Камердинер при Особе Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича Клементий Григорьевич Нагорный

 

Ещё одним верным царским слугой был К. Г. Нагорный, жизненный путь которого также мало освещён в какой‑либо литературе, посвящённой теме Царской Семьи. Однако, благодаря проведённому автором исследованию, теперь об этом человеке можно рассказать немногим больше.

Клементий Григорьевич Нагорный родился 25 января (ст. ст.) 1887 года. Происходил из крестьян села Пустоваровки Антоновской волости Сквирского уезда Киевской губернии. Был холост.

На действительную военную службу, которая для него начала исчисляться с 1 января 1909 года, был принят Сквирским Уездным по воинской повинности Присутствием 29 октября 1908 года.

После окончания Кронштадтской Учебной Команды 11 апреля 1909 года К. Г. Нагорному присвоена категория Матроса 2‑й статьи. Определён в Гвардейский Экипаж, где ему 9 мая 1910 года была присвоена категория Матроса 1‑й статьи.

Проходил службу на Императорской Яхте «Штандартъ» в должности рядового матроса, а во время пребывания на судне Царской Семьи исполнял обязанности Каютного (каютного матроса) при Наследнике Цесаревиче Алексее Николаевиче.

Начиная с мая 1909 и по сентябрь 1913 года К. Г. Нагорный в составе экипажа упомянутого судна сопровождал Царскую Семью во всех Её официальных визитах и на отдыхе.

За эти годы малолетний Наследник Цесаревич сильно привязался к своему старшему товарищу, который стал для Него одним из самых близких людей.

К началу октября 1913 года срок воинской повинности Матроса 1‑й статьи К. Г. Нагорного подходил к концу, вследствие чего им было получено предложение от Государыни продолжить срок своей службы, но уже в качестве Лакея.

Получив его личное согласие, Государыня отдала соответствующее распоряжение.

Согласно ему, 17 июля 1913 года Обер‑Гофмаршал Высочайшего Двора Граф П. К. Бенкендорф направил Заведующему Канцелярией Ея Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны и Управления делами Августейших Детей Их Императорских Величеств Графу Я. Н. Ростовцову Отношение за № 3267, в котором сообщал, что: «…Государыне было угодно повелеть (…) Матроса 1‑й статьи К. Г. Нагорного, срока службы 1909 года, определить Лакеем сверх штата к комнатах Их Высочеств Августейших детей Их Императорских Величеств». [494]

А, кроме того, он также пояснял, что К. Г. Нагорный в конце сентября – начале октября заканчивает свою службу в Гвардейском Экипаже, после чего: «… будет прислан в Ливадию для вступления в дежурство». [495]

3 сентября 1913 года К. Г. Нагорному была направлена повестка, на основании которой ему следовало явиться в Ливадию для представления при вступлении в новую должность. Однако это распоряжение К. Г. Нагорный выполнить не мог, поскольку срок его службы заканчивался только лишь 1 октября 1913 года, о чём он и уведомил означенную канцелярию соответствующим рапортом от 15 сентября.

Официальное назначение Клементия Нагорного на должность Лакея 2‑го разряда при комнатах Августейших Детей состоялось 28 сентября 1913 года, то есть после того, как Государыня на представленном Ей письменном докладе Графа Я. Н. Ростовцова собственноручно начертала «Согласна». А так как к тому времени К. Г. Нагорный не успел обзавестись семьёй, он был зачислен в штат Гофмаршальской Части с годовым окладом 460 рублей, к которым были также прибавлены ещё 240 рублей так называемых «квартирных» денег, предназначавшихся на оплату жилья.

Свои обязанности в новой должности К. Г. Нагорный стал исполнять с 11 октября 1913 года. И, как особо отмечалось, «с сохранением обмундирования матроса». То есть свои непосредственные обязанности К. Г. Нагорный должен был выполнять в форме матроса Гвардейского Экипажа.

Однако уже с 22 ноября 1913 года он был назначен на должность Помощника дядьки с тем же окладом «без наименования лакеем».

Едва начав службу, расторопный матрос сразу обратил на себя внимание безукоризненным выполнением своих обязанностей, в силу чего доктор Е. С. Боткин решил принять личное участие в его судьбе.

Так, 7 декабря 1913 года он писал Графу Я. Н. Ростовцову:

 

«… Теперь ещё подоспело дело, которым я должен побеспокоить Вас и о котором Вам уже телеграфировал[496] предварительно М. М. Аничков, – о назначении только что принятого на службу к ВЫСОЧАЙШЕМУ Двору матроса Нагорного – помощником боцмана Деревенки. Из сказанного мне ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВОМ я понял, что фактически боцман Деревенко будет по прежнему называться дядькой ЕГО ВЫСОЧЕСТВА НАСЛЕДНИКА ЦЕСАРЕВИЧА, но юридически он должен занимать место камердинера, а его помощник, Нагорный, гардеробщика, а соответственно этим назначением должно быть и их содержание от Двора, независимо от того, что они могут получать по своей морской службе. Определить это содержание здесь не представлялось возможным, т. к. ИХ ВЕЛИЧЕСТВАМ угодно, чтобы оно равнялось тому, что получали соответствующие служащие, т. е. камердинер и гардеробщик ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, когда ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО был НАСЛЕДНИКОМ ЦЕСАРЕВИЧЕМ. Кроме того, ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО изволила указать, что содержание боцмана Деревенки должно быть больше содержания его помощника Нагорного, остающегося тоже в морской форме, а содержание последнего не должно быть меньше того, на которое он был взят в качестве лакея ИХ ВЫСОЧЕСТВ.

(…)

Р.S. Относительно замены Нагорного, – получившего новое назначение, – для службы у стола ИХ ВЫСОЧЕСТВ, – ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО изволила решение несколько отложить».[497]

 

16 января 1914 года Командир Гвардейского Экипажа Контр‑Адмирал Граф Н. М. Толстой направил Графу Я. Н. Ростовцову Уведомление за № 400, в котором сообщал, что этим же днём к нему явился Матрос 1‑й статьи К. Г. Нагорный, доложивший «о выраженном желании оставить его на сверхсрочную службу». А так как, согласно существующему в то время положению, матросы и рядовые неспециалисты не могли быть оставлены на сверхсрочной службе, «то Нагорный мог быть зачислен на таковую только с ВЫСОЧАЙШЕГО ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА повеления». [498]

Вполне естественно, что таковое вскоре было получено, о чём граф Я. М. Ростовцов не замедлил сообщить Контр‑Адмиралу Графу Н. М. Толстому в письме за № 835 от 7 февраля 1914 года.

В своём ответном послании от 10 февраля последний сообщал, что К. Г. Нагорный:

 

«будет получать от Экипажа: казённое обмундирование натурою, штатное жалование матроса по званию матроса 1‑й статьи 12 р. 90 к., добавочного 240 р. в год и в конце года единовременную денежную выдачу в 40 руб. (…) А, кроме того, находясь в плавании, он будет получать и морское денежное довольствие по положению».

 

После того как Граф Я. Н. Ростовцов был извещён, что К. Г. Нагорный оставлен на сверхсрочной службе в Гвардейском Экипаже с упомянутым окладом и вещевым довольствием и присвоением ему чина Квартирмейстера, он известил об этом Государыню письменным докладом от 26 февраля 1914 года.

Сообщая о назначенном К. Г. Нагорному денежном довольствии в Гвардейском Экипаже (252 руб. 90 коп. + единовременное пособие в 40 руб.), а также о его окладе Лакея 2‑го разряда в 460 руб. в год (за вычетом упомянутых 252 руб. 90 коп., что в конечном итоге составляло сумму в 167 руб. 10 коп.), он предлагал в дополнение к таковой выдавать последнему из сумм Наследника Цесаревича 240 руб. в год, то есть по 20 рублей в месяц, что, в конечном итоге, составляло 407 руб. 10 коп. в год.

Надо сказать, что чуть ли не с первых дней их знакомства Наследник Цесаревич полюбил всей душой молодого и сильного матроса. Сам же К. Г. Нагорный, заменяя этому маленькому и неизлечимо больному мальчику и няньку, и телохранителя, был к нему не просто привязан, а обожал его всей глубиной своей бесхитростной души.

С началом Первой мировой войны К. Г. Нагорный оставался в прежней должности, а в 1916 году в награду отлично‑усердной службы ему Всемилостивейше была пожалована Серебряная медаль «За усердие».

В связи с этим событием весьма любопытен тот факт, что, будучи представленным к награде, К. Г. Нагорный обратился с просьбой выдать ему в качестве подарка Золотые часы с Государственным Гербом, в чём ему было отказано ввиду того, что к этому моменту выдача подарков уже была прекращена.

За свою недолгую, но беспорочную службу К. Г. Нагорный был награждён:

• Кульмским знаком в память 200‑летия Гвардейского Экипажа (8 мая 1910 года);

• Светло‑бронзовой медалью «В память 100‑летнего юбилея Отечественной войны 1912 года (26 августа 1912 года);

• Светло‑бронзовой медалью «В память 300‑летия Российского Императорского Дома Романовых (21 февраля 1913 года);

• Серебряными часами с Государственным Гербом (к 300‑летнему Юбилею Российского Императорского Дома Романовых);

• Серебряной медалью «За усердие» для ношения на груди на Станиславской ленте (23 августа 1916 года);

• Германской серебряной медалью «За военные заслуги» (27 февраля 1910 года);

• Бухарской большой серебряной медалью (7 декабря 1911 года);

• Гессенской серебряной медалью (12 (26) мая 1912 года).

С началом Первой мировой войны Государь вместе с Наследником Цесаревичем часто выезжают в Ставку Верховного Главнокомандующего, где на К. Г. Нагорного впервые обратил внимание состоявший при ней же Британский Военный Атташе в Петрограде генерал сэр Джон Хенбери‑Вильямс, который в своей книге «Император Николай II, каким я его знал» отмечал:

 

«“Дядька” Цесаревича, здоровенный матрос Нагорный, которого мальчик обожал, всегда был рядом – огромный, весёлый, обожающий слуга своего маленького господина. Этот человек многим знаком по фотографиям, запечатлевшим его с Цесаревичем. Сообщали, что Нагорный был убит вместе с другими в июле 1918 года. Можно не сомневаться, он до конца оставался преданным своему долгу. Через два месяца его тело было найдено на месте массовой казни».[499]

 

Не меньшей любовью «Дядьке» платил и его подопечный. Так, в дневниковых записях Наследника Цесаревича за 1916 год К. Г. Нагорный упоминается неоднократно:

 

«29 Января.

Встал рано. Учился и гулял. Завтракали с Мама мы 5 (“мы 5” – значит, мы впятером. Так в тексте). Днём гулял и катался на санях. Папа телеграфировал. Видел много войск. Обедал в 6 ч. [асов]. Приготов. [лял] уроки. Лёг поздно. У Нагорного украли 90 рублей с кошельком.

 

11 Июля.

Сегодня мне, Мама и сёстрам привили оспу. Был на молебне. Катались и купались с Нагорным. Все пили чай в Конвое, а я обедал. Вечером поехали в поезд. Когда приехал, разболелась голова. Температура 38,2°. Лёг рано.

 

21 Июля.

С утра лил дождь. После ванны оставался наверху и написал 3 письма: Маме, Бабушке и Марии. Завтракал со всеми в столовой наверху. Днём играл в саду с Папа, П.В.П.,[500] Макаровым[501] и с Нагорным в войну. Макаров пил чай и обедал со мною. Читал и лёг рано.

 

13 Октября.

Утром занимался и катался на моторе. Писал Мама. Завтракал со всеми. После завтрака прогулка к месту старой Ставки. Играл с Ж.[ильяром], Г. Светличным[502] и Нагорным».[503]

 

Дружбу Своего Августейшего Сына с К. Г. Нагорным отмечал в Своих письмах и Государь. Так, к примеру, в письме к Государыне от 26 октября 1916 года Он описал такой курьёзный случай:

 

«… Убежала кошка[504] Алексея и спряталась под большой кучей досок. Мы надели пальто и пошли искать её. Нагорный сразу нашёл её при помощи электрического фонаря, но много времени стоило заставить эту дрянь выйти, – она не слушалась Ал. [ексея]. Наконец он схватил её за задние лапы и вытащил через узкую щель. Сейчас так тихо в поезде…»

 

В одно из своих пребываний в Ставке накануне Высочайшего Смотра Алексей Николаевич сильно простудился, подхватив насморк, результатом чему явилось открывшееся кровотечение из носа. Предпринятые доктором В. Н. Деревенко меры не помогли, посему было принято решение о его срочной эвакуации в Царское Село. По дороге мальчик заметно бледнел и слабел, а также дважды пребывал в состоянии обморока. Посему на протяжении всей ночи К. Г. Нагорный, не шевелясь, поддерживал голову Наследника Цесаревича на должной высоте, подложив под неё вытянутую руку. И только когда кровь в 6 час. 20 мин. утра остановилась, верный царский слуга смог расслабиться и отдохнуть после бессонной ночи.

После отречения Государя и во время содержания Царской Семьи под арестом в Александровском Дворце Клементий Григорьевич Нагорный продолжал выполнять свои обязанности Помощника дядьки.

С наступлением тепла К. Г. Нагорный вместе со всей Царской Семьёй и оставшимися при Ней верными слугами принимал самое деятельное участие в обустройстве огорода перед Александровским Дворцом, по‑прежнему совмещая их со своими непосредственными обязанностями.

Следует отметить, что судьба К. Г. Нагорного была предопределена задолго до его кончины. Ибо ещё в Царском Селе наиболее революционно настроенные солдаты охраны были страшно возмущены тем, что К. Г. Нагорный продолжает возить в кресле экс‑Императрицу по аллеям и парковым дорожкам, за что неоднократно грозили ему расправой. И даже однажды прислали ему письмо, в котором грозились убить, если тот не прекратит свою службу у «жены тирана».

Начиная с 1 июля 1917 года, выплата жалованья от Гвардейского Экипажа была прекращена, вследствие чего, по ходатайству Графа П. К. Бенкендорфа, должностной оклад К. Г. Нагорному был увеличен до 540 руб. в год.

В середине июля отставной Кондуктор А. Е. Деревенько был назначен на должность Камердинера Наследника Цесаревича с годовым окладом в 2000 рублей, а отставной Квартирмейстер К. Г. Нагорный получил при нём же должность Гардеробщика с упомянутым ранее окладом.

Но из‑за всё ухудшающейся политической ситуации в стране получать положенную зарплату К. Г. Нагорному не пришлось. Так, в соответствии с сохранившимися в РГИА Санкт‑Петербурга документами, его жалованье на 29 июля 1917 года составляло всего лишь 97 рублей 50 копеек, то есть в десять раз менее, чем жалованье, назначенное А. Е. Деревенько.

Вместе с самыми верными слугами К. Г. Нагорный последовал за Царской Семьёй в Тобольск, куда вскоре должен был прибыть и А. Е. Деревенько, который после событий Февральской Смуты резко изменил своё отношение к Наследнику Цесаревичу. И, как выяснилось впоследствии, оказался человеком, далеким от нравственных принципов, да ещё, к тому же, и нечистым и на руку.

Узнать же об этом помог случай. Разбирая привезённые в Тобольск вещи Царской Семьи, слуги наткнулись на случайно оказавшийся среди них сундук А. Е. Деревенько, в котором нашлись абсолютно новые вещи Наследника Цесаревича, которые бывший Кондуктор, попросту говоря, присвоил, не успев отослать на родину для своих сыновей.

После этого случая А. Е. Деревенько было отказано в прибытии в Тобольск, а его место с 10 августа 1917 года занял К. Г. Нагорный, которому теперь было назначено жалованье в 1200 рублей в год.

Находясь в тобольской ссылке, Наследник Цесаревич также не забывал лишний раз отметить в дневнике своего верного слугу, давно ставшего для него одним из самых близких людей.

Так 4 января 1918 года он писал:

 

«У меня ещё больше прыщей (краснуха). Утром играл в шашки с Нагорным. Мари тоже заболела. Она вся покрыта прыщами. Все солдаты сняли погоны по приказу, а Папа и я – нет».[505]

 

В Тобольске К. Г. Нагорный выполнял все прежние, возложенные на него обязанности, а также некоторые «секретные» поручения теперь уже просто Алексея Николаевича Романова и его друга Коли – сына доктора В. Н. Деревенко. Затеяв детскую игру, мальчики обменивались письмами и записками. Так, забавы ради, экс‑Наследник Цесаревич подписывался в них своим именем, но только наоборот – Йескела. Одно из таких писем от Коли Деревенко, проживавшего с семьёй на частной квартире, должен был пронести в Дом «Свободы» К. Г. Нагорный, имевший в то время доступ в город. Возвратившись назад, он с удивлением заметил, что ранее охранявшие Царскую Семью стрелки Сводного Гвардейского Отряда были заменены на красногвардейцев. Но было уже поздно. Верного слугу обыскали и нашли упомянутое письмо, после чего из детской забавы раздули «контрреволюционный заговор».

Вспоминая об этом эпизоде у следователя Н. А. Соколова, Полковник Е. С. Кобылинский пояснял:

 

«Когда этот Родионов появился у нас, он производил обыск у Нагорного, когда тот пришёл из города. Он нашёл у него письмо от сына доктора Деревенко к Алексею Николаевичу и сказал об этом Хохрякову: “Вот тип! Говорит, что у него ничего нет, а у самого письмо!” И, обращаясь ко мне, добавил: “А при Вас, наверно, и не то проносили”. Хохряков обрадовался: “А! Давно я точу зуб на эту сволочь! Осрамил нас!” Это говорил матрос Хохряков про матроса Нагорного. Иначе и быть не могло: один – “краса и гордость русской революции”, а другой – преданный Семье человек, глубоко любивший Алексея Николаевича и им любимый. За это он и погиб: осрамил красу и гордость русской революции. За этот же “срам”, конечно, погиб и Седнев, также матрос и также преданный Семье человек».[506]

 

Надо отметить, что эта мысль, высказанная однажды Е. С. Кобылинским, стала некоей догмой для ряда авторов, описывающих жизненный путь И. Д. Седнева и К. Г. Нагорного. Принято также считать, что именно П. Д. Хохряков настоял на расстреле этих бывших моряков. Однако это было не совсем так. И вот почему.

Группа заложников из 20 человек, о которой упоминалось в главе, посвящённой И. Д. Седневу (см. Часть I), накануне уничтожения была передана уральскими чекистами П. Д. Хохрякову, о чём, кстати сказать, Г. П. Никулин поведал во время беседы, записанной в Радиокомитете в 1964 году. Принимая арестантов у Григория Никулина, Павел Хохряков даже выдал ему расписку в том, что таковые приняты им для… «отправки в поля Елисеевские», что на чекистском жаргоне тех лет означало физическую ликвидацию. (Написав расписку в «юмористическом стиле», бывший кочегар, видимо, решил «блеснуть» собственным остроумием.) Поначалу предполагалось, что эта группа заложников в полном составе должна отправиться по маршруту Екатеринбург – Тобольск, и что в пути следования она будет охраняться хохряковским отрядом, численностью около трёхсот человек, названным для устрашения «Отрядом карательной экспедиции тобольского направления». Но из‑за побега П. Чистосердова планы решили поменять, для чего, прихватив с собой лишь арестованного ранее епископа Тобольского Гермогена вместе с несколькими офицерами, всех остальных, во избежание повтора подобного прецедента, попросту расстреляли недалеко от городской свалки…

Но это будет немногим позднее, а тогда, 7/20 мая 1918 года, К. Г. Нагорный сопровождал больного Алексея Николаевича в его последнем в жизни путешествии.

Не желая терпеть грубость и хамство со стороны лиц охраны и лично самого Николая Родионова, Клементий Нагорный однажды даже пообещал последнему его избить, если он хотя бы ещё раз допустит оскорбительную непочтительность к бывшему Наследнику Цесаревичу.

Негодовал он также против тюремщиков и в том случае, когда Родионов запер их вместе с Алексеем Николаевичем в каюте, откуда они некоторое время не имели возмож‑ности даже выйти в туалет!

По прибытии в Екатеринбург Клементий Нагорный поначалу пытался помочь нести багаж Великих Княжон, видя с каким трудом несёт свой чемодан под моросящим дождём Татьяна Николаевна. Но едва он подхватил чемодан Княжны, как его тотчас же оттолкнули. А он, не сдержавшись, нагрубил.

Давая показания Н. А. Соколову, няня Августейших Детей А. А. Теглева вспоминала:

 

«Нагорный держал себя смело и свою будущую судьбу предсказал себе сам. Когда мы приехали в Екатеринбург, он мне говорил: “Меня они, наверное, убьют. Вы посмотрите, рожи‑то, рожи‑то у них какие! У одного Родионова чего стоит! Ну, пусть убивают, а всё‑таки я им, хоть одному‑двоим, а наколочу морды сам!”».[507]

 

В дом Ипатьева К. Г. Нагорный попал лишь на следующий день, то есть 24 мая, причём препроводил его туда непосредственно комиссар Н. Родионов.

Будучи допрошенным Комендантом Дома Особого Назначения А. Д. Авдеевым, К. Г. Нагорный заявил, что имеет при себе наличные деньги, однако не указал той суммы, которой располагал в действительности, в связи с чем в «Книги записей дежурств Членов Отряда особого назначения по охране Николая II» была сделана соответствующая запись:

 

«24 Мая

Нагорный Клементий Григорьев в Доме особого назначения при бывш[ем] царе Николае Романове, служащий при Алексее Никол[аевиче], 32 год[а], имеет при себе деньги четыреста восемьдесят девять (489) руб.».[508]

 

После проведённого личного обыска и уверения в том, что он – Клементий Нагорный – готов считать себя «на равном состоянии» с находящейся под арестом Царской Семьёй, он подписал текст заранее составленной расписки следующего содержания:

 

 

Росписка

Я нижеподписавшийся гражд. [анин] Нагорный Клементий Григорьев Кiевской губ. [ернии] Свирского уезда Антоновской волости Села Пустоварова даю настоящюю расписку в том что желая преданно служить при бывшем царе Николае Романове обязуюсь подчинятся и выполнять все распоряжения Уральского Областного Совета исходящiя от Коменданта дома и считать себя на равном состоянiи как и остальная Семья Романовых.

К. Нагорный

24 май 1918 [509]

 

И только после этого Клементий Нагорный был наконец‑то допущен в комнаты, занимаемые Царской Семьёй.

Находясь рядом с больным Алексеем Николаевичем (в первый день пребывания в доме Ипатьева он сильно зашиб ногу), он продолжал всё с тем же самопожертвованием заботиться о его здоровье. Но порой простых человеческих сил ему, попросту, не доставало. Так, в дневниковой записи за 27 мая Государыня отмечала, что

 

«… Е. С. (Боткин. – Ю. Ж.) дежурил часть ночи, чтобы дать Нагорному выспаться».[510]

 

В этот же день Помощник Коменданта ДОН А. М. Мошкин, проверявший комнаты, занимаемые Царской Семьёй и Её слугами, решил снять и присвоить себе золотую цепочку с крестиками и образками, висевшую над кроватью Наследника Цесаревича…

А далее – известно. Клементий Нагорный и Иван Седнев были арестованы, увезены из дома Ипатьева и помещены в тюрьму, откуда их, как заложников, 28 июня 1918 года увели на бессудный расстрел…

 

«Этот простой матрос, – писал Контр‑Адмирал К. Г. Старк, – был до последней минуты жизни верный в своей любви к Царской Семье. Ничто его не поколебало: и в Екатеринбурге он был всё таким же, всё также презрительно, резко отвечал красноармейцам и советским комиссарам, и не раз его простые слова заставляли замолкать советчиков. Они чувствовали, что этот матрос как‑то выше, чем‑то сильнее их, и они боялись и ненавидели его».[511]

 

Находясь в Севастополе осенью 1920 года, хорошо известный Царской Семье бывший Корнет Кавалергардского Е.И.В. Марии Фёдоровны полка С. С. Бехтеев одно из своих стихотворений посвящает Клементию Нагорному:

 

В годины ярости кровавой

Преступных слов и гнусных дел,

Когда от нас Орёл Двуглавый,

Взмахнув крылами, улетел;

Когда убийцы и бродяги,

Позоря славных ход времён,

Топтали царственные стяги

И Крест Андреевских знамён;

Когда матросы с бандой серой,

Казня страдальцев без вины,

Глумились в бешенстве над верой

Седой священной старины, –

Тогда на вольные страданья,

С ничтожной горстью верных слуг,

С своим Царём пошёл в изгнанье

Ты – верный раб и честный друг.

И скорбь, и жребий – зло суровый

Ты с Ним в дни горя разделил

И за Него, томясь, оковы

В предсмертный час благословил.

И, пулей в грудь навылет ранен,

Ты умер верностью горя,

Как умер преданный Сусанин

За Православного Царя…

Пройдёт свободы хмель позорный,

Забудет Русь кровавый бой…

Но будет жить матрос Нагорный

В преданьях родины святой.[512]

 

Решением Священного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей Клементий Григорьевич Нагорный был причислен к лику Святых Новомучеников Российских от власти безбожной пострадавших и наречён именем Святого Мученика Воина Клементия (Нагорного).

Чин прославления был совершён в Синодальном Соборе Знамения Божьей Матери РПЦЗ в Нью‑Йорке 19 октября (1 ноября) 1981 года.