Джордж Псалманасар: «История Формозы»

Игорь Анатольевич Мусский

Великих афер

 

Великих –

 

 

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=5961777

«100 великих афер / И.А. Мусский.»: Вече; Москва; 2008

ISBN 978‑5‑9533‑3351‑1

Аннотация

 

У вас в руках – настоящая энциклопедия мирового мошенничества, причудливая и остросюжетная летопись человеческой алчности. На страницах книги перед вами предстанут цари и принцы никогда не существовавших стран и короли жуликов, создатели подделок, ставших мировой сенсацией. Кто не слышал в нынешней России об уголовных делах «МММ» и «Русского Дома Селенга»? Но, оказывается, первую финансовую пирамиду у нас в стране построили еще в позапрошлом веке! Рассказ о погибшем НЛО, тайна динозавра из озера Лох‑Несс, история романтических «Поэм Оссиана» поистине не позволят вам скучать.

 

Игорь Анатольевич Мусский

Великих афер

 

Тюльпаномания

 

Тюльпан… Кто бы мог подумать, что этот красивый цветок станет причиной невиданных страстей, невероятных историй и приключений. Самые ранние сведения о тюльпанах относятся к литературным произведениям Персии. Здесь цветок был известен как «дульбаш» или «тюльпан» – турецкая чалма. В 1554 году посланник австрийского императора Ожье Жислен де Бусбек увидел тюльпаны в саду турецкого султана. Посол закупил партию луковиц и отправил в Вену. Цветы попали в Венский сад лекарственных растений, которым заведовал голландский ботаник, садовод Клюзиус. В 1570 году он привез луковицу тюльпана в голландский город Лейден.

В Нидерландах тюльпаны быстро вошли в моду и стали пользоваться большим спросом, особенно у богачей. Купцы и лавочники стремились собрать как можно больше редких сортов диковинных цветов и покупали их по безумным ценам. Так, некий торговец из Харлема заплатил за одну луковицу половину своего состояния только для того, чтобы посадить ее в оранжерее и похвастаться перед знакомыми.

Когда луковицы тюльпанов стали доступны среднему голландцу, цветы превратились в объект финансовых спекуляций. Страну охватило безумное увлечение, позже названное тюльпаноманией. Купцы за бесценок спускали свои товары, чтобы на вырученные деньги купить вожделенные луковицы.

К 1634 году тюльпановая афера захватила крупнейшие города республики: Амстердам, Утрехт, Алкмар, Лейден, Энкхейзен, Харлем, Роттердам, Хорн… Спекуляция луковицами приносили больший доход, чем перепродажа акций или облигаций.

Быстрый рост цен стимулировал приток на голландский цветочный рынок все новых покупателей, мечтавших быстро разбогатеть. В 1636 году спрос на тюльпаны редких сортов вырос настолько, что они стали предметом большой биржевой игры. Современник так описывал сценарий подобных сделок: «Дворянин покупает тюльпаны у трубочиста на 2000 флоринов и сразу продает их крестьянину, при этом ни дворянин, ни трубочист, ни крестьянин не имеет луковиц тюльпанов, да иметь и не стремится. И так покупается, продается, обещается больше тюльпанов, чем их может вырастить земля Голландии».

 

Акварель неизвестного художника, XVII век

 

Деревенские постоялые дворы и таверны превратились в цветочные биржи. Завершение торговых сделок отмечалось шумным застольем. Главным же центром ценообразования была Харлемская биржа, где за три года торгов по спекулятивно‑завышенным ценам общая сумма цветочных сделок достигла астрономической цифры – 10 млн гульденов. Для сравнения: в такую же сумму оценивалась биржевая стоимость знаменитой Ост‑Индской компании.

Цены на луковицы постоянно росли. Самым дорогим сортом считался «Семпер Август». В 1623 году его луковица стоила 1000 флоринов, а в разгар тюльпаномании один из экземпляров был продан за 4600 флоринов, новую карету, пару серых лошадей и полный комплект сбруи. Для сравнения корова в то время стоила 100 флоринов. Рекордной можно считать сделку в 100 тысяч флоринов за 40 тюльпановых луковиц.

Спрос постоянно превышал предложение. Чтобы привлечь людей среднего достатка, продавцы начали брать небольшие авансы наличными, а в залог остальной суммы – имущество покупателя. Мантинг, плодовитый автор той поры, написавший о тюльпаномании фолиант объемом в тысячу страниц, сохранил для потомков следующий перечень различных предметов, за которые была куплена луковица редкого сорта «Вице‑король»: 2 ласта пшеницы, 4 ласта ржи, 4 откормленных быка, 8 откормленных свиней, 12 откормленных овец, 2 хогсхеда вина, 4 бочки пива, 2 бочки сливочного масла, 1000 фунтов сыра, кровать с постельными принадлежностями, мужской костюм, серебряная чаша. Всего добра на 2500 флоринов.

Существует рассказ об одном редком экземпляре, за который покупатель отдал целую пивную в 30 тысяч флоринов. Живописец Ян ван Гойен предложил гаагскому бургомистру за десять луковиц аванс в размере 1900 флоринов, а в залог остальной суммы – полотно Соломона ван Руйсдаля, а также обязался написать картину.

Среди народа сложилось мнение, будто тюльпаны – гарантия обогащения. Надо только купить побольше луковиц, а когда цена поднимется, выгодно продать. «Дворяне, горожане, фермеры, механики, моряки, лакеи, горничные, трубочисты, торговцы старьем, – писал французский психолог Б. Садис, – все завязли в торговле тюльпанами. Дома и земли продавались за разорительную низкую цену или шли в уплату покупок, сделанных на рынке тюльпанов. Так заразительна была эпидемия, что иностранцев поразило то же безумие, и деньги текли в Голландию отовсюду».

Тюльпановая лихорадка породила легенды. В «Путешествиях» Блейнвилла приводится забавный случай. Богатый купец, гордившийся своими редкими тюльпанами, получил большую партию товара. Эту весть ему принес в бухгалтерию некий моряк. Купец наградил его за хорошую новость крупной копченой селедкой. Моряк, заметив на конторке торговца луковицу, очень похожую на луковицу репчатого лука, незаметно сунул ее в карман в качестве закуски к селедке.

Едва он ушел, как купец обнаружил пропажу драгоценной луковицы тюльпана «Семпер Август» стоимостью три тысячи флоринов. Все домашние были подняты на ноги, драгоценную луковицу искали повсюду, но тщетно. Горю купца не было предела. Наконец кто‑то заподозрил моряка.

Моряк и не думал прятаться. Его обнаружили мирно сидящим на бухтах каната и пережевывающим последний кусочек «лука». Он и не помышлял, что ест завтрак, на деньги от продажи которого можно было кормить экипаж целого корабля в течение года или, как утверждал ограбленный купец, «устроить роскошный пир для принца Оранского и целого двора штатгальтера». Моряк провел несколько месяцев в тюрьме по обвинению в краже в особо крупных размерах.

Тюльпаномания не могла продолжаться вечно. Как только цены на луковицы стали чуть снижаться, торговцы сразу запаниковали и принялись сбрасывать свой товар. Предложение резко превысило спрос. Тысячи голландцев вдруг обнаружили, что являются обладателями нескольких луковиц, которые никто не хочет покупать даже за четверть первоначальной цены. Состоятельные купцы были доведены чуть ли не до нищеты, а многие дворяне разорились.

Особенно туго пришлось тем, кто пытался спекулировать в кредит. Допустим, некий продавец Хиддинг договаривался с покупателем Эйкеном о поставке через два месяца пяти «Семперов Августов» по четыре тысячи флоринов за луковицу. В оговоренный срок Хиддинг был готов продать луковицы, но к тому времени цена падала до трехсот‑четырехсот флоринов за штуку, и Эйкен отказывался выплачивать разницу. Таких случаев невыполнения договорных обязательств с каждым днем становилось все больше.

Владельцы тюльпанов провели в ряде городов общественные собрания. После бурных дебатов в Амстердаме делегаты пришли к соглашению, по которому договоры, заключенные в разгар мании, то есть до ноября месяца 1636 года, объявлялись потерявшими законную силу, а те, что были заключены позднее, считались расторгнутыми после уплаты покупателями десяти процентов стоимости контракта. Но это решение никого не удовлетворило.

Судьи, заваленные исками о нарушении условий договоров, отказывались принимать к рассмотрению спекулятивные сделки. В конце концов поиском выхода из тупика занялся Совет по делам провинций в Гааге. Члены совета после трехмесячных дебатов объявили, что не могут вынести окончательное решение, поскольку… не обладают всей полнотой информации. Они предложили следующий выход: если покупатель отказывается приобретать тюльпаны по договорной цене, продавец может продать луковицы с аукциона, а разницу между фактической и договорной ценами обязан компенсировать покупатель. Подобные рекомендации оказались абсолютно бесполезными. В Голландии не было суда, который мог бы заставить покупателей платить за тюльпаны. Споры по тюльпановым сделкам разбирали специальные комиссии. В итоге большинство продавцов согласилось получить по пять флоринов с каждой сотни, полагавшейся им по договорам.

К началу 1640‑х годов тюльпаномания в Голландии навсегда отошла в историю, оставив после себя разве что забавную книгу «Взлет и падение флоры». Трехлетний застой в экономике дорого стоил стране. Однако важно другое: Нидерланды и поныне считаются страной тюльпанов. Здесь ежегодно производится 3 миллиарда луковиц тюльпанов, из которых две трети идет на экспорт, а треть остается в стране для выращивания цветов и последующего разведения.

 

Крах системы Джона Лоу

 

В 1715 году умер французский король Людовик XIV. Его наследнику было всего пять лет лет, поэтому править страной стал регент герцог Филипп Орлеанский. За каждым шагом регента следил его противник – могущественный и гораздо более близкий по родству малолетнему Людовику XV герцог Бурбонский.

Финансы королевства находились в плачевном состоянии: «король Солнце» оставил после себя национальный долг 3 миллиарда ливров (это при годовом доходе страны 145 миллионов). Торговля замерла, непосильные налоги не платились.

Филипп Орлеанский пытался выйти из кризиса, используя старые проверенные способы: подделка монеты, пересмотр государственных обязательств, продажа поставок и откупов (сбор косвенных налогов), наказание спекулянтов и ростовщиков. Но положение не улучшалось. Французское государство находилось на грани финансового краха.

В этот критический момент во Францию прибыл шотландский финансист Лоу, с которым герцога Орлеанского связывали дружеские отношения. Он обещал спасти положение и укрепить государственные финансы.

 

Джон Лоу

 

Джон Лоу (его фамилию часто произносят на французский манер – Ло) родился 21 апреля 1671 года в Эдинбурге, в семье потомственных банкиров и ювелиров. К семейному бизнесу он начал приобщаться с четырнадцати лет, а после смерти отца в 1688 году его заставили изучать банковское дело. Но молодой повеса все больше увлекался азартными играми и светскими красавицами. В Лондоне он проиграл в карты значительную часть своего состояния. 9 апреля 1694 года Джон убил на дуэли дворянина Эдварда Уилсона (причиной спора была дама). Лондонский суд обвинил Лоу в убийстве и приговорил его к смертной казни. Джона вызволил из тюрьмы брат Уиллсона, но дуэлянту пришлось бежать на континент.

В Нидерландах Лоу познакомился с деятельностью Амстердамского банка, славящегося своей кредитной системой. Затем он перебрался в Италию, где был развит банковский капитал, особенно в Генуе и Флоренции. Вернувшись домой, Джон представил парламенту план реорганизации Шотландского банка. Получив отказ, Лоу предложил свои услуги английскому правительству. И снова неудача. Посетив несколько европейских столиц, шотландец в 1716 году оказался в Париже.

Прибыв ко двору Людовика XV, Джон Лоу предложил простой выход из кризиса: наряду с золотыми и серебряными монетами при торговых расчетах использовать банковские билеты, так называемые банкноты. Правда, для того чтобы новшество завоевало доверие народа, необходимо поручительство самого Филиппа Орлеанского. Кроме того, кредитные билеты должны обмениваться по первому требованию на золото или серебро.

Доводы финансиста были настолько убедительны, что 5 мая 1716 года королевским указом регент разрешил Лоу учредить частный банк, бумажные билеты которого предписывалось принимать в уплату государственных повинностей наряду с монетой. Новый банк быстро приобрел популярность у публики; уже спустя год банкноты обращались по курсу на 20 процентов выше номинала.

Через несколько месяцев Филипп Орлеанский до того уверовал в систему шотландца, что подписал указ, по которому все подати и налоги в государственную казну отныне следовало платить только билетами банка Лоу.

Когда шотландский финансист решил восстановить Вест‑Индскую компанию, Филипп Орлеанский предоставил Лоу монопольное право на торговлю с Луизианой – французской колонией в Америке, расположенной на берегах Миссисипи.

В 1718 году банк Лоу стал «Королевским банком», то есть государственным учреждением. Все частные и казенные платежи во Франции теперь должны были осуществляться только билетами банка. Звонкая монета сохранялась как разменная мелочь. Компания Лоу получила табачные откупа, затем под ее контроль перешли сборы различных податей. Объединившись с Китайской, Ост‑Индской и Гвинейской компаниями, с 23 мая 1719 года она получила название «Компания всех Индий». Таким образом Лоу приобрел исключительное право на всю заморскую торговлю Франции.

Шотландец распорядился выплатить по акциям дивиденды в размере 120 процентов, что привело к ажиотажному спросу на бумаги компании. Лоу расхваливал несметные богатства далекой Луизианы. В рекламных целях были изданы многочисленные картинки с изображением райской жизни американских поселенцев. Бывшего губернатора Луизианы, вздумавшего опровергнуть этот вздор, сразу отправили в Бастилию. Лоу разработал грандиозные планы заселения и освоения Луизианы. «Компания всех Индий» продавала всем желающим огромные участки заокеанских земель. Лоу выплатил по акциям дивиденды за год вперед, рассчитывая покрыть эти расходы за счет выпуска новых акций.

В спекуляции пустились чуть ли не все жители Парижа – от аристократии до бедняков. Банк Лоу располагался на окраине французской столицы, в Сент‑Антуанском предместье, на улице Кенкампуа. Именно здесь велась спекулятивная торговля акциями. Днем и ночью на подъездах к улице стояла целая вереница роскошных карет. Ловкие спекулянты за несколько часов сколачивали себе состояние. Один из игроков, например, уже не зная, куда девать деньги, предлагал крупную сумму тому, кто привезет ему в середине лета снег с вершин Овернских гор.

Сам Лоу прикупил себе несколько замков и поместий. Но более всех доволен был регент. Он быстро расплатился с долгами и теперь мог тратить любые суммы по своему усмотрению, быстро забыв о том, как всего два года назад ему приходилось выпрашивать деньги у парламента.

Джон Лоу теперь продавал акции только за кредитные билеты «Королевского банка». Как отмечают экономисты, именно тогда заработали первые бумажные деньги. Недаром Карл Маркс назвал Лоу «главным провозвестником кредита». Филипп Орлеанский назначил шотландца генеральным контролером финансов, сделал его членом Королевской академии.

Все были так довольны, что Джон Лоу поначалу не придал значения первым признакам надвигавшегося краха. «Компания всех Индий» не имела коммерческого успеха. Доходы от колониальной торговли не оправдывали даже постройки кораблей. Во Франции нашлось немного желающих отправиться на освоение американских земель. На берегах Миссисипи полуголодные переселенцы построили небольшой поселок. Придворные льстецы в Париже предложили назвать его Новым Орлеаном в честь регента Филиппа Орлеанского.

Государство с готовностью расплачивалось с кредиторами бумажными деньгами. Соблазн делать деньги из бумаги заставил правительство потерять всякое чувство меры, и в результате количество бумажных ливров во много раз превысило весь золотой запас королевства. Герцог Бурбонский и его советник кардинал Флери поняли – настало время нанести Орлеанскому дому сокрушительный удар, покончить с его влиянием на короля и взять власть в свои руки. Они предъявили к оплате в золоте большую сумму банковских билетов, рассчитывая, что Лоу не сможет расплатиться. Но тот, опустошив хранилище банка, выполнил обязательства, и герцог увез золото в трех каретах шестьдесят миллионов ливров!

Пытаясь подорвать доверие к звонкой монете, Филипп Орлеанский издал указ о ее «порче». Французам предписывалось сдать государству для обмена старые золотые и серебряные монеты и взамен получить на ту же сумму новые, худшей пробы. За первым указом о «порче монет» последовали другие, столь же непопулярные. За несколько месяцев вес золотой монеты менялся двадцать восемь раз, а серебряной – тридцать пять.

Когда курс акций начал падать, Лоу велел своим людям покупать акции на одном конце улицы Кенкампуа, а продавать на другом конце. Однако возродить спрос на акции не удалось. После безудержной спекуляции бумажными деньгами и акциями теперь все стремились от них избавиться. Владельцы банковских билетов бросились скупать земли, поместья, ювелирные украшения, дорогую мебель и посуду. Цены достигли астрономических высот.

Все больше билетов стало предъявляться в банк для оплаты золотом. Тогда появился указ, запрещавший под угрозой огромного штрафа производить выплаты свыше десяти ливров серебром и свыше трехсот ливров золотом. Кроме того, все векселя должны были оплачиваться только билетами банка. Лоу добился издания еще ряда указов. Отныне запрещалось держать серебряную посуду и носить дорогие украшения, а также покупать драгоценности и иметь при себе более пятисот ливров звонкой монетой. Весной 1720 года Лоу объявил банкноты единственным денежным средством для платежей свыше 100 ливров. Для того чтобы выбить почву из ног спекулянтов, был установлен твердый курс акций – 9 тыс. бумажных ливров.

Уступая общественному мнению, регент приказал арестовать Джона Лоу. Однако документация банка и компании оказалась в полном порядке, чего нельзя было сказать о финансах королевства. Лоу через два дня отпустили, но пост генерального контролера финансов занял его давний противник – канцлер Д’Агессо. Первым делом он восстановил хождение золотой и серебряной монеты без всяких ограничений.

Понимая, что дни кредитных билетов сочтены, люди бросились в банк в надежде обменять их на золото. По распоряжению Лоу банк чинил всяческие проволочки в обмене, тем не менее золотые запасы банка таяли с поразительной быстротой. И тогда шотландец принял решение, ставшее для него роковым.

Утром 17 июля 1720 года на дверях банка появилось объявление, что обмену на золото подлежат только билеты самого мелкого достоинства – десять ливров. Возле банка собралась огромная толпа народа. Люди кричали, толкались, размахивали над головами пачками билетов. Все боялись, что обмен может прекратиться вовсе. Началась страшная давка. Толпа требовала повесить шотландца, которого еще недавно превозносила до небес. Его дом подвергся нападению. Сам Джон Лоу счастливо избежал расправы, спрятавшись во дворце Пале‑Рояль.

Париж охватила паника. По городу прокатилась волна самоубийств. Система шотландца завершилась грандиозным банкротством. Иначе и быть не могло: при 700 млн ливров наличности государство выпустило бумаг на 3 млрд ливров!

Известие о том, что Лоу удалось избежать расплаты, вызвало в парламенте разочарование. После бурного заседания было принято решение лишить «Компанию всех Индий» привилегий. Несмотря на то что регент продолжал защищать шотландца, и даже отправил весь парламент заседать в пригород Парижа, было ясно, что система Лоу потерпела крах.

7 апреля 1721 года «Компания всех Индий» была ликвидирована. Фактически власть перешла к герцогу Бурбонскому. Регенту пришлось признать все долги банка и компании акционерам и вкладчикам государственным долгом и еще больше увеличить налоги. Ликвидация дел «Королевского банка» и образовавшегося дефицита была поручена известным финансистам братьям Пари, которые хорошо нажились на этой операции.

Главный виновник обвала Джон Лоу в декабре 1720 года бежал из Парижа. Его имущество было конфисковано. Обосновавшись в Венеции, Лоу пытался зарабатывать карточной игрой в Копенгагене, Риме, Лондоне, но полностью разорился. Шотландец представил несколько финансовых проектов Венецианской республике, но их отвергли. Умер он 21 марта 1729 года от пневмонии, оставив семье несколько картин и бриллиант, оцененный в 40 000 ливров.

 

Мыльный пузырь южных морей

 

На рубеже ХVII и XVIII веков Британская империя переживала тяжелые времена. Финансовый кризис, религиозные смуты, раздоры ведущих политических партий усугубились в годы войны с Францией. При королеве Анне возникли сложности с выплатой жалованья морякам королевского флота: вместо денег они получали особые билеты.

Государству было необходимо срочно обеспечить погашение долговых обязательств армии и флоту и некоторых других статей текущей задолженности, составлявших и сумме около 10 млн фунтов стерлингов. Тут‑то и посетила светлую голову Роберта Харли, графа Оксфордского, известного коллекционера и мецената, гениальная мысль. В 1711 году он предложил организовать особую торговую компанию с целью возрождения национальной кредитной системы. За идею графа ухватились. Компания, учрежденная несколькими известными коммерсантами, взяла государственный долг на себя, а правительство гарантировало ей вознаграждение в размере шести процентов в год. Для обеспечения выплат этого вознаграждения, составившего 600 тыс. фунтов, было решено направлять поступления от пошлин на вина, уксус, товары из Индии, обработанные шелка, табак, китовый ус и ряд других товаров. Компания, получившая монополию на торговлю в южных морях, присвоила себе соответствующее название.

 

Компания южных морей. Гравюра XIX века

 

В этот период истории британцы грезили фантастическими планами освоения месторождений золота и серебра на западном побережье Южной Америки. Слухи о том, что Испания скоро откроет для свободной торговли четыре порта на побережьях Чили и Перу, вызвали всеобщую эйфорию, и акции Компании южных морей поднялись в цене. На самом деле испанский король Филипп V не собирался позволять англичанам торговать в портах Латинской Америки.

20 мая 1718 года Компания южных морей и Банк Англии внесли свои предложения в парламент по поводу уменьшения государственного долга. Компания была готова взять на себя государственный долг, составлявший 30 млн 981 тыс. 712 фунтов, за вознаграждение в размере пяти процентов в год. На сумму долга предполагалось выпустить акции.

2 февраля 1720 года стало окончательно ясно, что прошло предложение Компании южных морей. Роберт Уолпол предостерег, что этот план поощряет «опасную практику биржевых спекуляций и отвлечет нацию от торговли и промышленности. Он вызовет опасный соблазн завлечь и разорить легковерных, принеся их сбережения в жертву перспективе иллюзорного богатства». Некоторые пэры также возражали против предложенного плана, но их никто не услышал. 7 апреля 1720 года законопроект Компании южных морей получил королевскую санкцию и стал законом страны.

Руководители компании, и прежде всего ее управляющий сэр Джон Блант, не брезговали никакими средствами, чтобы поднять курс акций. Прежде всего распускались слухи, будто граф Стэнхоуп получил от испанского правительства предложение обменять Гибралтар и Порт‑Мэйхон на территории побережья Перу под гарантию обеспечения и расширения торговли под эгидой Компании южных морей; будто за изделия из хлопка и шерсти жители Мексики обещали золото в немыслимых количествах; будто компания получила право строить и фрахтовать столько судов, сколько пожелает, и не выплачивать проценты испанскому монарху. Все это не соответствовало действительности, но курс акций неуклонно повышался.

12 апреля руководство компании объявило новую эмиссию на сумму миллион фунтов при ставке дохода в 300 фунтов на каждые вложенные 100 фунтов. Доход подлежал пятикратной выплате частями, по 60 фунтов на каждую акцию номиналом 100 фунтов. Подписка превысила вдвое заявленный объем, и еще спустя несколько дней акции продавались уже по 340 фунтов.

Тогда было объявлено еще об одном выпуске акций по цене 400 фунтов. Страстное желание представителей всех социальных слоев спекулировать этими акциями оказалось настолько велико, что в течение нескольких часов было подписано акций на полтора миллиона фунтов.

Казалось, что все англичане только тем и занимаются, что покупают и продают бумаги Компании южных морей. Но одной компании им показалось мало. «Каждый дурак стремился стать мошенником», – распевали на улицах. Одна за другой открывались акционерные компании. В народе их метко прозвали «мыльными пузырями». Эти предприятия образовывались с единственной целью – спекулировать акциями на фондовом рынке. Учредители использовали первую же благоприятную возможность выгодной продажи ценных бумаг, а на следующее утро предприятие переставало существовать. О характере деятельности «мыльных пузырей» можно судить по названиям: «Компания по созданию вечного двигателя», «Компания по поощрению разведения лошадей в Англии, благоустройству церковных земель, ремонту и перестройке домов приходских священников и викариев», «Компания по страхованию всех господ и дам от убытков, которые они могут понести по вине прислуги». Владельцем одной из подобных компании являлся сам принц Уэльский, получивший в результате спекуляций 40 тыс. фунтов прибыли. Герцог Бриджуотер основал компанию, обещавшую вложить собранные деньги в благоустройство Лондона.

29 апреля курс акций Компании южных морей поднялся до 500 фунтов, и примерно две трети получавших государственную ренту обменяли государственные ценные бумаги на акции компании Бланта. В начале августа за акцию давали более 1000 фунтов! «Мыльный пузырь» должен был вот‑вот лопнуть.

Многие выражали недовольство директорами компании, обвиняя их в пристрастном составлении списка акционеров каждого выпуска. Стало известно, что Джон Блант, председатель правления компании, и другие руководители начали распродавать свои акции и фиксировать прибыль. Курс снизился до 900 фунтов. Правлению пришлось срочно созывать собрание акционеров, на котором высшие должностные лица компании старались превзойти друг друга в восхвалении достигнутых результатов и описании блестящих перспектив. Не помогло. В начале сентября курс акций упал до 700 фунтов.

К тому времени Компания южных морей заняла столь важное место в финансовой системе и общественной жизни страны, что ее крах грозил перерасти в банкротство самого государства. По настойчивой просьбе секретаря Крэггза состоялось несколько встреч между директорами Компании южных морей и Банка Англии. В итоге банкиры объявили подписку на облигации на три миллиона фунтов для поддержания национальной кредитной системы на обычных условиях: задаток 15 фунтов на сотню, надбавка 3 фунта на сотню, доход 5 фунтов. Ранним утром собралось так много людей, что подписка, казалось, должна была растянуться на весь день, но к полудню очередь исчезла.

Теперь ни у кого не оставалось сомнений, что Компания южных морей находится на грани банкротства. Стоимость ее акций упала до 130 фунтов. В крупных городах Британской империи прошли стихийные собрания, на которых звучали угрозы в адрес руководителей Компании южных морей, поставивших страну на грань разорения. В толпе обманутых вкладчиков оказался ученый Исаак Ньютон. В начале 1720 года Ньютон, в то время управляющий Королевским монетным двором, сказал: «Я могу рассчитать движение небесных светил, но не степень безумия толпы». И продал за 7 тыс. фунтов стерлингов принадлежавшие ему акции Компании южных морей, получив прибыль порядка 100 процентов. Летом, кода ажиотаж достиг пика, Ньютон поддался общему настроению и вновь купил ценные бумаги – теперь уже по более высокой цене. После краха компании он потерял 20 тыс. фунтов.

Вина директоров компании еще не была доказана, а парламентарии жаждали крови. Лорд Мосворт предложил казнить ее директоров тем же способом, которым в Древнем Риме карались отцеубийцы: зашив в мешок, их бросали в Тибр. «Чем Темза хуже Тибра?» – вопрошал он. Герцог Уортонский заявил, что палате общин не следует выказывать никакого уважения к виновным и что он отрекся бы от лучшего друга, окажись тот вовлеченным в аферу.

Руководителей Компании южных морей, включая Эдварда Гиббона, деда знаменитого историка, было решено заключить в тюрьму. Правда, казначей компании Найт, прихватив бухгалтерские книги и документацию, успел скрыться во Франции. Король объявил награду в две тысячи фунтов за поимку беглеца.

Председатель правления Блант, начинавший свою карьеру простым писцом, был известен как человек аскетического образа жизни, непримиримый критик роскоши. При аресте у него обнаружили купчие на шесть особняков. При допросе в палате общин выяснилось, что Блант, как и другие директора, брал в компании льготные ссуды под залог своих акций, которые ему ничего не стоили. Подтвердилось также, что, когда цена достигла пика, директора тайно продали часть своих ценных бумаг. На допросе в палате лордов Блант отказался отвечать на ряд важных вопросов и его бросили в тюрьму.

В отношении канцлера казначейства Эйлсби и члена кабинета министров Крэггза было начато специальное расследование.

16 февраля 1721 года тайный комитет представил первый отчет палате общин. Оказалось, что еще до принятия законопроекта о Компании южных морей сэр Джон Блант, Гиббон и Найт распространяли акции среди членов правительства и близких им людей с целью привлечь их на свою сторону. Среди тех, кто получил бесплатные акции, – граф Сандерлендский, секретарь Крэггз, секретарь казначейства Чарльз Стэнхоуп, герцогиня Кендальская и графиня Плейтенская. Канцлер казначейства Эйлсби имел 794 415 фунтов на счету в посреднической фирме, принадлежащей директорам Компании южных морей.

По завершении следствия палата общин начала судебный процесс над лицами, замешанными в махинациях с акциями Компании южных морей.

Вина Эйлсби была столь очевидна, что палата единогласно признала: «Канцлер поощрял разрушительные действия Компании южных морей с целью извлечения большой прибыли для себя, вступил в сговор с директорами в их пагубных делах к ущербу для торговли и кредита королевства». Депутаты постановили: Эйлсби изгнать с позором из палаты общин и заключить в тюрьму Тауэра. Его имущество должно быть конфисковано для возмещения потерь рядовых акционеров. Этот вердикт вызвал бурю восторга у англичан. В Лондоне люди поздравляли друг друга, словно они только что избежали великого бедствия.

В то же время Чарльз Стэнхоуп и граф Сандерлендский были оправданы. Бедняга Крэггз умер от апоплексического удара, его имущество, оцененное в 1,5 млн фунтов, конфисковали. Всех директоров Компании южных морей заочно приговорили к огромным штрафам и конфискации, унесшим львиную долю их имущества.

После громкого скандала законодательная власть приступила к восстановлению национальной кредитной системы. У Компании южных морей были изъяты акции на сумму свыше 8 млн фунтов и распределены среди пайщиков и подписчиков. В итоге на каждые 100 фунтов, вложенных в компанию, акционеры получили 33 фунта 6 шиллингов и 8 пенсов. В британской истории этот кризис получил название «Мыльный пузырь южных морей».

 

«Поэмы Оссиана». Мистификация Макферсона

 

«Ныне я убежден, что “Оссиан” Макферсона – великое оригинальное творение, написанное именно в то время, когда и было опубликовано – в 60‑е годы XVIII столетия, и что гэльский вариант 1807 года – один из многих переводов», – писал в 1872 году в предисловии к сборнику гэльских баллад «Книга фениев» Дж. Ф. Кемпбелл о «Сочинениях Оссиана», якобы собранных, переведенных на английский язык и изданных в 1763 году Джеймсом Макферсоном.

Обратимся к биографии автора этой знаменитой литературной мистификации. Джеймс Макферсон родился в шотландском Ратвене 27 октября 1736 года в семье фермера. Он учился в Королевском колледже в Абердине, изучал богословие в Эдинбургском университете. Сочинять стихи Джеймс начал рано – за время учения он написал 4000 стихотворных строк.

По возвращении в Ратвен двадцатилетний Макферсон получил в свое ведение приют. Затем он работал частным учителем Томаса Грэма, сына лаэрда (шотландского помещика). Именно тогда Макферсон и познакомился с Джоном Хьюмом, автором «Дугласа», и доктором Александром Карлайлом из Инвереска. Он нередко читал им наизусть гэльскую поэзию; восхищенный Хьюм попросил Джеймса перевести на английский язык фрагмент под названием «Смерть Оскара». Первый опыт оказался удачным, и Макферсон написал еще 16 стихотворений, выдав их за фрагменты большой поэмы. Он утверждал, что почти дословно перевел шотландские легенды, передававшиеся из поколения в поколение.

 

«Фингал», древняя поэма, сочиненная Оссианом.

Издание 1765 года

 

В 1760 году стихотворения были опубликованы под заглавием «Отрывки из древней поэзии, собранные в Горной Шотландии и переведенные с гэльского, или шотландского гэльского языка». Книга произвела настоящую сенсацию, литературный мир встретил ее с восхищением.

Макферсон отправился в путешествие по Шотландии. После длительных поисков он объявил, что обнаружил эпическую поэму о жизни Фингала. Герой «найденной» Макферсоном поэмы Фингал жил в III веке и был королем древнего государства Морвен на западном берегу Шотландии. Макферсон утверждал, что поэмы к тому времени, как он их услышал и записал, возрождались и пересказывались более пятнадцати веков.

В 1762 году произведение было издано под заглавием «Фингал, древняя эпическая поэма, в шести книгах, и некоторые другие стихи, сочиненные Оссианом, сыном Фингала; переведенные с гэльского языка». Поэма, написанная мелодичной ритмизованной прозой, рассказывала о вторжении в Ирландию Сварана, короля Лохлина (Дании), и победе над ним Фингала. Герои поэмы идеализированы: Фингал не знал поражений ни у врагов, ни у прекрасных дам; любовных историй в поэме не счесть, юноши славно погибали в боях, а возлюбленные горестно их оплакивали.

Мнения критиков разделились, особенно в Англии, где многие сочли поэму подделкой. Несмотря на резкую критику, «Фингала» Оссиана с восторгом приняли читатели. О таком успехе Макферсон и не помышлял, переиздания книги пользовались все большим спросом.

Вскоре появились переводы «Фингала» на немецкий, французский, испанский, итальянский, голландский, датский, русский, польский и шведский языки. Стихи эти взволновали самого Гёте, и он перевел многие из них, чтобы прочесть своим друзьям. Гёте зашел столь далеко, что ввел упоминание о «Поэмах Оссиана» в своего «Вертера», где они в сердце юноши вытесняют Гомера. Все это принесло Макферсону невиданную известность.

Имена героев Оссиана вошли в моду, у ног гордых родителей играли многочисленные Оскары и Мальвины. Характерный пример популярности поэмы Оссиана – сын шведского короля Бернардота был назван Оскаром в честь сына Оссиана. Позже он унаследовал шведский престол под именем Оскара I.

Желая умножить свой успех, Макферсон опубликовал в 1763 году еще одно эпическое произведение: «Темора, древняя эпическая поэма, в восьми книгах, и некоторые другие стихи, сочиненные Оссианом, сыном Фингала; переведенные с гэльского языка». Публикацию Макферсон снабдил пояснительным текстом, в котором утверждал, что материал для поэмы был собран во время путешес<