становится непреклонным; он знает, как надо, и не позволит никому отклониться от правил ни на шаг. Взгляд у него пронзительный, рука, по всему видать, тяжелая, он хорошо сложен и знает это, он рисуется и щеголяет познаниями, может поговорить даже о Россини и о новой трагедии.

Полмесяца он разъезжает в кабриолете, потом расстается с ним, а потом, если дела идут на лад, опять становится его счастливым обладателем. Он стоит на страже дамской чести: в наши дни одни лишь эти потомки старинных героев и готовы вступиться за женщину, способны обнажить шпагу против всякого наглеца, который не оценил в должной мере ее прелести.

Если он садится за карточный стол, то засучивает рукава и бросает карты с восхитительной точностью: ведь сообщник, затерявшийся в толпе, одним взглядом дает ему понять, какие карты на руках у противника.

Есть в Париже один образцовый представитель этого вида. Все его знают так хорошо, что нам нет нужды его описывать. Он великий человек, Катилина среди мошенников.

Известно, что, не имея ни единого су дохода, он тратит в год сто тысяч франков. Ему исполнилось пятьдесят, но он все еще силен и свеж, как юноша. Он по-прежнему задает тон в модах. Никто не умеет так ловко править кабриолетом и так красиво сидеть в седле, с такой легкостью принимать участие и в гнусной оргии, и в великосветской беседе.

Этот Алкивиад плутов пользуется поддержкой знаменитого дипломата и своих возлюбленных, он живет карточной игрой и инкогнито принят в свете; говорят, что известностью своей он обязан негласным услугам, которые оказал знаменитому государственному мужу[40]. Все парижские негодяи произносят его имя с гордостью! Он один из их великих людей. Впрочем, чем он кончит, не известно. Ведь господам такого рода пенсий пока еще не выплачивают.

 

1

 

Первым, кто прибегнул к мошенничеству, был Цезарь; он обманом родился на свет[41].

 

2

 

Мы не колеблясь причислим нищенство к способам обманным путем выманивать деньги у ближнего, ибо

1) большинство попрошаек мастерски притворяются нищими и предъявляют нам лишь мнимые несчастья;

2) таким образом они незаконно заставляют нас отказываться от наших денег в их пользу; они играют на доверчивости, жалости, сострадании с помощью недостойных уловок и обманов.

 

3

 

Не доверяйте нищим. Настоящего бедняка на улице не встретишь.

Безногий нищий бегает быстрее вас, а слепец видит лучше вашего; больше того, нередко они оказываются соучастниками различных проделок.

Один господин решает подать монетку безногому; мимо проходит аристократ воровского сословия; он гневно восклицает: «Как вы можете подавать милостыню этому плуту?! Дайте мне на минуту вашу трость, увидите, как резво он побежит».

Господин отдает свою роскошную трость с золотым набалдашником, и мститель принимается колотить нищего; тот в самом деле вскакивает на ноги и, подхвативши миску с мелочью, пускается бежать; блюститель нравов бежит следом.

«Он его накажет! Непременно накажет!» — повторяет бывший владелец трости; вскоре он теряет из виду обоих; наказан только он сам.

Эта старая история доказывает, что нужно опасаться прежде всего тех нищих, которые выставляют напоказ отвратительные язвы; вообще по многим причинам им следовало бы запретить просить милостыню на улице. Больному не пристало разгуливать по улицам или вмяться на соломенной подстилке. Больному место в больнице.

А среди нищих, между прочим, есть люди богатые, даже очень богатые.

 

4

 

Лучше помогать семьям бедняков, чьи несчастья вам известны, лучше брать под свою опеку неимущих сирот, чем тратить в год по сто франков на милостыню для нескольких сотен попрошаек, о которых вы ничего не знаете.

 

5

 

Ни в коем случае не играйте на бильярде в кофейнях ни с кем, кроме своих приятелей.

 

6

 

На парижской улице вам может встретиться опрятно одетый пожилой мужчина, который станет шептать вам на ухо: «Сударь, я был чиновником и остался без места; мне не на что купить кусок хлеба; у меня только один путь — в воду…» Уходите как можно быстрее. Почему, узнаете позже; будьте уверены, что причин больше чем достаточно.

 

7

 

В чьем бы обществе вы ни играли в карты, если вам дают снять колоду, позаботьтесь о том, чтобы ее расчесать.

Начесанная колода подтасована так, чтобы вы непременно сняли ее в нужном шулеру месте; если вы сразу же не выровняете все карты, быть вам в проигрыше.

 

8

 

Бегите со всех ног от женщин, которые любят подарки! Им дорого ваше внимание! Они ценят вашу заботу! вашу тонкую душу! ваш ум!.. И что в результате?

Бегите также от женщин, которые сами заваливают вас подарками: ведь учтивость требует, чтобы на десяток их подарков вы ответили хотя бы одним своим. А они подчас и того не стоят.

 

9

 

Есть люди, которые готовы украсть у вас ваши удачные находки, ваши лучшие изобретения и открытия: это — род мошенничества едва ли не самый распространенный.

Если вы набрели на какую-то золотую жилу, подавите честолюбивое желание обнародовать это радостное известие.

Особенно остерегайтесь авторов!.. они ведь живут на доходы от идей.

Еще пуще берегитесь фабрикантов.

 

10

 

Встречали ли вы в кофейне Фуа бравого вояку со шрамом и медалью?

Это храбрейший из французов; он участвовал во всех войнах, ведет беспорочную жизнь, говорит с жаром, поглаживает усы и подзывает слугу грудным голосом, который обличает отменное здоровье; с таким здоровьем можно дожить до ста лет. Присмотритесь к этому человеку повнимательнее. Руки у него такие же белые, как и зубы; на каждом пальце кустик волос, лицо загорелое, волосы черные, как смоль, одет и обут превосходно.

Час спустя вы увидите его во Французском театре в обществе дамы лет сорока — пятидесяти, бездетной вдовы с годовым доходом в семь, восемь, десять, двенадцать, а то и двадцать тысяч франков: он ухаживает за ней, не скупится на подарки и рано или поздно наверняка на ней женится.

Мораль: ученые медики, писавшие de aetate critica mulierum[42], не учли одну болезнь, главный симптом которой — усатый отставной офицер, любящий женщин, деньги и карты; привычки его так сильно отличаются от привычек объекта, что объект этот в конце концов сдается ему сам и сдает свое состояние.

 

11

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сначала вы знакомитесь с молодым человеком: он каждый день ходит в присутствие, он юноша приятной наружности, очень элегантный.

Родители его — почтенные буржуа, в прошлом торговцы; они живут в собственном доме и гордятся прилежным сыном. Должность приносит ему тысячу экю[43]; родители дают ему столько же, поэтому он завел себе кабриолет и возит в нем матушку или почтенного батюшку в Булонский лес или в театр.

Добряки уверены, что их сын не игрок; сын у них — единственный свет в окошке, они любуются в нем своим собственным отражением, ибо он так же походит на господина Креве, как и на госпожу.

Приходит пора приискать сыну жену; тут на сцену являются старые друзья господина Креве, у которых есть дочь, мадемуазель Жозефина; они люди в высшей степени добропорядочные и дают за дочерью сто тысяч экю, притом наличными.

Молодой человек с родителями отправляется к родителям невесты; тут, если желаете, можно устроить балет.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Перемена декораций. Перед нами квартира, которая не принадлежит ни папаше Креве, ни родителям невесты; обстановка блестящая, стол накрыт; молодая женщина, одетая с величайшим вкусом, кого-то поджидает; она хороша собой, белокожая, с живыми глазками и алыми губками; она глядит в окно.

Входит наш молодой человек, он рад, очень рад, он отправляется с нею в театр, они вкушают блаженство (это известно только зрителю).

По стечению обстоятельств, которых мы пока не придумали, эта молодая женщина узнает, что ее любовник женится. О ужас! Следуют драматические сцены, поток упреков, речей трогательных и душераздирающих.

— Ты бросаешь меня, меня, которая тебя так любит!

— Нет, никогда!

— В самом деле?

— Разумеется!

Да, но где взять деньги?

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена представляет дом родителей невесты.

Молодого человека женят на мадемуазель Жозефине. Все танцуют (вот предлог для второго балета), играют, смеются. В полночь обнаруживается, что жених исчез: он забрал сто тысяч экю и бежал с давешней красавицей, а молодую жену бросил. Немая сцена; впрочем, возмездие неотвратимо: преступная чета проживет сто тысяч экю и проклятие падет на ее голову.

Что делать отцам и матерям, как уберечься от подобного вероломства? Защиты от него не придумано. Подобные происшествия случаются редко, но если уж гром грянул, несдобровать никому.

 

12

 

Если вы представляете к оплате торговый вексель, ни в коем случае не выпускайте его из рук; это правило не знает исключений.

В 18… году один негоциант взял вексель, обернулся к кассе, проглотил ценную бумагу и сказал, что видеть ее не видел.

Дело происходило в Англии. Сумма, обозначенная в векселе, был немаленькая. Негоциант возглавлял банкирский дом Сент-Хьюберта и Уилла. Юноша, подавший вексель, представлял банкирский дом Мак-Фина. Оба банкира были богаты, пользовались уважением клиентов и слыли людьми исключительной честности.

Дело было немедленно рассмотрено в суде.

Суд постановил незамедлительно пригласить аптекаря, привести его к присяге, а затем поручить ему направить струю воды к предполагаемому местонахождению векселя.

Обвиняемый принес протест на постановление суда, ссылаясь на то, что суд не обосновал свое решение никакой статьей закона; что насильственное введение какого бы то ни было предмета внутрь человека равносильно пытке; что он, Сент-Хьюберт, берется доказать, что в Англии никого отродясь не сажали на кол, и, наконец, что он страдает геморроидальной болезнью, а следственно, предусмотренная мера грозит ему смертельной болезнью и фистульными неприятностями, не говоря уже о том, что подобное обхождение с подданными его величества британского короля незаконно.

Дело срочно передали в другой суд, который счел жалобы подсудимого обоснованными и приказал аптекаря отстранить, а Сент-Хьюберта взять под стражу и кормить вплоть до появления векселя естественным путем.

Банкирский дом Мак-Фина тотчас представил заключение врачей, из которого следовало, что бумага не переваривается и, подобно некоторым другим субстанциям, может долгое время оставаться в теле человека неповрежденной.

Обвиняемый со своей стороны принес протест, ссылаясь на то, что никаких оснований для его заключения под стражу не имеется, а между тем его отсутствие может нанести вред коммерции; что вдобавок он страдает запорами, так что доказательство его невиновности может быть получено не раньше чем через месяц. В том случае, если его все-таки возьмут под арест, он требовал возмещения убытков.

Суд оставил свое решение в силе.

Банкирский дом Сент-Хьюберта и Уилла возражений не принес и попросил определить срок заключения.

Банкирский дом Мак-Фина попросил суд указать в постановлении, что подсудимый обязан троекратно представить суду свой стул.

Суд постановил ограничиться двукратным представлением стула.

Относительно экспертов суд не пришел к единому мнению; было вынесено два постановления: согласно первому, требовалось призвать двух химиков для анализа конечного продукта и двух врачей для оценки состояния, в каком находится кишечный тракт подсудимого; согласно второму, требовались два опытных писца для проверки подписей.

Обвиняемый попросил о свидании с женой.

Леди Сент-Хьюберт тем временем составила прошение, в котором умоляла не лишать ее общества супруга.

Сторона истца этому воспротивилась. Суд удовлетворил требование истца.

Леди Сент-Хьюберт подала жалобу в верховный суд, ссылаясь на то, что никакой закон не освобождал ее мужа от исполнения супружеских обязанностей. Верховный суд удовлетворил жалобу, но лишь в той части, которая касалась совместного проживания обвиняемого и его жены.

Судебные издержки каждой из сторон составили к этому моменту по триста фунтов стерлингов.

Сторона истца потребовала дать обвиняемому рвотное.

Обвиняемый возразил, ссылаясь на опасности, какими эта мера грозит его здоровью, и на бесполезность рвотного ввиду того, что процесс пищеварения давно закончился.

В конце концов сэр Сент-Хьюберт подал апелляцию на все судебные решения по его поводу, и верховный суд, ввиду имевших место нарушений законности, удовлетворил требования обвиняемого; решено было приставить к нему на месяц двух стражей, которые бы не сводили с него глаз и надзирали за состоянием его здоровья.

Постановление верховного суда предусматривало все мыслимые и немыслимые осложнения; оно занимало тридцать восемь страниц. Весь Лондон только о нем и говорил.

Банкирский дом Мак-Фина мечтал о поносе; однако господин Сент-Хьюберт оставался тверд.

Спустя семнадцать дней он наконец осчастливил заинтересованных лиц обильным стулом. Плоды его трудов были подвергнуты анализу; векселя там не обнаружилось.

Лондон ждал второго стула: билета не оказалось и там.

Банкирский дом Мак-Фина потребовал предъявления счетных книг ответчика и предъявил свои собственные. В них значилось, когда был выписан спорный вексель и когда истекает срок его действия. Господин Сент-Хьюберт со своей стороны предъявил книги, где значилось, что по векселю уплачено.

Тогда от него потребовали предъявить сам оплаченный вексель; он возразил, что в его банкирском доме принято сжигать оплаченные векселя.

Это дело занимало Лондон целых два месяца; тамошние доморощенные политики утверждали даже, что это происки господина Питта, который таким образом отводит внимание общества от одной рискованной банковской операции, принесшей ему десять миллионов прибыли. Банкирский дом Мак-Фина потерял на всем этом тридцать две тысячи фунтов стерлингов: две тысячи стоил вексель, а тридцати тысячам равнялись судебные издержки.

Представители банкирского дома Мак-Фина утверждали, что леди Сент-Хьюберт, движимая супружеской любовью, утаила от стражей первый плод мужнего пищеварения; две недели кряду лондонская публика забавлялась обсуждением тех способов, к каким прибегла она в этом случае.

Сколько же раз был обманут истец — один или два?

 

13

 

Жертвой очень забавной проделки стала милейшая певичка мадемуазель А… Однажды утром она просыпается в обществе юного повесы, каких много: за большие деньги он получил право ее убаюкать. Сей блудный сын встает с постели и оставляет на ложе любви два банковских билета.

Он уходит; ей его недостает; она переводит глаза на билеты и боится, что обошлась ему слишком дорого. Когда она заметила свою ошибку, юный незнакомец был уже далеко.

Он расплатился векселями дантиста Дезирабода.

Воздаяние, пожалуй, справедливое.

 

14

 

Вы выдаете дочь за порядочного человека.

Он вам поклялся, что вовсе не имеет долгов.

Через две недели после свадьбы от приданого нет уже и следа.

Отсюда мораль: матери, не торопитесь выдавать дочерей замуж. Дождитесь того дня, когда мы расскажем, как наводить справки о женихах.

 

15

 

Никогда никому не передавайте, никогда не пересылайте, никогда не оставляйте без присмотра расписку в получении денег.

Помните о деле Румажа[44].

 

16

 

Вот мошенничество частое и отвратительное, жертвами которого становятся, к несчастью, простолюдины, которые не прочтут нашей книги.

Вам, должно быть, приходилось видеть на стенах парижских домов неизвестно откуда взявшиеся листки белой бумаги в черной рамке.

Афишки эти сообщают, что на улице Квашни, Ткачества или Циферблата есть дом, где подыскивают места для ремесленников, слуг, привратников, выкупают ломбардные билеты, и проч., и проч.

Желая разоблачить этих разбойников, торгующих воздухом, мы посетили одно из таких почтенных заведений.

Вообразите темный проход между домами, лестницу, на ступени которой налипло столько грязи, что, если ее соскрести и свалить в одном месте, получится насыпь шести футов в вышину и трех в ширину, которой позавидует любой мастер фортификаций.

Откройте дверь, закрывающуюся на задвижку, и глазам вашим предстанет господин с всклокоченной шевелюрой и грязными руками; перед ним столик, за каким сидят обычно общественные писари перед дверью судебной залы.

Когда несчастный провинциал приезжает в Париж в поисках места, он, доверившись афишкам, которые пятнают стены наших домов, отправляется в подобное заведение. Хозяин открывает толстую книгу, заносит в нее фамилию, имя и адрес просителя, а также некоторые другие сведения о нем; а затем этот местоискатель платит три франка за месяц или тридцать шесть франков за год.

Мошенники, заводящие подобные конторы, обманывают и господ, и слуг: первым они сулят идеальных лакеев, вторым — златые горы; они снимают с одного поля два урожая и сбивают с толку несчастных тружеников, которые, пленившись их обещаниями, покидают родные края и почтенное ремесло ради Парижа, где месяцы напролет сидят без куска хлеба и в конце концов идут на преступление.

Имей хозяева этих заведений ту цель, какую они объявляют в своих афишках, они были бы достойны поддержки, однако на три десятка таких контор найдется одна, самое большее две сравнительно честных.

А уж когда дело доходит до предложения выкупить ломбардный билет, это самое настоящее воровство, чистый грабеж, который даже трудно себе представить.

Ломбард ссужает деньгами под заклад вещей из двенадцати с лишним процентов (смотрите в третьей книге раздел, посвященный ломбардам). Понятно, что тот, кто предлагает выкупить ломбардный билет, сам занимается ростовщичеством, причем якобы на законном основании.

Впрочем, если послушать почтенных хозяев этих заведений, окажется, что их деятельность полезна по тысяче причин! В ораторском мастерстве им не откажешь.

 

17

 

Прекрасно одетый молодой человек является к мадемуазель Б…, актрисе Французского театра; для первого знакомства он оставляет на камине у красавицы три банковских билета по тысяче франков каждый.

Его принимают с величайшим радушием; его находят прелестным. А сколько увлекательных тем для беседы!

Тем временем молодой человек, внезапно посерьезнев, достает из кармана расписку на гербовой бумаге и подает ее хозяйке дома с просьбой подписать. «Неужели вам нужна расписка?» — с улыбкой спрашивает актриса.

«Мадемуазель, я вам принес от господина П***, нотариуса, четвертую часть годовой ренты, которую назначил вам господин граф де ***».

Злосчастные актрисы! Злодейские письмоводители!

 

18

 

К сведению простофиль (должен же кто-то позаботиться и о них).

В праздничные дни за парижскими заставами, да и на улицах самого Парижа вашему взору предстают люди, которые, используя вместо стола собственную шляпу или доску, положенную на небольшие козлы, завлекают прохожих азартными играми, устроенными так ловко, что кто-то из игроков непременно выигрывает. Как бы свято вы ни верили в собственную удачу, не вздумайте поставить на кон ни единой монетки.

 

19

 

Если эта книга по какой-то случайности попадет в руки провинциалов, которым, кстати, неплохо бы над ней поразмыслить, мы настоятельно просим их взять в соображение, что в Париже уже не осталось безмозглых дураков, готовых покупать снадобья у знахарей и шарлатанов. Впрочем, это не мешает склянкам, пилюлям, пузырькам, целебным порошкам, каплям, эликсирам и еще полусотне подобных товаров находить сбыт; попадаются в Париже даже такие молодые люди, которые в определенных обстоятельствах доверяются обещаниям, содержащимся в афишках с упоминанием Венеры, хотя имя этой очаровательной богини поминается там всуе: ведь она терпеть не могла врачевателя Аполлона.

 

20

 

Когда журналист торгует своими похвалами, это подлый обман: ведь как бы знаменит ни был этот журналист, сотня его строк стоит куда меньше сотни наших су.

 

21

 

На бульварах есть два завсегдатая, известные всем и каждому. Один ковыляет на костылях, левая нога на перевязи; не волнуйтесь, он хром не более, чем мы с вами. Недавно выдал замуж дочь; дал за ней восемьдесят тысяч франков.

Другой недурно одет, прогуливается неторопливо и говорит важно: «Я прошу милостыню!» Недавно купил землю в Провансе. Теперь может избираться в палату[45].

 

22

 

Одним прекрасным утром маляр и плотник сообща трудились не покладая рук над огромной вывеской, которую требовалось воздвигнуть над воротами дома в одном парижском предместье; на вывеске огромными буквами значилось: «Нервильский склад бархата». На первом этаже располагалась роскошная контора торгового дома Бонне; все как надо: касса, склад и даже маленькая черная табличка: «Просьба закрывать дверь».

Кассир восседал в окружении счетных книг за решеткой, завешенной зеленой тафтой; словом, все было в полном порядке, и Нервильский склад бархата мог поспорить по части обзаведения с любым парижским торговым домом.

В двух шагах от склада почтенный бакалейщик преспокойно продавал сахар и кофе всем соседям; он имел, во-первых, немалое состояние, а во-вторых, шурина — знаменитого портного из Пале-Руаяля.

Бакалейщик видел, как директор склада разъезжает в роскошном кабриолете, а приказчики приносят и уносят мешки с деньгами.

Молодой приказчик, служивший на складе, каждый день завтракал в кофейне напротив бакалейной лавки; бакалейщик, сгоравший от любопытства, стал расспрашивать его о том, как идут дела в торговом доме. Молодой человек сначала запирается, но потом все-таки признается, что у его хозяина изготовляют шелковый бархат, который стоит на семьдесят