Quem di diligunt, adolescens moritur

Александр Звягинцев

Швейцарские горки

 

Валентин Ледников – 5

 

 

Александр Звягинцев

Швейцарские горки

 

Все события в романе вымышлены, хотя действительность такова, что некоторые из них могли произойти.

Все совпадения случайны

 

Пролог

Глава 1

Тurpе senex miles

Глава 2

Peractis peragendis

Глава 3

Cum morair, medium solvar et inter opus

Глава 4

Sibi bene facit qui facit amico

Глава 5

Est quadam prodire tenus, si non datur ultra

Глава 6

Locus delicti

Место преступления

 

Повторный следственный осмотр места преступления проводится в случаях, когда первоначальный осмотр был проведен недобросовестно.

 

Ехать, как оказалось, надо было минут двадцать.

Берн закончился уже минут через пять, за окном замелькали привычные швейцарские красоты, а Ледников погрузился в мысли, что сейчас он окажется на месте, где погибла Разумовская. В голове по‑чему‑то нескончаемо крутилось знаменитое восклицание из Мольера «Ти l'as voulu, Georges Dandin!»

Ты этого хотел, Жорж Данден!.. Но не для того, чтобы хлюпать носом и вздыхать. На месте преступления надо работать. Внимательно, сосредоточенно, дотошно, стараясь ничего не упустить. Конечно, времени прошло слишком много, там уже и следов никаких, возможно, не осталось, но тогда надо попытаться представить себе картину события, проиграть ее шаг за шагом…

Машина резко затормозила.

– Это там, – тихо сказала Женя. – Вот на этом повороте… Я подожду вас здесь.

Она очень деликатная, отметил Ледников, понимает, что ему хочется побыть одному. Но говорить ничего не стал.

Он выбрался из машины, осмотрелся. И без того не слишком широкое шоссе огибало высоченную гору. С другой стороны был крутой обрыв, падение с которого практически не оставляло шансов на жизнь. И Разумовская, конечно, это понимала. Пара промчавшихся мимо него машин резко сбрасывала на повороте скорость. Надо будет потом самому сесть за руль и посмотреть, что видно из машины…

Сзади раздалось шипение тормозящих шин. Ледников обернулся. В двух шагах от него стоял полицейский автомобиль. Из него вылезли двое полицейских. Один остался у машины, а второй медленно подошел к Лед‑никову. Руку он держал на кобуре, и это означало, что разговор будет невеселым. Полицейский, долговязый, нескладный блондин с холодными глазами, буркнул:

– Документы.

– А в чем дело? – миролюбиво поинтересовался Ледников.

– Документы! – пропустив его вопрос мимо ушей, еще раз повторил блондин. Уже грубовато. И демонстративно расстегнул кобуру.

– Я что‑то нарушил? – еще более дружелюбно спросил Ледников.

– Делайте, что вам сказали, – уже совсем грубо оборвал его долговязый. – И не задавайте лишних вопросов. Вам же будет лучше.

Что‑то случилось со швейцарской полицией, подумал Ледников, обычно она ведет себя куда дружелюбнее. И вдруг вспомнил, как пару лет назад они с Немцем, заехав в Швейцарию по каким‑то его делам, потешались над замечательной историей, о которой шумели все газеты.

Двое безработных из Германии, бывшие граждане России, наслышанные о дружелюбии швейцарской полиции, по сравнению с которой германская просто гестапо, отправились в страну часов и банкиров на охоту. Особо не мудрили. Взяли напрокат машину, наклеили на нее надпись «Police», прицепили на крыше проблесковые маячки. Потом приобрели сине‑серую униформу, в магазине игрушек полицейские бляхи и отправились на дело – устраивать засады на дорогах между Базелем, Цюрихом и Люцерном. Они высматривали машины с немецкими, бельгийскими, голландскими и люксембургскими номерами, которые явно превышали установленный на швейцарских автострадах лимит скорости в 120 километров, и бросались за ними в погоню. Прижав нарушителя к обочине, требовали уплатить штраф строго в соответствии со швейцарскими тарифами, а они тут весьма ощутимые. Но при этом были весьма любезны – если у нарушителя не было требуемой суммы наличными, предлагали проехать в их сопровождении до ближайшего банкомата. Работали только с иностранцами потому, что те не знали, что швейцарская полиция не имеет полномочий на получение штрафов, а лишь выписывает квитанции. И потому им даже в голову не приходило, что их просто грабят на большой дороге.

Ледников знал, как работает его мозг в критических ситуациях. Он вдруг включает самые странные ассоциации, в которых, как потом выясняется, был глубокий смысл. Вот и сейчас, после того как совсем не к месту вспомнилась забавная история про лже‑по‑лицейских, в голове возник совсем простой вопрос: этот долговязый, он точно полицейский? Как‑то подозрительно он себя ведет.

Надо проверить мужичка. Например, спровоцировать скандал…

Долговязый, словно догадавшись, о чем он подумал, сказал:

– Проводится контртеррористическая операция. Поэтому будьте благоразумны и делайте, что вам говорят.

Ну, разумеется, контртеррористическая операция! Куда нынче без нее! Даже в тишайшей Швейцарии. И тут Федеральная криминальная полиция срочно создала элитный спецотряд под названием «Tigris», причем втайне от всех. И это притом, что полиция в Швейцарии – ведение кантонов, а федеральный центр, по большому счету, не имеет права создавать на местах свои собственные, подчиненные только ему, полицейские подразделения для выполнения подобных задач. По швейцарской Конституции центр обязан обеспечивать только внешнюю безопасность. Кантоны уже несколько раз отвергали идею создания вооруженной федеральной полиции. У каждого из них есть свои отряды элитной полиции для осуществления специальных программ. В Цюрихе такой отряд называется «Diamant», а в Берне, кажется, «Enzian». Таким образом «Tigris» становится их прямым конкурентом. Кстати, дислоцируется он на территории военной части именно в кантоне Берна… Может быть, это их выпустили на учебную охоту? Тогда связываться с ними, конечно, опасно. А с другой стороны, вряд ли им нужен ненужный шум, учитывая натянутые отношения с властями кантона… Нет, вряд ли это «Tigris» или «Enzian», не похоже…

– У меня нет документов, – пожал плечами Ледников. – Я не взял их с собой.

Документов при нем действительно не было – они остались в куртке, которую он бросил на заднее сиденье машины. Сказать об этом? Но тут возникает вопрос: он нужен этим людям один или вместе с Женей? Он бросил взгляд в ее сторону и увидел, что она, высунувшись из машины, внимательно наблюдает за всем происходящим.

– Тогда вы поедете с нами, – безапелляционно заявил долговязый.

– Чего ради! И вообще, что происходит?

Ледников решил, что пора несколько обострить ситуацию, чтобы понять, насколько серьезно настроены долговязый и его напарник. Если будет ясно, что очень серьезно, тон можно будет и сбавить.

– У вас нет никаких оснований меня задерживать. Вы что – гестапо?

Как он и рассчитывал, гестапо произвело впечатление.

– Сейчас я тебе покажу гестапо! – прошипел долговязый и вытянул из кобуры пистолет. – Руки за голову и на колени! На колени, я сказал!

– Это унижение моего человеческого достоинства, – гордо сказал Ледников. – Я буду на вас жаловаться.

Долговязый демонстративно плюнул.

– Я забью твою жалобу в твою поганую глотку, понял!

Ледников подумал, что пора снизить градус общения. Долговязый то ли слишком нервный, то ли просто тупое животное. Оба варианта не сулили ничего хорошего. Пожалуй, лучше всего увести их от Жени. Во‑пер‑вых, для ее безопасности, а во‑вторых, она сможет обратиться в полицию в случае чего… В случае чего? В случае, если ему не удастся избавиться от этих двух придурков. Вот только как это сделать?

В этот момент он услышал, как взревел мотор, а потом увидел, что серебристый «гольф» Жени летит прямо на них с долговязым. Тот обернулся, выпучил глаза, а потом инстинктивно бросился в сторону, почему‑то пригнувшись. «Гольф», круто развернулся, сбив долговязого с ног, и остановился рядом с оцепеневшим от неожиданности Ледниковым. Заодно он прикрыл его от второго полицейского. Дверь машины распахнулась, Ледников увидел удивительно спокойное лицо Жени, только глаза ее сузились от напряжения.

Он нырнул в машину и быстро захлопнул дверь. Женя тут же рванула с места, причем бросила «гольф» прямо на полицейскую машину. Напарник долговязого покатился по дороге, хотя «гольф» его не задел, пролетев мимо в паре сантиметров.

Женя гнала машину в сторону Берна, а Ледников с изумлением смотрел на ее четкий профиль. Вдруг пришла в голову мысль, что он бы не удивился, если такое совершила Разумовская, это было бы как раз в ее духе. Но то была Разумовская…

– Где это вы научились таким штукам? – спросил он.

– Это Аня… – хрипловатым от напряжения голосом ответила Женя. – Я же вам сказала, что это она учила меня водить машину, еще в Москве.

– Понятно.

– Погони нет? – поинтересовалась Женя.

Ледников обернулся.

– Нет. Как вы догадались, что это не полиция?

– Никак. Я об этом даже не думала.

Женя вдруг резко затормозила. Она вдруг как‑то вся осела, словно мышцы ее мгновенно одрябли. У нее даже лицо осунулось. Видимо, боевые подвиги не были ее привычным занятием.

– Я передохну, – словно извиняясь, сказала она.

Она опять выглядела беспомощной и испуганной. Перемена случилась буквально на глазах.

– Давайте я поведу машину, – сказал Ледников и открыл дверцу.

Женя послушно передвинулась на его место, а он сел за руль.

Какое‑то время ехали молча.

– Значит, это была не полиция? – спросила Женя. – Тогда кто же? И что им от нас было надо?

– От меня, – поправил ее Ледников. – Вы их не интересовали. О вас они не сказали ни слова.

Он потом повторил это еще раз, чтобы успокоить Женю. Во‑первых, это была правда. А во‑вторых, зачем пугать ее еще и наездами неведомых лже‑полицейских? Ей и так досталось в последнее время.

Когда они уже подъехали к ее дому, позвонил Немец и сказал, что нужно срочно встречаться. Голос у него был серьезный, он даже ни разу не отпустил какой‑нибудь своей обычной шуточки.

– Мне надо ехать, – сказал Ледников.

Женя замерла от неожиданности, потом молча кивнула, и Ледникову показалось, что губы ее дрогнули.

– Я вам оставлю свой телефон на всякий случай.

Теперь ему показалось, что в ее глазах блеснули слезы.

– У вас что тут, в Швейцарии, никого нет?

Женя чуть заметно покачала головой.

– Может быть, вам вернуться в Москву? Хотя бы на время?

– Знаете, я уехала из Москвы, потому что у меня не было сил жить там. Я буквально умирала от ужаса, боялась выйти на улицу… Боялась всего – людей, их лиц, голосов, доносившихся в окно, даже телефонных звонков… Врачи говорили, что это нервный срыв, который нужно пережить. И вот тогда папа предложил мне переехать сюда.

– А здесь, значит, не страшно?

– Не настолько.

– Ну что ж, хорошо, когда есть возможность перебраться в Швейцарию.

Ледников вылез из машины. У дома напротив никого на сей раз не было.

– Женя, а кто живет в этом доме? – спросил он.

– Сейчас никто. Я слышала случайно, что хозяева уехали за границу.

– А я утром видел человека, который подстригал изгородь.

– Видимо, они договорились с кем‑то, что он будет следить за порядком. В Швейцарии нельзя по‑другому.

– Ну да. Эти мне швейцарцы… Вам сейчас следует отдохнуть. Всего доброго.

Через пару шагов ему почему‑то захотелось обернуться, но он заставил себя не делать этого.

 

Глава 7

Глава 8

Latet anguis in herba

В траве скрывается змея

 

При инсценировке преступник мыслит рефлексивно – стремится оказать влияние на следователя, направить его по ложному пути.

 

Немцу понадобилось на все про все полчаса. Несколько звонков по мобильнику, которые он сделал за столиком первого попавшегося бара, и он бодро, по‑солдатски доложил. Элис Грюнвальд – руководитель восточно‑европейского департамента фонда. Назначена на эту должность совсем недавно. В настоящее время действительно пребывает в Берне. Телефоны такие‑то.

– Ну, и что мы будем с этой дамой делать? – поинтересовался Немец. – Установим слежку?

– Ну, так уж сразу, – попридержал его Ледников. – Может, она вообще тут ни при чем, просто коллега… Для начала надо спокойно поговорить.

– И в качестве кого мы к ней заявимся? Как горячие поклонники демократии и защитники прав человека?

– У меня есть удостоверение специального корреспондента известного российского журнала. Допустим, журнал поручил мне заняться расследованием этого дела…

– А кто тогда я?

– Ты?.. Ну, ты будешь представителем редакции в Западной Европе. И заодно моим переводчиком. Устраивает?

– Ну, если ничего лучше ты предложить не можешь… Тогда я звоню, шеф.

Госпожа Грюнвальд согласилась встретиться, причем немедленно, потому что смерть госпожи Разумовской потрясла ее. Так что она ждет господина Ледникова с переводчиком в офисе фонда и охотно ответит на все интересующие его вопросы.

До офиса фонда было минут десять ходьбы.

– Так все‑таки чего мы хотим добиться от этой самой мадам? – не унимался Немец.

– Нам надо попытаться установить, имеет ли она какое‑то отношение к аварии.

– И как мы это сделаем?

– Я буду грязным, скандальным журналистом, который готов ради сенсации на все, – усмехнулся Ледников. – В том числе и придумать эту самую сенсацию. И буду задавать ей всякие подлые вопросы, провоцируя ее. Может, удастся вывести ее из себя, заставить нервничать. А ты будешь внимательно следить за реакцией мадам. Если она причастна, то она как‑то выдаст себя.

– Жаль, мы мало про нее знаем, – озабоченно сказал Немец. – Может, позвонить госпоже Абрамовой?

– Зачем?

– Глядишь, она еще что‑нибудь вспомнит. Обычное дело – люди многое вспоминают не сразу, а вдогонку.

– Да ты, брат, прямо сыщик, – усмехнулся Ледников. – Но все, что можно, я из госпожи Абрамовой уже вытащил.

Госпожа Грюнвальд больше всего походила на пожилую учительницу. Приземистая полноватая женщина с короткой прической, широким простоватым лицом и ласковыми всепонимающими глазами. На Ледникова с Немцем она смотрела с чуть снисходительной улыбкой, словно заранее знала все, что они ей скажут. Выслушав вопрос, она не торопилась с ответом, держа многозначительную паузу, во время которой собеседник невольно начинал чувствовать себя то ли недалеким, то ли в чем‑то виноватым.

Сначала она долго рассказывала, каким ценным сотрудником была госпожа Разумовская, которую ей удобнее называть просто Анна. Как она верила в идеалы, которые защищает и продвигает их фонд, в котором они, кстати, живут, словно одна большая семья, и как потрясены все сотрудники фонда случившимся…

Когда Ледников с нарочитой резкостью и даже хамовато сказал, что в России есть люди, которые считают случившееся не несчастьем, а покушением, госпожа Грюнвальд горестно посмотрела на него с искренним изумлением и укором. Полиция очень тщательно расследовала дело, и нет никаких оснований сомневаться в ее выводах! Как можно не доверять швейцарской полиции?

На вопрос, о чем шла речь во время их последнего разговора с Разумовской, последовал четкий ответ: обсуждали новые проекты фонда в молодых государствах на постсоветском пространстве. У Анны были очень интересные предложения на сей счет. Она вообще была очень креативным и инициативным работником.

Разговор постоянно увязал в ее пространных рассуждениях о замечательных достоинствах госпожи Разумовской. Ледникову ни разу не удалось ни сбить госпожу Грюнвальд с толка, ни заставить хотя бы разволноваться. Владела собой она очень хорошо.

Единственно, что она себе позволяла – легкое, тактичное изумление грубыми вопросами и инсинуациями, на которые постоянно намекал господин Ледников на своем не очень хорошем английском языке. Поэтому она даже пару раз переводила свой ласковопокровительственный взор на Немца и уточняла, правильно ли она поняла вопрос господина Ледникова… Например, когда Ледников сказал, что она была последняя, кто видел госпожу Разумовскую живой, знала, когда она едет, и могла знать, куда она едет… «А зачем мне это знать? Анна вовсе не должна была мне докладывать о своих передвижениях по городу. У нас демократичная организация, в которой работают свободные люди…»

«Но разве вы не поссорились тогда? – провоцировал ее Ледников. – Есть свидетели, которые слышали, как вы сказали, что разговор еще не окончен и вы продолжите его завтра. Причем вы говорили это раздраженно…»

Госпожа Грюнвальд выдержала хорошую паузу и спокойно пояснила, что она вообще практически никогда не говорит раздраженно с кем бы то ни было. И упомянутые свидетели либо заблуждаются, либо вводят в заблуждение господина Ледникова…

Что касается скандала с заявлениями сенатора Фрая о досье семейства Винеров, то госпожа Грюнвальд ничего сказать об этом не может. Что‑то она по сему поводу читала, но все это никак не касается ее работы. Так что интерес Анны к этому делу для нее большая новость. Они с ней об этом не говорили. Ничего не слышала госпожа Грюнвальд и о русской подруге Анны.

Когда они вышли из офиса, Немец покачал головой.

– Слушай, я словно в детство вернулся – чувствовал себя как в кабинете директора школы. Это госпожа Грюнвальд – вылитая наша Мария Степановна. Помнишь ее?

Ледников молча кивнул. Потом спросил:

– Ну и какие впечатления?

– Впечатления? Тетенька – типичная идейная американка, свято верящая, что Америка – это белый град на зеленом холме. И всем народам надлежит только склонить голову перед его великолепием и совершенством. Склонить и трепетно внимать исходящим из‑за стен сего града истинам и поучениям. Я таких господ из‑за океана насмотрелся по самое не могу… Те, что помоложе, носят майки с надписью «А ты можешь похвастаться тем, что ты американец?» Что касается наших дел… Ничего особенно подозрительного, честно говоря, я не заметил.

Они вошли в одну из бесчисленных и бесконечных бернских аркад, в которой скрывалась тьма разных магазинчиков, ресторанов и кафе. Очень скоро нашли (совсем недалеко от гостиницы) уютное учреждение под названием «Kornhaus keller», что в переводе на русский означает «Дом пшеницы в подвале», заказали местное пиво «Кардинал» с отбивными и в ожидании по русскому обычаю пустились в философствование. Первым начал Немец:

– Тетенька Грюнвальд умеет молчать. И понимает, что молчание – это власть. Человек, который молчит, производит впечатление знающего если не все, то многое… В нем, в молчащем, есть тайна. Когда один молчит, а другой ждет, что он скажет, молчащий выглядит главнее. Его слова потом начинают звучать как указание, подведение итогов или даже приказ. Но что важно – я говорю не о молчунах от природы, я говорю о молчащих сознательно.

– Это все знает любой опер или следователь. Поэтому все они обожают, когда приводят задержанного или арестованного, уткнуться в бумаги или что‑то писать. Вопрос в другом.

– Ну?

– Эта тетенька владеет своим умением от природы или ее этому научили?.. Мне показалось, что она была готова к нашим вопросам и заранее отрепетировала ответы. Надо бы узнать про нее побольше…

Возник официант с подносом, который сначала принес пиво, а затем сочные отбивные. Они погрузились в еду. Но наслаждаться ею пришлось недолго – зазвонил телефон Ледникова. Это была Женя Абрамова. После первых же слов стало ясно, что она пребывает в каком‑то странном состоянии. Ее практически не было слышно, голос прерывался звуками, напоминавшими рыдания. Единственное, что удалось разобрать Ледникову, – это слова «они угрожают» и «я не знаю»…

Она ни о чем не просила, но было ясно, что оставлять ее в таком состоянии нельзя.

– Женя, попробуйте успокоиться, – устало сказал Ледников. – Я скоро приеду.

Немец посмотрел на него вопросительно.

– Ей угрожают, она бьется в истерике.

– Кто угрожает‑то?

– А черт его знает! Надо съездить. Думаю, это все не просто так.

Немец, словно что‑то прикинув про себя, покладисто согласился:

– Надо, так надо.

 

Глава 9

Глава 10

Нет зла без выгоды

 

Сведения, полученные в ходе допроса, не могут быть приняты следователем на веру, сколь убедительными они бы ни казались.

 

Ледников сбросил туфли и растянулся на диване. Почему‑то решил не раздеваться на всякий случай. Хотя что еще могло произойти?

Мозг продолжал работать, складывая воедино впечатления от всего происшедшего, в том числе и с ним, от всего увиденного и услышанного. Профессионально и методично, он потрошил память, обрабатывал всплывающую информацию, привычно выстраивая версии. И никаких чувств – они только мешают.

Итак, что это были за люди, пытавшиеся его задержать? Кто они? Кто их послал? Может, именно они и подстроили аварию Разумовской. Значит это был преступный умысел. Тогда надо понять, кто за этим может стоять.

Наезд на Женю выглядит таким демонстративно грубым, садистским и в то же время мелким – и по деньгам тоже – что трудно соединить его как‑то со всем остальным – Разумовской, Грюнвальд, американскими фондами, швейцарскими судьями… Может, действительно, какие‑то российские бандиты решили банально подоить свою соотечественницу? Подобно тому, как китайские триады вымогают деньги у китайских же диаспор? И тогда это обычный криминал, вписать в который произошедшее с Разумовской очень трудно. С другой стороны, ему приходилось сталкиваться с делами, когда известные люди, причастные к государственным тайнам, или бизнесмены, ворочающие миллионами, случайно становились жертвами заурядного бандитского нападения… Или вообще жертвой потерявшего работу гастарбайтера или мучающегося от ломки наркомана? Но если тут такой случай, тогда не надо ломать голову, а надо просто иметь под рукой оружие или кирпич, на худой случай.

Но оставим в стороне простые объяснения. Перейдем к более сложным.

Если на Разумовскую все‑таки покушались, это могло быть связано либо с ее профессиональной деятельностью вообще, либо с ее нынешней поездкой в Берн.

Начнем с последнего. Она прилетела в Берн, чтобы как‑то помочь своей подруге, у которой арестовали счета. И кому могла тут помешать? Помешать настолько, что люди пошли на убийство. Причем изощренное и хорошо подготовленное по исполнению. Женя Абрамова, судя по всему, стала жертвой шантажа неведомых вымогателей. Можно допустить, что приезд Разумовской мог сильно помешать планам шантажистов. Одно дело шантажировать слабую Женю, а другое столкнуться с таким человеком, как Разумовская. Но представить себе, что из‑за этого ее решили убрать? Подготовили убийство, рискуя тем, что в случае малейшего промаха делом может заняться полиция? Верится с трудом. Опять же исходя из масштабов шантажа.

Так что страдания и драмы Жени Абрамовой это, скорее всего, отдельная тема, к смерти Разумовской отношения не имеющая. Правда, так и остается неясной причина, по которой были арестованы счета Жени. В принципе это, конечно, надо выяснить. Хотя какая разница, к чему решил придраться швейцарский судья?

А что касается страданий госпожи Абрамовой, то это не твоя забота, дорогой товарищ, зло подумал Ледников. У тебя другая миссия, и будь добр – не отвлекайся. Если девушка не хочет ехать в Москву сама, пусть убеждает отца срочно приехать и спасти ее от злодеев. Если господин бывший министр очень постарается, его выпустят. И хватит об этом! Лучше подумай о себе – ведь тебя тоже пасут. Нет. Так нельзя, одно событие отрывать от другого. Все это звенья одной цепи. И третьего здесь не дано.

Перейдем к профессиональной деятельности Разумовской. Официально Гуманитарный некоммерческий фонд со штаб‑кварти‑рой в Бостоне, российское отделение которого возглавляла Разумовская, нес идеи свободы и уважения прав личности по всему миру. А на самом деле с помощью грантов, всяческих курсов, лекций, семинаров и прочих совместных радений формировал в «недоразвитых» странах группы людей, свято убежденных, что их непутевые государства должны стать безопасной и послушной частью цивилизованного мира. Разумовская участвовала в «бархатных революциях» в Сербии, Грузии, Украине. На баррикадах она не геройствовала, занималась аналитикой и консультациями в тихих уютных офисах. Однако по ее рекомендациям выдавались или не выдавались деньги, а это уже заведомо вик‑тимная ситуация. Распоряжалась деньгами она и в своем филиале. Значит, ноги могут расти и оттуда. И то, что госпожа Грюнвальд похожа на добродушного школьного директора, ничего не значит.

И, наконец, интерес Разумовской к сенатору, который поднял шум вокруг исчезнувшего досье каких‑то контрабандистов ядерными технологиями… Тут совсем другая опера. Видимо, как раз здесь скрыта тайна ее последнего письма? И это тот самый материал, на основе которого он, Ледников, мог сделать по мысли Разумовской сенсационную книгу‑расследование. Она старалась ради него. Хотя и знала, что контрабанда ядерными технологиями штука серьезная, здесь люди не шутят. Ни те, кто занимается контрабандой, ни те, кто с ними борется. Значит, прежде всего, нужно увидеться с сенатором, который должен быть тоже заинтересован в том, чтобы виновные в гибели Разумовской были установлены. Потому что если дело в контрабанде, доблестный сенатор может оказаться следующим.

Он все‑таки заснул. Вернее, провалился в забытье, из которого его вернули какие‑то звуки, доносившиеся с кухни. Свет там не горел. Видимо, Жене понадобилось что‑то, но она, боясь разбудить его, осторожно возилась в темноте.

Ледников подождал некоторое время, а потом сообразил, что Жене может быть плохо и она ищет лекарство. Ледников протянул руку и включил настольную лампу, стоявшую в изголовье.

– Женя, да включите вы свет! Я не сплю, – громко сказал он.

Но из кухни теперь не доносилось ни звука. Что за черт! Неужели ей опять плохо? А может, ему просто померещилось?

Ледников, вздохнул, поднялся и отправился на кухню. Дверь была закрыта. Он распахнул ее и в это же мгновение получил страшный удар в лицо.

Когда сознание вернулось к нему, он обнаружил, что сидит на полу гостиной, прислонившись спиной к дивану, и руки у него связаны за спиной.

В глаза ему бьет свет от включенной люстры, а прямо перед ним на стуле сидит какой‑то человек в джинсовом костюме, бейсболке надвинутой на глаза и темных очках. На ногах у него, естественно, были кроссовки. В общем, до боли знакомый персонаж из лихих девяностых годов – типичный бандюган, каких сейчас уже не часто встретишь и в Москве, а уж в бюргерском Берне он и вовсе выглядел как страшный сон. Сейчас раскроет пасть и скажет: «Ну чо, фраер, в натуре…»

Но бандюган, увидев, что Ледников пришел в себя, весело спросил:

– Ты кто?

Послать этого весельчака подальше? Да нет, лучше попробовать поговорить.

– Майор службы внешней разведки России, – не моргнув глазом, выпалил Ледников.

– Еще вопросы есть?

Видимо, такого ответа весельчак не ожидал. Поэтому недоверчиво хмыкнул:

– Джеймс Бонд, значит?

– Хуже. Майор Пронин. А ты кто?

– Ну, тогда я Джеймс Бонд. Похож?

– Не очень. Тебе чего тут надо?

– Мне? Да уже ничего.

И тут откуда‑то сверху раздался срывающийся голос:

– Уходите или я выстрелю!

Ледников поднял глаза. На лестнице стояла Женя. На ней был короткий халатик, открывавший во всей красе ее ноги, показавшиеся сидящему на полу Ледникову необыкновенно длинными. В руках у нее был пистолет. Держала она его обеими руками вполне грамотно, словно ее учили этому.

Бандюган миролюбиво поднял руки.

– Все‑все, ухожу. Давайте без глупостей, мы же все‑таки русские люди. Мне уже действительно ничего не надо.

– Но для чего‑то ты приперся? – спросил Ледников.

– Меня попросили оставить записку, что счетчик стучит и долг растет. Вон я ее на столе положил. А на кухню я зашел водички попить. И тут ты, майор, зачем‑то проснулся. А не проснулся бы, я бы так же тихо и ушел. Итак, расходимся… Девушка, вы все‑таки с пушкой‑то поосторожнее, а то руки у вас дрожат. Пальнете и в своего ненаглядного майора попадете. Будете потом всю жизнь по нему слезы лить…

Меля всю эту ерунду, веселый бандюган слез со стула и с поднятыми руками попятился к двери.

– Эй, – остановил его Ледников. – Скажи там своим, что с деньгами они ошиблись. Нет у нее денег. Счета арестованы.

– Слушаюсь, товарищ майор! Будет сделано. Только если денег нет, надо искать. У папы попросить. Папа‑то у нее есть?

С этими словами развеселый бандюган исчез за дверью.

Женя бросилась к Ледникову. Опустилась на колени, легко притронулась теплыми пальцами к его лицу в том месте, где оно болело. Она смотрела на Ледникова с жалостью и тревогой. Хо‑рюш защитник, подумал он про себя. Непонятно, как выясняется, кто кого защищает.

– Руки мне развяжите, – хрипло сказал он.

– Да‑да, простите, я сейчас.

Как оказалось, веселый налетчик связал Ледникова кухонным полотенцем, да так туго, что затянутые узлы в конце‑концов пришлось резать ножом. Так что вся эта унизительная возня длилась довольно долго.

Освободив руки, Ледников спросил:

– Вы что, смогли бы выстрелить?

– Не знаю, – честно призналась Женя.

Ледников все так же сидел на полу, а она стояла перед ним на коленях. Под легким халатом на ней как будто ничего не было… У нее была небольшая, словно две половинки яблока, грудь. Ох уж это мужицкое естество, подумал он, ничто его не останавливает, так и прет.

Ледников встал, подошел к столу. Там действительно лежал листок бумаги, на котором печатными каракулями было выведено: «Все спалим! Ищи деньги, коза! Позвоним».

Он обернулся. Женя сидела на полу, обхватив колени руками. Точно так же она сидела на крыльце, когда он увидел ее в первый раз.

– И все‑таки вам надо обратиться в полицию. Или уехать. Я не смогу быть с вами все время.

Женя прикусила задрожавшую iy6y, а потом разрыдалась. Ледников вздохнул. Опять утешать? Уговаривать уехать? Сколько можно!

Но она на сей раз справилась с собой достаточно быстро. Встала, запахнула халат, который ничего не закрывал, пробормотала свое уже привычное «Извините!» и быстро поднялась к себе.

О том, чтобы заснуть, не было и речи, Ледников промаялся до утра, придя к твердому выводу: надо, наконец, объяснить Жене, что он не может быть при ней сторожем, у него совсем иные проблемы, и потому ей, наконец, надо на что‑то решиться. Невозможно больше сидеть в доме, дрожа от страха и ничего не предпринимая.

Но объяснять ничего не пришлось. Утром Женя сообщила, что звонил отец, он наконец получил согласие врачей на выезд в Швейцарию и уже взял билет на самолет. Будет в Берне вечером. Выглядела она уже довольно спокойной. Ну и слава богу.

Тут же позвонил Немец и доложил, что уже договорился о встрече с сенатором Фраем. Тот ждет их через час. Легенда та же: Ледников – журналист, занимающийся расследованием гибели гражданки России, а он, Немец, представитель журнала в Европе.

– Знаешь, а господин сенатор ничуть не удивился моему звонку, – добавил Немец. – Мне кажется, он с ней встречался…

 

Глава 11

Scire nefas

Знать не дозволено

 

Следователю необходимо учитывать, что у каждого человека имеются свои специфические особенности восприятия окружающего мира.

 

Сенатор Фрай прибыл на встречу на велосипеде. На ногах у него красовались красные кеды. Длинные рыжеватые волосы, такого же цвета усы и бородка, делали его похожим на знаменитый автопортрет Альбрехта Дюрера. Довершали образ джинсы и военного образца куртка.

Ледников и Немец ждали его в небольшом кафе. За это время Ледников успел рассказать Немцу о ночном инциденте и поделиться версиями, которые его одолевали. Когда сенатор стал припарковывать свое транспортное средство, Немец с усмешкой спросил:

– Ты можешь себе представить российского сенатора в таком виде? Без «мерседеса», охранников и костюма от Гуччи?

– Им еще рано быть такими, не доросли. Может, лет через сто‑двести они разовьются до такого состояния… Он, видимо, из «зеленых»?

– Фрай? Да, начинал он с экологического движения. Для швейцарцев это святое.

– Давай поменяемся ролями, – предложил Ледников. – Ты веди допрос, а я буду наблюдать.

– Давай, – не раздумывая, согласился Немец. Роль следователя ему страшно нравилась.

Сенатор вошел в кафе, остановился в дверях. Немец простецки помахал ему рукой. Сенатор сделал ручкой в ответ, сказал что‑то человеку за стойкой и подошел к их столику Вблизи сенатор не выглядел так молодо, как со стороны. Его умное лицо бороздили глубокие морщины. А глаза смотрели серьезно и внимательно.

– Мне жаль, господа, что наше рандеву случилось по столь печальному поводу. Я встречался с госпожой Разумовской буквально за несколько часов до ее ужасной гибели. Она была весьма эффектной женщиной. И при этом очень умной. Мне очень жаль, что с ней произошло это несчастье.

– Вы знаете, у нас есть сомнения на сей счет, – многозначительно сказал Немец.

– Сомнения какого рода? – не понял сенатор.

– Есть основания думать, что это было не просто несчастье, а несчастье очень грамотно подстроенное, – сообщил Немец и многозначительно покивал головой.

Сенатор удивленно посмотрел сначала на Немца, а потом на Ледникова, словно проверяя, не ослышался ли он.

– И насколько серьезны эти основания? – с явным недоверием спросил он.

– Достаточно. Достаточно серьезны, – продолжил в том же духе Немец. – А поскольку вы встречались с госпожой Разумовской незадолго до гибели и, насколько мы понимаем, обсуждали весьма непростые темы, то это может иметь какое‑то отношение и к вам…

Какое‑то время сенатор осмыслял услышанное.

– То есть вы хотите сказать, что и мне может угрожать нечто подобное?

– Пока мы этого не знаем, – туманно сказал Немец. – Но считаем своим долгом сообщить вам о своих предположениях.

Ледников про себя подивился, где это Немец нахватался всех этих следовательских приемчиков и ухваток? Запугать собеседника туманными намеками – первое дело. Но сенатор, видимо, не зря носил красные кеды. Он не испугался туманных намеков. И только весело расхохотался.

– Уверяю вас, это слишком смелое предположение! Во всяком случае, для Швейцарии. Нет‑нет, это из области фантастики!

– Значит, после разговора с вами госпожа Разумовская поехала еще куда‑то? – резко спросил Ледников, решив, что пора повернуть разговор в нужную сторону.

– Да. Насколько я понял, она поехала на встречу со своими коллегами из этого американского фонда, в который ее занесло.

– Вам что‑то не нравится в этом фонде? – заметил его презрительную гримасу Немец.

– Видите ли, сейчас я занимаюсь вопросом о существовании в Европе тайных тюрем ЦРУ. И у меня есть основания считать, что подобные фонды выполняют еще и тайные поручения американских спецслужб. Эти люди ведут себя в Европе так, словно им все позволено.

– А с госпожой Разумовской вы обсуждали эту проблему?

– Мы ее касались, но и только. Ее интересовала история с пропавшим досье семьи Винеров. Причем не столько сам факт пропажи досье, сколько деятельность этого семейства по поставкам ядерных технологий в страны‑изгои, как выражаются ее американские коллеги.

– Можно поинтересоваться, что вы ей сообщили на сей счет?

– К сожалению, ничего особого ценного и важного, – как бы извиняясь, сказал сенатор.

– Понимаете, меня, как гражданина Швейцарии и сенатора, больше интересует другое. Как могло случиться, что была уничтожена компьютерная база данных и архив докумен