Предшествующие исследования и объяснения

Этнические конфликты описывались, измерялись и объяснялись во многих предшествующих исследованиях. Однако факт остается фактом: число работ, где теоретические выкладки проверялись на базе обширных эмпирических данных, весьма невелико. В большинстве эмпирических исследований внимание авторов ограничивалось отдельными странами или регионами. Кроме того, многие сосредоточивались более на описании истории и природы этнических групп и конфликтов, чем на их объяснении посредством какой‑либо гипотезы. Широкомасштабные глобальные исследования, где гипотезы тестировались на базе эмпирических данных, еще более редки. В этой главе я вкратце рассмотрю некоторые исследования этнического конфликта. Они иллюстрируют методы и доводы, используемые в подобных работах, и обеспечивают точки сравнения с моим собственным исследованием.

Давайте начнем с Джеймса Чоувинга Дэвиса (Davies, 1971), отмечавшего, что насилие между людьми прослеживается с самого начала человеческой истории. Он подчеркивал необходимость отыскания причин насилия и полагал, что их следует искать в первую очередь в природе человека. Я согласен с Дэвисом в том, что человеческая природа важна и должна приниматься во внимание.

Тэд Роберт Гурр (Gurr, 1971) для объяснения политического насилия использует принципы теории «фрустрация – агрессия». Он аргументирует: «Испытывающий фрустрацию человек имеет врожденную предрасположенность к совершению насилия в отношении ее источника пропорционально интенсивности своей фрустрации» (р. 37). Возможно, это и так, но его теория не объясняет, почему так много насильственных конфликтов возникает на этнической почве. Последнее исследование Гурра находящихся в опасности меньшинств (Gurr, 1993a) охватывает 233 политизированные общинные группы, испытывавшие экономическую или политическую дискриминацию и осуществлявшие политические акции в поддержку своих коллективных интересов в период между 1945 и 1989 годами. Гурр выделяет пять типов политизированных этнических групп: 1) этнонационалисты; 2) коренные малочисленные народы; 3) этноклассы; 4) воинствующие секты; 5) соперничающие общины, как ущемленные, так и привилегированные. Его исследование основано на чрезвычайно обширном массиве эмпирических данных. Все его составные показатели строятся на основе качественных субъективных оценок или категорийных данных.

Статистический анализ Гурра (Gurr, 1993b) является первым и наиболее всеобъемлющим из когда‑либо составленных глобальных обзоров межобщинных конфликтов. В нем показано, как неравенство и дискриминация связаны с общинными обидами, провоцирующими создание этнических организаций и разжигающими общественные протесты и восстания. Целью обзора было исследование условий, при которых общинные группы мобилизуются на политические действия в интересах утверждения и защиты своих групповых интересов. Согласно аргументации Гурра, «главной отправной предпосылкой модели является то, что протесты и восстания общинных групп мотивированы глубоко коренящимися обидами относительно общественного статуса группы и ситуационно определены достижением политических интересов, как они формулируются лидерами групп и политиканами» (рр. 166‑167). Результаты статистического анализа показывают, что предварительная мобилизация группы на политические действия была устойчиво наиболее значимым фактором, определяющим интенсивность проявления общественных протестов (33,4%) и восстаний (45,5%) в 1980‑х годах. Гурр отмечает, что полученные им результаты «согласуются с теориями конфликта и подтверждают важность мобилизации группы, но не решают наиболее интересный в теоретическом плане вопрос, что мобилизует группы в первую очередь» (р. 188). В итоге он приходит к выводу, что в большинстве регионов мира число общественных конфликтов, особенно восстаний, более или менее устойчиво возрастало с 1950 года и что почти с полной уверенностью можно говорить о продолжении этой тенденции роста в 1990‑е (см. также Cederman et al., 2011).

В Университете Мериленда продолжается проект «Меньшинства в опасности» (Minorities At Risk, MAR). В его рамках мониторируются и анализируются положение и вовлеченность в конфликты политически активных общинных групп численностью не менее 100 000 человек во всех странах с населением в год исследования не менее 500 000 человек. В стандартизированной форме представляется и поддерживается информация о более чем 238 группах. Данные проекта MAR доступны для исследователей на его интернет‑сайте по адресу http://www.cidcm.umd.edu/mar/. Джеймс Д. Фирон и Дэвид Д. Лейтин (Fearon, Laitin, 2011) рассматривают некоторые проблемы этого проекта и предлагают различные варианты его улучшения.

Исследование Горовица (Horowitz, 1985) вовлеченных в этнические конфликты этнических групп охватывает несколько разделенных обществ в Азии, Африке и Карибском бассейне. Автор пишет, что после Второй мировой войны считалось, что «промышленно развитые страны переросли политическую принадлежность по этническому признаку». Следовательно, поле межнациональных отношений стало тихой заводью социальных наук, и «этнический конфликт часто рассматривался так, как если бы это было проявлением чего‑то иного: сохранением традиционализма, напряжением модернизации или классовым конфликтом, принявшим личину этнической идентичности» (р. 13). В действительности же этнические конфликты являются постоянным и повсеместным явлением в мире, а в разделенных обществах этнической конфликт находится в центре политики. В сравнительном исследовании Горовица представлена масса информации относительно этнических конфликтов, а цель его работы – систематическое сравнительное изучение конфликта политических и этнических групп в глубоко разделенных обществах и изыскание теоретического объяснения этнических конфликтов – приблизительно та же, что и в настоящем исследовании. Горовиц (там же, pр. 141‑147) формулирует теорию этнического конфликта, где особо выделяет значимость лояльности группе и межгрупповым сравнениям. При взаимодействии между группами проявляются фаворитизм в отношении членов своей группы и дискриминация чужаков. Эта тенденция может приводить к конфликтам между группами, особенно в случае этнических групп, поскольку для их членов они важнее казуальных сообществ. Этнические группы соперничают не только лишь в одном тайме или в одной игре, но на протяжении игры длиною в жизнь, что делает соперничество между ними насущным и центральным. Горовиц иллюстрирует свои доводы многочисленными примерами, но не пытается протестировать свою теорию систематическим статистическим анализом.

Теоретическое положение Смита (Smith, 1987, pр. 220‑225) состоит в том, что культурный плюрализм и этнический национализм порождают межэтническую напряженность и этнические конфликты как внутри государств, так и между ними и что в нашем мире с его неравным распределением политических и экономических ресурсов нам следует ожидать непрестанных межэтнических конфликтов. То есть автор предсказывает скорее возрастание, чем ослабление этнических конфликтов. Уокер Коннор (Connor, 1994) для объяснения возникновения этнических конфликтов во многих частях мира использует концепцию «этнонационализма» (см. также Glickman, 1995; Forbes, 1997; Harff, Gurr, 2004).

Кумар Рупесингх (Rupesinghe, 1988) отмечает, что «само по себе существование этничности, безусловно, не служит предпосылкой конфликтов» (р. 14). Он также доказывает, что не существует единственной объясняющей переменной или какого‑либо моноказуального объяснения этнического конфликта. Автор полагает, что разработка какой‑либо общей теории этнического конфликта является непростой задачей. У него имеются интересные аргументы с точки зрения настоящего исследования, так как я намереваюсь разработать общую теорию этнического конфликта (см. также Rupesinghe, Tishkov, 1996).

Родольфо Ставенхаген (Stavenhagen, 1988) сомневается в существовании этнического конфликта как такового: «Что существует, так это социальный, политический и экономический конфликты между группами людей, идентифицирующих друг друга в этнических терминах: цвета кожи, расы, религии, языка, национального происхождения». Однако он не объясняет, почему такие конфликты столь часто происходят по этническим, а не по иным – социальным, политическим или экономическим – линиям. В своей более поздней книге (Stavenhagen, 1996) автор признает наличие нескольких сотен этнических конфликтов на всех континентах и приходит к выводу, что «этнические конфликты будут возрастать в числе и интенсивности прежде, чем начнут убывать и сменятся конфликтами других видов» (pр. 302‑303). Я же предполагаю, что они не станут убывать и в будущем.

Ласло Томай (Thomay, 1993) в своей работе «Естественный закон расовых отношений» (The Natural Law of Race Relations) исследовал расовые (этнические) отношения в нескольких странах в разных частях мира и пришел к выводу, что этнические конфликты неизбежны во всех обществах, где численность расового (этнического) меньшинства превышает определенный процент от общей численности населения. «Люди разных рас, национальностей, языков или культур не в состоянии сосуществовать мирно и гармонично в пределах одного государства, если меньшинство превышает определенную долю общей численности населения» (р. 118); «чем многочисленнее меньшинство и чем значительнее его отличия, тем хуже будут отношения между меньшинством и большинством» (р. 119). Эти закономерности представляют собой естественный закон расовых отношений. Томай отмечает, что «мы не можем изменить закон природы или манипулировать им, как бы сильно ни старались» (р. 142).

Гидденс (Giddens, 1995, pр. 251‑282) приводит аргументы в пользу того, что этнические предрассудки основаны на заученном стереотипном мышлении и на психологическом механизме смещения. Согласно его социологической интерпретации этнической враждебности и конфликта, социологические концепции этноцентризма, групповой закрытости и взаимопомощи в разделении ресурсов помогают нам в понимании факторов, лежащих в основе этнического конфликта. Автор также утверждает, что этнические конфликты принадлежат к наследию колониализма. По мнению Стюарта (Stewart, 2000), фактором, отличающим насильственные отношения от мирных в культурно разделенных странах, является существование серьезного горизонтального неравенства между культурно (этнически) разделенными группами населения (Stewart et al., 2008).

Форбс (Forbes, 1997) предпринял попытку протестировать так называемые контактные гипотезы, согласно которым контакты между этническими группами ослабляют предрассудки и улучшают межгрупповые отношения, но получил неоднозначные результаты. Некоторые работы поддерживают такие гипотезы, а некоторые противоречат им. Как представляется, эти гипотезы состоятельны на уровне семейных отношений, но не на уровне групп. Автор подчеркивает значение реальных этнических или культурных различий как причины межгрупповых конфликтов. Главным правилом модели является следующее: «Чем больше контактов между группами и чем значительнее различия между ними, тем сильнее конфликт» (pр. 203‑204).

Международная группа по правам меньшинств (Minority Rights Group International, MRG, London) выполнила масштабное исследование этнических конфликтов по всему миру. Составлено более сотни отчетов по проблеме угнетенных групп во всех частях планеты. Эти отчеты не являются ни теоретическим, ни сравнительным анализом этнических конфликтов, но в них содержится ценная информация относительно этнических разделений и конфликтов. Генеральный отчет «Всемирный справочник меньшинств» (World Directory of Minorities, 1997) охватывает все страны мира и представляет собой превосходный обзор этнических групп и этнических конфликтов. В размещенном в Интернете «Всемирном справочнике меньшинств и коренных народов» (World Directory of Minorities and Indigenous People, WDM) представлена постоянно обновляемая информация по этническим разделениям и конфликтам (см. http://www. minorityrights.org/directory).

Майкл Е. Браун (Brown, 2001) проанализировал причины внутригосударственных конфликтов на базе представленных в научной литературе данных и пришел к выводу, что «поиск единого фактора либо набора факторов, объясняющих все, сродни поиску Святого Грааля – благороден, но тщетен» (р. 4). Автор выделил четыре основных кластера факторов, увеличивающих предрасположенность к насилию в одних местах в сравнении с другими: 1) структурные факторы (слабое государство, внутригосударственные проблемы безопасности и особенности этнической географии); 2) политические факторы (дискриминационные политические институты, политика национальной исключительности, внутригрупповая политика и политика элит); 3) экономические/социальные структуры (экономические проблемы, дискриминационная экономическая система, экономическое развитие и модернизация); 4) факторы культуры и восприятия (стереотипы культурной дискриминации и проблемные истории групп) (р. 5). Браун иллюстрирует влияние этих факторов примерами, но не пытается протестировать свою гипотезу статистическими методами.

Хевард Хегре и соавторы (Hegre et al., 2001) провели обширный статистический анализ, где оценивалась взаимосвязь между уровнем демократии и гражданской войной. Теория демократического мира предполагает, что распространение демократии будет способствовать уменьшению межгосударственных военных столкновений. Авторы также хотели выяснить, ведет ли демократизация также и к гражданскому миру. Они получили некоторую поддержку гипотезы о перевернутой U‑образной криволинейной зависимости между уровнями демократии и внутригосударственного насилия. Это означает, что промежуточные режимы намного более предрасположены к гражданской войне, чем абсолютные автократии или институционально последовательные демократии. И отсюда вывод: «Самым надежным путем к стабильному внутреннему миру в долгосрочной перспективе является максимально возможная демократизация» (р. 44), хотя демократизация, судя по всему, порождает насилие в краткосрочной перспективе. Авторы полагают, что в конечном итоге большинство государств, а возможно и все, смогут достичь демократического гражданского мира (о теории демократического мира см. Maoz, Russett, 1993; Russett, 1997; Ward, Gleditsch, 1998; Gleditsch, 1999; Barkawi, Lafey, 2001).

Фирон и Лейтин (Fearon, Laitin, 2003) провели еще один масштабный статистический анализ взаимосвязи этничности и гражданской войны. Их исследование покрывает период с 1945 по 1999 год и охватывает 161 страну с населением не менее миллиона человек в 1990 году. Центральный постулат состоит в том, что основными факторами, определяющими «вариацию уровня гражданского насилия в этот период, являлись не этнические или религиозные различия либо широко распространенное недовольство, но скорее условия, способствующие мятежу» (р. 75). Авторы полагают, что «финансово, организационно и политически слабые центральные правительства благоприятствуют мятежу, делая его более осуществимым и привлекательным вследствие слабости местных сил правопорядка либо неумелых или коррумпированных мероприятий против мятежников» (pр. 75‑76). Результаты их анализа релевантны с точки зрения настоящего исследования. Авторы подчеркивают, что способствующие мятежу условия «являются более подходящими предикторами стран, находящихся в зоне риска гражданской войны, чем показатели этнического или религиозного многообразия, либо меры недовольства, такие как экономическое неравенство, отсутствие демократии или гражданских свобод, либо государственная дискриминация религиозных и языковых меньшинств» (р. 88).

Моника Даффи Тофт (Toft, 2003) в своей монографии «География этнического насилия» (The Geography of Ethnic Violence) связывает этническое насилие с географическими факторами. Она исследует, почему некоторые этнические конфликты приобретают насильственный характер, а другие нет, и утверждает, что ответ дает ее теория неделимой территории. Теория основана на представлении о том, что когда обе стороны конфликта за контроль над спорной территорией расценивают ее как неделимую, насилие весьма вероятно. Тофт различает четыре типа расселения этнических групп: 1) сконцентрированное большинство; 2) сконцентрированное меньшинство; 3) урбанистический тип; 4) расселение распределенными группами. Концентрированное большинство, в сравнении с горожанами и распределенными группами, с большей вероятностью считает свою территорию неделимой. Тофт протестировала свою гипотезу на основе данных всемирного проекта Minorities at Risk (MAR) и нашла, что эмпирические данные поддерживают ее гипотезу. Всемирный анализ дополняется четырьмя тематическими исследованиями, охватывающими Татарстан и Чечню в России, а также Абхазию и Аджарию в Грузии. Я считаю теорию неделимой территории Тофт высокорелевантной. Она может помочь нам в понимании того, почему некоторые этнические конфликты перерастают в насилие, а другие нет. Характер расселения этнических групп может играть решающую роль в объяснении насилия на этнической почве (о важности территории см. также Malmberg, 1980).

Исследование Вольфа (Wolf, 2006) «Этнический конфликт: глобальная перспектива» (Ethnic Conflict: A Global Perspective) является действительно глобальным в смысле обсуждения большинства современных этнических конфликтов по всему миру. Автор подчеркивает значимость и устойчивость этнических конфликтов и уделяет внимание тому факту, что степень насилия в таких конфликтах варьирует в широких пределах. Не все этнические конфликты перерастают в насильственные. Существуют соответствующие средства управления и урегулирования. Однако Вольф не объединяет свои глобальные наблюдения с какой‑либо общей теорией причин возникновения этнических конфликтов или же со стратегиями их разрешения без насилия. Он оставляет открытым вопрос: «В какой мере этнические конфликты действительно связаны с этничностью и насколько этничность является лишь удобным общим знаменателем, организующим конфликтующие группы в борьбе за ресурсы, землю или власть?» (р. 6). Автор приходит к заключению, что этнические конфликты в обозримом будущем продолжатся, хотя «прогнозирование тенденций со сколько‑нибудь приемлемой степенью точности представляется пустым занятием» (р. 188).

В большинстве подобных теоретических объяснений возникновение этнического конфликта связывают с различными факторами культуры и среды обитания. Хендерсон (Henderson, 1999a), например, заключает: «Межэтнический конфликт объясняют в научной литературе преимущественно с помощью психологических, экономических и политических моделей конфликта» (р. 755). Большой проблемой объяснений с позиции культуры является то, что их трудно протестировать на базе эмпирических данных, так как гипотезы сформулированы нечетко вследствие большого числа переменных либо неясно, каким образом можно операционализировать гипотетические концепты. Левинсон (Levinson, 1994, pр. 67‑68) отмечает, что до сих пор не имеется полного ответа на вопрос о причине, поскольку существуют этнические конфликты разных типов и возникают они в разных ситуациях. На этот вопрос в конечном итоге может потребоваться несколько ответов. Автор указывает на различные ситуационные факторы, но также и на возможность того, что корни этнического конфликта тянутся из биологической эволюции человека (см. также UNDP 2004, pр. 1‑3).

Те, кто предпочитает примордиалистские концепции этничности, ищут объяснения этничности и этнического конфликта среди биологических факторов. Ван ден Берге (Van den Berghe, 1981) обращается к социобиологическим интерпретациям фаворитизма и утверждает, что этнические чувства развивались как расширение семейственности, из склонности предпочтения родственников перед не‑родственниками. Автор утверждает, что чем теснее родство, тем сильнее выражено предпочтительное поведение. Он использует термин «этнический фаворитизм» для описания сетей взаимопомощи, основанных на родстве. Согласно его аргументации, постоянная значимость этнических границ в обществах всех типов основана на том факте, что этническая группа представляет собой «примордиальную социальную группу, расширившуюся семейную группу, прошедшую естественный отбор в течение миллионов лет в направлении максимизации индивидуальной инклюзивной[5] приспособленности своих членов через действие фаворитизма» (р. 252). Относительно примордиальных и социобиологических объяснений см. также Rushton, 1986, 1995; Reynolds et al., 1987; van der Dennen, 1987; Goetze, 2001, pр. 273‑276; Salter, 2002, 2003; MacDonald, 2004; Thayer, 2004.

В нескольких исследованиях для объяснения этничности и этнических конфликтов использовались эволюционные идеи и биологические факторы. Рейнольдс и соавторы (Reynolds et al., 1987) уделяют внимание этноцентризму, ведущему к дискриминации, основанной на культурных различиях. Авторы хотели выяснить, может ли этот внутригрупповой/межгрупповой культурный феномен «иметь обратную связь в терминах эволюционной преемственности предпочтения родственников перед не‑родственниками, наблюдаемую нами у животных, для которого имеется убедительное генетическое объяснение на социобиологическом уровне». Йохан М. Г. ван дер Деннен (Van der Dennen, 1987) составил обширный обзор литературы, посвященной этноцентризму и внутригрупповой/межгрупповой дифференциации, и отметил, что этноцентризм и его канонические варианты (национализм, парохиализм[6], патриотизм и т. д.) все еще могут рассматриваться как латентные характеристики человеческого вида. В другой монографии Европейского социобиологического общества «Социобиология и конфликт» (Sociobiology and Conflict), вышедшей под редакцией ван дер Деннена и Фальгера (Van der Dennen, Falger, 1990), для объяснения конкурентного поведения и насильственных конфликтов используется теория инклюзивной приспособленности, хотя эта публикация и не посвящена специально этническим конфликтам.

Энн Кэтрин Флор (Flohr, 1994) представляет строгие теоретические обоснования тезиса о том, что этноцентризм и ксенофобия имеют биосоциальный фундамент. Она указывает на недостаточность объяснений этноцентризма и ксенофобии, представляемые традиционными социальными науками. Универсальность этноцентризма невозможно объяснить ситуационными факторами. Вывод автора состоит в том, что этноцентризм основывается на эволюционной поведенческой предрасположенности и что он связан с фаворитизмом. Я согласен с этим выводом.

Сборник «Этнический конфликт и индоктринация[7]» (Ethnic Conflict and Indoctrination), изданный Ирениусом Эйбл‑Эйбесфельдом и Фрэнком Зелтером (Eibl‑Eibesfeldt, Salter, 1998), включает несколько статей, где эволюционные корни войны и насилия анализируются с точки зрения человеческой предрасположенности к идеологической обработке. Издатели отмечают, что люди восприимчивы к идеологическому воздействию на умы, ведущему к межгрупповой враждебности (р. 4). Эйбл‑Эйбесфельд (Eibl‑Eibesfeldt, 1998) утверждает, что «индо‑ктринабельность нашего биологического вида представляется особой формой предрасположенности к обучению аффективной привязанности к символам и ценностям, характеризующим квази‑семейную мы‑группу» (рр. 37‑38). Следовательно, люди следуют за флагом подобно утятам, подвергнутым экспериментальному импринтингу. Этноцентризм и трайбализм[8] являются универсальными феноменами, коренящимися в примордиальной семейной предрасположенности, но мирное «сосуществование различных этнических групп, несомненно, возможно, если ни одной группе нет оснований бояться господства других, а в более общем плане – если ни одна не ощущает себя в состоянии межэтнической конкуренции». Автор полагает, что «наивысшим достижением является, когда каждая группа владеет собственной землей и пользуется суверенитетом в своих собственных делах, как в Швейцарии» (рр. 49‑50). Это важные наблюдения.

Эволюционная интерпретация этничности и этнического конфликта прослеживается в социобиологической теории инклюзивной приспособленности или родственного отбора. Согласно теории инклюзивной приспособленности Уильяма Гамильтона, в генетическом плане альтруистическое поведение в отношении родственников рационально, поскольку у индивида больше общих генов (общая наследственность) с ними, чем с чужаками. Этот закрепленный эволюцией паттерн поведения объясняет фаворитизм. Этнический фаворитизм представляет собой расширенную форму семейного фаворитизма, поскольку этнические группы можно рассматривать как расширившиеся семейные группы (об этой теории см. Hamilton, 1964; Wilson, 1975; Dawkins, 1976; Alexander, 1980). «Эгоистичные гены» Ричарда Докинза (Dawkins, 1976) проявляют фаворитизм посредством поддержки родственников. «Такие гены, – разъясняет ван ден Берге (Van den Berghe, 1981, р. 20) теорию Докниза, – как предрасполагающие обладающие ими организмы к фаворитизму, пройдут естественный отбор, поскольку, способствуя фаворитизму, они увеличивают свою репликацию. Склонные к фаворитизму организмы содействуют приспособленности родственников, с большой вероятностью обладающих теми же генами или генами фаворитизма».

Теория генетического подобия Джона Филиппа Раштона (Rushton, 1995, 2005)[9] объясняет, почему люди сравнительно легко распознают своих этнических родственников. Его идея заключается в том, что в социальном партнерстве люди предпочитают генетически подобных себе. Раштон отмечает, что притяжение генетического подобия не ограничивается кругом семьи и друзей (см. также Rushton, 1998). Раштон цитирует Фрэнка Зелтера, концентрирующего внимание на генетических расстояниях между популяциями и приходящего к выводу о том, что «два англичанина становятся на 3/8 эквивалентными кузенам в сравнении с выходцами с Ближнего Востока, на 1/2 кузенам в сравнении с индусами, полусибсам в сравнении с китайцами и почти сибсам (то есть детям своих родителей) в сравнении с коренными обитателями Южной Африки». В целом по мере «возрастания генетического расстояния между популяциями коэффициент родства между случайно выбранными представителями одной популяции возрастает. Следовательно, этнический фаворитизм является практически проекцией семейного фаворитизма (Rushton, 2005, р. 499). Зелтер (Salter, 2003, р. 67) отмечает, что этносы «действительно являются суперсемьями, как утверждает ван ден Берге» и что высокий «этнический генетический интерес делает общественную благотворительность и героическое самопожертвование на благо собственной этнической группы потенциально адаптивными». Он продолжает: «Генетическое расстояние между англичанином и африканцем народности банту так велико, что в свете этого конкуренция между ними делает внутригрупповой альтруизм между случайно выбранными англичанами (или между случайно выбранными банту) почти столь же адаптивным, как альтруизм родитель‑ребенок, если альтруизм служит такой конкуренции». Вполне оправданно предположить, что всем людям свойственна эволюционная предрасположенность к фаворитизму и что этнический фаворитизм тем значимее, чем больше генетическое расстояние между этническими группами.