Люди разучились низко склоняться

 

Однажды ученик спросил умудренного опытом раввина:

– Ребе, мы слышали, что в давние времена бывало так, что люди видели Бога своими собственными глазами, встречались с ним. Было и так, что Бог ходил по земле, говорил с людьми, называл их по именам. Бог был очень близко к людям. Что же случилось, почему сейчас его не видно, почему мы не можем поговорить с ним? Он прячется, он куда‑то ушел? Куда? Почему он забыл нас, почему он больше не ведет в темноте людей, не наставляет на путь истинный?

Раввин внимательно выслушал своего ученика и сказал:

– Сын мой, Бог и сейчас там, где был раньше, где он был всегда. Но люди просто забыли, как склоняться так низко, чтобы иметь возможность видеть его.

 

 

Молитва сапожника

 

Однажды к раввину пришел сапожник и спросил:

– Скажи мне, ребе, как я должен поступить с утренней молитвой? Большинство моих клиентов – люди совсем небогатые, у них всего по одной паре обуви, которую я обычно беру вечером и работаю всю ночь. Часто к рассвету я не успеваю закончить работу, а ведь людям обувь нужна утром, до начала работы. Как же мне быть с утренней молитвой?

– А как ты обычно молишься?

– Я проговариваю быстро молитву и возвращаюсь к работе. А иногда я даже пропускаю молитву. Но часто мне становится не по себе, я чувствую, что потерял что‑то важное, и когда поднимаю молоток, то чувствую вздох своего сердца, сожалеющего, что у меня совсем нет времени на утреннюю молитву.

– Поверь мне, – ответил раввин, – этот вздох для Бога гораздо дороже самой молитвы.

 

 

Полная картина

 

Два брата, которые всю свою жизнь прожили в городе, за высокой городской стеной, и не видели ни полей, ни лугов, решили однажды отправиться в путешествие и узнать наконец, что же такое деревня.

Шли они по дороге и увидели пахаря.

– Что делает этот человек? Зачем он раскапывает землю и оставляет глубокие полосы на прекрасной ровной земле, покрытой нежной травой?

Затем, когда пахарь стал бросать в борозды зерна пшеницы, братья воскликнули:

– Как же глуп этот человек! Он бросает великолепную пшеницу прямо в грязь! Разве так можно?

Наконец братья дошли до деревни.

– Не нравится мне здесь, – сказал один из братьев, – странные люди живут в деревне, пойду‑ка я обратно в город.

Но второй брат решил все‑таки остаться в деревне. Прошло немногим более месяца, и он увидел, как засеянное пахарем поле стало покрываться зелеными побегами. Это так его впечатлило, что он тут же написал письмо брату, чтобы тот приехал и своими глазами увидел, какие перемены произошли в деревне. И действительно, когда брат приехал, то восхитился и тоже решил остаться в деревне.

Так они и жили некоторое время вместе, когда увидели, как пахарь взял серп и стал срезать созревшую пшеницу.

– Боже, – воскликнул нетерпеливый брат, – этот человек таки ненормальный! Он пахал землю, бросал в нее зерна, работал несколько месяцев, чтобы вырастить такую великолепную пшеницу, а теперь берет и срезает ее! Нет, мне все‑таки не нравится деревня, я ухожу в город!

Но его брат, обладавший большим запасом терпения, решил посмотреть, что же будет дальше. Он увидел, как пахарь убрал урожай в амбар, отделил зерно от мякины, и узнал, что земледелец собрал пшеницы во сто крат больше, чем посеял весной. Это привело его в восторг, и он наконец понял, что все, что делал пахарь, имело смысл и свою цель.

Так же происходит и с замыслами и деяниями Бога – все, что Он ни делает, нам во благо. Однако простому смертному, который видит лишь ничтожную часть сотворенного Им, невозможно понять всей сущности и смысла Его деяний.

 

 

 

Нерушимость толкований

 

Как‑то раз на собрании мудрецов‑толкователей Торы один из них в одиночестве противостоял всем остальным. Он по‑своему толковал один из разделов Святого Закона, другие же мудрецы давили на него, требуя изменить свое мнение. Но мудрец, несмотря на давление, знал, что он прав и что Бог на его стороне. В конце концов старый раввин обратился к Богу:

– Боже, я знаю, что я прав, так пусть в доказательство моей правоты все реки потекут вверх по горам!

И в тот же миг все реки потекли вспять. Однако на его противников это совершенно не произвело впечатления.

Бедный раввин снова взмолился:

– Боже, если ты признаешь мою правоту, пусть тогда все деревья склонятся к земле.

Так и случилось, в тот же миг деревья склонились к земле. Но остальные раввины как были при своем мнении, так при нем и остались.

И снова раздалась мольба раввина:

– Боже, чтобы доказать им мою правоту, пусть покосятся стены в этом здании.

И стены покосились. Но тут раздался голос главного раввина:

– Не ваше дело вмешиваться в спор мудрых людей! – крикнул он стенам, и те выпрямились. Однако из‑за уважения к раввину, который в одиночку отстаивал свою правоту, выпрямились не до конца.

Наконец с неба раздался Голос:

– Чего вы спорите? Если вам сказано, делайте так‑то и так, значит, делайте так‑то и так!

Но даже Голос с неба не переубедил главного раввина.

– Ты дал нам Тору, – сказал он, – но толковать ее – наше дело!

 

 

По‑человечески

 

У раввина Иоханана бен Заккая умер сын. Его ученики, уважая скорбь учителя, пришли утешать его.

Первым был раввин Элиэзер.

– Учитель, я пришел утешить тебя. Разрешишь ли ты произнести мне слово утешения в минуту, когда скорбь овладела всеми твоими мыслями?

– Говори.

– Вспомни, учитель, что когда у Адама умер сын, он утешился в своей скорби. Ведь сказал же он: «Бог милостив, и он даровал мне другого сына вместо Авеля!» Утешься и ты!

– Скажи, – ответил ему раввин Иоханан, – разве мне сейчас мало моей собственной скорби? Зачем же ты напоминаешь еще и про скорбь Адама?

Следующим пришел раввин Иошуа:

– Учитель, разрешишь ли ты сказать мне слово утешения?

– Говори.

– У Иова было много сыновей и дочерей, и все они погибли в один день. И Иов утешился, он сказал себе: «Бог дал, Бог взял. Благословенно будь имя Господне!» И в этих словах он нашел утешение. Утешься и ты, учитель!

– Разве мало мне сейчас моей собственной скорби, – ответил раввин Иоханан, – что ты напоминаешь мне о скорби Иова?

Вошел раввин Иосе и задал тот же вопрос:

– Учитель, позволишь ты сказать тебе слово утешения?

– Да.

– У Аарона было двое взрослых сыновей, и оба они погибли в один день. Но Аарон утешился, ибо сказано: «И Аарон молчал». В такие моменты жизни возможность молчать и есть утешение. Утешься, учитель!

– Разве недостаточно мне сейчас скорби, что ты говоришь мне о скорби Аарона?

Пришел и раввин Симеон сказать свое слово утешения:

– У царя Давида был сын, и когда он умер, Давид утешился, ведь сказано: «И Давид утешил свою жену, и она снова родила. И назвал он сына именем Соломон». Утешься, учитель!

– Разве мало мне в эту минуту своей скорби, что ты напоминаешь мне о скорби Давида?

Пришел к Иоханану и раввин Элазар бен Азария. Увидев, что он подходит к дому, раввин Иоханан спешно сказал слуге:

– Бери скорей сосуд для умывания и иди за мной в ванную. Это великий человек, мне не устоять перед ним, и потому я хочу уйти.

Но раввин Элазар успел войти раньше. Он сел перед раввином Иохананом и обратился к нему:

– Я расскажу тебе притчу, учитель. Однажды царь отдал на хранение одному человеку свое самое дорогое сокровище. Этот человек каждый день со вздохом повторял: «Какой же тяжелый груз свалился на меня! Когда же я

наконец буду освобожден от обязанности хранить царское сокровище?» Так произошло и с тобой, учитель. Бог отдал тебе на хранение сокровище – твоего сына. Он ревностно изучал Тору, труды и поучения наших мудрецов. И он чистым и безгрешным ушел из этого мира. Разве не утешение, что ты безупречно вернул сокровище, отданное тебе Богом на хранение?

– Я не сомневался в тебе, Элазар! – воскликнул раввин Иоханан. – Только ты по‑человечески просто и сердечно утешил меня.

 

 

«Почему меня никто не любит?»

 

К раввину Леви пришел молодой человек и горестно спросил:

– Учитель! Скажите мне, почему меня никто не любит, особенно девушки?

– Потому что ты сам никого не любишь, – ответил ему раввин Леви, – и прежде всего себя.

 

 

У каждого своя правда

 

Двое спорщиков пришли к раввину и попросили разрешить их спор.

– Помогите нам, ребе, – начал разговор один из них. – Мой сосед отнял у меня землю. На этой земле работал еще мой отец, и значит, она по праву принадлежит мне.

– Ты прав, – сказал ребе, выслушав его.

После этого свое слово сказал второй спорщик:

– Ребе, земля, из‑за которой мы поспорили, принадлежала моему деду, и он дал ее на время в пользование отцу моего соседа. Поэтому я считаю, что она по праву моя.

– И ты прав, – сказал ребе.

Слышавшая этот разговор жена раввина удивилась и спросила у мужа:

– Как же так может быть? Не могут же они оба быть правыми!

– Жена, и ты тоже права, – ответил раввин.

 

 

Предсмертное благословение

 

К умирающему раввину Иоханану пришли его ученики:

– Учитель, благослови нас! – попросили они.

– Да будет на то воля Господа, – сказал Иоханан, – чтобы страх перед Богом был у вас так же силен, как и страх перед людьми.

– И это всё, учитель? – удивились ученики. – Ты считаешь, что этого достаточно?

– Да. Вы ведь знаете, что преступник, совершающий преступление, говорит только одно: «Только бы меня никто не заметил!»

 

Где может быть пропитание?

Раввин Леви шел однажды по улице, как вдруг его чуть было не сбил торопившийся куда‑то человек.

– Куда ты бежишь? – спросил раввин Леви.

– Я ищу себе пропитание, – ответил человек.

– Но скажи мне, ты уверен, что пропитание бежит впереди тебя, так что за ним надо гнаться? – заметил раввин Леви. – Ведь вполне вероятно, что оно у тебя за спиной и тебе надо остановиться и подождать, пока оно само придет к тебе. А ты бежишь от него.

 

 

Развод

 

Пришел к раввину Мойша и заявил, что хочет развестись с женой.

– Мойша, подумай, зачем ты это делаешь? – стал уговаривать его раввин. – Твоя жена красивая, опрятная, хорошая хозяйка. О такой мечтает любой мужчина, а ты хочешь ее бросить.

Мойша на это ничего не ответил, а только снял туфлю с правой ноги и поставил ее перед раввином.

– Зачем ты суешь мне свою туфлю? – рассердился раввин. – Какое она имеет отношение к нашему делу?

– Ребе, ты видишь, какая это красивая туфля, как она приятна и начищена, и все это видят, и многим хочется и себе иметь такую. Но только я один знаю, как же сильно она мне жмет!

 

 

Телеграмма

 

Однажды купец по имени Иосиф отправился в другой город, чтобы с выгодой продать там пшеницу. Уезжая, он пообещал своей жене: «Как только продам пшеницу, пошлю тебе телеграмму».

Поездка оказалась удачной. Иосиф с хорошей прибылью продал пшеницу, после чего отправился на почту, чтобы выполнить данное жене обещание. Он долго думал и наконец написал такие слова: «Продал с выгодой пшеницу. Приеду завтра. Люблю и целую. Иосиф».

Он заполнил бланк, но тут его начали одолевать сомнения. «Почему я пишу "продал с выгодой"? Разве я собирался продать свой товар с убытком? Ведь если я так напишу, моя жена подумает, что я просто сошел с ума». Подумав так, Иосиф взял и вычеркнул «с выгодой».

Но на этом сомнения Иосифа не закончились. «Почему я пишу "приеду завтра"? – подумал он. – А когда еще, в следующем месяце? Ведь я же сказал жене, что приеду на следующий день после того, как продам пшеницу».

Иосиф вычеркнул слова «приеду завтра» и стал размышлять дальше: «Вот я написал "продал пшеницу". А зачем я это пишу? Ведь моя жена и так знает, что я поехал продавать пшеницу, так что же еще я мог продать. И дальше: "люблю и целую". Разве я пишу чужой жене? Или завтра у моей жены день рождения?»

В общем, вычеркнул Иосиф слова «продал пшеницу», а также «люблю и целую».

Незачеркнутым теперь осталось только имя «Иосиф». «Я что, действительно сошел с ума? Моя жена и так знает, как меня зовут, так зачем об этом писать?»

В итоге Иосиф выбросил телеграмму в мусорное ведро и ушел с почты, довольный тем, что не написал глупостей и к тому же сэкономил деньги.

 

 

Что ест богач?

 

Однажды у раввина и богатого купца произошел такой разговор.

– Что ты обычно ешь? – спросил раввин у купца.

– Ребе, я довольствуюсь малым. Хлеб с солью и вода – вот и вся моя пища.

– Чего вдруг, что это тебе взбрело в голову?! – с упреком сказал раввин. – Брось эти глупости, ты должен каждый день есть жаркое и пить медовый напиток, как делают все богатые люди. Дай мне слово, что ты так и будешь делать.

При разговоре присутствовал один из учеников раввина. Его очень удивили слова раввина.

– Учитель, почему вы заставили купца изменить его образ жизни? Что плохого в том, что он ест только хлеб и пьет только воду?

– Если он каждый день будет есть мясо, – ответил раввин, – то поймет, что бедняку, который работает на него, нужен хлеб. Пока же ему достаточно воды и хлеба, он будет думать, что бедняки могут есть камни.

 

 

Участок земли

 

У одного человека был участок земли, который со временем стал больше похож на свалку – по всей его площади были разбросаны кучи мусора. В конце концов он продал его. Купивший землю человек очистил ее от мусора, выкопал колодец, посадил виноград и гранатовые деревья, а на свободных участках стал разводить цветы. Люди, проходившие мимо, не могли налюбоваться на эту красоту, настолько прекрасно выглядела бывшая свалка. Попал туда однажды и бывший владелец.

– Горе мне, горе! – запричитал он, увидев, во что превратилась его бывшая собственность. – Такую землю продал, такой красоты лишился!

 

 

Как нужно принимать гостя

 

Один человек, славившийся на всю округу своим гостеприимством, несколько дней гостил у своего знакомого. Когда он собрался уезжать, хозяин дома стал извиняться перед ним:

– Я прошу прощения, что не принимал тебя, как следовало бы.

– Ничего, – ответил гость, – вот когда ты приедешь ко мне, я приму тебя лучше.

Вскоре знакомые поменялись местами. Г ость, войдя в дом и осмотревшись, был удивлен, что к его приезду не было сделано никаких особых приготовлений. Хозяин, видя недоумение гостя, объяснил:

– Я пообещал тебе, что приму тебя лучше, чем ты принимал меня. Ты встретил меня и обращался со мной как с чужим, я же принимаю тебя как члена своей семьи.

 

 

Шершень и паук

 

Однажды в саду царь Давид увидел, как шершень расправлялся с пауком. «Зачем ты создал этих тварей, Господи? – подумал Давид. – Какой в них прок? Шершень не делает ничего полезного и только портит соты. Паук каждодневно ткет паутину, а одеться ему не во что».

Как только он это подумал, с неба раздался Голос:

– Давид, ты сомневаешься в целесообразности созданных Мной тварей? Придет время, и ты будешь нуждаться в них!

Спустя время, спасаясь от преследований Саула, царь Давид оказался в пещере. Надежд на спасение было мало, но Бог послал паука и тот заткал вход в пещеру. Когда Саул подошел к пещере и увидел паутину, он решил, что в нее давно никто не входил, и ушел ни с чем. Давид, выйдя невредимым из пещеры, восхвалил Господа и готов был буквально расцеловать паука.

После этого настало время Давиду идти за Саулом. Он должен был захватить копье Саула и сосуд с водой. Давид узнал, что Саул расположился на одном из холмов, и пошел в то место. Саул спал в шатре, а перед входом в него лежал Авенир, один из военачальников Саула – настоящий исполин, своим телом занимавший все пространство вдоль шатра так, что войти в него было невозможно. Был только единственный шанс – пройти под коленями гиганта, которые он держал согнутыми. Давид пробрался в шатер, взял копье и сосуд и собирался уходить. В этот момент Авенир начал выпрямлять ноги, которые, как две колоды, опускались над Давидом.

– Господи! – взмолился Давид. – Разве ты оставил меня? Помоги мне!

В этот момент прилетел шершень, который ужалил Авенира в ногу. От неожиданности гигант снова стал сгибать ноги, и Давид успел выйти из шатра.

После этого он воспел хвалу Господу.

 

 

Вся суть Торы

 

Иноверец пришел к раввину и сказал:

– Я приму твою веру, если ты научишь меня всей Торе, пока я смогу стоять на одной ноге.

Раввин рассердился, обругал его, даже замахнулся на него и в конце концов прогнал.

Тогда иноверец пошел к Гиллелю^{1}. Гиллель обратил его, сказав при этом:

– «Не делай ближнему того, чего себе не желаешь», – в этом заключается вся суть Торы. А все остальное – есть толкование. Иди и учись.

 

 

Больной и лекарь

 

Однажды один человек спросил известного мудреца:

– Почему я должен выполнять заповеди Торы, если я не понимаю их смысла?

– Если тебя одолевает болезнь, – отвечал мудрец, – ты зовешь врача. Он дает тебе лекарство. Ты зачастую не понимаешь, почему он дает тебе именно это, а не другое лекарство. Но ты веришь врачу, веришь в то, что он сумеет тебя излечить. А теперь скажи, разве меньше ты должен доверять Богу, который лечит твою душу?

 

 

Как одевался Авраам?

 

Молодой человек, одетый и подстриженный по последней моде, пришел в синагогу местечка Бельцы и обратился к ребе с вопросом:

– Скажите, ребе, а как одевался Авраам, наш предок?

– Я не знаю, сынок, ходил ли он по Земле Израиля, одетый, как мы, – в лапсердак и сподик^{2}. Однако я точно знаю, как он выбирал себе одежду. Он смотрел, как одевались неевреи, и… одевался иначе.

 

 

Долготерпение Гиллеля

 

Как‑то раз заспорили двое о том, можно ли рассердить Гиллеля.

– Вот увидишь, – сказал один из них, – уж я‑то выведу его из терпения!

В общем, заключили они пари и поспорили на четыреста зуз.

Было это в канун субботы, когда Гиллель собирался купаться. Человек, который обещал рассердить Гиллеля, проходя мимо дверей его дома, стал выкрикивать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Гиллель оделся и вышел к нему:

– Что тебе нужно, сын мой?

– Я хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, я весь во внимании.

– Скажи мне, почему у вавилонян головы неправильной формы?

– Сын мой, ты, без сомнения, задал мне важный вопрос. Это все оттого, что у вавилонян нет хороших повитух.

Спорщик ушел, но через некоторое время вернулся и вновь принялся выкрикивать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Гиллель, как и в прошлый раз, вышел к нему и спросил:

– Что угодно тебе, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Отчего у тармудян глаза больные?

– И это важный вопрос, сын мой, очень важный. У тармудян больные глаза, должно быть, оттого, что они живут в песчаных местностях.

Тот человек ушел, но вскоре опять вернулся и принялся кричать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему:

– Что ты хочешь, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Скажи мне, отчего у апракийцев такие широкие ступни?

– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне, очень важный. Мой ответ такой – оттого, что они живут среди болот.

– Много еще вопросов я имею к тебе, но боюсь рассердить тебя.

– Не бойся, сын мой, спрашивай обо всем, что желаешь.

– Тогда скажи, тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским? – Да.

– Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!

– Но почему?

– Потому, что из‑за тебя я потерял четыреста зуз.

– Будь же впредь осмотрительней, сын мой. Не один раз ты четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.

 

 

Собрать пух

 

Некий человек плохо отзывался о рабби, но однажды его одолели угрызения совести, и он решил попросить прощения, сказав, что согласен на любое наказание. Тогда рабби велел ему взять несколько пуховых подушек, распороть их и пустить пух по ветру.

Человек сделал то, что велел рабби.

– А теперь иди и собери пух, – сказал рабби.

– Но это невозможно! – воскликнул человек.

– Конечно, невозможно. И хотя ты можешь искренне сожалеть о содеянном тобою, но так же невозможно исправить зло, причиненное словами, как и собрать весь пух.

 

 

Чистота телесная

 

Каждый раз, когда Гиллель уходил из академии, его ученики спрашивали:

– Куда ты идешь, учитель?

– Иду совершать угодное Богу дело, – отвечал Гиллель.

– А какое именно?

– Купаться.

– Разве такое дело угодно Богу?

– Это бесспорно, дети мои. Посмотрите, в театрах и цирках есть статуи царей, и есть человек, который моет и чистит их, и не только получает за это плату, но и пользуется почетом. А человек, созданный по образу и подобию Божию, тем более должен соблюдать свою чистоту.

 

 

Спасение от наводнения

 

Жил на свете раввин, который очень гордился своей верой в Бога и постоянно напоминал об этом окружающим, говоря: «Я верую в Господа». Однажды случилось наводнение, вода прибывала с каждым часом. В дом к раввину пришли его соседи и сказали:

– Ребе, вода скоро все затопит, мы уходим, пошли с нами.

– Нет, я остаюсь. Я верую в Бога и знаю, что он спасет меня.

Вода продолжала прибывать. Мимо дома раввина проплывала лодка, и сидящие в ней люди сказали:

– Ребе, здесь есть еще одно место, идите к нам.

– Нет, я не пойду, – отвечал раввин, – я останусь здесь. Господь со мной, я верую в Него, и Он спасет меня.

Так происходило еще два раза: лодки проплывали мимо дома раввина, но тот отказывался в них садиться, уповая на веру в Бога. Наконец вода полностью затопила дом, и раввин утонул.

На небесах раввин встретил Бога.

– Боже, я ведь так сильно верил в Тебя, почему же Ты позволил мне утонуть?

– Но ведь я пытался спасти тебя, – ответил Бог. – Сначала к тебе пришли люди и предупредили об опасности, затем мимо твоего дома по моей воле трижды проплывали лодки. Но ты отказался в них сесть. Как же еще Я мог спасти тебя?

Невоспитанный джинн

Однажды, когда раввин Нафтали и его жена Ребекка работали в огороде, лопата раввина на что‑то наткнулась, и он достал из‑под земли старинную, запечатанную сургучом бутылку. Когда Нафтали открыл ее, оттуда выскочил джинн.

– О великий Нафтали! – воскликнул джинн. – Как я тебе благодарен! Тысячу лет я провел в этой ужасной бутылке, и все это время я говорил себе: тому, кто меня освободит, я буду служить до скончания его дней! Я твой слуга, проси, что хочешь!

– Полезай назад в бутылку, – ответил ему раввин.

Джинн повиновался, после чего Нафтали крепко запечатал бутылку, привязал к ней камень, пошел на берег моря и швырнул бутылку с джинном.

– Что же ты наделал?! – набросилась на него жена. – Ведь этот джинн мог бы исполнить все наши желания, и мы могли бы жить, не зная забот!

– Во‑первых, – ответил Нафтали, – что это за джинн, который за тысячу лет даже не смог самостоятельно выбраться из бутылки? Во‑вторых, он обещал служить мне до скончания моих дней. Но подумай, вдруг через какое‑то время ему покажется, что мои дни тянутся слишком долго? И в‑третьих – и это самое главное, – он даже не потрудился представиться.

 

Притчи русских писателей

 

 

Иван Тургенев Щи

 

У бабы‑вдовы умер ее единственный двадцатилетний сын, первый на селе работник. Барыня, помещица того самого села, узнав о горе бабы, пошла навестить ее в самый день похорон. Она застала ее дома. Стоя посреди избы, перед столом, она, не спеша, ровным движеньем правой руки (левая висела плетью) черпала пустые щи со дна закоптелого горшка и глотала ложку за ложкой. Лицо бабы осунулось и потемнело; глаза покраснели и опухли… но она держалась истово и прямо, как в церкви.

«Господи! – подумала барыня. – Она может есть в такую минуту… Какие, однако, у них у всех грубые чувства!»

И вспомнила тут барыня, как, потеряв несколько лет тому назад девятимесячную дочь, она с горя отказалась нанять прекрасную дачу под Петербургом и прожила целое лето в городе! А баба продолжала хлебать щи. Барыня не вытерпела наконец.

– Татьяна! – промолвила она. – Помилуй! Я удивляюсь! Неужели ты своего сына не любила? Как у тебя не пропал аппетит? Как можешь ты есть эти щи!

– Вася мой помер, – тихо проговорила баба, и наболевшие слезы снова побежали по ее впалым щекам. – Значит, и мой пришел конец: с живой с меня сняли голову. А щам не пропадать же: ведь они посоленные.

Барыня только плечами пожала и пошла вон. Ей‑то соль доставалась дешево.

 

 

Дурак

 

Жил‑был на свете дурак. Долгое время он жил припеваючи, но понемногу стали доходить до него слухи, что он всюду слывет за безмозглого пошлеца. Смутился дурак и начал печалиться о том, как бы прекратить те неприятные слухи?

Внезапная мысль озарила наконец его темный умишко. И он, нимало не медля, привел ее в исполнение.

Встретился ему на улице знакомый – и принялся хвалить известного живописца.

– Помилуйте! – воскликнул дурак. – Живописец этот давно сдан в архив. Вы этого не знаете? Я от вас этого не ожидал. Вы – отсталый человек.

Знакомый испугался и тотчас согласился с дураком.

– Какую прекрасную книгу я прочел сегодня! – говорил ему другой знакомый.

– Помилуйте! – воскликнул дурак. – Как вам не стыдно?! Никуда эта книга не годится; все на нее давно махнули рукой. Вы этого не знаете? Вы – отсталый человек.

И этот знакомый испугался и согласился с дураком.

– Что за чудесный человек мой друг N. N.! – говорил дураку третий знакомый. – Вот истинно благородное существо!

– Помилуйте! – воскликнул дурак. – N. N. ‑ заведомый подлец! Родню всю ограбил. Кто ж этого не знает? Вы – отсталый человек!

Третий знакомый тоже испугался и согласился с дураком, отступился от друга.

И кого бы, что бы ни хвалили при дураке – у него на всё была одна отповедь. Разве иногда прибавит с укоризной:

– А вы всё еще верите в авторитеты?

– Злюка! Желчевик! – начинали толковать о дураке его знакомые. – Но какая голова!

– И какой язык! – прибавляли другие. – О, да он – талант!

Кончилось тем, что издатель одной газеты предложил дураку заведовать у него критическим отделом. И дурак стал критиковать всё и всех, нисколько не меняя ни манеры своей, ни своих восклицаний. Теперь он, кричавший некогда против авторитетов, – сам авторитет, и юноши перед ним благоговеют и боятся его. Да и как им быть, бедным юношам? Хоть и не следует, вообще говоря, благоговеть… но тут, поди, не возблагоговей – в отсталые люди попадаешь!

Житьё дуракам между трусами.

 

 

Милостыня

 

Вблизи большого города, по широкой проезжей дороге шел старый больной человек. Он шатался на ходу; его исхудалые ноги, путаясь, волочась и спотыкаясь, ступали тяжко и слабо, словно чужие; одежда на нем висела лохмотьями; непокрытая голова падала на грудь… Он изнемогал.

Он присел на придорожный камень, наклонился вперед, облокотился, закрыл лицо обеими руками, и сквозь искривленные пальцы закапали слезы на сухую седую пыль.

Он вспоминал…

Вспоминал он, как и он был некогда здоров и богат, и как он здоровье истратил, а богатство роздал другим, друзьям и недругам… И вот теперь у него нет куска хлеба, и все его покинули, друзья еще раньше врагов… Неужели ж ему унизиться до того, чтобы просить милостыню? И горько ему было на сердце, и стыдно.

А слезы все капали да капали, пестря седую пыль.

Вдруг он услышал, что кто‑то зовет его по имени; он поднял усталую голову

– и увидал перед собою незнакомца. Лицо спокойное и важное, но не строгое; глаза не лучистые, а светлые; взор пронзительный, но не злой.

– Ты все свое богатство роздал, – послышался ровный голос. – Но ведь ты не жалеешь о том, что добро делал?

– Не жалею, – ответил со вздохом старик, – только вот умираю я теперь.

– И не было бы на свете нищих, которые к тебе протягивали руку, – продолжал незнакомец, – не над кем было бы тебе показать свою добродетель, не мог бы ты упражняться в ней?

Старик ничего не ответил и задумался.

– Так и ты теперь не гордись, бедняк, – заговорил опять незнакомец, – ступай, протягивай руку, доставь и ты другим добрым людям возможность показать на деле, что они добры.

Старик встрепенулся, вскинул глазами, но незнакомец уже исчез; а вдали на дороге показался прохожий. Старик подошел к нему и протянул руку. Этот прохожий отвернулся с суровым видом и не дал ничего.

Но за ним шел другой – и тот подал старику малую милостыню. И старик купил себе на данные гроши хлеба. И сладок показался ему выпрошенный кусок, и не было стыда у него на сердце, а напротив: его осенила тихая радость.

 

 

Детская сказка

 

В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и

князья, воеводы, и гости торговые, и ловкие проходимцы, которые всегда толкаются в знатных домах и выискивают, чем бы услужить; были разные люди. Царевна назначила день, когда могут прийти к ней женихи и сказать громко при ней и при всех, что каждый надеется предоставить своей жене; царевна была мудрая. Женихи очень ожидали этого дня, и каждый считал себя лучше всех других. Один перед другим хвалились женихи, кто именитым родом за тридевять поколений, кто богатством, но один из них ничем не хвалился, и никто не знал, откуда пришел он. Он хорошо умел складывать песни; песни его напоминали всем их молодые, лучшие годы, при этом он говорил красиво и его любили слушать, даже забывая спросить, кто этот певец. И хотя он не был князем, но все женихи обращались с ним как с равным.

В назначенный день все женихи оделись получше и собрались в палату, к царю. Согласно обычаю, женихи поклонились царю и царевне. Никого не пустил вперед князь древнего рода, за ним слуги несли тяжелую красную книгу. Князь говорил:

– Царевна, мой род очень знатен. В этой книге вписано более ста поколений…

И князь очень долго читал в своей книге, а под конец сказал:

– Ив эту книгу впишу жену мою! Будет она ходить по палатам моим, а кругом будут образы предков весьма знаменитых.

– Царевна, – говорил именитый воевода, – окрест громко и страшно имя мое. Спокойна будет жизнь жене моей, и поклонятся ей люди – им грозно имя мое.

– Царевна, – говорил залитый сокровищами заморский торговый гость, – жемчугом засыплю жену мою; пойдет она по изумрудному полю и в сладком покое уснет на золотом ложе.

Так говорили женихи, но певец молчал, и все посмотрели на него.

– Что же ты принесешь жене своей? – спросил певца царь.

– Веру в себя, – ответил певец.

Улыбнувшись, переглянулись женихи, изумленно вскинул глазами старый царь, а царевна спросила:

– Скажи, как понять твою веру в себя?

Певец отвечал:

– Царевна! Ты красива, и много я слышал об уме твоем, но где же дела твои? Нет их, ибо нет в тебе веры в себя. Выходи, царевна, замуж за князя древнего рода и каждый день читай в его алой книге имя свое и верь в алую книгу! Выходи же, царевна, замуж за именитого гостя торгового, засыпь палаты свои сверкающим золотом и верь в это золото! В покое спи на золотом ложе и верь в этот покой! Покоем, золотом, алыми книгами закрывайся, царевна, от самой себя! Моего имени нет в алой книге, не мог я засыпать эту палату золотом, и, куда иду я – там не читают алой книги и золото там не ценно. И не знаю, куда иду я, и не знаю, где путь мой, и не знаю, куда приду я, и нет мне границ, ибо я верю в себя!..

– Обожди, – прервал певца царь, – но имеешь ли ты право верить в себя?

Певец же ничего не ответил и запел веселую песню; улыбнулся ей царь, радостно слушала ее царевна, и лица всех стали ясными. Тогда певец запел грустную песнь; и примолкла палата, и на глазах царевны были слезы. Замолчал певец и сказал сказку; не о властном искусстве говорил он, а о том, как шли в жизнь разные люди, и пришлось им возвращаться назад, и кому было легко, а кому тяжко. И молчали все, и царь голову опустил.

– Я верю в себя, – сказал певец, и никто не смеялся над ним. – Я верю в себя, – продолжал он, – и эта вера ведет меня вперед; и ничто не лежит на пути моем. Будет ли у меня золото, впишут ли имя мое в алых книгах, но поверю я не золоту и не книге, а лишь самому себе, и с этой верой умру, и смерть мне будет легка.

– Но ты оторвешься от мира. Люди не простят тебе. Веря лишь в себя, одиноко пойдешь ты, и холодно будет идти тебе, ибо кто не за нас – тот против нас, – сурово сказал царь.

Но певец не ответил и снова запел песню. Пел он о ярком восходе; пел, как природа верит в себя и как он любит природу и живет ею. И разгладились брови царя, и улыбнулась царевна, и сказал певец:

– Вижу я – не сочтут за врага меня люди, и не оторвусь я от мира, ибо пою я, а песня живет в мире, и мир живет песней; без песни не будет мира. Меня сочли бы врагом, если бы я уничтожил что‑либо, но на земле ничто не подлежит уничтожению, и я создаю и не трогаю оплотов людских. Царь, человек, уместивший любовь ко всей природе, не найдет разве в себе любви к человеку? Возлюбивший природу не отломит без нужды ветки куста, и человека ли сметет он с пути?

И кивнула головой царевна, а царь сказал:

– Не в себя веришь ты, а в песню свою.

Певец же ответил:

– Песня – лишь часть меня; если поверю я в песню мою больше, чем в самого себя, тем разрушу я силу мою, и не буду спокойно петь мои песни, и не будут, как теперь, слушать их люди, ибо тогда я буду петь для них, а не для себя. Все я делаю лишь для себя, а живу для людей. Я пою для себя, и, пока буду петь для себя, дотоле будут слушать меня. Я верю в себя в песне моей;

в песне моей – все для меня, песню же я пою для всех! В песне люблю лишь себя одного, песней же я всех люблю! Весь для всех, все для меня – все в одной песне. И я верю в себя и хочу смотреть на любовь. И как пою я лишь для себя, а песнью моей живлю всех – так пусть будет вовеки. Поведу жену в далекий путь. Пусть она верит в себя и верою этой дает счастье многим!

– Хочу веры в себя; хочу идти далеко; хочу с высокой горы смотреть на восход! – сказала царевна.

И дивились все.

И шумел за окном ветер, и гнул деревья, и гнал на сухую землю дожденосные тучи – он верил в себя.

 

 

Порог

 

Я вижу громадное здание.

В передней стене узкая дверь раскрыта настежь; за дверью – угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка… Русская девушка.

Морозом дышит та непроглядная мгла; и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медлительный глухой голос.

– О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает?

– Знаю, – отвечает девушка.

– Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?

– Знаю.

– Отчуждение полное, одиночество?

– Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.

– Не только от врагов, но и от родных, от друзей?

– Да… и от них.

– Хорошо. Ты готова на жертву?

– Да.

– На безымянную жертву? Ты погибнешь – и никто… никто не будет даже знать, чью память почтить!

– Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.

– Готова ли ты на преступление?

Девушка потупила голову…

– И на преступление готова.

Голос не тотчас возобновил свои вопросы.

– Знаешь ли ты, – заговорил он наконец, – что ты можешь разув<