За кулисами театров: анатомического и военного

 

Полубездарная пустяковина

 

– Смотрите! – неожиданно воскликнул Том, указывая рукой на огромное, в половину стены, окно ресторации, принадлежавшей отелю «Лайм Гест Хаус». – Мутоскоп!

Сообразив, что ошибся, грузчик побагровел от смущения и сделал неуклюжую попытку исправить положение:

– Ну, этот… Человек-невидимка!

– Нет, Том, вы правы, – Холмс задумчиво смотрел в указанном направлении. – Это действительно мутоскоп. Или, если угодно, человек-мутоскоп.

В ресторации кушал свой поздний завтрак Майкл Пфайфер, представитель «Эмэрикен Мутоскоп энд Биограф». За воротник, расстегнув верхнюю пуговичку, он заправил белую накрахмаленную салфетку – видимо, надеялся стать похожим на истинного англичанина. В этом Пфайер не преуспел, но весь вид его, лоснящийся от удовольствия, говорил о прекрасном настроении.

Напротив синематографиста сидела прелестная девушка – или, скорее, молодая женщина лет двадцати с небольшим, в прогулочном платье свободного кроя. Белая матовая кожа, каштановые волосы, уложенные в два узла, свежий, младенческий румянец на щеках делали красавицу похожей на ангела. Рядом со спутницей Пфайфера на спинке стула висело летнее дамское пальто без подкладки, сшитое из полосатого альпака.

Завидев Холмса с компанией, мистер Пфайфер выдернул салфетку и замахал ею, словно белым флагом, предлагая сдачу на милость победителя.

– Господа! – неслось из-за стекла, вернее, из двойной форточки, открытой нараспашку. – Сюда, господа! Официант! Виски моим друзьям! Виски со льдом! Господа, ну что же вы?!

– Ну что же мы? – мрачно спросил доктор. – Мне не терпится поговорить с этим джентльменом на светские темы. В частности, обсудить инициативу его мерзкого помощника. Полагаю, капитан Уоллес обождет?

– Разумеется, друг мой, – кивнул Холмс. – Я разделяю ваш энтузиазм. Том, вы не откажетесь составить нам компанию?

– Я?!

Больше всего Том боялся, что ослышался. Что вопрос мистера Холмса ему почудился – нет, быть не может, чтобы такие люди, как добрый доктор и хитроумный пасечник, пригласили скромного грузчика за один стол с собой. За вчерашний день Том устал так, словно разгрузил состав с углем. Казалось бы, ничего не делал, просто ездил, ждал, слушал, пытался сопоставлять и размышлять… С утра тело ломило, поясница не разгибалась; качало, как с перепою. Но спроси кто Тома Рэдклифа, хочет ли он и дальше сопровождать Холмса и Ватсона, даже чувствуя себя при этом пятой ногой собаки – Том отчаянно закивал бы, не в силах произнести ни слова.

– Вы, молодой человек. Ваше присутствие во время беседы с мистером Пфайфером мне видится крайне желательным.

– Пресвятая Дева! Мистер Холмс, да вы только прикажите…

«И я прыгну с колокольни, – мысленно прибавил Том. – Пойду на марсиан в рукопашную. Женюсь на миссис Пристли. Мистер Холмс, вы только намекните, что сделать ради вас…»

Официанты уже поставили недостающие приборы и сейчас несли последний – Тома они, конечно же, в расчет не взяли. Холмс и Ватсон холодно раскланялись с Пфайфером, который, впрочем, принял их холодность за чисто английское радушие, и повернулись к даме, ожидая, что синематографист представит их. Вместо этого девушка сама встала из-за стола и протянула доктору Ватсону руку. Мысленно извинившись перед далекой женой, доктор уже собрался поцеловать эту руку – надо сказать, преизящную – когда девушка перевернула ладонь, и доктор оказался вознагражден прочнейшим, едва ли не мужским рукопожатием.

– Адель, – представилась девушка.

– Мисс? Э-э… мисс…

– Просто Адель. Я – большая поклонница вашего литературного таланта, доктор. У меня имеется полное собрание ваших сочинений.

– Я еще жив, – скромно напомнил Ватсон, имея в виду, что собрание прелестной Адели, возможно, неполное. – И не очень стар.

– Чему я душевно рада, – кивнула Адель, нимало не смутясь. – О, мистер Холмс! Что до вас, то вы – мой кумир.

– Рад слышать, – Холмс задержал ладонь девушки в своей. – Надеюсь, вы тоже применяете мой дедуктивный метод по мере сил? Как капитан Уоллес, а?

– В некотором роде. Присаживайтесь, господа.

«Черт возьми, – подумал Том, опускаясь на краешек стула. – Тоже мне фифа…» Не то чтобы он рассчитывал на рукопожатие или хотя бы простой кивок, но девица ему сразу не понравилась. Еще больше, чем до этого не нравился мистер Пфайфер, человек-невидимка, он же человек-мутоскоп. В качестве вызова Том согласился на глоток виски, в то время как Холмс и Ватсон вежливо отклонили приглашение Пфайфера. Впрочем, глоток Том сделал маленький, скорее для вида – матушка-покойница не одобряла мужчин, пьющих с утра.

– Реклама, – заявил синематографист таким тоном, словно продолжал прерванную беседу. – Лично я – ревностный сторонник антирекламы. Ну кому, скажите на милость, интересен честный человек и примерный семьянин? Сейчас в моде пьяницы и бабники. Вы со мной согласны, мистер Холмс?

Холмс откинулся на спинку стула:

– В определенной степени. Мир развращен, не скрою.

– Вот! Значит, и вас мы будем рекламировать в правильном ключе. «Наркоман, не имеющий ни одной положительной черты характера,» – что вы думаете об этом?

– Наркоман? – губы Холмса тронула легкая улыбка. – Характер со знаком минус? Это сказано обо мне?

– Конечно! Стал бы я искать слоган для рекламы кого-то другого…

– И кто же автор сего афоризма?

– Некий Бернард Шоу, литератор. Вы знакомы?

– О да! – вместо Холмса ответил доктор. – Графоман, автор бездарнейших пьесок. «Цезарь и Клеопатра», от которой Шекспир переворачивается в гробу. «Сердцеед», как вызов всему чистому и светлому, что воплощает в себе институт брака. А «Дома вдовца»? И он еще смеет называть мистера Холмса наркоманом?! Надеюсь, он и обо мне высказался в соответствующем ключе? Ну дайте, дайте мне повод отвесить пощечину наглецу!

– Увы, нет, – вмешалась Адель. – О вас мистер Шоу не говорил ничего: ни хорошего, ни дурного. О вас высказался юный приятель мистера Шоу – один русский, корреспондент газеты «Одесские новости». Как писала мне моя подруга, он недавно приехал в Лондон из Одессы, с молодой женой. Перебивается случайными заработками; сейчас, например, перебеляет каталоги в Британском музее. Если быть точным, доктор Ватсон, русский говорил не о вас, а о ваших записках, посвященных мистеру Холмсу.

– Что? – хором спросили доктор и сыщик. – Что именно?

– Он назвал ваше творчество «полубездарной пустяковиной».

– Как его имя?

– Николя́ Левенсон, – имя газетчика Адель произнесла на французский лад. – Он незаконнорожденный и предпочитает фамилию матери: Корнейчуков. Эти русские фамилии! Язык сломать можно! Лично мне Левенсон нравится гораздо больше.

Холмс прикрыл глаза, вспоминая:

– Одесса? Бывал я в Одессе… Ватсон, вы помните убийство Трепова? Когда же это случилось?

– Двенадцать лет назад, – буркнул доктор.

Он прекрасно видел, что Холмс разыгрывает забывчивость.

– Вот-вот! Наш одессит Левенсон-Корнейчуков тогда, наверное, ходил в детский сад. Маршировал под музыку, рисовал забавные картинки…

– Полубездарная, – доедая яичницу из дюжины яиц с беконом, Пфайфер причмокнул губами, словно пробуя слово на вкус. – Изумительно! Мне нравится эта двойственность. Можно подать так, что вторая половина окажется гениальной. Зрители будут в восторге. Конфликт – вот основа драматургии!

– А что прикажете делать с пустяковиной? – заинтересовался Холмс.

– Мистер Холмс! Ловите ваших убийц, а рекламу оставьте профессионалам! Пустяковина – это залог успеха. Я имею в виду, коммерческого успеха. Именно пустяковины делают сборы, в то время как высокие истины прозябают в нищете. Уж я-то знаю! Хотите яичницы?

– Спасибо, нет, – с трудом скрывая брезгливость, Холмс смотрел на вавилонское столпотворение, которое устроил синематографист у себя в тарелке.

– А вы, доктор?

– Я не голоден.

– Я, – робко пробормотал Том. – Я бы не отказался, сэр. Если можно, конечно. У меня и деньги есть…

Денег было мало. Но Том продал бы последние штаны, лишь бы позавтракать в «Лайм Гест Хаус», в компании таких джентльменов и леди. Потом до конца жизни будет что вспомнить.

– Да что вы, юноша! – судя по тону, Пфайфер был счастлив, что хоть кто-то решил составить ему компанию. – Я угощаю! Эй, кто там? Яичницы моему юному геркулесу! С лучшим беконом!

– И шпинатом, – обнаглел Том, чуя исполнение желаний.

– С целой грядкой шпината!

– А пока жарят яйца, – доктор Ватсон передвинул стул поближе к американцу, – я бы хотел услышать от вас комментарий по поводу дерзостей вашего помощника. А может быть, даже извинения.

Брови мистера Пфайфера взлетели на лоб. Он переглянулся с Аделью, чье лицо потешно сморщилось, как если бы девушка сдерживала хохот.

– Дерзостей? Моего помощника?

– Именно! Этой ночью он, как я полагаю, наговорил нам лишнего. И вы…

– Ночью?!

– Да!

– Адель, крошка, – мистер Пфайфер громко хмыкнул. – Ты провела ночь с этими двумя джентльменами? Нет, я знаю, что девицы из Нью-Йорка отличаются вольностью поведения. Но чтобы настолько?!

– Не морочьте мне голову! – взорвался доктор. – При чем здесь мисс… При чем здесь ваша очаровательная спутница? Я говорю о мистере Цепешере. Владиславе Цепешере, вашем помощнике!

– Адель, дитя мое, – синематографист взмахнул вилкой. – Встань, пожалуйста.

Девушка без возражений поднялась.

– Разрешите представить, господа, – Пфайфер от души наслаждался ситуацией. – Адель Пфайфер, моя дочь, а также мой помощник. Старший техник нью-йоркской студии, принадлежащей «Эмэрикен Мутоскоп энд Биограф». Если вам надо отснять фильм, починить двигатель автомобиля или, скажем, отладить марсианский треножник – смело обращайтесь к ней. Что же до мистера Цепешера с его дерзостями, так мы не имеем чести быть знакомыми.

Ближайшие пять минут прошли в гробовом молчании. Мистер Пфайфер курил «Партагас», ухмыляясь с воистину заокеанским ехидством. Адель в качестве десерта, вооружившись лупой и пинцетом, калечила и заново собирала часы-луковицу. Том сражался с монструозной яичницей, изо всех сил стараясь не чавкать. Холмс посасывал незажженную трубку, углубившись в размышления. Доктор Ватсон с тревогой поглядывал на своего друга, но, судя по хитрым морщинкам в уголках глаз Холмса, ссоры не ожидалось.

– Да, – безмятежно заявил человек-мутоскоп, когда молчание превратилось в опасную тучу, – кстати. Мистер Холмс, вы не в курсе, от имущества Лиггинсов что-то осталось?

– Кажется, да, – с великолепным равнодушием кивнул Холмс. – Что именно вас интересует? Если библиотека, так я вынужден вас разочаровать. Сгорела без следа.

– Портрет. Средних размеров портрет кисти Бэзила Холлуорда.

– Кто изображен на портрете?

– Молодой человек лет двадцати. Сам я портрета не видел, но мои заказчики утверждают, что это типичный герой-любовник. Вроде Макса Шрека, только стройнее. Вы знакомы со Шреком? Ну, с этим, из Берлинского государственного театра?

– Вы сказали – заказчик?

– А нам скрывать нечего, мистер Холмс. Портретом интересуется банкир Меллон, Эндрю Меллон. Он готов отвалить за эту мазню кругленькую сумму. Синематограф кормит впроголодь, господа. Временами приходится браться за все, что предлагают. Перед отплытием мне сообщили из Лондона, что портрет был приобретен на аукционе лично Бальтазаром Лиггинсом, три года назад, за смешные деньги. Перед этим в течение пяти-шести лет цена на работу неуклонно падала – ее никто не хотел брать.

– Почему?

– Откуда мне знать? Должно быть, в моде были смазливые женские мордашки – или, скажем, эти ужасные евреи Рембрандта.

– Евреи? – изумился доктор. – Почему евреи?

– А кто? – в свою очередь удивился Пфайфер. – Э-э, доктор, да вы большой шутник…

 

Анатомия марсиан

 

 

Из записок доктора Ватсона

 

– Том, у меня есть для вас поручение, – обратился Холмс к нашему спутнику, когда мы, покинув ресторацию, оказались на Маркет-Хилл.

– Слушаю, сэр!

Парень вытянулся по стойке «смирно», подражая военным. Похоже, он считал, что находится на службе.

– Прогуляйтесь по городу, загляните в трактиры, потолкуйте со знакомыми. Меня интересует все странное и необычное, что происходило в Молдоне за последнюю неделю. Начиная с атаки марсиан – и до сегодняшнего дня. Не обязательно оно должно быть связано с Дженни и Лиггинсами. Если сумеете найти очевидцев, поговорите с ними.

– О чем? – гаркнул Том.

И смутился, сообразив, что попал впросак.

– Извините, сэр, – добавил он тоном ниже. – Я понял, о чем. Не беспокойтесь.

– К вечеру мы встретимся, – Холмс потрепал грузчика по могучему плечу. Так успокаивают лошадь, – и вы расскажете, что узнали. Я остановился в «Синем вепре» на Сильвер-стрит.

– Да, сэр! Я все сделаю!

– И еще, – придержал Холмс парня, уже готового мчаться на поиски чудес. – Отыщите мне лавку или магазин, где можно приобрести скрипку. Страдивари не обязательно – меня вполне устроит что-нибудь попроще.

Шутки насчет Страдивари добряк Том, конечно, не понял. Однако кивнул с умным видом:

– Да, сэр, я разузнаю.

На этом мы и расстались – Рэдклиф отправился собирать слухи и искать для Холмса скрипку, а мы вошли в Мут-Холл. Пропустили нас без лишних проволочек, и вскоре мы оказались в кабинете капитана Уоллеса.

– Я вижу, капитан, – заметил Холмс, поздоровавшись, – ваш прогноз полностью оправдался?

– Да, вчера вечером майору Форестеру пришлось изменить свой приказ, – капитан с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. – Под окнами собралось десятка три возмущенных горожан, которых не пускали в управление полиции. К ним присоединилась уйма зевак и бездельников. Но я пригласил вас по другому поводу. Не желаете взглянуть на вещественное доказательство?

– Какое именно?

– Щупальце. Щупальце чудовища, о котором рассказывал Джон Скроу, отсеченное тепловым лучом. Оно хранится на леднике.

Я шагнул вперед:

– Вы отправили людей на берег, и они отыскали щупальце?

– Да нет же! Его нашли на следующий день после битвы в заливе.

– И вы ни словом об этом не обмолвились?!

Обычно мой друг весьма сдержан в проявлении эмоций. Он считает, что чувства вредят логическому мышлению. Но сейчас и голос, и весь вид Холмса явственно выказывали его изумление, граничащее с возмущением. Капитан Уоллес, напротив, весь был растерянность и смущение.

– Простите, сэр, совершенно вылетело из головы. Пока я не услышал рассказ матроса, я был уверен, что это просто щупальце очень крупного спрута…

– И вы не вспомнили о нем в госпитале, едва услышали историю Скроу? Я не узнаю вас, капитан! Не сопоставить рассказ матроса с подобной находкой?!

Уоллес сокрушенно вздохнул:

– Я и впрямь заработался. Столько всего навалилось! Изучение треножников, допросы, секретность… А тут еще вся эта чертовщина! Идемте, господа. Сейчас сами увидите.

Мы спустились в подвал, пройдя мимо забранных решетками камер, где сидели четверо громил. Их вид выражал вселенскую скорбь и уныние. «Мародеры, – аттестовал капитан арестантов. – Это не наши клиенты. Улов полиции…» Громилы походили друг на друга, как родные братья. Не исключаю, что они и были братьями. Загремев ключами, Уоллес отпер еще одну дверь, и мы спустились на ярус ниже. Здесь было намного холоднее: словно в подземелье под Мут-Холлом пряталась зима, намереваясь в положенный срок выбраться наружу и заявить свои права на окружающий мир.

– Вот, извольте видеть.

Капитан повесил фонарь на крюк, вбитый в низкий потолок, и в дополнение зажег несколько оплывших свечей. На массивном мраморном столе лежал кусок буро-зеленого щупальца длиной около полутора ярдов и больше фута толщиной в месте среза. Этот срез и заинтересовал меня в первую очередь.

– Осторожней, Ватсон! – предупредил Холмс. – Если рассказ матроса хоть отчасти правдив, щупальце покрывает едкая слизь. Не удивлюсь, если она еще и ядовита.

Кивнув, я взял свечу и поднес ее ближе к предмету моего интереса. Срез был ровный, глянцевый и словно бы спекшийся. Именно так тепловой луч марсиан и должен был воздействовать на живую плоть. Это косвенным образом подтверждало рассказ матроса, который я до последней минуты считал чистой воды бредом.

Я обратил внимание, что кровь, запекшаяся на краю обрубка – не красная, а скорее темно-зеленая. Впрочем, освещение в подвале было скверным, я мог и ошибаться.

– Что скажете, доктор?

– Очень похоже на работу луча. В госпитале лежал сержант, которому лучом отсекло ногу. Срез выглядит идентично.

– А что вы можете сказать о самом щупальце?

– Ну, я не специалист по головоногим. Но из того, что мне довелось видеть, могу с определенной степенью вероятности заключить: это щупальце гигантского спрута. Бедняга случайно угодил под тепловой луч.

И впрямь, это все объясняло! Никакой мистики, никаких восстающих со дна моря древних чудовищ! Первоначальное предположение Уоллеса выглядело наиболее логичным, у меня не было ни малейших причин его опровергать.

– Вы уверены, что щупальце спрута выглядит именно так?

Холмс тоже взял свечу и придвинулся ближе, едва ли не обнюхивая находку. Я заметил, как мой друг поморщился. Меня в не меньшей степени раздражал резкий запах аммиака, гнили и еще чего-то – незнакомого, но более чем тошнотворного.

– Обратите внимание на полупрозрачные жилы, которые проходят вдоль всего щупальца, – Холмс впал в тон лектора. – Их ответвления ведут к присоскам. А сами жилы едва заметно пульсируют, меняют цвет и словно бы светятся изнутри. Похоже, в обрубке еще теплится жизнь, несмотря на явственный запах разложения. Я никогда не слышал, чтобы остатки жизни неделю сохранялись в отрубленном щупальце осьминога! Возможно, это конечность марсианина?

Капитан поспешил возразить:

– Ни в коем случае! Щупальца марсиан намного тоньше. Они лишены присосок и вообще выглядят совершенно иначе. Можете сравнить сами.

Сняв с крюка фонарь, он направился вглубь длинного узкого помещения, приглашая нас следовать за собой. Вскоре свет фонаря выхватил из темноты две обложенные льдом туши. Я невольно отшатнулся. Мне доводилось читать описания марсиан в газетах; ряд статей был снабжен рисунками, якобы сделанными с натуры. Но они даже отдаленно не передавали истинный облик пришельцев!

Поверхность лоснящейся бурой туши напоминала склизкую шляпку гриба. Почти все тело марсианина, насколько я понял, представляло из себя огромную голову с заключенным внутри чудовищным мозгом. На этом теле-голове имелся треугольный рот с нависающим над ним наростом, похожим на клюв, и два больших глаза – сейчас мутные и заледеневшие. Больше дюжины щупальцев по краям рта – тогда я не удосужился их сосчитать, но позже Холмс сообщил мне, что их было шестнадцать: два пучка по восемь щупальцев в каждом. Эти кожистые отростки действительно были лишены присосок и мало походили на тот обрубок, что покоился на мраморном столе.

Несмотря на страх и отвращение, во мне проснулся интерес исследователя. Я был бы не прочь задержаться, чтобы осмотреть марсианина более подробно. И даже не отказался бы поучаствовать во вскрытии, представься мне такая возможность. Но мой друг на удивление быстро потерял интерес к мертвому чудовищу.

– Вы правы, капитан. Конечности марсиан нисколько не похожи на то, что мы видели. Думаю, нам нужно подробнее исследовать вашу находку.

Изучение мертвого марсианина не могло помочь Холмсу в разрешении стоявшей перед ним загадки. Поэтому он постарался как можно скорее выбросить марсианина из головы. Его мысли вновь занял предмет, который, по мнению Холмса, имел отношение к расследованию. Впрочем, я не мог взять в толк, как обрубок щупальца связан с бедняжкой Дженни и чудесным уничтожением марсиан.

Отобрав у Уоллеса фонарь, Холмс проследовал обратно к мраморному столу, и оттуда не замедлил раздаться его возмущенный голос:

– Что за шутки, капитан? Кто подменил щупальце?!

Мы с Уоллесом мигом оказались рядом. На столе лежало щупальце, похожее на толстый лоснящийся крысиный хвост длиной в полтора ярда. Без сомнения, это была конечность марсианина. Вроде бы в начале исследования щупальце выглядело несколько иначе. Я смутно вспомнил присоски, пульсирующую жилу со светящейся жидкостью… Нет, ерунда! Конечно же, ничего этого не было. Меня просто смутил вчерашний рассказ матроса в госпитале.

– О какой подмене вы говорите, сэр? – изумился капитан. – Здесь все по-прежнему. Щупальце на месте. Мы с вами ходили взглянуть на трупы марсиан, чтобы сравнить их щупальцы и этот обрубок. Мы убедились, что они идентичны. Это щупальце марсианина.

Холмс долго и очень внимательно смотрел на капитана, а затем быстро нагнулся и посветил фонарем под стол. Разумеется, там было пусто. Еще пару минут мой друг потратил, обыскивая подвал, но кроме нас и мертвых марсиан никого не обнаружил. Приоткрыв дверь, он выглянул на лестницу. При этом дверь заскрипела столь отчаянно, что не осталось сомнений: рискни кто-нибудь тайком проникнуть в подвал, мы бы услышали его за милю.

– Ваше мнение, Ватсон? – спросил Холмс.

Я пожал плечами:

– Мне нечего добавить к словам капитана. Щупальце на месте, ничего не пропало. Не понимаю, что вас обеспокоило.

– Взгляните на него, прошу вас. Оно такое же, как было раньше? Или в нем что-то изменилось?

Я пригляделся, поднеся свечу к обрубку:

– Кажется, есть мелкие перемены. Но я не уверен… Я вроде бы припоминаю, что оно было толще… с присосками… Но нет, это вряд ли! Откуда у марсиан присоски? – я распрямился, морщась от гнилостной вони. – Простите, Холмс, у меня мутится в голове. Должно быть, от смрада.

– А что насчет смрада, который вы упомянули?

– Как и прежде, отвратителен! – я не сумел сдержать раздражения. – Он усиливается, Холмс!

– Вы не находите, что запах изменился?

Я решил, что Холмс надо мной издевается, хотя это противоречило его обычным манерам.

– Нет, не нахожу!

– Я тоже, – поддержал меня капитан.

Краем глаза я заметил, что на столе происходит какое-то движение, и обернулся. Щупальце марсианина прямо на глазах расползалось, превращаясь в зловонную массу. Вскоре от него осталась лишь лужа омерзительной бурой слизи.

– Их надо хранить на льду, – бесстрастно заметил капитан, своим тоном напомнив мне Холмса. – Иначе они очень быстро разлагаются, как вы могли убедиться.

– Идемте, господа. Здесь нам больше делать нечего.

И Холмс первый проследовал к двери.

 

Дети и персонажи

 

 

Из записок доктора Ватсона

(продолжение)

 

Мы успели отойти шагов на двадцать от Мут-Холла, когда Холмс деликатно придержал меня за локоть.

– Я вижу, вас что-то беспокоит, дорогой Ватсон, – сказал он. – И я уверен, что это имеет непосредственное отношение к нашему делу.

– Мне не по себе, – вынужден был признаться я. – Со мной еще никогда не случались помрачения рассудка.

– Расскажите подробнее. В чем эти помрачения заключаются? Сколько их было? При каких обстоятельствах? Поверьте, это очень важно!

У меня возникло скверное подозрение, что Холмс печется отнюдь не о моем здоровье. Видимо, его поистине удивительная логика связала мое душевное беспокойство с расследованием, которое он вел.

– Моя память временами раздваивается, – начал я. – Когда мы вернулись к столу, мне поначалу казалось, что правы вы, друг мой, и щупальце имело другой вид. Я даже ясно вспомнил присоски и жилы. Но почти сразу я уверился, что щупальце не изменилось – оно изначально было гладким, лоснящимся, без всяких присосок. Сейчас я склоняюсь именно к этому, но причуды ложной памяти еще не рассеялись окончательно.

– Это ведь не единственное помрачение?

– Да, нечто схожее со мной произошло в госпитальной палате, когда я слушал матроса с «Сына грома». Я не мог вспомнить этого парня. Я был уверен, что в палате раньше лежали двое обожженных артиллеристов, а вовсе не Джон Скроу! Но постепенно я вспомнил, как матроса принесли в госпиталь на следующий день после битвы в заливе, как он назвал свое имя. Холмс, я до сих пор помню тех двух артиллеристов! Они были в числе раненых, которых я отправил поездом в Челмсфорд. Кто же лежал в угловой палате все эти дни?

– Увы, Ватсон, у меня нет ответа на ваш вопрос. Но я очень надеюсь получить его в самом ближайшем будущем – и не без вашей помощи. Это все помрачения, которые вы за собой припоминаете?

Я замялся.

– Был еще один момент, но я не знаю, можно ли отнести его к помрачениям. Когда я беседовал с малюткой Дженни в саду викария, мне в какой-то момент показалось, что девочка…

– Смелее! – подбодрил меня Холмс.

– Что девочка, – я собрался с духом, – ненастоящая.

Я замолчал, понимая, что ряжусь в шуты гороховые. Мой друг не торопил меня, видя, что мне трудно сформулировать мысль.

– Мне вдруг почудилось, что передо мной не живой ребенок, а персонаж.

– Персонаж?

– Литературный персонаж из моих записок. Или даже не моих, а какого-то неизвестного мне автора. Проходной, третьестепенный персонаж. Вы ведь читали мои записки? Вы знаете, что для оживления сюжета я иногда вставляю в повествование людей, которых не было в реальной истории?

– Знаю, – мрачно кивнул Холмс. – Мне это никогда не нравилось. Если вы берете за основу подлинную историю, то уж будьте добры придерживаться фактов! Если, к примеру, на Землю напали марсиане и жгут людей тепловым лучом, а им противостоит армия, с артиллерией и боевыми кораблями – мистика и чертовщина в описании такой войны миров попросту неуместна! Но я, кажется, увлекся. Продолжайте, дорогой Ватсон, я весь внимание.

– Итак, Дженни увиделась мне персонажем. Ты придумываешь для нее внешность, сочиняешь реплики, жесты, манеру говорить… А потом видишь, что этот персонаж совершенно лишний, что он попросту не нужен – и вычеркиваешь посвященные ей три абзаца, чтобы начать с чистого листа. Вот, собственно, и все. Это ощущение длилось меньше минуты. Потом я попросил Дженни открыть рот пошире и сказать: «А-а-а!». Я хотел, воспользовавшись ложечкой миссис Пристли, осмотреть горло девочки. С горлом все было в порядке, а я понял, что передо мной ребенок – испуганный и растерянный.

– Вы очень живо все описали, Ватсон. Благодарю вас. Уверен, что все ваши так называемые «помрачения» имеют вполне реальную причину. И причина эта напрямую связана с тем, что творится в Молдоне.

– А разве в городе происходит что-нибудь существенное? – удивился я. – С тех пор, как здесь разбили марсиан, в округе спокойно…

– Вот вам и главная странность, – загадочно улыбнулся мой друг.

– Так вы уже нашли разгадку?

– Есть набор предположений, но в стройную картину они пока не складываются. Слишком много фактов. Чтобы сложить их воедино, мне нужно время. Прошу вас, не торопите меня! Когда картина в моем мозгу сложится, вы будете первым, кто об этом узнает, обещаю. А сейчас я чувствую, что мои мысли начинают идти по кругу. На некоторое время я должен перестать думать об этом деле. Жаль, что моя скрипка осталась в Суссексе. Сейчас бы она мне очень помогла…

– Экипаж! – перебил нас голос капитана Уоллеса.

Из-за Мут-Холла выехал изящный ландолет, влекомый парой гнедых. На козлах восседал знакомый капрал, с которым мы караулили призраков у дома Лиггинсов.

– Я вижу, – заметил Холмс, – капитан собрался лично проинспектировать, как продвигается изучение захваченных треножников. Надеюсь, он не будет возражать, если мы составим ему компанию? Давно хотел взглянуть на эти машины вблизи. Это отвлечет меня не хуже игры на скрипке. Вы со мной, друг мой?

– Куда я от вас денусь? – вздохнул я.

 

Американская шпионка

 

 

Из записок доктора Ватсона

(продолжение)

 

Довольно скоро наш ландолет выбрался из города и покатил по проселку, утонув в клубах пыли. Дорога шла вдоль окраины, а потом сворачивала в поля – туда, где на фоне безоблачной голубизны неба застыли боевые машины марсиан: зловещие изваяния. Как я помнил, эта местность называлась Лайм-Брук.

– Есть новости с фронта? – поинтересовался Холмс у капитана, расположившегося напротив нас. – Лондонские газеты не выходят по понятным причинам, а в местных пишут такую чушь, что делается стыдно за провинциальных журналистов. Но вы-то наверняка в курсе!

Капитан был рад скрасить путь разговором:

– После поражения под Молдоном марсиане отступили к Лондону. С тех пор серьезных вылазок они не предпринимали. Уверен, их ошеломил этот разгром. Теперь марсиане нас опасаются, но что-то готовят в ответ. Наблюдатели докладывают: по ночам над Лондоном небо светится на манер полярного сияния. В районе Риджент-парка и Примроз-Хилла издалека видны регулярные вспышки зеленого пламени и клубы дыма. В небе были замечены странные огни. Есть серьезные опасения, что марсиане построили летательную машину и испытывают ее.

– Господи! – не удержался я. – Если это так, нас спасет только чудо – вроде того, что произошло здесь!

– Вот потому молдонское дело и сочли до крайности важным, пригласив для расследования вас, мистер Холмс. Если мы найдем ключ к разгадке, если научимся управлять силой, остановившей марсиан под Молдоном – победа у нас в кармане!

– Неужели, – брюзгливо заметил Холмс, – армия и военная разведка надеются только на чудо? Почему бы не ударить по марсианам сейчас, пока они не оправились после поражения? Направить в Темзу боевые корабли, подтянуть дальнобойную артиллерию, послать саперов для устройства минных подкопов?

– Боевые действия ведутся в окрестностях Лондона, – сухо сообщил Уоллес.

Кажется, он обиделся за армию и военную разведку Англии.

– Позиционные бои? – уточнил Холмс.

– Совершенно верно. Марсиане крепко держат оборону. Наши войска понесли серьезные потери. Было решено прекратить дальнейшее продвижение и вести обстрел позиций марсиан с предельной дистанции. Но это строго между нами, джентльмены! Настоятельно прошу не распространяться о том, что я вам сейчас сообщил.

– Ну разумеется, капитан! Не сомневайтесь, дальше нас эти важные сведения никуда не пойдут!

Мой друг в своей обычной манере подтрунивал над собеседником – ибо, по большому счету, ничего действительно важного капитан нам не сообщил. Потери? Позиционные бои? Какая в этом может быть тайна? Но Уоллес, похоже, не заметил иронии Холмса, приняв все за чистую монету.

Трехногие металлические колоссы уже нависали над нами. Вблизи они потрясали воображение своей чуждостью: исполины-насекомые, гости с другой планеты, вознеслись над ползающими по земле людьми. Я задрал голову, рассматривая смертоносные машины, и не сразу заметил, что наш ландолет остановился.

Мы прибыли на место.

Участок поля, на котором застыли треножники марсиан, был обнесен заграждением из колючей проволоки. Там, где дорога упиралась в ограду, имелись корявые, сколоченные на скорую руку ворота – перед ними мы и встали. За воротами наблюдалось нездоровое оживление. Возле тарантаса, запряженного каурой кобылой, собралось с полдюжины солдат во главе с сержантом. Они с кем-то отчаянно препирались; с кем именно, из-за солдатских спин видно не было.

На наше прибытие солдаты, занятые словесной перепалкой, не обратили никакого внимания. Капитану Уоллесу пришлось напомнить им, кто здесь командир.

– Всем молчать! – рявкнул он, выпрыгнув из ландолета. – Смиррр-на! Открыть ворота!

Дисциплина вернулась в армию. Все умолкли, в мгновение ока выстроившись в одну шеренгу. Сержант подбежал к воротам и распахнул створки перед нами.

– Что здесь происходит? – Уоллес не спешил сменить гнев на милость.

– Разрешите доложить, сэр!

– Докладывайте, сержант.

– Задержана американская шпионка!

– Вы за это ответите! – не замедлил откликнуться женский голос, в котором кипело возмущение.

Из-за спин солдат объявилась мисс Пфайфер. Облаченная в оливковую амазонку для верховой езды, дочь человека-мутоскопа гордо прошествовала вдоль строя с видом проверяющего на смотру. Солдаты, которым никто не давал команды «вольно», лишь проводили ее откровенными взглядами. Остановившись перед Уоллесом, Адель смерила его яростным взглядом. На щеках ее играл румянец, глаза метали искры – мисс Пфайфер была просто диво как хороша! Амазонка очень шла ей, полностью оправдывая свое название.

– Хотите скандала, капитан? Так я устрою! Мало вам межпланетного, будет еще и международный!

Уоллес даже попятился под натиском бешеной мисс.

– Сэр! – вмешался сержант. – Она проникла на охраняемую территорию!

– Ворота были открыты! – не замедлила парировать Адель. – Меня никто не остановил!

– Это правда, сержант?

– Так точно, сэр!

– Тогда почему они были закрыты сейчас?

– Чтобы шпионка не сбежала, сэр! У нее неизвестное оружие!

– Оружие?

– Адская машинка, сэр!

– Это не оружие, идиот! Сколько раз вам повторять!

– Оружие! – упрямо стоял на своем сержант. – Вроде марсианского, только меньше!

– Это…

– Где ваша адская машинка? – прервал обоих капитан.

– В тарантасе!

– Р-р-разойдись! – рявкнул Уоллес.

Солдаты прыснули во все стороны, открыв нашим взорам лакированный тарантас цвета красного дерева. На заднем сиденье лежал камень преткновения – частью металлический, частью деревянный короб с ручками и торчащей из него короткой трубой. Внутри трубы что-то явственно отблескивало.

– Я же говорил, сэр! Сравните!

Сержант указал на короб, а затем вскинул руку, указывая на ближайший треножник. Действительно, бессильно обвисшие щупальцы накрепко обвились вокруг схожего аппарата, только куда большего размера: короб из металла, труба…

– Это не оружие, – отчетливо прозвучал в наступившей тишине голос Шерлока Холмса. – Это камера для съемки фильмов. Если не ошибаюсь, американской системы «Урбан», по патенту братьев Люмьер.

– Вторая модель! – с гордостью уточнила мисс Пфайфер. – Самая новая!

– Я ручаюсь за эту мисс! – поспешил я прийти на помощь девушке. – Она – старший техник нью-йоркской студии синематографа. Компания «Эмэрикен Мутоскоп энд Биограф».

– Сержант, вы слышали о синематографе? – через плечо поинтересовался Уоллес.

– Так точно, сэр!

– Но никогда не видели камер для съемки?

– Никак нет, сэр!

– Отныне этот пробел в вашем образовании исправлен. Того, что я вижу своими глазами, и рекомендации двух уважаемых джентльменов мне более чем достаточно. Мисс Пфайфер, приношу вам извинения за досадное недоразумение. Впредь подобное не повторится.

Он галантно поклонился Адели.

– Извинения приняты, капитан. Теперь я могу осмотреть треножники?

– Простите? Вы, наверное, хотите их заснять для фильма?

– Да. Вы против?

– Я не возражаю.

– Премного благодарна! – похоже, едва успокоившись, Адель была готова вновь вскипеть. – Разумеется, я воспользуюсь вашим любезным разрешением. Но я хочу не просто заснять – я хочу изучить эти машины! Понять, как они устроены!

– При всем уважении, мисс Пфайфер, машины, тем более инопланетные – это не женское дело. С треножниками уже неделю разбирается группа военных техников; им помогает консультант. Снимайте, сколько угодно, но с машинами мы разберемся сами.

Мисс Пфайфер возмущенно фыркнула:

– И каких же успехов вы добились, позвольте узнать?

– Кое-какие успехи есть, – к капитану вернулась его обычная невозмутимость: в этом он старался подражать Холмсу. – Вы даже сможете заснять некоторые из них. Теперь мои люди займутся своим делом, а вы – своим. Не будем друг другу мешать.

– Как скажете, – с подозрительным миролюбием согласилась Адель.

Она направилась к тарантасу за камерой. Когда девушка отошла шагов на десять, капитан с облегчением выдохнул, снял фуражку и быстро вытер платком вспотевший лоб.

– Ватсон, – поинтересовался Холмс, – вы не находите, что мы попали в рай?

И пояснил в ответ на мой недоуменный взгляд:

– Мы видим дивные машины – творение научного и инженерного г