Глава 7. Огонь по своим и работа противника. 1929–1941 гг.

 

Хотим мы или не хотим, но в этой главе мы просто вынуждены перейти к болезненной для авторов – да и для всех нормальных людей в нашей стране – теме политических репрессий 1930-х годов. Писать о них страшно, горько и обидно. Когда осознаешь, какую цену заплатил наш народ в годы Великой Отечественной, в душе возникает чувство бессильной злобы. Бессильной оттого, что изменить уже ничего нельзя, а очень хотелось бы. Но у истории, как известно, нет сослагательного наклонения, а потому мы должны помнить о тех, кто ушел до срока по злой воле вождей или ретивых исполнителей, старавшихся выполнить и перевыполнить план по подлости и человеконенавистничеству. Это наш долг – сохранять память о тех, кто принял на себя удар от «своих» и по этой причине не сумел встать в боевой строй, когда жестокий и умный враг пришел на нашу землю. А они знали, где, когда и как надо бить этого врага, знали и умели делать это. Но очень многим оперативным сотрудникам не пришлось применить свои знания и умения на практике…

Процесс устранения нелояльных по отношению к Сталину кадров НКВД, РККА и Коминтерна происходил постепенно, начиная с 1929 года (!). Именно в этом году против ряда польских коммунистов, проживавших в СССР, были выдвинуты обвинения в принадлежности к Польской организации войсковой (ПОВ). «Дело ПОВ» впоследствии стало инструментом дискредитации и уничтожения членов Компартии Польши, в том числе начальника Иностранного отдела ОГПУ С.А. Мессинга и начальника Особого отдела ОГПУ Я.К. Ольского.

В марте – апреле 1933 года по обвинению в примиренческом отношении к оппозиционерам из состава республиканских, краевых и областных коллегий были исключены 23 члена, 58 руководящих работников краевых и областных управлений ОГПУ подлежали немедленному увольнению.

Авторы хотят еще раз напомнить читателям, что старт репрессиям был дан еще в конце 1920-х гг., и к приснопамятному 1937 году маховик уже успел достаточно раскрутиться…

 

В середине 1931 года произошла цепочка событий, о которых мы не можем не сказать. 25 августа в Сочи машину со Сталиным и Ворошиловым задел грузовой автомобиль, которым управлял пьяный водитель. В середине сентября, во время поездки Сталина на озеро Рица, один из автомобилей сопровождения упал в реку вместе с мостом. 23 сентября катер, на борту которого находился Сталин, был обстрелян с берега бойцами пограничного поста.

Одни историки утверждают, что два последних происшествия инспирировал секретарь Закавказского крайкома партии Л.П. Берия, другие – что это были неудавшиеся террористические акты, третьи списывают все на случайность.

Вполне возможно, что после указанных событий у Сталина и его ближайшего окружения (Ворошилов, Каганович, Молотов и др.) значительно усилились подозрения в отношении некоторых членов Политбюро и ЦК ВКП(б). Как следует из различных источников, неприязнь к Сталину действительно имела место, отражая как политические противоречия в среде высшего и среднего руководящего состава партии, вооруженных сил и органов госбезопасности, так и личные амбиции.

Мы считаем, что в конце 1933 – начале 1934 года у Сталина могла появиться, а затем и усилиться мания преследования. После того как на «съезде победителей» (26 января – 10 февраля 1934 г.) против вождя было подано 292 голоса из 1218, подсознательный страх перед утратой власти или даже перед физическим устранением мог стать доминирующим фактором, определившим многие поступки «рябого горца». Несомненно, Сталин знал, что за день до выборов в ЦК на квартире Г.К. Орджоникидзе собрались оппозиционные делегаты съезда, пытавшиеся убедить С.М. Кирова в необходимости отставки Сталина.

Вскоре после убийства Кирова (1 декабря 1934 г.) Сталин и его сторонники из числа партийной верхушки принимают решение о применении мер физического воздействия к врагам партии и государства во время проведения следственных действий. В первую очередь это относилось к арестованным контрреволюционерам, отказывающимся давать показания, большинство из которых вождь воспринимал в качестве своих личных врагов. Оглядываясь назад, мы можем с уверенностью сказать, что странную смерть Кирова группировка Сталина использовала как повод для расправы со своими политическими противниками в ходе очередной «партийно-фракционной войны».

Убийство первого секретаря Ленинградского губкома ВКП(б) стало поводом к началу так называемой «большой чистки» в партии, органах безопасности, армии, советских и хозяйственных органах. Один из ее начальных этапов – так называемое «Кремлевское дело» 1935 года.

В июне 1935 года на пленуме ЦК ВКП(б) с докладом «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе» выступил секретарь ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов. В докладе говорилось, что при попустительстве Енукидзе на территории Кремля была создана террористическая сеть с целью убийства «товарища Сталина». По этому делу были осуждены 110 человек: 30 – Военной коллегией Верховного Суда и 80 – Особым совещанием при НКВД.

Согласно официальной версии, в «заговоре» участвовали четыре контрреволюционные террористические группы: группа служащих правительственной библиотеки во главе с Н.А. Розенфельдом (племянником Л.Б. Каменева); троцкистская группа комендатуры Кремля; троцкистская группа военных работников во главе с начальником отделения РУ РККА М.К. Чернявским; белогвардейская группа Г.Б. Синани-Скалова (сотрудник спецслужбы Коминтерна). Идеологом покушения назывался находившийся в ссылке Л.Б. Каменев (Розенфельд).

Согласно другой версии, «Кремлевское дело» инспирировал Г.Г. Ягода с целью взять под контроль НКВД охрану Кремля, которая находилась в ведении Наркомата обороны. В пользу этой версии говорит то, что в числе осужденных были дежурные помощники коменданта Кремля В.Г. Дорошин и И.Е. Павлов, секретарь коменданта Кремля А.И. Синелобов, бывший комендант Большого Кремлевского дворца И.П. Лукьянов, бывший начальник административно-хозяйственного отдела комендатуры Кремля П.Ф. Поляков. При этом Ягода обвинил Енукидзе в противодействии органам госбезопасности.

 

Действия Сталина показывают, что он не доверял никому. Чтобы получить компрометирующие сведения на тех или иных высокопоставленных лиц или проверить их, генсек использовал возможности так называемого «особого сектора» – личной секретной службы, надежно замаскированной в структуре аппарата ЦК ВКП(б). В большинстве мемуаров (особенно сотрудников спецслужб, напрямую общавшихся со Сталиным) отмечается поразительная глубина и точность информированности вождя по большинству оперативных вопросов. Были заговоры или нет – в любом случае генсек преследовал цель установить личный контроль над всеми силовыми структурами государства.

Сталин руководствовался принципом «Разделяй и властвуй!», не позволяя чрезмерно усилиться ни одному из конкурирующих ведомств и почти всегда действуя по одной схеме. Путем кадровых перестановок он изолировал своих противников друг от друга и, опираясь на одни группировки, уничтожал членов других. При этом он создавал такие условия, при которых для одних его противников открывались перспективы карьерного роста – за счет других, сходивших с политической арены.

К сожалению, многие «товарищи по партии» с большим удовольствием использовали предоставляемый Сталиным шанс для устранения своих друзей-соперников. Именно самые низменные свойства человеческой натуры: подлость, предательство, трусость, стяжательство – стали основным оружием в борьбе за партийную кормушку. Можно без конца упрекать В.И. Ленина во всех «смертных грехах» – нынче модно пинать мертвого льва, – но упрекнуть его в репрессиях по отношению к своим соратникам или партийным оппонентам даже в самые критические моменты политической деятельности никто не сможет. И тем более никто не найдет примеров стравливания Лениным партийцев между собой ради укрепления собственной власти.

 

В декабре 1935 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о закрытии особых переправ на границе, организованных НКВД для Коминтерна (компартий Польши, Западной Белоруссии, Западной Украины и Финляндии). «Окна» стали рассматриваться руководством ВКП(б) как каналы проникновения в СССР шпионов и диверсантов. Большинство представителей указанных компартий, оказавшихся на территории СССР (в том числе почти все их руководство), уже не могли покинуть пределы Советского Союза.

В середине 1936 года начались аресты политэмигрантов, в первую очередь из КП Польши. Около 35 процентов (1275 из 3669) арестованных в СССР за шпионаж обвинялись в принадлежности именно к польским спецслужбам.

Негативное отношение к выходцам из иностранных компартий нашло отражение в «чистке» не только аппарата Коминтерна, но и аппарата НКВД. В шифротелеграмме № 44 от 25 сентября 1936 года, направленной членам Политбюро ЦК, И.В. Сталин и А.А. Жданов заявили, что ОГПУ в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока опоздал на четыре года. 26 сентября 1936 года Г.Г. Ягода был отстранен от руководства НКВД и назначен наркомом связи, на его место пришел Н.И. Ежов.

Последний привел с собой до трехсот новых сотрудников, которые стали помощниками начальников отделов в центральном аппарате НКВД, республиканских и областных управлениях. Это мотивировалось необходимостью выполнить требование Политбюро о повышении уровня работы НКВД. Однако большинство пришедших были партийными бюрократами, не обладавшими профессиональными знаниями и опытом.

С 25 декабря 1936 года отделы ГУГБ «в целях конспирации» стали номерными, Иностранный отдел получил «счастливый» седьмой номер, его начальником оставался А.А. Слуцкий.

А затем наступил небезызвестный 1937 год, в котором ключевым стало словосочетание «враг народа».

На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года Сталин сказал:

«Не ясно ли, что, пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, диверсанты, шпионы и убийцы…»[229].

После назначения Ежова изменения в структуре НКВД сопровождались не только кадровыми перестановками, но и «чистками» в центре и на местах. Ежовские «назначенцы» знакомились со своей новой профессией, рьяно участвуя в подготовке показательных судебных процессов (в январе 1937 года – дело параллельного антисоветского троцкистского центра, в июне – дело Тухачевского), а затем продвигались по службе, постепенно заменяя «людей Ягоды».

В течение 1937–1938 гг. практически все руководители оперативных подразделений в РККА, НКВД и во многих структурах Коминтерна в центре и на местах были арестованы. В том числе и те, кто по долгу службы отвечал за подготовку к диверсионной работе за рубежом и возможной партизанской войне на своей территории. Подавляющее большинство из них были подвергнуты жесточайшим пыткам и издевательствам, а затем объявлены «врагами народа» и расстреляны либо сосланы в концентрационные лагеря, которые с середины 1930-х гг. «более гуманно» стали именовать «лагерями трудового воспитания».

Автобиография Я.И. Серебрянского, написанная 9 мая 1937 г.

Некоторые известные специалисты в области нелегальной, оперативной и диверсионной работы в преддверии неминуемого ареста покончили с собой, защищая свое честное имя, профессиональную репутацию и, что для большинства было особенно важно, спасая своих близких от неминуемого ареста как ЧСВН – членов семьи «врага народа» или ЧСИР – членов семьи «изменника родины».

Репрессии не обошли стороной и семьи авторов. Дед одного из нас, сотрудник областного управления НКВД, покончил с собой в 1936 году, хотя по официальному заключению «умер от инфаркта». Дед другого по ложному обвинению был брошен в лагерь, где пробыл до осени 1941 года, пока его знания и опыт вновь не понадобились вождю.

Сотрудники Коминтерна, НКВД и РККА, объявленные в августе 1937 года членами Польской организации войсковой, обвинялись в следующем:

1) в подготовке в 1918 году совместно с левыми эсерами и бухаринцами свержения правительства РСФСР, срыва Брестского мира и в провоцировании войны РСФСР с Германией;

2) в подрывной работе на Западном и Юго-Западном фронтах во время советско-польской войны 1920 года с целью поражения РККА и отторжения Белоруссии и Украины;

3) в массовой фашистско-националистической работе среди польского населения СССР в целях подготовки базы и местных кадров для диверсионно-шпионских и повстанческих действий;

4) в шпионской работе в военной, экономической и политической областях;

5) в диверсионно-вредительской работе в оборонной промышленности, в текущем и мобилизационном планировании диверсий на транспорте и в сельском хозяйстве, в создании диверсионной сети на случай войны;

6) в контактах и совместных диверсионно-шпионских и иных антисоветских действиях с троцкистским центром, с белорусскими и украинскими националистами для совместной подготовки свержения советской власти и расчленения СССР;

7) в соглашении с «руководителем военно-фашистского заговора Тухачевским» в целях срыва подготовки РККА к войне и для открытия фронта полякам во время войны;

8) во внедрении участников организации в компартию Польши, захвате руководящих органов КП Польши и польской секции ИККИ, в работе по разложению КП Польши, в использовании партийных каналов для внедрения шпионов и диверсантов в СССР;

9) в захвате и парализации всей разведывательной работы СССР против Польши путем проникновения членов ПОВ в ВЧК – ОГПУ – НКВД и РУ РККА.

В письме ГУГБ НКВД, подписанным Ежовым, говорилось, что главной причиной «безнаказанной антисоветской деятельности» ПОВ является то, что в течение почти двадцати лет в ВЧК – ОГПУ – НКВД и РУ РККА находились польские шпионы: Уншлихт, Мессинг, Пиляр, Медведь, Ольский, Сосновский, Маковский, Логановский, Баранский и другие.

Политические процессы 1937 года были шоком для всех военных специалистов, воевавших в то время в Испании.

«В двадцатых числах июня [1937 г.], – вспоминает И.Г. Старинов, – я возвратился из Хаена и зашел к нашему военному советнику Кольману.

Поговорили о том о сем. Я заметил, что Кольман мнется, словно хочет и не решается сказать о чем-то потаенном.

– Что случилось? – напрямик спросил я.

– Ты давно не читал газет?

– Где же я мог их читать?

– А радио тоже не слушал?.. И ничего не знаешь?..

Кольман огляделся, будто опасаясь, что нас подслушивают.

– Одиннадцатого числа состоялся суд над Тухачевским, Уборевичем, Корком, Якиром… Они вели вредительскую работу, пытались подготовить наше поражение в будущей войне. Хотели восстановить власть помещиков и капиталистов.

– Что?!

Кольман подал газету за 13 июня:

– Вот здесь…

Строчки прыгали у меня перед глазами:

„…Двенадцатого июня сего года суд приговорил подлых предателей и изменников к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение“.

Как наяву, я увидел перед собой лицо Якира.

„Вам поручается важнейшее партийное дело, товарищ Старинов. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды…“

Увидел лес под Олевском, аэродром под Харьковом, ночные учения, где Якир с гордостью говорил о советской военной технике.

Этот человек – предатель и изменник?!

А маршал Тухачевский – бонапартист?!

Эйдеман, Уборевич, Примаков, Путна – прославленные герои Гражданской войны, и все они тоже враги народа?!

Кольман осторожно взял у меня газету.

– Как же это? – только и мог выговорить я.

– Чудовищно, – согласился советник. – Невозможно поверить. Но ты же видел…

– А какая им была корысть предавать Советскую власть? Власть, которую они сами устанавливали?! За которую кровь проливали?!

– Тише… Конечно, дикость какая-то… Сам не понимаю, на что они рассчитывали… Что им могли дать капиталисты?

– Ничего! Их бы первыми расстреляли, попадись Примаков или Якир в лапы фашистам.

– Видишь, пишут о попытке захвата власти…

– Так они же и были властью!

– Тем не менее факт налицо…

Да, чудовищный факт был налицо. И Кольман, и я не могли не верить Сталину, не верить суду.

Не могли не верить, а в сознании не умещалось случившееся…

Читая в газетах, что Вышинский награжден орденом Ленина „за укрепление социалистической законности“, натыкаясь на имя Ежова и на карикатуры, изображающие „ежовые рукавицы“, в которых корчатся враги народа, я испытывал острые приступы тоски.

Ни на минуту не забывалось, что работал с Якиром, что неоднократно сопровождал Примакова и Тухачевского.

А что ответишь ты, когда спросят, знал ли Якира и Примакова? Что ждет тебя по возвращении на Родину? – не раз спрашивал я самого себя. Что ответишь? <…>

В 1937 году многие высшие военачальники были арестованы и преданы суду по делу о „военно-фашистском заговоре“. Среди них оказались и авторы плана возможной партизанской войны – Уборевич, Якир, Примаков. Прошедшие по этому плану подготовку отряды бойцов ежовский карательный аппарат именовал не иначе как „бандами“. В немыслимом виде предстала и цель нашей будущей работы. Она велась будто бы для того, чтобы осуществить покушение на членов правительства, изменить в стране государственный строй, уступить в пользу иностранных держав целые республики. Такого никому из нас не могло привидеться и в самом кошмарном сне. <… >

Тайники с оружием, боеприпасами в приграничных районах были ликвидированы. Органы НКВД организовали настоящую облаву на тех, кто проходил подготовку по плану Уборевича – Якира – Примакова. В течение года изловили и расстреляли почти всех. <… > Не избежали гибели и сотрудники ОГПУ, также занимавшиеся подготовкой партизан…»[230].

Илья Григорьевич Старинов чудом остался жив.

Политическая установка на разоблачение «вредителей, диверсантов, террористов и шпионов» позволяла следователям НКВД трактовать деятельность обвиняемых по своему усмотрению. На фоне борьбы с «врагами народа» термин «диверсант» стал применяться исключительно в отрицательном смысле – применительно к врагам партии, единственным «вождем и учителем» которой был Сталин. Исходя из этого, обучение диверсантов и партизан в спецшколах и на спецкурсах легко можно было трактовать как «подготовку антисоветского заговора и террористических актов против руководства страны с целью изменения государственного строя в интересах контрреволюционных организаций и/ или иностранных государств». А большинство кадровых сотрудников Коминтерна, ИНО НКВД и РУ РККА можно было обвинить в принадлежности к той или иной иностранной разведке и/или в подготовке покушения на Сталина либо других руководителей СССР. Ревнителей зловещей политики, да и просто людей беспринципных, желавших выслужиться на разоблачении мнимых заговоров, хватало.

Во всем этом действе трагикомичным было то, что «табуреточные» следователи и оперативники, «шившие» дела на «врагов народа», через недолгий промежуток времени сами попадали в ту же категорию. После этого они в полной мере на своей собственной шкуре могли испытать все ужасы унижения и политического произвола, которые ранее творили сами.

За физическим уничтожением теоретиков и практиков диверсионного дела последовало уничтожение их трудов и учебных пособий. Титаническими усилиями некоторых людей, рисковавших жизнью (причем не только своей, но и членов своих семей) были сохранены ценнейшие экземпляры ряда изданий, которые позже позволили использовать накопленный бесценный опыт в подготовке новых поколений специалистов, так необходимых стране в обеспечении государственной безопасности.

Репрессиям подверглись ученые Остехбюро, занимавшиеся разработкой секретной техники для специальных подразделений. В специальных хранилищах и спецбиблиотеках были выпотрошены многие фонды. Книги уничтожались почти так же, как нацисты уничтожали труды мировых классиков. Фанатичное ослепление, массовый психоз в своих проявлениях отвратительны, и неважно, в каких странах и при каких режимах они культивируются…

Репрессии сопровождались целенаправленной обработкой общественного мнения. Так, в октябре 1937 года тиражом один миллион экземпляров вышла брошюра заместителя наркома внутренних дел Л.В. Заковского (Г.Э. Штубиса) «Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца!». Автор – чекист с декабря 1917 года, после убийства С.М. Кирова – начальник Управления НКВД по Ленинградской области.

О разгроме Особого технического бюро Заковский писал:

«…В одной технической лаборатории, изготовляющей сложные приборы оборонного значения, работал сын расстрелянного Каменева – Александр Каменев. По прямым заданиям отца, заклятого врага советского народа, в этой лаборатории Александром Каменевым была создана диверсионно-вредительская группа. Она всячески тормозила производство нужных для Красной армии приборов, кое-что выпускала из производства, а потом снова переделывала, нанося, таким образом, вред обороноспособности Советской страны. По заданию А. Каменева участники группы разработали план взрыва лаборатории в случае начала войны. Так троцкистско-зиновьевские бандиты пытались нанести удар во время войны на одном из важнейших участков оборонного значения, но они были разоблачены и обезврежены»[231].

Было ликвидировано уникальное воинское подразделение – Карельская егерская бригада, ее командный состав почти полностью был уничтожен, остальные отправились на лесоповал. Разгром мотивировался тем, что «финская разведка и „оппозиция“, которая вела борьбу против финской секции Коминтерна, были теснейшим образом друг с другом связаны. Эта так называемая „оппозиция“ финской секции Коминтерна имела большие возможности. Финские коммунисты, находившиеся в Карелии на советской работе, создали Карельскую егерскую бригаду. Вследствие отсутствия бдительности в эту бригаду на командные должности попадали так называемые „политэмигранты“ из Финляндии. Финская охранка искусственно создала такое положение, как будто бы этих „коммунистов“ преследуют, и переправляла их через границу. Некоторые из них попали в пехотную школу им. Склянского, обучались, а потом направлялись в Карельскую бригаду. Карельская егерская бригада, с точки зрения финской разведки, должна была стать первой вооруженной силой во время войны и преградить путь Красной армии на Север с той целью, чтобы отрезать Кольский полуостров и Карелию и, создав территорию для оккупационной армии, парализовать Кировскую железную дорогу и выступить против советской власти. Кроме того, из контрреволюционно настроенных элементов было создано несколько националистических групп, которые были бы резервом во время объявления войны»[232].

Но ни чудовищная ложь, переворачивающая с ног на голову реальные факты, ни «заслуги» перед партией и государством не спасали. 29 августа 1938 года сам Заковский был приговорен к высшей мере наказания и буквально через час после вынесения приговора расстрелян. Подобная участь, повторим, постигла многих оперативных работников и следователей, разоблачавших «контру» в собственной среде.

Сын И.А. Пятницкого, Владимир Иосифович Пятницкий, лично знавший многих функционеров ИККИ, работавших по военно-специальным линиям, полагает, что разгром Коминтерна и его спецслужб произошел вследствие следующих причин:

«Во-первых, когда стало ясно, что идея „всемирной пролетарской революции“, причем революции немедленной… всего лишь бредовая фантазия – и, похоже, одним из первых это понял Сталин, – он в своей международной политике сделал другую ставку – ставку на союз с Гитлером. <…> В этой ситуации Коминтерн только мешал. <…> Во-вторых, развернувшийся в тридцатых годах в Советском Союзе террор против ленинских партийных кадров не мог не затронуть Коминтерн: в его руководящих органах работало немало коммунистов из других стран, которых тоже по праву следует причислить к ленинской гвардии»[233].

Имел место еще один важный момент – смена политических ориентиров. В марте 1936 года Сталин дал интервью американскому журналисту Р. Говарду. Отвечая на вопрос, отказалось ли руководство СССР от планов мировой революции, Сталин ответил:

«Таких планов и намерений у нас никогда не было. <…> Экспорт революции – это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведет свою революцию, а если не захочет, то революции не будет…»[234].

Хоть и беспринципный, но прагматичный политик, Сталин решил сменить (или замаскировать?) идею «мировой революции» на традиционную для России идею великодержавности. На обеде у К.Е. Ворошилова 7 июля 1937 года он заявил, что русские цари грабили и порабощали народ, вели войны и захватывали территории в интересах помещиков, но они сделали одно хорошее дело – сколотили огромное государство до Камчатки.

Сталинский курс на возрождение великой державы, названный Троцким «национал-социализмом», автоматически отодвигал Коминтерн на второй план, подчиняя интересы любой зарубежной компартии интересам СССР. Поэтому готовить кадры для работы в новых условиях должны были люди, во всем поддерживающие новый курс. Уже летом 1936 года началась ликвидация специальных школ ИККИ, а к 1938 году в СССР были официально закрыты почти все основные учебные заведения Коминтерна, в том числе и готовившие специалистов для нелегальной военной работы.

В этот период в НКВД, РККА, Коминтерне и в большинстве иностранных компартий уничтожили едва ли не каждого первого из тех, кто имел отношение к подготовке партизан и специальных кадров (литер «А», линия «Д»), и из тех, кто составлял агентурную основу нелегальных резидентур РУ РККА и ИНО НКВД. Эффективно опережать и реагировать на возможные действия серьезного и сильного противника на дальних и ближних подступах стало практически некому. Тем не менее – и это очень важно! – подготовка национальных и международных кадров по различным направлениям политической и военной разведывательной деятельности продолжалась, будучи скрытой под вывесками различных государственных и общественных организаций.

«Партийная война» 1936–1939 гг. смела практически все, что «старая гвардия» десятилетиями (с 1860-х годов!) собирала и накапливала по крупицам. Многократная смена партийной верхушки, репрессии и «чистки», под которые подпадали ветераны партии и военспецы, сотрудничавшие с нелегальными партийными структурами задолго до событий октября – ноября 1917 года, ликвидировали профессиональную основу для широкомасштабной целенаправленной конспиративной деятельности на большинстве направлений.

Революция в очередной раз «пожрала» собственных «детей». Уцелели немногие: часть перешедших в состав Главного управления пограничных и внутренних войск НКВД, воздушно-десантные войска, подразделения морской пехоты или находившиеся за границей. Небольшое количество подготовленных кадров удалось спрятать в партийных структурах. Многие спецструктуры, создававшиеся под флагом Коминтерна и/или родственных ему организаций, были ликвидированы, заморожены – то есть перешли на положение, практически схожее с нелегальным, причем в условиях собственной страны.

Репрессиям подверглись коммунисты из тридцати одной страны. Наибольшие потери понесли компартии Болгарии, Венгрии, Германии, Италии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии, Финляндии, Эстонии и Югославии. В конце XX в. ветераны вспоминали, что высококлассных специалистов в области партизанской войны и диверсионных операций накануне войны оставалось в живых не более пятидесяти человек.

Борьба с «вредителями, диверсантами, террористами и шпионами», проводимая в силовых структурах с одобрения высшего военно-политического руководства СССР, значительно ослабила потенциал государства в военной и военно-специальной областях. Анафеме была предана сама мысль о возможности ведения войны на своей территории в случае внезапной агрессии противника, в связи с чем была разрушена создававшаяся свыше десяти лет соответствующая инфраструктура. В 1937–1938 гг. расформированию подверглись саперно-маскировочные взводы; минно-взрывные заграждения в полосе обеспечения всех укрепленных районов, расположенных на западной границе, были демонтированы. Закрылись учебные центры по подготовке диверсантов, секретные базы на территории сопредельных с СССР государств подлежали ликвидации. Шапкозакидательская концепция «малой кровью и на чужой территории» создавала страшную предпосылку для вскоре разразившейся катастрофы. И те самые беспринципно-принципиальные исполнители стали, по сути, первыми жертвами катастрофы, в которую был вовлечен весь народ.

Что имеем – не храним, потерявши – плачем…

 

22 августа 1938 года первым заместителем наркома внутренних дел СССР был назначен Л.П. Берия. В отличие от Ежова, Берия хорошо разбирался в специфике работы НКВД, поскольку в 1921–1931 гг. работал на руководящих постах в органах ЧК – ГПУ – ОГПУ.

«Моя первая встреча с Берией, – писал впоследствии П.А. Судоплатов, – продолжалась, кажется, около четырех часов. <…>

Особенное впечатление на Берию произвела весьма простая на первый взгляд процедура приобретения железнодорожных сезонных билетов, позволивших мне беспрепятственно путешествовать по всей Западной Европе. Помню, как он интересовался техникой продажи железнодорожных билетов для пассажиров на внутренних линиях и на зарубежных маршрутах. В Голландии, Бельгии и Франции пассажиры, ехавшие в другие страны, подходили к кассиру по одному – и только после звонка дежурного. Мы предположили, что это делалось с определенной целью, а именно: позволить кассиру лучше запомнить тех, кто приобретал билеты. Далее Берия поинтересовался, обратил ли я внимание на количество выходов, включая и запасной, на явочной квартире, которая находилась в пригороде Парижа. Его немало удивило, что я этого не сделал, поскольку слишком устал. Из этого я заключил, что Берия обладал опытом работы в подполье, приобретенным в закавказской ЧК. <…>

Берия проявил большой интерес к диверсионному партизанскому отряду, базировавшемуся в Барселоне. Он лично знал Василевского, одного из партизанских командиров, – в свое время тот служил под его началом в контрразведке грузинского ГПУ. <…>

Будучи близоруким, Берия носил пенсне, что делало его похожим на скромного совслужащего. Вероятно, подумал я, он специально выбрал для себя этот образ: в Москве его никто не знает, и люди, естественно, при встрече не фиксируют свое внимание на столь ординарной внешности, что дает ему возможность, посещая явочные квартиры для бесед с агентами, оставаться неузнанным. Нужно помнить, что в те годы некоторые из явочных квартир в Москве, содержавшихся НКВД, находились в коммуналках. Позднее я узнал: первое, что сделал Берия, став заместителем Ежова, это переключил на себя связи с наиболее ценной агентурой, ранее находившейся в контакте с руководителями ведущих отделов и управлений НКВД, которые подверглись репрессиям»[235].

Маховик репрессий набрал столь чудовищные обороты, что это стало опасным даже для тех, кто его запустил. 25 ноября Н.И. Ежов был снят с поста наркома НКВД, а на его место назначен Л.П. Берия. После назначения Берии Ежов и его заместители (кроме В.В. Чернышева) были арестованы и расстреляны как «лица, допустившие перегибы в вопросах чистки».

С приходом в НКВД Берии репрессии несколько стихли, но цепную реакцию было уже не остановить: как Ежов устранял «людей Ягоды», так и Берия устранял «людей Ежова». В частности, по делу соратника Дзержинского Е.Г. Евдокимова (в 1920-х гг. он возглавлял Секретно-политический отдел, занимавшийся борьбой с политическими противниками) были арестованы и расстреляны три десятка руководителей областных, краевых и республиканских управлений НКВД. Большинству из них инкриминировалось участие в заговорах с целью убийства представителей высшего руководства страны.

Что касается разведки НКВД, то там, как и везде, происходила кадровая чехарда. 17 февраля 1938 года А.А. Слуцкий скоропостижно скончался в кабинете 1-го заместителя наркома внутренних дел СССР М.П. Фриновского, а уже в сентябре того же года начальник отдела оперативной техники НКВД М.С. Алёхин на допросе показал, что Слуцкий умер не от острой сердечной недостаточности, а был отравлен путем инъекции цианистого калия; укол якобы сделал сам Фриновский при содействии Л.М. Заковского. К тому времени Заковского уже расстреляли, но показания Алёхина стали весомым «кирпичом» при вынесении смертных приговорах Ежову и Фриновскому.

«В 1938 году, – пишет П.А. Судоплатов, – репрессии докатились и до Иностранного отдела. Жертвами стали многие наши друзья, которым мы полностью доверяли и в чьей преданности не сомневались. Мы думали тогда, что это стало возможным из-за преступной некомпетентности Ежова, которая становилась очевидной даже рядовым оперативным работникам. <…>

В 1938 году атмосфера была буквально пронизана страхом, в ней чувствовалось что-то зловещее. Шпигельглаз, заместитель начальника закордонной разведки НКВД, с каждым днем становился все угрюмее. Он оставил привычку проводить воскресные дни со мной и другими друзьями по службе. В сентябре секретарь Ежова, тогдашнего главы НКВД, застрелился в лодке, катаясь по Москве-реке. Это для нас явилось полной неожиданностью. Вскоре появилось озадачившее всех распоряжение, гласившее: ордера на арест без подписи Берии, первого заместителя Ежова, недействительны»[236].

После смерти Слуцкого исполняющим обязанности начальника 7-го отдела ГУГБ НКВД был назначен С.М. Шпигельглаз. В марте 1938 года во главе 5-го отдела (ИНО) I Управления НКВД (после очередной реорганизации) был поставлен З.И. Пассов, а Шпигельглаза назначили его заместителем. 28 октября 1938 года Пассов был арестован. 2 ноября арестовали и Шпигельглаза.

Неизбежным результатом «партийной войны» стало резкое ухудшение деятельности нелегальных резидентур. Многие агентурные сети так и не были восстановлены. Показательно, что в 1938 году из разведки НКВД в адрес руководства страны в течение 127 дней (уникальный случай в истории не только отечественной, но и мировой разведки!) вообще не поступало никакой информации.

В начале ноября 1938 года к временному исполнению должности начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД приступил П.А. Судоплатов.

«За три недели своего пребывания в качестве исполняющего обязанности начальника отдела, – вспоминал он, – я смог узнать структуру и организацию проведения разведывательных операций за рубежом. В рамках НКВД существовали два подразделения, занимавшиеся разведкой за рубежом. Это Иностранный отдел, которым руководили сначала Трилиссер, потом Артузов, Слуцкий и Пассов. Задача отдела – собирать для Центра разведданные, добытые как по легальным (через наших сотрудников, имевших дипломатическое прикрытие или работавших в торговых представительствах за рубежом), так и по нелегальным каналам. Особо важными были сведения о деятельности правительств и частных корпораций, тайно финансирующих подрывную деятельность русских эмигрантов и белогвардейских офицеров в странах Европы и в Китае, направленную против Советского Союза. Иностранный отдел был разбит на отделения по географическому принципу, а также включал подразделения, занимавшиеся сбором научно-технических и экономических разведданных. Эти отделения обобщали материалы, поступавшие от наших резидентур за границей – как легальных, так и нелегальных. Приоритет нелегальных каналов был вполне естествен, поскольку за рубежом тогда было не так много советских дипломатических и торговых миссий. Вот почему нелегальные каналы для получения интересовавших нас разведданных были столь важны.

В то же время существовала и другая разведывательная служба – Особая группа при наркоме внутренних дел, непосредственно находящаяся в его подчинении и глубоко законспирированная. В ее задачу входило создание резервной сети нелегалов для проведения диверсионных операций в тылах противника в Западной Европе, на Ближнем Востоке, Китае и США в случае войны. Учитывая характер работы, Особая группа не имела своих сотрудников в дипломатических и торговых миссиях за рубежом. Ее аппара<