Из которой узнаем еще об одном мужественном поступке Петьки, а также о том, почему он завидовал древним грекам

В первый же по-летнему теплый день Петька отправился на Оку, которая теперь была рядом, под гористым крутым берегом. На этом берегу стояли полотняные палатки девятого и десятого полков[70], разделенных оврагом, а версты за три вверх по течению Оки расположился лагерем одиннадцатый пехотный полк.

Спускаться с горы было легко. Зато подъем давался ой как трудно. Петька задыхался, часто останавливался перевести дух, тогда как Санька с другом птицами взлетали на вершину. Чтобы не лезть лишний раз в гору, Петька иногда на целый день оставался на берегу. Ловил раков, удил рыбу, купался.

У каменистых берегов тут и там стояли плоты, баржи, гусяны и беляны[71]. Дно реки было тоже каменистое, и потому найти хорошее место для купания было не так легко. Петька выбирал к тому же мелкие места, потому что ни Санька, ни его дружок пока еще плавать не умели.

Сам Петька предпочитал бы плавать на глубине, где можно нырять и прыгать в воду, не опасаясь напороться на камень.

Недели через две, когда Петька убедился, что малыши уже уверенно держатся на воде, он повел их на плоты, на трехсаженную глубину. Истосковавшийся по большой воде, Петька разделся и нырнул в воду первым. Ваня разделся, но от купания наотрез отказался. Санька же храбро плюхнулся в воду. Но вдруг чего-то испугался и, вместо того чтобы плыть, отчаянно закричал, бестолково захлопал руками по воде, отбиваясь так от плотов все дальше и дальше, уже сажен за пять.

Напрасно Петька сердился, объяснял брату, что делать, — Санька ничего не слышал. Тогда Петька бросился ему на помощь. Увидев рядом с собой брата, Санька, забыв про осторожность, обхватил его руками за шею, ногами за грудь и сковал таким образом руки Петьки совершенно.

— Пусти! Ты не даешь мне плыть! Оба утонем! — взмолился Петька, из последних сил стараясь работать ногами. Но обезумевший от страха Санька только крепче цеплялся за брата. Петька выбивался из сил, стараясь выдернуть свои руки, но ему удалось освободить их лишь по локоть. Плыть можно было только стоя, и он направился к плотам. Голова его была под водой, лишь иногда он высовывался для вздоха, чтобы сейчас же погрузиться снова.

Расстояние до плотов уменьшалось, а Петька, как поплавок, то погружался, то вновь показывался над водой. Он изнемогал, задыхался, но все еще боролся. Все реже и реже появлялась голова Петьки над водой, все сильней и сильней становились муки от недостатка воздуха, а желудок все больше переполнялся поглощаемой водой.

Но вот Петька разом всплыл, как пробка, и вздохнул полной грудью. Его руки освободились, и непомерная тяжесть исчезла. До плота оставалось полтора аршина, и Санька, бросив Петьку, сам поплыл к более надежной опоре, схватившись за бревно, вылез из воды. Вслед за ним выкарабкался и Петька.

Отдышавшись, он набросился на Саньку:

— Чего же ты не плыл? Ты же умеешь!

— Я испугался…

— Чего же ты меня не пустил?

— Испугался…

— Трус, баба! Чуть не утопил! Чего бояться-то? Если бы плавать не умел, а то ведь плаваешь?

— Да испугался я!

— Заладил — испугался! Ты же мальчишка!

— Да я же тебе говорю, что испугался!

— Не буду брать с собой никуда, пугайся дома.

— Петь, я выучусь, — Санька чувствовал свою вину.

— Да чего тебе учиться, когда ты давно уже выучился!

Дома о приключениях на реке Петька не рассказывал. Об опасности, угрожавшей сыновьям, Анна Кирилловна узнала гораздо позже, по какому-то случаю.

 

Петька часто ходил на Оку и один. Он сплел рашень[72] для ловли раков и с самого утра устраивался на плотах. Приманкой для раков служили головки воблы, а грузом — привязанные мочалой камни. Отпустив рашень, Петька закидывал удочку. Но обычно клев был плохой. Мальчишки и солдаты, приходившие купаться на реку, распугивали всех рыб и раков.

Но бывали часы, когда на реке было совсем безлюдно. Вот тогда улов был отменный.

Как-то раз, когда Петька сидел на плотах один, пришла девушка. Не стесняясь мальчишки, начала раздеваться саженях в десяти от него, на соседнем плоту. Под лучами солнца белизна ее тела показалась Петьке ослепительной. Петька смотрел и не мог оторвать глаз.

А девушка не спешила. Подобрав пышные рыжеватые косы, завязала их на голове белым платочком, осторожно попробовала ногой воду. Она, очевидно, показалась холодной, и девушка в нерешительности походила по краю плота.

Но вот она, слегка взвизгнув, скользнула в реку и поплыла, высоко поднимая голову, стараясь не замочить волос. Не отдавая отчета, забыв о дозволенном и недозволенном, Петька подошел к самому краю плота, чтобы лучше видеть ее. Девушка плыла от своего плота на спине, направляясь прямо к Петьке, не замечая его. Петька видел ее всю и замирал от восторга.

Доплыв до Петькиного плота, девушка перевернулась — и увидела Петьку.

— А ну не смотри! Уходи отсюда! — сердито крикнула она.

Но Петька и с места не сдвинулся. Больше девушка ничего не сказала, она лишь перестала плавать на спине.

По-видимому, присутствие Петьки ее мало беспокоило, потому что она вновь подплыла почти к самым ногам Петьки и со смехом принялась шалить, обдавая его фонтанами брызг. А может быть, она решила таким образом прогнать Петьку. Но он и теперь даже не пошевельнулся. Тогда девушка вообще перестала обращать внимание на мальчика.

Ее волосы, несмотря на предосторожности, намокли, и девушка начала нырять. Она вылезла на плот, вытянула вперед руки и кинулась вниз головой в воду. Петьке показалось, что она не появляется слишком долго, и сердце его сжалось от тревоги. Когда же она, озорная, ловкая, вынырнула почти около Петькиного плота, он закричал ей с мольбой в голосе:

— Не ныряй! Под плот попадешь! Утонешь!

Девушка рассмеялась:

— Да ты говорить умеешь, оказывается? А я думала, немой. Тебе жалко будет, если я утону?

— Знамо, жалко!

— А бросился бы ты за мной в воду, если бы я стала тонуть?

— Знамо, бросился бы! У нас Санька чуть было не утонул, так я спас.

— А кто такой Санька?

— Братишка…

— А что это ты на меня так смотришь?

— Ты лучше всех! — с восторгом выпалил Петька.

Девушка опять засмеялась.

— А тебе не стыдно смотреть на меня, голую?

— Не… Мамка говорит, у меня глаза бесстыжие. А тебе что, стыдно?

— Ты же еще мальчик. Для тебя нехорошо, что ты на меня смотришь.

— Нет, хорошо! — поспешил успокоить ее Петька.

Девушка, снова рассмеявшись, повернула к своему плоту. Сев на крайние бревна, сняла с головы платок, распустила косы, не спеша выжала из волос воду, потом так же не спеша оделась. Уже на берегу, проходя мимо все еще не спускающего с нее глаз Петьки, остановилась, ухмыльнулась:

— Смотришь?

— Ага…

— Раздетая-то, чай, лучше? — Она горделиво подбоченилась.

— Лучше! — чистосердечно признался Петька и покраснел.

Девушка довольно хмыкнула.

— А ты приходи опять купаться! — еще более смутившись, предложил Петька.

— Зачем? — она лукаво взглянула на мальчишку.

— Ты — как Венера! — только и нашелся что ответить Петька.

— Это какая?

— Была такая… богиня красоты… у греков…

— Глупый ты! — улыбнулась девушка.

— Нет. Я не глупый. Я в школе похвальный лист получил, — похвастался Петька и вдруг предложил с готовностью: — Хочешь, я тебе всех раков отдам?

— Какой ты смешной! — рассмеялась девушка и, даже не кивнув на прощанье, ушла.

А Петька все смотрел и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Он любил синь летнего неба, яркое солнце, простор и тишину полей, любил весенние закаты, сказочный свет луны и ночные звезды… Но теперь он решил, что красивая девушка прекраснее всего на свете.

С ее уходом на реке почему-то стало скучно, и Петька, собрав снасти, поплелся домой, завидуя древним грекам, у которых были такие красивые богини.

 

 

ГЛАВА XX